Смерть в Поместье Дьявола

— Кто он?

— Макс. Пользовался двумя или тремя фамилиями: Брэкнолл, Ролинс, Данмоу. Держал несколько заведений, развлекал людей. А что? Вы его знаете?

— Думаю, да, — медленно ответил Питт. — По крайней мере, он напоминает человека, с которым я сталкивался несколькими годами раньше, когда расследовал убийства на Калландер-сквер.

— Калландер-сквер? — удивился Паркинс. — Едва ли место для такой личности. Вы уверены?

— Нет, не уверен. Он служил лакеем. Тогда его звали Макс Бертон… если это тот самый человек.

Голос Паркинса зазвенел от любопытства.

— Разве вы не можете это выяснить? Вдруг это важно? — Тут он улыбнулся. — Хотя едва ли. Очень уж изменился его образ жизни.

— Думаю, что смогу, — задумчиво ответил Питт. — Едва ли с этим возникнут трудности. Да, а где же рана, повлекшая смерть?

— Здесь, — ответил Паркинс, с таким видом, словно на мгновение тоже об этом забыл. — Его ударили в спину, примерно в это место. — И показал его на Томасе: у позвоночника, на дюйм или два левее. Ниже, чем у Пинчина, но на самую малость, и с той же стороны позвоночника. Однако ростом Макс был повыше Пинчина.

— Что за оружие? Длина? Ширина?

— Лезвие длиной в восемь дюймов, шириной в полтора у рукоятки. Возможно, кухонный нож. В каждом доме такой есть, обычное дело. Извините. — Паркинс приподнял бровь. — В вашем случае все то же самое?

Питту не понравилось, что Питчина назвали «его случаем», но он знал, о чем толковал Паркинс.

— Да, — признал он. — Почти. — И счел нужным добавить: — Только сегодня гениталии мужчине отрезали целиком и положили между колен.

Лицо Паркинса закаменело.

— Поймайте его, — ровным голосом попросил он. — Поймайте его, мистер Питт.

После расследования того давнего дела Томас не был на Калландер-сквер уже три года. Он задался вопросом, переехали Балантайны или по-прежнему живут здесь. Постоял под серым небом и голыми ветвями деревьев. Кора стала мокрой от влаги, которую нес с собой ветер, и до наступления темноты оставалось не так уж много времени. Питт находился в каких-то двадцати футов от того места, где нашли трупы, которые и привели его сюда, чтобы допросить обитателей этих элегантных георгианских особняков с высокими окнами и безукоризненными фасадами. В этих домах лакеи открывали двери, горничные приводили в гостиные, а дворецкие ведали буфетными, храня ключи от винных погребов и железной рукой правя обслугой, никому не давая спуску.

Питт еще выше поднял воротник, натянул шляпу на уши, поглубже сунул руки в карманы, уже топорщащиеся от всякой всячины: обрывки бечевки, монеты, нож, три ключа, два носовых платка, шарик уплотняющего воска, бесчисленные клочки бумаги. Он отказался идти к двери для слуг, хотя понимал, что по чину ему полагалась войти в дом через нее, и направился к парадной двери, как любой другой гость.

Лакей встретил его нелюбезно. «Добрый день… сэр», — короткая заминка показала, что титул — всего лишь дань вежливости, поскольку в глазах лакея на «сэра» Питт определенно не тянул.

— Добрый день, — ответил инспектор, спокойно и сдержанно. — Меня зовут Томас Питт. Я хотел бы повидаться с генералом Балантайном по очень срочному делу. Иначе я не стал бы заходить, предварительно не убедившись, что сможет меня принять.

Лицо лакея дернулось, но он знал, как вести себя с такими просителями.

— Генерал Балантайн не принимает тех, кто волей случая оказался рядом с его домом, мистер Питт. — В голосе лакея еще прибавилось холода.

Опытным взглядом он смерил Томаса с головы до ног. Очевидно, что такую одежду не мог носить представитель высшего общества, пусть даже и говорил он не как простолюдин. Костюм, конечно же, не от портного, а любой камердинер — если это настоящий камердинер — скорее перерезал бы себе горло, чем позволил своему господину появиться на публике в таком виде. Жилетка не сочеталась с рубашкой, пиджак — страх господень, галстук завязывал слепец с двумя левыми руками…

— Я очень сожалею, — повторил лакей, окончательно убежденный в том, что все делает правильно. — Генерал Балантайн никого не принимает без предварительной договоренности… если, конечно, речь не идет о знакомых. Может, вам ему написать? Или попросить кого-то, чтобы он сделал это за вас?

Намек на неграмотность стал последней каплей.

— Я знаком с генералом! — рявкнул Питт. — И прибыл сюда с вопросами, интересующими полицию. Если вы хотите обсуждать их на пороге, я готов пойти вам навстречу. Но мне представляется, что генерал предпочел бы, чтобы наш разговор проходил в доме, поскольку не предназначен для посторонних ушей. Или вы так не думаете?

Лакея эти слова поразили, и он не смог этого скрыть. Полиция в доме, даже перед домом — это же кошмар! Не оставалось ничего другого, как закрыть глаза на наглость этого незваного гостя. Лицо лакея вновь стало бесстрастным, но, к сожалению, Питт превосходил его ростом на несколько дюймов, и, пусть он стоял на ступеньку выше, пренебрежительно посмотреть сверху вниз не получалось.

— Если у вас какая-то проблема, связанная с кражей, — ответил лакей, — вам лучше обойти дом. Там вход для слуг. Несомненно, дворецкий поговорит с вами, если это действительно необходимо.

— Речь не о краже, — резко ответил Питт. — Речь об убийстве, и мне надо поговорить с генералом Балантайном, а не с дворецким. Не могу представить себе, что ему придется по нраву ваше усердие, если вы вынудите меня вернуться с ордером от судьи.

Лакей понял, что проиграл. Отступил на шаг.

— Прошу вас, заходите, — но закончить фразу положенным «сэр» не пожелал. — Если вы подождете в маленькой столовой, генерал примет вас, как только у него появится такая возможность.

Он пересек холл и открыл дверь в большую комнату. Тлеющие угли в камине изгоняли сырость из воздуха, но идущего от них жара не хватало, чтобы отогреть руки Питта или замерзшее под мокрой одеждой тело.

Лакей посмотрел на угли и удовлетворенно ухмыльнулся. Затем повернулся и вышел, закрыв за собой полированную деревянную дверь, не предложил взять шляпу Питта или его пальто. Однако пятью минутами позже он вернулся с перекошенным от злости лицом. На этот раз взял шляпу и пальто и предложил инспектору проследовать за горничной в библиотеку.

Здесь в камине пылал огонь, отбрасывая ярко-алые сполохи на кожаные корешки книг и поблескивая на украшавших дальнюю стену трофеях. Генерал стоял за большим письменным столом, на котором едва хватало места чернильницам, ручкам, пресс-папье, раскрытым книгам и миниатюрной бронзовой пушке — точной копии тех, что использовались во время Крымской войны. Питт решил, что внешне генерал ничуть не изменился с их последней встречи: те же прямые, широкие плечи, гордая посадка головы, каштановые волосы (вроде бы в них прибавилось седины, но Питт утверждать бы этого не стал). Лицо по-прежнему казалось высеченным из камня.

— Так что вам угодно, мистер Питт? — спросил генерал официальным тоном.

Балантайн просто не знал, что такое непринужденное общение. Всю жизнь он держал себя в жестких рамках, Даже перед лицом страха или боли. Еще зеленым юнцом он стоял на гребне холма над Балаклавой и видел атаку легкой пехоты. Сражения Крыма навсегда остались в его памяти. Он знал людей из «тонкой красной линии», которая приняла на себя удар русской армии — и удержала позиции, хотя такое казалось невозможным.[1] Погибли сотни, но ни один не отступил.

— Мой лакей говорит, что вы желаете поговорить со мной об убийстве? Это правильно?

Питт обнаружил, что расправил плечи: не то чтобы вытянулся по стойке «смирно», но определенно сдвинул ноги и поднял голову.

— Да, сэр. Неделей раньше в районе, который называют Девилз-акр, рядом с Вестминстером, произошло крайне отвратительное убийство.

— Я знаю это место. — Генерал нахмурился. — Но ведь это случилось сегодня утром.

— Боюсь, этим утром произошло второе убийство. Первое не привлекло внимания газет. Ночью меня вызвали на место преступления, а услышав о более раннем убийстве, я, естественно, отправился в морг, чтобы взглянуть на тело.

— Естественно. — Генерал нахмурился еще сильнее. — Так чего вы хотите от меня?

Теперь, подойдя к главному, Питт смутился. Он пришел, чтобы попросить генерала взглянуть на труп сутенера. Что с того, был или не был этот человек лакеем генерала в дни убийств на Калландер-сквер? Возможно, ныне это не имело никакого значения.

Томас откашлялся: отступать было некуда.

— Я думаю, вы, возможно, знали убитого.

Брови генерала удивленно взлетели.

— Я его знал?

— Да, сэр, думаю, знали. — Питт коротко рассказал об обстоятельствах гибели Пинчина и о том, что Паркинс показал ему в морге.

— Ну что ж, — с неохотой кивнул генерал и потянулся к шнуру звонка, чтобы приказать подать карету.

Дверь открылась, но вместо лакея в библиотеку вошла ослепительная красавица — Питт не мог припомнить вторую такую, — леди Огаста Балантайн. Ее лицо словно изваяли из фарфора, но без свойственной последнему хрупкости. Изысканная одежда говорила об утонченном вкусе человека, у которого всегда были деньги, а потому не возникало желания кичиться своим богатством. На Питта она глянула с пренебрежением: по выражению ее лица чувствовалось, что инспектору надобно объяснить не только его появление в доме, но и само существование на этом свете.

Однако Питта она не напугала.

— Добрый день, леди Огаста, — поздоровался он с легким поклоном. — Надеюсь, вы в полном здравии?

— Я всегда в полном здравии, благодарю вам, мистер… — Она не могла забыть их прошлые встречи: слишком невероятным был повод, слишком тягостным. — Мистер Питт. — Она чуть изогнула брови, глаза под ними поблескивали льдом. — Какими несчастливыми обстоятельствами вызван ваш визит на этот раз?

— Речь об опознании, мадам, — без запинки ответил Томас, почувствовав, как расслабился генерал, хотя видел его лишь краем глаза. — Генерал Балантайн, возможно, назовет имя одного человека, и этим окажет нам огромную услугу.

— Господи помилуй… разве этот человек сам не может назвать свое имя?

— Люди не всегда говорят правду, мадам, — сухо ответил Питт.

Она покраснела из-за допущенной промашки: действительно, очевидное упущение.

— В данном случае, как я понимаю, этот человек еще и мертв, — резко добавил генерал. — Тебе не о чем тревожиться, дорогая. Помочь полиции — мой долг, и, будь уверена, я не задержусь.

— Разве ты забыл, что сегодня мы обедаем с сэром Гарри и леди Лисберн? — Питта она полностью игнорировала, словно одного из слуг. — Я не собираюсь опаздывать. Не хочу, чтобы подумали, что я дурно воспитана, независимо от того, каким ты представляешь себе свой долг.

— До морга менее получаса езды, — раздраженно ответил генерал. Он не любил званые обеды, а у леди Лисберн они выдавались еще более занудными, чем в других местах. — Мне надо лишь взглянуть и сказать, знаю я этого человека или нет. Я вернусь до наступления темноты.

Огаста дернула носиком, вздохнула и покинула библиотеку, более не глянув на Питта. Генерал Балантайн вышел в холл, надел пальто, которое уже держал дворецкий, и проследовал за Томасом под ледяной дождь. Тут же от конюшни подъехала карета и остановилась у тротуара.

Ехали они молча. Питт не хотел ставить под угрозу опознание, обсуждая подробности расследования, и не испытывал ни малейшего желания болтать с генералом о пустяках.

Карета остановилась рядом с моргом, Питт и Балантайн вылезли из нее и также молча зашагали по тропинке, ведущей к двери. Дежурный, само собой, опешил — такие джентльмены, как генерал, появлялись здесь крайне редко, — но Питта узнал и, не задавая лишних вопросов, повел к телу.

— Вот он, сэр. — И сдернул простыню, совсем как фокусник, показывающий кролика.

Точно так же, как и чуть раньше Питт, генерал первым делом посмотрел на промежность, не удостоив лица и взгляда. Глубоко вдохнул, выдохнул. Ему доводилось видеть смерть — не однажды и не дважды, — но эти люди умирали на войне, от ран или болезней. И его, конечно, ужасало, что кто-то мог намеренно так жестоко расправиться с другим человеком. Да еще здесь, дома, на улицах Лондона… Половые органы бедолаги отрезали не случайно. Не вызывало сомнений, что кто-то испытывал лютую ненависть к этому человеку… Какому человеку? Наконец-то генерал перевел взгляд на лицо. Питт, пристально наблюдавший за ним, прочитал на лице, что убитый Балантайну знаком.

— Генерал? — Он чуть возвысил голос.

Балантайн медленно повернулся к нему. Питт не смог прочитать выражения глаз, Генерала отличала предельная скрытность, он не привык публично выражать эмоции. Питт никоим образом не мог его понять: они проживали в разных мирах, соприкасавшихся крайне редко. Балантайн являл собой последнее поколение солдат, которые служили монарху и стране и участвовали в каждой зарубежной войне со времен Азенкура[2], — тогда как Питт родился в семье егеря, несправедливо осужденного за какое-то мелкое правонарушение, получил образование и научился правильно говорить только потому, что его приставили к сыну владельца поместья, чтобы своим прилежанием он поощрял благородного отпрыска к обретению знаний. И действительно, Питт с таким усердием грыз гранит науки, что и юный аристократ частенько забывал про природную лень.

Но при этом Балантайн нравился Томасу, он им даже восхищался. Тот жил по правилам, в которые верил, как какой-нибудь рыцарь или монах в глубокой древности.

— Вы его знаете? — спросил он, хотя вопрос теперь носил чисто академический характер: ответ он уже прочитал на лице генерала.

— Разумеется, — ровным голосом ответил Балантайн. — Это Макс Бертон, который раньше служил у меня лакеем.

Глава 2

Грейс влетела в гостиную с ранними выпусками дневных газет. Лицо ее раскраснелось, глаза стали круглыми, как ягоды крыжовника.

— Ох, мадам! Совершено чудовищное убийство — самое ужасное за всю историю лондонских преступлений! Так здесь написано. Прочитав о нем, и сильный мужчина белеет до колен!

— Правда? — Шарлотта продолжала вязать. Газеты всегда преувеличивали: кто, скажите на милость, остановится на продуваемой январским ветром улице, чтобы купить газету, если в ней нет ничего экстраординарного?

Грейс такое безразличие потрясло.

— Да, мадам… я совершенно серьезно! Это же кошмар! Его порезали на куски, в месте, о котором добропорядочной женщине даже не положено знать! Если, конечно, она действительно добропорядочная. Газеты правы, мадам. Жуткий маньяк буйствует в Девилз-акр… и, возможно, проповедники правы и последние дни грядут, и это сам Сатана! — Лицо Грейс побледнело: перед мысленным взором возник нарисованный ее воображением образ маньяка.

— Чепуха! — резко ответила Шарлотта. Она уже поняла: если дать слабину, Грейс забьется в истерике. — Давай сюда газеты, а сама отправляйся на кухню и займись овощами, иначе мы останемся без обеда. Если хозяин вернется домой, пробыв на улице целый день при такой погоде, и его не будет ждать тарелка горячего супа, он проявит крайнее неудовольствие.

Это была пустая угроза. Грейс безмерно уважала Питта: в конце концов, хозяин, а кроме того, полицейский, представляющий закон. Ему наверняка известно столько зачаровывающего и опасного! Шокирующего! О чем не решались писать газеты. Но при этом она совершенно его не боялась. Он не относился к тем, кто мог выгнать слугу на улицу из-за тарелки холодного супа, и она это знала.

— Это ужасно, мадам, — повторила Грейс и покивала, чтобы подчеркнуть собственную правоту. — Что прикажете сегодня приготовить, капусту или репу?

— И то и другое, — рассеянно ответила Шарлотта, уже с головой уйдя в газеты.

Грейс смирилась с тем, что ее больше не задерживают, и вернулась на кухню, прокручивая в голове утренние события. Она ощущала безмерную удовлетворенность только от того, что работала у леди — настоящей леди, а не у какой-то выскочки, которая мнит о себе бог знает что; леди от рождения, выросшей в доме со слугами, и с дворецким, у которого была своя буфетная, и с кухаркой, и с кухонными служками, и с горничными, и с личными служанками, и — конечно же! — с лакеями. Ни у кого из сестер или подруг Грейс не было такой хозяйки. Грейс наслаждалась собственной уникальностью и могла объяснить другим девушкам, что к чему и как нужно делать то или другое.

Разумеется, с тех пор Шарлотта спустилась на ступеньку социальной лестницы: полицейский — не джентльмен, это знали все. Зато какой захватывающе интересной стала у нее жизнь! Грейс многое могла бы рассказать… если бы захотела. Но, разумеется, о таком лучше говорить намеками, чем расписывать все в мельчайших подробностях. Она не собиралась подводить тех, кто полностью ей доверял.

И, по правде говоря, она не могла целиком и полностью одобрить проявляемое иной раз стремление ее хозяйки поучаствовать в полицейском расследовании. В результате случалось, что Шарлотта лицом к лицу сталкивалась с людьми, совершившими убийство. Поиск таких людей — пусть даже выяснялось, что они из высшего общества, — Грейс полагала недостойным занятием для леди.

Она покачала головой, высыпала репки в раковину и принялась мыть и чистить их. Она достаточно хорошо знала свою хозяйку и могла, не рискуя ошибиться, сказать, что той не терпится принять участие в очередном расследовании. Шарлотта Питт не находила себе места, бралась то за одно, то за другое, ничего не доводя до конца, писала письма своей сестре Эмили, теперь виконтессе Эшворд. Эмили нашла себе мужа, чье положение в обществе было выше. Грейс видела ее лишь несколько раз и не могла сказать, что виконтесса произвела на нее благоприятное впечатление. Гораздо чаще Шарлотта посещала великолепный особняк сестры на Парагон-уок. И кто бы стал ее за это винить?

Грейс принялась представлять себе, как выглядит особняк виконтессы. Конечно же, и лакеи у нее как на подбор, все высокие и красивые, и, разумеется, в ливреях… Мужчине ливрея к лицу, что бы там ни говорили!

Вечером, когда Томас пришел домой, Шарлотта уже подготовилась к встрече. Проштудировала все газеты, потому что это ужасное преступление совершили на участке Питта, и верно предположила, что его подняли с кровати и вытащили из дома еще до рассвета в связи именно с этим убийством.

Разумеется, в этом расследовании она, к сожалению, ничем не могла помочь мужу. Ей бы и хотелось, она чувствовала, что готова принять очередной вызов, но труп обнаружили в районе, о котором она ничего не знала, за исключением его дурной репутации. И Ламберт-гарденс, где жил убитый, не входил в социальный круг ее семьи, так что и по этой части она ничего не могла предложить.

Хотя, возможно, муж мог бы обсудить с ней подробности расследования, и тогда Шарлотта смогла бы воспользоваться своими недюжинными умственными способностями. В прошлом она доказала, что сильна в определении мотива преступления, а человеческие существа имели много общего, независимо от обстоятельств.

Она поспешила встретить Томаса, как только услышала, что закрылась входная дверь, — даже опередила Грейс. Взяла пальто, повесила, чтобы просушить, тут же повернулась и поцеловала мужа. Почувствовала, какое холодное у него лицо. Шарлотта знала, как он устал: ушел из дома более двенадцати часов тому назад и без завтрака. Здравый смысл подсказал, что любопытство следует попридержать, пока муж не поужинает. Она первой прошла в гостиную и говорила о пустяках, пока Питт отогревался у камина, а потом Грейс позвала его к столу.

В девять вечера Шарлотта решила, что тактичность получила положенное.

— Констебль, который приходил за тобой этим утром, — начала она, — это по поводу трупа в Девилз-акр?

Легкая улыбка скользнула по лицу Томаса. Когда Шарлотта ходила вокруг да около, он обычно сразу понимал, что ей нужно, и она вроде бы перестала прибегать к этой тактике. Да и потом, не было у нее времени, чтобы найти более тонкий подход.

— Да, — осторожно ответил он. — Но Ламберт-гарденс, где он жил, вне пределов социального круга твоей семьи. Так что ты ничем не сможешь помочь.

Но она отступаться не собиралась.

— Разумеется, не смогу. Но как не заинтересоваться этим делом? Вечерние газеты только о нем и кричат.

Питт поморщился.

Шарлотта попыталась зайти с другой стороны.

— Будь осторожен, Томас. Похоже, мы имеем дело не просто с маньяком, но с безумцем. Человек в здравом уме такого не сотворит, правда? А что вообще доктор Пинчин делал в Девилз-акр? Он там практиковал? В газетах пишут, что он был респектабельным человеком…

Газеты ее не убедили. Шарлотта знала многих «респектабельных». Обычно это означало, что им хватило ума или везения, чтобы никто не предпринял попытки заглянуть за их роскошный фасад; там могла царить пустота.