Ушел в сторону моря

– Еще бы!

– В данном случае ядерная физика не при чем. Цепная реакция – это реакция цепного кобеля на чужака. Американцы оттачивали ее в нас много месяцев. Они систематически нарушали наше воздушное пространство. Днем и ночью нас поднимали по тревоге. Мы взлетали и отгоняли их. Иногда сутками не спали. Были издерганы и озлоблены. В каждом проснулся зверь, и каждый думал: «Догнать и загрызть! Загрызть чужака!». А что там внутри – это никого не занимало. И потом: наша инструкция не делала различия между военными и гражданскими самолетами. Все они назывались одним словом – нарушитель. Да, я мог убить «Джамбо».

– Тебя наградили за этот самолет?

– Нет, я ничего не получил. Меня перевели в другую часть, спрятали от журналистов.

– А твои генералы получили награды?

– Да, они все были награждены, повышены в должностях и званиях.

– А конструкторы ракет?

– Тоже.

– Владельцы военных заводов у вас сегодня не бедствуют вместе с простым людом?

– У нас военные заводы пока государственные. Но директора их творят на этих предприятиях все, что хотят. Они, как правило, мультимиллионеры.

– Ты и жизнь мне спасал по заданию разведки?

– Разве я успел тогда подумать об этом? Прыгнул под колеса – и все!

На корабль они возвращались молча. Между ними пролегла полоса отчуждения…

Тучков отделился от группы через час после Климовича и Джин. Слежки за собой не обнаружил. Контрнаблюдение вели двое парней из нашей резидентуры, державшихся на некотором отдалении от него.

Тучков направился в район порта, где жил Мацура. Что знал Сергей об этом человеке? Только то, что он одинокий старик и радиолюбитель-фанат, что над его бумажной хижиной, собранной на деревянном каркасе, торчит довольно высокая антенна, которая и позволяет быстро отыскать жилище Мацуры среди сотен ему подобных.

Мацура встретил Тучкова очень настороженно. Иностранцы, попадающие в Токио, предпочитают не совать носа в бедняцкие трущобы, а если и забредают туда, то отнюдь не из праздного любопытства. Что привело ко мне этого белобрысого чужеземца, говорящего по-японски, думал он, непрерывно кланяясь и приглашая гостя войти. Сергей с любопытством разглядывал японца и его обиталище площадью в четыре татами, загроможденное всевозможной радиоаппаратурой. Мацура предложил Тучкову сесть на циновку, а сам принялся хлопотать у жаровенки с древесным углем. Когда уголь разогрелся, поставил на огонь круглый медный чайник.

– Мацура-сан, – сказал Сергей. – Вы не можете себе представить, сколько друзей у вас во всем свете!

– Это совсем не трудно представить, – ответил японец. – У меня много корреспондентов в разных странах. Как мне вас называть? Я не расслышал вашего имени.

– Зовите меня Серегой. Так ко мне обращаются друзья в Москве.

Японец поставил на низенький столик фарфоровые чашечки и блюдо, сплетенное из тонкого бамбука. Открыл крошечный холодильник и положил на блюдо четыре пирожных.

– Серега – это звучит по-японски.

– Я познакомился с одним из ваших заочных друзей в самолете. Этот человек рассказал, что благодаря вам удалось разгадать тайну гибели Хаммаршельда. Меня как журналиста такая информация крайне заинтересовала.

– Я ничего не знаю о Хаммаршельде, – сказал Мацура и тут же решил про себя, что обязательно сообщит о русском в полицию. – Я ничего не знаю о Хаммаршельде, кроме того, что он был Генеральным секретарем ООН, а вот рыбакам мы, радиолюбители-коротковолновики, помогали неоднократно.

– Но, возможно, вам случалось помогать и пилотам?

– Нет. Хотя я люблю слушать по ночам их болтовню. Можно сказать, что это мое второе хобби. Впрочем, иногда они спрашивают друг друга о семьях, интересуются, как кто провел отпуск и все такое прочее. Когда я был помоложе, то даже записывал кое-что из этого трепа на пленку. В свободное время прослушивал записи и думал: вот носятся по небу в железных птицах лютые враги, каждый жаждет истребить противника, а вытащи любого из самолета, сними с него скафандр, поставь его на зеленую лужайку в лесу, и окажется, что это веселый добрый человек, который любит цветы и теплый дождь, тоскует по жене и детям, мечтает вырастить сад.

Они не спеша пили ароматный чай, болтая о пустяках, но в конце концов Сергей спросил у японца о том, ради чего пришел к нему:

– Мацура-сан, десять лет назад, в ночь, когда погиб «Боинг» корейской авиакомпании, вы спали?

– Нет, – ответил японец, изменившись в лице, – в ту ночь я не спал.

– И вы все слышали?

– Да. Но там не было ничего такого, что выходило бы за рамки официальных сообщений.

Наступила неловкая пауза. Во внутреннем кармане пиджака Тучков держал свой последний козырь, и он решил, что пришла пора выложить этот козырь на стол. Мацура с любопытством ждал, что же достанет из кармана Серега-сан. В руках Тучкова появился конверт. Сергей потряс его. На стол вывалилась старая фотография формата 6 × 9. Снимок запечатлел молодого японца в военном мундире времен второй мировой войны.

– Это же мой отец! – изумленно воскликнул Мацура. – Здесь ему не больше тридцати.

– Тридцать три, – уточнил Тучков. – Снимок сделан в начале сорок шестого года в Сибири.

– Да, отец был в русском плену. Он всегда, до самой смерти хорошо говорил о России и русских. Но откуда это у вас?

Тучков достал из конверта пожелтевший лист бумаги, исписанный столбиками иероглифов, и протянул его Мацуре. Тот надел очки и стал внимательно читать. Это была подписка его отца о сотрудничестве с советской разведкой, отобранная опером Хабаровского управления НКГБ сорок семь лет назад. Внизу отец вывел свою фамилию и указал избранный им самим псевдоним – Эдо. Фото и подписку накануне доставила в Токио диппочта.

– Ваш отец помогал нам всю жизнь, – сказал Тучков. – Он был истинным другом России.

Старый Мацура не сотрудничал с советской разведкой ни одного дня. Вернувшись из плена, он не сделал карьеры и до самой пенсии оставался мелким банковским служащим. Его разведывательные возможности были более чем ограничены, а сказать точнее, никакими, поэтому разведка КГБ никогда не делала попыток к восстановлению связи с ним. Тучков солгал, но у него не было иного выхода.

– Ах, отец, отец! Кто бы мог подумать!

Мацура покачал головой и погрузился в глубокое раздумье. Наконец он сказал:

– Серега-сан, я знаю, что вам нужно, и ради памяти отца…

Он полез в картонный короб, стоявший у стенки, долго копался в нем и в итоге извлек на свет магнитофонную кассету.

– В ту ночь ваши военные пилоты подняли в эфире ужасный гвалт, и это продолжалось очень долго. Я связался с моими корреспондентами в Гонконге и на Окинаве, снова вернулся на ту волну, где говорили ваши пилоты, а они все галдели и галдели. Я не понимаю по-русски ни слова, но сообразил, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Начал писать, но внезапно наступила полнейшая тишина.

Тучков сообразил, что тишина наступила в тот самый момент, когда Климович сбил одного из нарушителей.

– Я связался с корреспондентом в Сингапуре, – продолжал японец, – вернулся к приемнику, повертел ручку, услышал, как военный летчик уже на английском языке вызывает свою базу. Он докладывал, что пока не видит цели. Когда я включил микрофон, ему ответили: цель слишком велика, для того чтобы затеряться в небе. Меня охватило любопытство. Я быстро прошел по всему диапазону и записал какого-то пассажира, который сообщал наземной службе свои позывные и координаты. Вернулся на ту волну, где говорили военные, и здесь прозвучали всего три короткие резкие английские фразы: «цель вижу», «уничтожить цель», «цель уничтожена».

Мацура вложил кассету в магнитофон, но прежде чем нажать на «play», вспомнил еще один эпизод, связанный с предыдущим:

– На другой день только и разговоров было о том, что русские сбили пассажирский «Боинг». Там погибло много японцев. Люди возмущались, плакали. Я посмотрел телевидение, почитал газеты и понял, что эта история имеет прямое отношение к услышанному мною накануне, но подается она в искаженном виде. Больше всего меня удивило то, что русские не отрицают своей причастности к совершенному злодеянию. Соображения по поводу «Джамбо» я изложил в полицейском участке. Там мне посоветовали заткнуться и в моих же собственных интересах забыть навсегда все, что я слышал в ту ночь на коротких волнах… Наденьте наушники, Серега-сан. Стены-то у нас бумажные.

Мацура включил магнитофон. Тучков обратился в слух. Старая пленка шипела, потрескивала. И вот она ожила, заполняя его мозг образами и звуками той трагической ночи.

Генерала Филатова разбудили перед рассветом еще раз.

– Ну что, посадили? – спросил он у телефонной трубки сонным голосом.

– Никак нет, товарищ генерал! Не садится.

– Сбили?

– Никак нет!

– Почему, так вашу мать?!

– Не можем определить тип нарушителя. Но предположительно это SR-71.

– Как так не можете определить?! Слепые щенки!!!

– Ночь, товарищ генерал. А потом, вы же сами знаете – рубеж возврата. Летчики не успевают как следует разглядеть его.

Филатов хорошо знал, что такое рубеж возврата, ибо сам этот рубеж придумал. После того, как предатель Беленко угнал в Японию МиГ последней модели, генерал велел не заправлять баки истребителей полностью, а заливать в них столько горючего, чтобы никто из летчиков не мог достичь ближайшего аэродрома противника. Сегодня летчики думали не о том, что за нарушитель перед ними, а о том, как успеть вернуться на свою базу.

– Где он? – спросил Филатов, посопев в трубку.

– Уже над Сахалином.

– Над Сахалином?! Вы достукаетесь, что он убежит в нейтралку! Весь мир будет смеяться! Вы что, инструкции не знаете?!

Генерал зашелся в матерщине, сквозь которую с трудом продиралось управляющее решение: послать толкового летчика, пускай догонит и развеет по ветру сукина сына.

У толкового летчика Климовича тоже было мало горючего. Он кого-то догнал и кого-то уничтожил. Садился на «соплях». В Москву полетела победная реляция.

Когда трехзвездный генерал Стивен Кларк, по кличке Мухомор, узнал, что русские сбили разведчика, а «Джамбо» продолжает полет в Сеул уже над Японским морем, он не сразу отважился сказать об этом Редфилду, но, поразмыслив, решил, что будет лучше, если Хозяин получит первые сведения о провале от него, а не от своих стукачей из ФБР. Редфидл выслушал Мухомора с ледяным спокойствием.

– Почему там оказался наш разведчик? – спросил он.

– Не знаю, – ответил генерал после некоторого замешательства.

– Хорошо, я проверю это сам, – сказал Редфилд таким тоном, что у Мухомора побежали по спине большие мексиканские муравьи.

– Стив, мне глубоко безразлично то, как вы это сделаете, – продолжал Хозяин, – но завтра свободный мир должен содрогнуться от кровожадного варварства русских. Это нужно Америке.

– Я вас понял, Билл.

– Это хорошо, что мы понимаем друг друга с полуслова. До свиданья, Стив.

Босс бросил трубку. Мухомор услышал в его голосе нехорошую усмешку. Он срочно вызвал дежурного генерала. Им оказался однозвездный Фицджеральд Холл, старый приятель и сподвижник Кларка. У карты тихоокеанской акватории Мухомор быстро и точно сформулировал боевую задачу.

– Этого требуют высшие государственные интересы Соединенных Штатов! – пояснил он.

Однако Хилл не бросился сломя голову выполнять приказ. Неожиданно для Кларка он высказал сомнение в том, что уничтожение пассажирского лайнера с тремя сотнями гражданских лиц на борту может лежать в сфере высших интересов США. Мухомор бросил взгляд на часы. Время летело со свистом.

– Я когда-либо давал вам дурацкие указания? – спросил он.

Такое иногда случалось, поэтому Холл тактично промолчал. Тогда Мухомор зашел с другой стороны:

– Вы ведь знаете, что вам грозит за невыполнение моего приказа, как знаете и то, что в Пентагоне найдется десяток генералов, которые выполнят его без колебаний.

– Почему же вы решили поручить это дело мне?

– Да потому, черт подери, что мы знаем друг друга четверть века, потому что мы вместе гнили во вьетконговских джунглях, потому что я полагаюсь на вас, как на самого себя!

– Хорошо, Стив, отдайте приказ в письменном виде.

Мухомор выругался, схватил со стола листок бумаги, прижал его левой рукой к акватории Тихого океана в районе Гавайских островов, а правой быстро написал: «Уничтожить в воздухе «Боинг-747» с бортовым номером 077 компании KAL. Стивен Кларк. 01.09.83.»

Холл взял листок, пробежал его глазами, кивнул и вышел.

Самолет шел на высоте 11 000 метров. За иллюминаторами чуть брезжил рассвет. В такой час сон особенно крепок. Перестала плакать японская девочка. Сенатор Найдорф всхрапывал, склонив голову на плечо, а его блокнот с тезисами выступления о преимуществах демократии над тоталитаризмом валялся на полу в проходе между рядами кресел. Счастливо улыбаясь и держась за руки, уснули молодожены. Закемарил студент с раскрытой книгой на коленях. Банкир из Филадельфии и канадская француженка из рода маркизов де Буасси мирно посапывали рядом. Только два пожилых корейца, буддист и христианин, продолжали дискутировать вполголоса. Однако их дискуссия уже вышла за рамки великих религий. Они погрузились в общечеловеческие проблемы. Буддист постучал согнутым пальцем по обшивке самолета и произнес, как бы размышляя:

– Всего несколько дюймов отделяет нас от вакуума. Встреться на нашем пути небольшой метеорит, и нас не станет мгновенно.

– Мы крошечная модель человеческой цивилизации, хрупкой, незащищенной, постоянно балансирующей на грани жизни и смерти, – продолжил его мысль христианин. – Одно неосторожное движение – и этому миру конец.

В салон вошла стюардесса Корасон. Она окинула взглядом свое сонное царство, подняла с пола блокнот сенатора и положила его в сетку.

А в это время в кабине экипажа штурман сказал Чону:

– Командир, мы покинули воздушное пространство Советского Союза.

– Пронесло! – обрадовался Чон. – Теперь мы в полной безопасности. Скоро будем дома.

Он велел одному из членов экипажа связаться с наземной службой и сообщить координаты их «Боинга».

– Слева от нас истребитель, – доложил второй пилот.

Чон повернул голову влево.

– Он похож на серебряного комарика. Вероятно, американец. Тут полно их баз. А может быть, японец.

– Если повезет с транспортом, мы увидим наших детей, прежде чем они уйдут в школу, – сказал штурман.

– Да, – ответил Чон. – Сегодня нам надо как следует выспаться. Ночь была не из приятных.

– А я не буду спать, – подал голос второй пилот. – Возьму жену с дочкой и поеду с ними к морю. В такую погоду грех дрыхнуть.

– Ну, ты молодой, – засмеялся Чон, – а мне уже нужно соблюдать режим. Я в твои годы…

Два страшных удара один за другим потрясли лайнер. Громадный «Джамбо» стал быстро разваливаться на куски. Все пассажиры и экипаж умерли сразу. У них вскипела кровь, взорвались легкие и остановились сердца.

Второго сентября Мухомор прибыл в Нью-Йорк по вызову Редфилда. Пока встретивший его в аэропорту референт Хозяина, потея от жары и напряжения, балдел в автомобильных пробках, генерал бегло просматривал свежую прессу, которая кипой лежала рядом на сиденье. Заголовки, набранные гигантскими литерами, кричали, плакали, взывали к отмщению. Глаза погибших немым укором смотрели прямо в душу. Их было чертовски много, фотографий, вмонтированных в текст. Среди этого кошмара затерялось крошечное сообщение ТАСС, набранное петитом. Из него следовало, что «в ночь с 31 августа на 1 сентября с. г. самолет не установленной принадлежности со стороны Тихого океана вошел в воздушное пространство Советского Союза над полуостровом Камчатка, затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря».

Генералу стало не по себе, однако он быстро собрался, натянув на свое кирпичного колера лицо маску уверенности и непогрешимости.

Босс не поднялся, как обычно, навстречу ему. Коротким взмахом руки он указал Кларку на кресло у дальнего окна. В который раз тучный лысый Редфилд позавидовал высокому, спортивному, моложавому Мухомору, чью дурацкую рыжую голову не собиралась трогать плешь!

– Стив, – спросил Редфилд с нежным участием после некоторого молчания, – вы представляете, что будет, если правда когда-либо выплывет наружу?

Тут босс нехорошо осклабился и сам ответил на свой вопрос:

– Вас посадят на электрический стул, и это как раз то самое, чего вы заслуживаете.

– Что ж, мне нередко приходилось спать в обнимку со смертью, – с наигранной бодростью ответил Мухомор.

– Другого ответа я от вас и не ожидал, ибо вы родились болваном и поумнеть просто не в состоянии. Это было бы противно вашей природе… Вот что, Стив, надо красиво замести следы. В этом ваше спасение.

– Я уже отдал необходимые приказы, Билл.

– Ладно. А с армией вам придется распрощаться, потому что вы понятия не имеете о воинской дисциплине. Опять же – получение взятки. Нехорошо!

Тут босс снова отвратительно осклабился.

– Вы еще молоды, Стив. На вас плотоядно смотрят бабы. Этим надо пользоваться, на этом можно делать бизнес. Когда вас турнут из вооруженных сил, дайте объявление в большую прессу. Вот такой примерно текст: «Женщинам, нуждающимся в любви, предлагаю испытать всю глубину и мощь моей нежности».

Мухомору стало жаль себя. Он опустил голову. В горле у него запершило. Издали до него долетел голос Хозяина:

– Не унывайте, Стив! Я шучу. Для вас у меня есть другой, более подходящий вариант – политика. Один русский гений как-то изрек, что политик это социально-активный идиот. Мысль достойная гения. Это вам подойдет, Стив. На таком поприще вы сумеете принести немало пользы. Мы вместе сварим еще не одну кашу! Не так ли, Стив?

От Редфилда Мухомор вышел походкой человека, перед которым только что открылись новые блестящие перспективы.

«Альбатрос» стоял в Токио несколько дней. Все эти дни Климович и Джин провели на корабле. Тучков опасался провокаций. Сам он непрерывно курсировал между судном и российским посольством, а чем занимался, не рассказывал. В один из вечеров вызвал Климовича на встречу и дал ему послушать пленку Мацуры. Ознакомившись с записью, Климович сказал:

– Теперь уже почти ясно, что это дело рук американцев. Но для чего они убили «Джамбо»? И кто отдал приказ?

– Для чего, понятно, – ответил Тучков. – Тогда они получили от этого колоссальный навар – разместили в Европе «першинги», запустили программу «звездных войн». А последнее мы узнаем в Саппоро, если повезет. Одно не вызывает сомнений: приказ не мог исходить от официальных властей США, у тех все-таки есть тормоза. Это не почерк ЦРУ. Тут действовала тупая жесткая сила, лишенная интеллекта и души.

– А сколько было крика и вони на весь белый свет! Сколько помоев вылили на нас! Да и продолжают лить.

– Ага. В 71-ом году израильские «Фантомы» сбили ливийский «Боинг-727» с 216 пассажирами на борту. Тогда никто не вякнул… В 88-ом году американский крейсер двумя ракетами завалил над Средиземным морем иранский аэробус. Погибло 290 человек… Запад вообще не имеет морального права порицать наше прошлое. Их нынешнее благополучие замешено на океанах крови. В свое время они вывезли из Африки 150 миллионов рабов. 75 миллионов умерли в пути и были выброшены за борт. Американцы практически полностью истребили коренное население своей страны – индейцев. Именно они испытали ядерное оружие на мирных городах. Именно Запад, а не мы, породил и взлелеял фашизм. И они еще смеют убеждать нас в нашем варварстве, в нашей неполноценности!

– Можно показать пленку Джин?

– Что ж, пригласи ее погулять на верхнюю палубу, пускай послушает на плеере с наушниками.

– Но ведь она станет просить копию.

– Скажи ей, что чем позже она примется за свою книгу, тем дольше проживет.

Честно говоря, Климович собирался использовать пленку для примирения с Джин, которая после ссоры в парке Ееги позволила лишь сидеть с ней за одним столом в ресторане, не больше. План его удался. Прослушав запись, Джин, естественно, попросила копию для себя.

– Получишь во Владивостоке, – пообещал Климович, не веря, что Тучков позволит такое.

– Убью, если обманешь! – сказала Джин, сжав кулачки.

При этом она впервые за последние дни улыбнулась ему.

– За ложь не убивают, Джин, убивают за правду.

И тут в ней снова проснулась журналистка. Она стала буквально разматывать Климовича, снова и снова окуная его в тот проклятый сентябрь.

– Что нашли ваши водолазы в районе падения сбитого тобой самолета?

– Не знаю. Все работы проводились в обстановке глубочайшей секретности.

– Что за штука RS-135? А SR-71?

– О, это летающие супершпионы. Они нашпигованы самой современной электроникой, располагают серией секретных кодов, которые позволяют проникать в мозги военных компьютеров, общаться напрямую с Пентагоном и даже с Белым Домом.

– Если бы ваши нашли на дне моря такой самолет, стали бы они шуметь об этом?

– Ни в коем случае. Подобная находка явилась бы шикарным подарком для нашей разведки, для нашей оборонки, которая тогда была наглухо засекречена.

– Значит, из американской версии о гибели «Джамбо» извлекали выгоду обе стороны. Американцы выли о вашем варварстве, а вы в это время молча потрошили их секреты. Американцам-то не с руки было искать своего разведчика там, где по их версии, лежал «Боинг».

– Выходит, так.

– Через пару недель после гибели «Джамбо» американцы скушали Гренаду. И в этот самый момент, словно по команде, свободный мир перестал рыдать по безвинно убиенным пассажирам и экипажу «Боинга». Вы на оккупацию Гренады посмотрели сквозь пальцы. Шума не поднимали. А не договорился ли Советский Союз со Штатами о взаимном молчании?

– Я не знаю, Джин.

Она продолжала копать глубже.

– Представьте себе, Юджин, что из экономической сферы великих держав в один прекрасный день будут изъяты их военно-промышленные комплексы. Какие наступят последствия?

– Трудно представить.

– Совсем не трудно. Будет революция, потому что миллионы безработных сметут любой режим.

– Наша оборонка сейчас в разрухе, но обстановку в мире можно считать относительно свободной.

– В разрухе-то она в разрухе, но готова воспрянуть в любой момент, только накачай ее деньгами. А сотни ваших ракет терпеливо ждут в пусковых шахтах своего часа. Советский противовес сохранился, потому и кажется относительно стабильной обстановка в мире. Не переживай, американцы не дадут погибнуть вашей оборонке. В крайнем случае они ее купят. Ты, вероятно, помнишь, что в фашистской Германии значительная часть оборонки принадлежала американскому и английскому капиталу, что не мешало ей крошить на полях сражений доблестных воинов антигитлеровской коалиции.

Джин усмехнулась и закончила:

– Они ненавидят друг друга, они боятся друг друга, они лелеют друг друга и не могут существовать друг без друга. Военно-промышленный монстр – это гигантский спрут, опутавший мир. Он убил моего отца, он убил «Джамбо», он продолжает зажигать пожары войны в разных точках Земли, он уничтожит полсвета, если ему это понадобится. Уничтожит ради процветания нескольких тысяч мерзавцев… Вот и изложила я концепцию моей будущей книги.

– Какую жуткую картину ты нарисовала! А что, его нельзя убить?

– Спрута? Нет. Впрочем, если бы все люди объединились когда-нибудь в одну семью! Но спрут не позволит им объединиться. Я мечтаю о молотке счастья, чтобы убить спрута.

– Что за молоток?

– Мальчик с пальчик Иссумбоси влюбился в красавицу Ханако, но девушка не отвечала ему взаимностью, потому что Иссумбоси мог свободно разгуливать по ее ладони. Тогда мальчик в жестоком бою победил трех чертей и отнял у них молоток счастья. Ханако трижды стукнула молотком, и Иссумбоси превратился в красивого стройного юношу, после чего они тут же вступили в брак.

Климович подумал и сказал, что молоток счастья это русская палочка-выручалочка или просто волшебная палочка. Встретившись с Тучковым, он спросил с места в карьер:

– Сергей, ты знал правду о «Боинге», когда пришел ко мне в Москве?

– Конечно, знал.

– Ну ты и фрукт! Зачем же вешал мне лапшу на уши?

– Я не фрукт, а оперативный сотрудник разведки. А если бы не повесил тебе лапшу на уши, ты не поехал бы со мной в Японию. Разве не так?

– Так, туды твою в качель! Но я не люблю, когда мне пудрят мозги.

– Постараюсь больше этого не делать и в знак полного моего к тебе доверия предлагаю в Саппоро пойти на дело вместе со мной. Джин пускай сидит дома. Мы не имеем права подвергать ее опасности.

– Согласен.

– Тогда слушай задачу и свою легенду…

В Отару пришли в первый день октября. Отсюда до Саппоро рукой подать.

Здесь, на севере Японии, осень уже полностью вступила в свои права. Было ясно и прохладно. Из рассказа гида Тучков и Климович успели узнать, что гористый лесистый и холодный Хоккайдо японцы начали заселять только в середине прошлого века, в противном случае его заселили бы русские, что Саппоро город молодой, что он тридцать шесть лет ждал своей Олимпиады и что ради нее построил новые гостиницы, дороги, мосты, аэропорт и метро. О том, чем живет миллионный город сегодня и как собирается жить завтра, они остались в неведении, потому что в подходящий момент незаметно откололись от группы и, постоянно проверяясь, стали колесить без видимой цели по деловому центру столицы Хоккайдо, а также по ее жилым кварталам.

– Удивительно, но факт, – сказал Сергей, – сегодня за нами нет слежки. Полагаю, что японцы припасли для нас какую-то иную гадость.

– Поехали к Дженкинсу! – предложил Климович.

– Что ж, поехали.

О Дженкинсе им было известно следующее: американца девять лет тому назад уволили из вооруженных сил США за пристрастие к алкоголю. Он женился на японке, которая родила ему двоих детей. С женой живет плохо, часто бьет ее, пьянствует, поддерживает алкогольные контакты с американскими моряками и российской коммерческой шпаной, промышляет мелким бизнесом.

Семья Дженкинса занимала двухкомнатную квартирку в железобетонных пятиэтажных джунглях Саппоро. Американца они застали дома. Он был уже на взводе. Их приходу не удивился, даже обрадовался.

– Убирайся вон, косоглазая кикимора! – приказал он жене. – Ко мне пришли бледнолицые братья!

И тут же хлопнул на стол бутылку дешевого виски «Черный принц».

– Прошу садиться, друзья! Выкладывайте, с чем пожаловали, что за товар у вас!

После первой рюмки Климович начал травить, а, выражаясь оперативным языком, излагать свою легенду.

– Меня уволили из армии, – начал он.

– За это? – спросил Дженкинс, щелкнув по бутылке.

– Вообще-то у нас сокращение, но и за это же.

– Прими мои соболезнования, приятель. Кем же ты был в российских вооруженных силах?

– Летчиком-истребителем.

– На МиГах летал?

– И на МиГах, и на «Сухих».

– Прекрасные самолеты! А если ты летал на них, то скажи, куда смотрит истребитель, когда хочет увидеть землю?

– Истребитель не вертит головой, он вертит самолетом, в крайнем случае делает переворот или полубочку.

– Верно. Ты на самом деле летал. Мы с тобой сторгуемся. Что принес, показывай!

– Ничего не принес, жениться хочу!

– Вот те раз! На японке что ли?

– На русской девушке.

– Это правильно. Русские женщины красивые. А главное – белые. Тебе что от меня нужно?

– Моя невеста боится выходить за меня. Она верующая.

– Ты убил кого-нибудь?

– Никого я не убивал, но весь свет считает меня убийцей.

– Отчего ты не в тюрьме?

– Не берут меня в тюрьму, друг.

Тут Дженкинс впервые обратил внимание на Тучкова.

– А ты кто такой?

– Брат невесты.

– Ни черта не понимаю. Расскажите толком, чего вам надо.

– Ты помнишь тот корейский «Боинг», который пропал десять лет назад?

– Помню.

– Так вот: я его не сбивал.

– Конечно, ты его не сбивал.

– Кто же это сделал?

– Откуда мне знать? Он был военный летчик. Получил приказ – и сбил. Как говорится, Родина велела. Разве ты посмел бы ослушаться командира?

– Не посмел бы.

– Значит, не летчик убил людей, а генералы, приказавшие сделать это. Может, я не прав?

– Ты абсолютно прав.

– Вообще-то генералы тоже бывают разные. Один, загубив сотни невинных душ, пускает себе пулю в лоб, другой становится депутатом Конгресса и живет, словно кот в масле… Послушай, как тебя там?

– Юджин.

– А я Майкл. Так вот, Юджин, двадцать лет тому назад у меня тоже была невеста. Красавица, умница. Она любила меня.

– Отчего же вы не поженились?

– Кто тебе сказал, что не поженились? Мы обвенчались в маленькой церкви в добром старом Нью-Орлеане. У нас было три счастливых месяца… Потом она ушла от меня.

– В чем причина, если не секрет?

– Все в том же.

Тут Дженкинс снова щелкнул по пустой бутылке. Помолчав немного, он продолжал свой рассказ:

– Я уже в то время иногда срывался в штопор… Моя Сьюзен снова вышла замуж за офицера. Его звали Холл, Фицджеральд Холл. Он был неплохим парнем, мир его праху.

– Разве он умер?

– Он наложил на себя руки.

– Измена жены?

– Если б это!.. Генерал Фицджеральд Холл отдал приказ завалить тот «Боинг».

– Откуда знаешь?

– От Сьюзен. Пять лет назад я был в Штатах и встречался с ней. Она все еще красива… Холл ей ничего не сказал, не оставил письма. После смерти мужа к ней ввалились ребята из ФБР, что-то искали в квартире, все перерыли и ушли ни с чем. А через несколько месяцев она нашла на дне банки с кофе то, что им было нужно… Я сам видел эту записку. Из нее следует, что Холла заставил отдать тот приказ Стивен Кларк.

– Тоже генерал?

– Тогда Кларк был большим человеком в Пентагоне. Теперь заседает в Конгрессе. Любит щеголять перед телекамерами, с утра до ночи готов трепаться насчет «звездных войн», нейтронных бомб, атомных субмарин и разных там крылатых ракет. А рожа у него сияет, как надраенный чайник. Болтают, в Белый Дом ходит запросто… Сьюзен очень зла на Кларка. Хотела сперва отдать его на растерзание репортерам, но поразмыслила хорошенько и от этой затеи отказалась. Боится за себя и детей.

– Интересные вещи ты рассказываешь, Майкл. Вот если бы ту записку прочла моя невеста, она поверила бы, что я никого не убил.

– И ты готов лететь за клочком бумаги в Америку?

– На край света готов лететь!

– Это и есть край света. Что ж, лети! Я уже никогда не скоплю на билет до Штатов.

Дженкинс поковылял в соседнюю комнату и вскоре принес оттуда рождественскую открытку и яркий веер.

– Здесь адрес Сьюзен. Веер – мой подарок ей.

– Не загрызет супруга?

– Не посмеет… Сьюзен отдаст тебе записку. Она добрая набожная женщина. Ближнему всегда готова помочь.

Он допил виски из горлышка. Климович с Тучковым, поблагодарив его, собрались уходить.

– Эй, – крикнул Дженкинс, когда они были уже у порога. – А гонорар?

– Сколько ты хочешь, Майкл?

– Ящик виски.

– Какому сорту отдаешь предпочтение?

– В нашей лавке есть только «Черный принц».

– Возьми на «Белую лошадь»!

Климович положил перед ним несколько зеленых ассигнаций.

Уже на улице он спросил Тучкова:

– В Америку меня пошлешь теперь?

Сергей рассмеялся.

– В этом нет необходимости. Ты свое дело сделал. Спасибо.

Кушай на здоровье…

В Отару приехали вечером. Пока добирались до порта, совсем стемнело. Неподалеку от причалов, у моста, переброшенного через выемку, дорогу им преградили какие-то субъекты с бандитскими харями. Сергей выстрелил, не вынимая рук из карманов плаща. Один из нападавших закричал тонким голосом и упал, схватившись за ногу выше колена. Они воспользовались секундным замешательством в стане противника и скатились под мост на рельсы. Дальнейшее происходило в полнейшей темноте. Их настигли, окружили и стали бить, они тоже кого-то били, Сергей стрелял вверх, воздух вокруг задубел от русской и японской ругани. Тучков дрался по науке, Климович – подвернувшимся куском металлической трубы. В них несколько раз пальнули из пистолета, но без желания убить. Видимо, было велено взять русских живьем. Отбиваясь от преследователей, они выкарабкались на противоположный край выемки. Из темноты вылетела полицейская машина. Дерущиеся разбежались в разные стороны.

На корабль Тучков с Климовичем решили возвращаться вдвоем. Соблюдать конспирацию уже не было смысла.

– Значит, они договорились напустить на нас мафию, – рассуждал Сергей, сжимая рукой сильно кровоточащую щеку. – Японская мафия – солидная организация. Она достигает ста – ста двадцати тысяч участников, что значительно превышает число мафиози в Штатах.

– Ну и видик у нас! – восхитился Климович. – Можно подумать, что мы драпанули из зоны. Возьми открытку и веер.

– Сберег-таки?

– Сохранил.

Добравшись до своей каюты, Климович вымылся, переоделся и позвонил Джин. Девушка не ответила. Он заглянул в ресторан. Их обычные места за дальним столиком в укромном углу пустовали. Парень на эстраде пел:

Ну а мы, ну а мы педерасты,

Наркоманы, бандиты, шпана,

Как один социально опасны,

И по каждому плачет тюрьма!

Эльвира раздевалась за ширмой, готовясь к выходу. Климович не на шутку встревожился и поспешил к каюте Джин.

Перед поездкой в Саппоро он отнес ей сверток, полученный от Сергея. Это было нечто прямоугольное, упакованное в синюю бумагу и перевязанное красной ленточкой. Как учил Сергей, он громко и внятно объяснил Джин, что принес блокнот ее брата и пленку, добытую в Токио. Положил сверток сверху на привинченную к переборке полку для книг так, чтобы девушка не смогла до него дотянуться, и велел ей никуда не уходить, пока он не вернется на «Альбатрос». В случае опасности она должна была звонить по внутреннему телефону 013.

Климович почти бежал, но тут к нему прицепилась мадам Лавандовская, пошлая перезрелая бабенка, в полураcстегнутом халате, на босу ногу, которая целыми днями шлялась по всем палубам в поисках свободного мужика и в навязчивой форме предлагала себя каждому встречному. Показатель степени навязчивости у нее всякий раз смещался то вниз, то вверх по шкале в полном соответствии с показателями степени опьянения. Мадам давно положила глаз на Климовича и пыталась подкатиться к нему с разных сторон.

– Господин Эжен, – сказала она ему однажды. – Вы истинный мужчина комильфо.

Климовича обидело непонятное слово.

– Сама ты хамильфо, старая стерва! – рявкнул он. – А ну брысь отсюда!

В данный момент ее якобы напугала стрельба в порту.

– Что будет с нами, если корабль захватят террористы?! – стонала она, хватая его за полы пиджака.

– В таком случае, сударыня, вы станете сначала заложницей, а потом наложницей. Разве не об этом вы мечтали?

Климович отпихнул Левандовскую в сторону и помчался дольше. Каюта Джин была заперта. Он отпер ее ключом, полученным от Сергея еще в начале путешествия, и увидел Томагаву, стоявшего на пуфике у переборки. Пуфик был отодран от пола с мясом. В руках японец держал мемуары Горбачева на английском языке. Рядом с пуфиком валялись кусок синей бумаги и красная ленточка.

– Я одобряю ваш вкус, Томагава-сан, – сказал Климович. – В этой книге вся мудрость мира. Тут тебе и Будда, и Христос, и Магомет, и Соломон с Моисеем. Где Джин?!

Японец отшвырнул книгу, спрыгнул с пуфика и встал в боевую позицию. Климович, прикрывшись пуфиком, ударил противника в зубы. Японец, как мальчик, отлетел в дальний угол, зашипел и снова принял боевую стойку. У Климовича было ощутимое преимущество в росте, да и руки у него были длиннее, японец же выглядел лучше тренированным, более ловким и проворным. Климович дрался по методике русского уличного мордобоя, поэтому из носа Томагавы вскоре обильно потекла кровь, а под его глазами засияли два фингала. Удары японца не меняли внешности Климовича, но от них перехватывало дыхание, а из глаз сыпались разноцветные шарики. Наконец потомок рода Ямато достал-таки своего врага древним самурайским приемом, после чего Климович растянулся на полу и на несколько минут, как говорят химики, выпал в осадок, но, уже теряя сознание, успел нащупать в кармане брюк брелок Тучкова и потянуть собаку за хвост. Когда он пришел в себя, то не поверил своим глазам. Тучков и Томагава вели вполне светскую беседу, сидя друг против друга за столиком. Правда, перед Сергеем лежал пистолет с опущенным предохранителем, а так все было совершенно благопристойно.

– Как здоровье императора? – осведомился Тучков.

– Император здоров и полон сил. Как чувствует себя президент?

– Он тоже полон сил.

– Томагава-сан, – подал голос Климович, поднимаясь с пола и садясь на пуфик, – чем вы открыли дверь?

– Отмычкой, – ответил японец.

– Не по-самурайски это.

– Помолчи, пожалуйста, Женя! – попросил Тучков. – Дай мне завершить переговоры. Достань пока «клопов» из своего телефона и телефона Джин.

Климович сходил в свой номер, затем раскрутил телефонную трубку в каюте Джин и положил перед Томагавой две маленькие железки.

– Нам чужого не надо.

– Что вы хотите за девушку? – спросил Сергей.

– Блокнот ее брата и пленку, полученную вами в Токио.

– Согласны. Вот кассета. Блокнот заберете, когда девушка будет здесь. Передайте привет, а также мои искренние соболезнования коллегам из Си-Ай-Эй. Я понимаю, что выметать дерьмо за кретинами из РУМО и АНБ дело не из приятных.

Томагава поклонился и ушел. Тучков остался сидеть за столом. Климович шатался из угла в угол, нервно похрустывая костяшками пальцев и заглядывая в иллюминатор, за которым было черным-черно.

– Да не маячь ты перед глазами! – крикнул ему Сергей. – Ничего с твоей Джин не случится. Сядь!

Климович сел и после некоторого раздумья робко внес предложение:

– Если Джин вернется, зачем отдавать ему блокнот? Начистим морду и спустим с трапа!

– Женя, пойми, что разведчик это, прежде всего, джентльмен и джентльменские соглашения выполняет свято. Томагава уже, видимо, прослушал запись и скоро появится на «Альбатросе» с девушкой… А здорово ты его разукрасил! Между прочим, Сирано де Бержерак дрался на дуэлях более тысячи раз. И все из-за своего длинного носа, который служил предметом постоянных насмешек. Драться из-за такой девушки, как Джин, по-видимому, одно удовольствие… Что будешь делать, когда вернешься домой? Снова в обменку?

– Надоело все. У меня есть земля за Волгой. Построю там деревянный дом и буду в нем жить.

– Большой участок?

– Пятнадцать соток.

– Почем покупал?

– По двести пятьдесят баксов за сотку.

– Дорого.

– Разве это дорого? Тьфу!

– А вот английский король Яков I продал всю Канаду некоему графу Стерлингу всего за один пенни. Граф разорился, пытаясь освоить свои огромные владения.

– Полудурок.

– Кто?

– Король. Ему не отрубили за это голову?

– Нет. Голову срубили его мамаше Марии Стюарт и сыну Карлу I. А Яков как-то проскочил. Англичане вообще предъявляли завышенные требования к своим правителям и сурово наказывали их за прегрешения. Эдуарду II, например, вставили в прямую кишку раскаленный металлический прут.

– Вот! Поэтому у них и порядок в стране… Когда же вернутся японец и Джин?!

Они пришли через полтора часа, глубокой ночью. Джин была скорее смущена, чем напугана. В руках она держала охапку газет.

– Ты в порядке, Джин? – спросил Климович.

– В полном порядке, Юджин, меня даже накормили.

– Везет вам. Нас никто не догадался накормить, – буркнул Тучков.

Джин виновато молчала.

– Томагава-сан, – сказал Сергей, передавая японцу красный блокнот. – Мы там, кажется, кого-то ранили. Замните это дело. Надеюсь, такое решение вопроса полностью совпадает с интересами обеих сторон. Желаю вам успехов в вашем нелегком труде.

Японец полистал блокнот, поклонился еще изящнее, чем в первый раз, и исчез навсегда.

– Я заслуживаю самого сурового наказания, – нарушила молчание Джин. – Но поверьте, моя совесть не даст мне покоя никогда, сколько бы я ни прожила на белом свете.

– Конечно, надо слушаться старших, – проворчал Тучков. – Давайте познакомимся! В Японии меня звали Серега-сан.

Джин протянула ему руку.

– Это мой друг, – сказал Климович.

– Я поняла.

– На чем они вас взяли? – спросил Сергей.

– Я сидела в каюте, ждала Юджина. После полудня позвонил Томагава. Сообщил, что у него для меня приятный сюрприз. Он ведь знал, что я ищу работу. Так вот: его дядя, говорил он, владелец одной из крупнейших на Хоккайдо газет. Ему нужен корреспондент в Корее. Он хотел бы со мной познакомиться. Надо поехать на часок в Саппоро. К вечеру я снова буду на корабле… Ну, мы с ним и поехали. Привез он меня в богатый особняк и куда-то исчез. Появились двое американцев. Они объяснили, что я буду у них заложницей, пока русские не вернут им какие-то бумаги. Янки очень были любезны, шутили, угощали меня изысканными яствами. Все это походило на фарс.

– Наверное, они отпустили бы тебя, если бы Томагава нашел в твоей каюте то, что искал, – сказал Климович.

– Пожалуй, что и отпустил бы, – согласился Сергей.

– А я в этом не уверена. Посмотрите-ка!

Она разложила на столике купленные в городе вечерние газеты.

Климович и Тучков ахнули в один голос. С первых полос на них смотрело прелестное улыбающееся личико Джин. Материал везде был один и тот же. Чувствовалось, что его сварганили заблаговременно. Зато заголовки были разные. Самые спокойные читались бы по-русски так: «Российские флибустьеры похитили прекрасную кореянку», «Перестрелка в порту», «Жива ли юная красавица?».

– Кажется, здесь налицо тот самый скандал, о каком ты мечтала, Джин, – обрадовался Климович. – Теперь тебя возьмут в любую газету.

– Не исключено, – согласилась девушка.

– Это уже японская самодеятельность, – размышлял вслух Сергей, просматривая прессу. – Нагнетание антирусской истерии у себя дома и в Корее. Надо сказать капитану, чтобы немедленно дал опровержение.

– Позвольте, я заклею вам щеку лейкопластырем, Серега-сан, – предложила Джин. – Как жаль, что пришлось все отдать!

– Но ведь мы теперь точно знаем, кто сбил «Боинг» и кто приказал сделать это.

– Кто же?

– Генерал Фицджеральд Холл из Пентагона. Его уже давно нет в живых.

– Нет в живых! Ах, с каким наслаждением я брала бы у него интервью!

– После такого дня вам надо как следует выспаться, Джин. Спокойной ночи!

Климовичу с Тучковым спать не хотелось. Хотелось есть. Климович чувствовал легкое недомогание. Его знобило, болела голова. Вероятно, с голодухи, подумал он. Они поднялись на верхнюю палубу. Ночь близилась к своему исходу. Густой туман уже лег на воду и сушу холодным серым покрывалом. Было зябко.

– Что молчишь? – спросил Сергей.

– Жрать хочется, и кошки на душе скребут.

– Кошки-то почему?

– Как почему? Ведь мы людей заложили! Да они теперь из Мацуры и Дженкинса сделают пару отбивных!

– Ты вот о чем! Ладно, я прогоню кошек с твоей души. Блокнот побывал в Москве, там ребята из нашей оперативно-технической службы его отксерокопировали и заменили в нем последнюю страницу. Когда американцы поймут, что их провели, мы будем уже далеко. Да и пленку Мацуры я отправил диппочтой в Москву. Томагава получил копию. Если у твоей Джин тоже кошки, то можешь рассказать ей о последнем листочке. Но больше ни о чем. Главное – не проболтайся насчет Кларка, а то ведь Джин непременно захочет проинтервьюировать его. Это совсем ни к чему. Мне бы хотелось, чтобы она жила долго-долго и украшала собой наш невзрачный мир…

Утром Климович понял, что серьезно заболел. У него поднялась температура, хриплый кашель рвался из груди. Он лежал на диване с градусником под мышкой, а судовая врачиха пичкала его таблетками, от которых не было проку. Без всякого аппетита Климович съел кое-какую снедь, принесенную Сергеем из ресторана. В тот самый момент, когда «Альбатрос» снимался с якоря, к нему вошла Джин. Она жалостливо посмотрела на него и сказала:

– Я вылечу тебя, Юджин.

– Ты ведьма?

– Немножко.

Джин принесла из своей каюты старую корейскую книгу, мешочек с какими-то семенами и фломастер. Заглядывая в книгу, она поставила точки на его ступнях и ладонях, положила на каждую точку несколько зернышек и приклеила их полосками лейкопластыря.

– Корейская народная медицина су-джок, – объяснила девушка. – Надо время от времени надавливать на каждую точку, и вся хворь пройдет… Хорошо, что ты не корейский император. Наших императоров нельзя было трогать руками. Сделавший это должен был мгновенно умереть. Однажды у одного из императоров вскочил на губе чирий. Нужна была операция. Но врач не смел и подумать об этом. Он позвал шутов, глядя на них, владыка начал смеяться, и чирий лопнул.

Джин хлопотала около него, ласковая, домашняя. От качки она потеряла равновесие и чуть было не упала. Климович удержал ее за руку и прижал к губам душистую ладошку.

– Не надо! У нас это не принято!

Девушка резко отдернула руку и посмотрела на него со строгой укоризной.

– Выходи за меня замуж, Джин! – брякнул Климович ни с того ни с сего.

Она засмеялась.

– А если не пойду?

– Тогда я вернусь в Японию и прыгну в кратер Фудзи.

Джин покачала головой и снова засмеялась.

– Ладно, живи! Только не впутывай меня больше в шпионские истории.

– Принимается.

Она села на пуфик у зеркала и произнесла несколько фраз по-японски. Климович понял, что это стихи.

– Об осени? – спросил он.