Семейная педагогика

И Спок рассказывает, как он прочел однажды своему противнику слова о том, что нельзя судить о воспитанности по тому, как ребенок ест или сидит за столом, на что этот сторонник жесткого воспитания заметил: «Вот с этого как раз и начинается распущенность и безнравственность». Спок смеется и продолжает:

– Тогда я сказал, что эти слова принадлежат Сократу! Но для него Сократ не авторитет…

22. Преодолевать в самих себе страсть к насилию – это задача не только сегодняшних поколений, но и будущих

Так называемый «гомо советикус» в педагогике – это неуемное чванство, высокомерие, презрение к слабым и нравственный деспотизм.

Мне очень хотелось поделиться со Споком мыслью о том, что психологические корни авторитарности таятся в чрезмерном честолюбии взрослых, в абсолютизации своей власти, в непонимании прекрасной природы детства. Но Спок будто почувствовал мое намерение, сам заговорил примерно о том же.

– Эти люди (имеются в виду авторитаристы. – Ю. А.) сами в чем-то неполноценны. Они видят в каждом ребенке потенциального преступника, потому что сами являются сформировавшимися преступниками. Они подсознательно завидуют молодежи. И этот мотив зависти приводит их к агрессивным выступлениям против любых частных действий молодого поколения.

Меня поразила мысль о зависти авторитаристов к молодому поколению. Это интересное, хотя совсем не новое объяснение причин и источников авторитарности. Аналогичную мысль высказал и Лев Толстой, подвергая критике существующие в царской России методы воздействия на детей. «Воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму, – писал он. – Воспитание есть – я не скажу – выражение дурной стороны человеческой природы, – но явление, доказывающее неразвитость человеческой мысли и потому не могущее быть положительным основанием разумной человеческой деятельности – науки. <…> Воспитание есть стремление одного человека сделать другого таким же, каков он сам (стремление бедного отнять богатство у богатого, чувство зависти старого при взгляде на свежую и сильную молодежь, – чувство зависти, возведенное в принцип и теорию). Я убежден, что воспитатель только потому может с таким жаром заниматься воспитанием ребенка, что в основе этого стремления лежит зависть к чистоте ребенка и желание сделать его похожим на себя, то есть больше испорченным».

23. Научиться распознавать семейные авторитарные тенденции – одно из важнейших условий нормального человеческого воспитания

Стремясь как-то подытожить беседу, я задал Споку вопрос в несколько более развернутой форме:

– Гуманистическое воспитание противоречит авторитарной социальной системе, где, как правило, немало демагогов, воров и грабителей, лжецов и проходимцев. Реакционеры всех видов заинтересованы в воспитании частичного человека, функционера, всесторонним образом приспособленного к системе. Это, в общем-то, вы показали довольно обстоятельно. Но есть еще и другая сторона – психолого-педагогическая. Как воспитывать сильную личность, практического, целеустремленного человека, способного противостоять злу, обеспечить свою семью и воспитание детей? Как преодолеть авторитарность в поведении воспитателя?

Я знаю о том, что Бенджамин Спок интересуется проблемами преодоления авторитарности не только в семейном воспитании, но и в условиях школы и, если можно так сказать, во внешкольной работе. Его старший сын Джон – директор уникального детского музея игр в Бостоне.

– Это такой замечательный музей, где на детей никто не кричит, где ребятишки могут все трогать руками, скажем, залезть в вигвам и смолоть муку из кукурузы, как это делали аборигены, – поясняет Спок. – Вот этот антиавторитарный принцип должен пронизывать все воспитание и в школе, и вне ее.

И мы начинаем говорить о некоторых нюансах преодоления авторитарности; не все же объясняется влиянием среды, есть еще и общие психологические правила, основанные на законах развития детства.

Порой педагога-авторитариста, замечаю я, внешне нелегко отличить от подлинного мастера, гуманного в своих целях, результатах, способах их достижения. Эта трудность кроется не только в изощренности почерка авторитариста и даже не в блистательной манере исполнения педагогических приемов. Трудно распознать авторитарную технологию еще и потому, что авторитарист-виртуоз все усилия направляет не на демонстрацию своей силы, а на то, чтобы скрыть ее. Там, где подлинное мастерство мучительно ищет ответ на вопрос, какое действие лучше применять, чтобы поднять человека, авторитарист решает просто и быстро. Ведь куда легче разрушить, смять, принизить. Для педагога-авторитариста система отношений подобна тонкой и прочной сети, которую даже не он, а сами дети набрасывают на себя. Он руководит этим процессом самозапутывания. Если подлинный мастер все время думает над тем, чтобы система отношений помогала развитию задатков и способностей ребят, творческих созидательных сил в детском коллективе, то педагог-авторитарист до предела сужает сферу самостоятельной деятельности, поощряя лишь ту, которая способствует утверждению авторитаризма, бессловесному послушанию, разобщению в среде детей.

Преодоление авторитарности – одно из главных условий научного, подлинно авторитетного педагогического руководства. И здесь главное – высокая культура воспитателя, его способность выработать в себе четкое, не допускающее никаких отклонений, примесей, опошлений, искажений научное педагогическое мировоззрение; ясная позиция в подходе к детской самодеятельности и к своей собственной роли в ней. Суть этой позиции в том, чтобы уметь заметить рядом с собой и поддержать нравственные силы, сделать все для их утверждения и развития (а эти силы всегда есть в детском коллективе, в педагогическом коллективе, в нас самих, в окружающей школу социальной среде)… Таким образом, заключаю я, единственный способ преодоления авторитарных элементов – это широкое развитие демократических начал, воспитание гражданственности и человечности. Только при таких условиях может вырасти хороший семьянин и хороший гражданин.

Бенджамин Спок соглашается с моими доводами и приводит пример в пользу гуманистического воспитания:

– Я служил во время войны в морском флоте в качестве врача-психиатра. Наши главные усилия были направлены не на избавление людей от страха, а на выявление людей, подходящих к службе в этом трудном роде войск. Два года у нас ушло на то, что мы выявляли мелких преступников, которые всегда были и плохими солдатами. У них не было ответственности ни перед флотом, ни перед родиной. Хорошими солдатами оказывались те, кто были и хорошими гражданами, и добрыми людьми, которые приобрели ранее опыт уважения к своим учителям и к родителям.

Сильная личность, по Споку, – это те парни, которые и сейчас выступают против войны, те, которые и сейчас борются против дискриминации цветного населения, против любой социальной несправедливости.

Конечно, эта борьба сложна, поскольку молодежи приходится выступать и против своих близких, родных, знакомых: очень многие родители были возмущены своими детьми, которые отказались служить в армии и тем самым испортили себе карьеру.

– Какой же вывод? – спрашиваю я.

– Менять надо всю систему, – отвечает Бенджамин Спок.

– Конечно же, кроме социальных проблем есть еще и проблемы сугубо психолого-педагогические, – говорю я. – Как воспитать счастливого человека – один из труднейших вопросов.

– Несомненно, – отвечает Спок, и мы долго обсуждаем с ним, насколько индивидуальны представления людей о счастье, насколько эти представления зависят от традиций и культуры того общества и того окружения, в котором сформирован воспитатель, в котором живет и воспитывается современный ребенок.

Глава 2 Проблемы народности и культуры семейного воспитания в трудах К. Д. Ушинского

1. Только личность способна воспитать личность

Эта формула принадлежит Константину Дмитриевичу Ушинскому. Против нее и поныне выступают приверженцы макаренковской педагогики. Мне бы хотелось рассмотреть некоторые идеи Ушинского, которые нельзя отделить от проблем семейного воспитания, – это идеи народности, государственности, личности и культуры. Между личностью и культурой прямая связь. Культура есть развернутый во времени мир человека. Личностью я называю нравственного человека, для которого любовь и свобода – главные человеческие ценности. Подлинно нравственная личность не замыкается на своих узких интересах. Она живет тревогами своей семьи, своего народа, а следовательно, и государства. Только крепкая, независимая духовно и материально, нравственная семья создает крепкое, правовое, культурное, духовно-творческое государство. Государственность, ущемляющая семью, неизбежно оборачивается тоталитарностью. Ушинский заботился прежде всего о народном воспитании, полагая, что специальные пансионы для богатых – институты, кадетские, пажеские корпуса и лицеи имеют достаточно средств, чтобы построить эти учебные заведения в соответствии с требованиями науки. Не отрицая значимости привилегированных школ, он помогал им развиваться в соответствии с народными интересами. Сегодня эти вопросы оказались для нас крайне острыми. В большинстве своем частные школы, специальные детские сады, лицеи, средние и высшие учебные заведения доступны лишь состоятельным родителям. В них изначально заложена тенденция отгородиться от «демоса». По сути, народное образование перестало быть таковым…

2. Семье и образованию нужны личности, подобные личности Ушинского

Возрождение отечественной культуры связано не только с возрождением идей, но и, главное, – с возрождением образа жизни людей, причастных к образованию.

Вот почему я хочу рассказать о личности Ушинского, творившего в период самых значительных социальных реформ XIX века. Всматриваясь в его судьбу думаешь, как же недостает нам именно таких личностей, ибо без их света жизнь школы и семьи – тьма!

Да, он был прежде всего патриотом своей страны, а затем уже педагогом.

Он был прежде всего демократом по убеждениям, а затем уже теоретиком.

Он был прежде всего кристально честным человеком, а затем уже методистом-воспитателем.

Когда соприкасаешься с личностью Ушинского, невольно приходит на ум определение, данное Белинскому, – неистовый.

Представьте себе молодого человека, худощавого, выше среднего роста, крайне нервного. Лицо резко выделяется своей бледностью в строгой раме черных как смоль волос; тонкие бескровные губы и проницательный взор, который, кажется, видит человека насквозь. Каждое движение подчеркивает сильный характер и упорную волю. «Мне кажется, – вспоминает о нем одна из его учениц, Е. Н. Водовозова, – если бы знаменитый русский художник В. М. Васнецов увидел Ушинского, он написал бы с него для какого-нибудь собора тип вдохновенного пророка-фанатика, глаза которого во время проповеди мечут искры, а лицо становится необыкновенно строгим и суровым. Тот, кто видал Ушинского хотя раз, навсегда запоминал лицо этого человека, резко выделявшегося из толпы даже своею внешностью».

Прибавьте к этой характеристике еще и высокие его помыслы – все для России, все для любимой родины, его открытую непримиримость к косности, к казенной официальной науке, к мерзостям самодержавия, высокую образованность – и тогда станет понятным его тернистый жизненный путь в условиях социальных реформ его времени.

Его жизнь – напряженная борьба. Непримиримая, неравная… Это была борьба бескорыстного человека с силами зла. Человека, который поставил жизненной целью (об этом он написал в своем дневнике) «отдать все потомкам… не ждя награды ни на земле, ни на небе, знать это и все-таки отдать им и жизнь свою – велика любовь к истине, к благу, к идее! Велико назначение!»

Это была борьба человека, который знал, что ему угрожают лишения, а возможно, и ссылка. Ведь не случайно его рукой в семейном альбоме как величайшее откровение, как клятва были написаны слова: «Известно мне, погибель ждет / Того, кто первый восстает / На утеснителей народа, / Судьба меня уж обрекла. / Но где, скажи, когда была / Без жертв искуплена свобода?»

«Будучи глубоко русским человеком, – писал о нем его друг и соратник Л. Н. Модзалевский, – Ушинский также был в полном смысле "западником", хотя и относился строго критически к западной науке и образованности вообще, а к западной школе – в особенности, немецких же педагогов даже недолюбливал за их нередко слишком сухой педантизм и излишнюю чисто кабинетную теоретичность. Потому и ратовал за то, чтобы в образовании Россия пошла не по немецкому, а по своему пути, используя тот опыт, который был накоплен уже в те времена Швейцарией, Америкой, Францией».

3. Культура и народность – вот без чего не может быть семейного воспитания

Я любил русскую литературу. Жил ею. Рассказывал детям о ее подвижнической роли, о готовности писателей понести любые жертвы во имя защиты народа, во имя защиты своих убеждений. Но одно дело – литература. Другое дело – твоя сегодняшняя жизнь. Я не ставил перед собой вопрос: «А любишь ли ты народ? А готов ли ты…» Такой проблемы не существовало. Мне просто было хорошо, когда я вырывался на сельские и лесные просторы, оказывался вдали от суетной моей школьной жизни, начиненной педантизмом, бумагами, отчетами, порядками, дежурствами, разбирательствами неуспевающих. Открывалось в душе что-то хорошее, что манило и рождало силы. Иногда я уходил с детьми в лес. Иногда, под предлогом посещения их семей с целью изучения условий быта и прочего, я вставал на лыжи и отправлялся за десять, а то и больше километров в глухие деревни, где встречался с суровым, бедным и вместе с тем прекрасным, трогательно-чистым миром простых людей.

Я видел, как общаются родители с детьми, как доверчиво послушны и исполнительны дети, какой свет излучают бабушки, какой покой царит кругом. Покой, в котором я так нуждался тогда. Я видел бедность моих учеников и их родителей и вместе с тем ощущал в простых людях величие духа. Я начинал понимать, что без этого духа образование – ноль, а вся учительская работа – суета сует! Сегодня, бывая в сельских школах, устанавливаю: ничего не изменилось за последние сорок лет. Разве что стало хуже: больше преступности, пьянства, бродяжничества. И вместе с тем именно в простых трудовых семьях хранится то нравственное величие, которое прошло испытание голодом и нищетой, ссылками и лагерями. И при этом сохранило свою сущность. Может быть, это нравственное величие и надо прежде всего привносить в практику современного образования, в практику молодой семьи. Сегодня, ориентируясь на Запад, мы нередко забываем свои достоинства. А ведь об опасности подобного забвения еще в прошлом веке предупреждал Ушинский.

Замечу сразу: К. Д. Ушинский, развивая принцип народности в общественном воспитании, одновременно выступал против односторонних тенденций славянофильства и западничества.

Научные истины, по его мнению, могут быть общими, психологические приемы и методические находки, добытые в разных странах, могут быть использованы любым народом, но система воспитания в целом у каждого народа своя, со своими национальными особенностями, учитывающая уровень развития общества, специфику национального характера и творческие силы самых различных слоев страны.

Рассматривая историю народа как историю его политических прав, Ушинский писал: «…воспитание, созданное самим народом и основанное на народных началах, имеет ту воспитательную силу, которой нет в самых лучших системах, основанных на абстрактных идеях или заимствованных у другого народа… Всякая живая историческая народность есть самое прекрасное Божие создание на земле, и воспитанию только остается черпать из этого богатого и чистого источника».

Защищая самобытность русского народа, глубоко веря в его творческие силы, напоминая о всемирно известных подвигах простых людей своей страны в борьбе с различными интервентами, он предостерегал от слепого подражания другим нациям, стремился пробудить в учительстве подлинный патриотизм и национальное самосознание, чувство гражданского и человеческого достоинства.

У нации Гёте и Шиллера, Гегеля и Шеллинга можно и нужно учиться глубокому познанию основ наук, наклонности к абстрактному мышлению, но непременно надо отбросить мелочный формализм, муштру и склонность к казенному педантизму…

Французские школы с блеском готовят артиллеристов и техников, инженеров и механиков. Ни одно учебное заведение в Европе не могло сравниться тогда с успехами Французской политехнической школы, основанной в 1794 году и за сравнительно короткий срок выпустившей свыше 4 тысяч образованнейших техников.

Но ограничиваться только образованием – значит совершать преступление перед своим народом. И тому свидетельство, по мнению Ушинского, позор наполеоновской Франции, безнравственной Франции, заклейменной навеки творениями ее лучших сынов – Бальзака, Золя и Гюго.

Внешний блеск и тщеславие, материальная польза и стремление пустить пыль в глаза «чудесами воспитательного искусства» – вот что мешает общественному воспитанию Франции. Вот чего должна остерегаться педагогика русского народа, из чьей грубой, казалось бы, серой, невежественной массы льется чудная песня, в которой черпают свое вдохновение поэт и художник, музыкант и философ, естествоиспытатель и филолог…

Он категорически не согласен с некоторыми немецкими педагогами того времени, утверждавшими, что можно быть крупным ученым и вместе с тем безнравственным человеком. Нет! Прежде всего человек, а затем уже образованность. И только в единстве, в неразрывной органической связи воспитания и обучения могут быть сформированы гармонически развитые личности – образованные и воспитанные люди.

Не принимает Ушинский в целом и английской системы образования, закованной в латы средневековой схоластики и существующей в лучшем виде только для аристократов.

Ревниво следит К. Д. Ушинский за тем, что делается в Америке. Отмечает демократизм в организации женского образования, введение в школах таких наук, как физика и астрономия, биология и химия, отделение школы от церкви. Но вместе с тем его поражает необыкновенное многообразие программ и учебных планов, отсутствие той научной системы, которую он видел в Швейцарии и Германии, которую мечтает претворить на народных началах в своем отечестве.

Во всех школах Западной Европы, сделает много позднее вывод Ушинский в своем главном труде «Педагогическая антропология», – «бесчисленное множество чужих, плохо переваренных фраз, которые, обращаясь теперь между людьми, вместо действительных, глубоко осознанных идей затрудняют оборот человеческого мышления, как фальшивая монета затрудняет обороты торговли…»

Он отмечает, что в западных теориях много верных выводов и фактов, но еще больше ни на чем не основанной фантазии, головоломных и утлых мостов через неизведанные пропасти образования, и еще больше ложных и вредных советов.

Как истинно народный педагог, он понимает, что ни одну из самых интересных систем и, казалось бы, научно обоснованных теорий нельзя перенести с Запада на русскую почву. Нельзя открыть чужим ключом свою дверь. Попытки без разбора переносить в свою страну путаные и формалистские теории, абстрактная неудержимость объяснять явления народной жизни чуждыми и надуманными понятиями есть не что иное, как уход от злободневных проблем воспитания, от самого человека, от конкретных детей и учителей с их тревогами и насущными нуждами. И в этом Ушинский до конца последователен и, позволю себе заметить, необычайно современен.

Что же является критерием использования научных достижений в создании национальной системы образования и воспитания? Что может стать основой педагогической теории? Ответ один – народность. Народность как глубокая вера в творческие силы своей страны, как вытекающий из этой веры императив – предоставить дело народного образования самому народу, освободить его от бюрократизма и чиновничества, построить систему воспитания в соответствии с особенностями различных наций в стране и историческими условиями их жизни.

4. Народность – это синоним святости

Народность – это жажда нравственной чистоты. Народность – это то великое природно-нравственное начало, которое делает народ соединенным с Богом, с Космосом, с Посвященными, с Культурами.

У меня постоянно вычеркивали слово «народность». Когда выходил мой роман «Соленга», редактор мне объясняла, оправдываясь: «Мне нравится слово "народность", но вы противопоставляете «народность» государству, а сейчас идет грязная возня вокруг разных направлений. Например, термин "народность" рассматривают как намек на монархизм: "Народность, православие, самодержавие"».

В другом издательстве редактор, выпятив бородку, спрашивал: «Простите, а что это, собственно, такое – народность?»

Господи, и я не возмутился, а что-то бормотал, поясняя, что лучшие мои годы те, когда я соприкасался с народностью. Это было в разных деревнях Архангельской области, куда по доброй воле, – нет, не сослан, а сам отправился, – чтобы сродниться с этой самой народностью. И это стремление у меня вспыхнуло под влиянием не только революционных демократов (которых я, впрочем, тогда безумно любил и жаждал ссылок, мучений и даже смерти), это стремление полыхало во мне, потому что был у меня друг, истинно народный человек, он тоже отправился после окончания университета учительствовать в село Подбужье Калужской области; так вот, этот мой друг, сын главы старообрядческой церкви Маркела Кузнецова, был истинно народным человеком, религиозным и образованным гражданином нашей страны… Он умер. Его нет больше на этой земле. Тогда, в страшные сороковые годы, он один говорил мне о бедности и нищете народа, о готовности служить народу – чего бы это ни стоило: позора, унижения и самой смерти.

5. Основные факторы семейного воспитания

На первое место Ушинский ставит знание ребенка во всех отношениях, знание побудительных сил его поступков.

Средства воспитания и развития, по Ушинскому, выводятся из самой природы ребенка, из той реальной окружающей среды, которая дает пищу для его ума, питает мир его чувств, влияет на его становление.

Два основных фактора определяют воспитательные средства – свободная инициативная деятельность ребенка и воспитывающая среда.

Вот почему лейтмотивом всего учения Ушинского можно считать слова, написанные в его основном труде «Человек как предмет воспитания»: «…Всякая человеческая душа требует деятельности и, смотря по роду этой деятельности, которую дает ей воспитатель и окружающая среда и которую она сама для себя отыщет, – такое направление и примет ее развитие. От недостаточной оценки этой основной психологической истины происходят главные ошибки и еще чаще упущения и в педагогической теории, и в педагогической практике».

Воспитывает ребенка та деятельность, которая доставляет ему радость, которая оказывает на него положительное нравственно влияние, которая гармонично развивает его умственные и физические способности.

И система средств, и все воспитательные воздействия, и организация всей воспитывающей среды должны быть так построены, чтобы побуждали ребенка к самовоспитанию, к самостоятельному стремлению трудиться, совершенствоваться.

Как истинный педагог-демократ и величайший гуманист своего времени, Ушинский рассматривал воспитывающую деятельность в неразрывной связи со свободой, самостоятельностью и инициативой ребенка. «Стремление к деятельности и стремление к свободе так тесно связаны, – писал он, – что одно без другого существовать не может. Деятельность должна быть моя, увлекать меня, выходить из души моей, следовательно, должна быть свободна. Свобода же затем только мне и нужна, чтобы делать мое дело. Отнимите у человека свободу – и вы отнимете у него его истинную душевную деятельность».

Призывая родителей и педагогов воспитывать у ребенка стремление к деятельности в такой же мере, как и стремление к свободе, Ушинский с необычайной тонкостью раскрывает диалектику свободы и необходимости. Свобода вовсе не означает того, что взрослые должны убрать все преграды на жизненном пути ребенка. «Так как свобода воспитывается не отсутствием стеснений, но, напротив, преодолением их, опытами сладости свободы, которая чувствуется почти только в минуту удаления стеснения, то ясно, что чем более сделает дитя таких опытов, тем более окрепнет и разовьется в нем стремление к свободе; чем более стеснений оно опрокинет, тем более полюбит свободу».

Могущественнейшим средством воспитания, по мнению Ушинского, является учение. Главное достоинство преподавателя заключается в том, чтобы он умел воспитывать учеников через предмет обучения.

И снова, и снова предостерегает великий педагог от возможных ошибок – от вдалбливания готовых истин, зубрежки, муштры. Учение как воспитательное средство в том случае достигает цели, если оно связано с развитием познавательных способностей ребенка.

6. У народности есть своя тайна развития. С постижением этой тайны развертывается культура личности

Народность, как и истинно гражданский порыв, по мнению Ушинского, есть самое великое чудо на этой земле. И народность, и гражданский порыв находят свои начала в семье. В семье – когда ребенок осваивает мир культуры, быта, семейных отношений, наполненных тревогами, бедами и радостями. В семье – когда ребенок совершает первые самостоятельные шаги, заявляя в полную меру о своем характере, своих притязаниях, своей личности. Иногда эти притязания родителям кажутся нелепыми, а потом проходит много лет, и оказывается, что ребенок был прав. И сожалеют, и горько плачут родители, что не поддержали в свое время порыв своего сына или дочери. И дети несут в себе до самой своей смерти горькую обиду на родителей.

Откуда же черпаются эти порывы саморазвития и самоактуализации? Прежде всего из семейного и общественного воспитания.

Под общественным воспитанием я понимаю и культуру, и народность, и все то, что живет полнокровной жизнью в семье и за ее пределами, что содержит в себе и здравый смысл, и великие общечеловеческие ценности – Любовь, Красоту, Добро, Истину и Свободу. Моя мама жила тревогами своего времени, и об этих тревогах я узнавал от нее. Она рассказывала мне и о богатых наших родственниках, и о бедных и несчастных наших дядьях и братьях, сестрах и тетушках, – и я присматривался к жизни тех, о ком узнавал из маминых рассказов, сам делал какие-то выводы, вступал в разговоры с этими людьми и их родственниками, – и это было истинным общественным воспитанием. Я находил себе друзей, делился с ними тайными своими мыслями о литературе, политике, искусстве, о цели и смысле жизни, – и это тоже было моим общественным воспитанием. В известном смысле пропасти между семейным и общественным воспитанием нет, но именно в общественном воспитании семья черпает все необходимое для развития своих духовных богатств. Именно общественное воспитание творит народность.

Эти мысли развернуты в творческом наследии Константина Ушинского. Вот они:

• Общественное воспитание не решает само вопросов жизни и не ведет за собой истории, но следует за ней. Не педагогика и не педагоги, но сам народ и его великие люди прокладывают дорогу в будущее: воспитание только идет по этой дороге и, действуя заодно с другими общественными силами, помогает идти по ней отдельным личностям и новым поколениям.

• Общественное воспитание только тогда оказывается действенным, когда его вопросы становятся общественными вопросами для всех и семейными вопросами для каждого. Система общественного воспитания, вышедшая не из общественного убеждения, как бы хитро она ни была обдумана, окажется бессильной и не будет действовать ни на личный характер человека, ни на характер общества. Она может приготовлять техников, но никогда не будет воспитывать полезных и деятельных членов общества, и если они будут появляться, то независимо от воспитания.

• Возбуждение общественного мнения в деле воспитания есть единственно прочная основа всяких улучшений по этой части: где нет общественного мнения о воспитании, там нет и общественного воспитания, хотя может быть множество общественных учебных заведений.

Сегодняшняя ситуация в стране как раз и характеризуется тем, что у нас множество учебных заведений, а в обществе нет своих педагогических идеалов. Создаются частные школы, лицеи, колледжи, училища, но никто из родителей в этом сложном процессе почти не участвует. Родители «сдают» своих детей, им обещают научить их грамоте, музыке, иностранным языкам и многому другому, а что даст это обучение ребенку – никому не ведомо, как не ведомо и то, научится ребенок грамоте и иностранным языкам или нет!

Я видел немало будто бы творческих педагогов, но не встречал среди них по-настоящему образованных; зато каждый из них упрямо говорил: «Я знаю, как и чему учить детей. Я выстрою систему», – и показывал мне кружочки, соединенные стрелками, прямоугольнички, тоже связанные линиями, где все соединялось – и труд, и учение, и музыка, и отдых, и режим дня… и что только ни соединялось на листе ватмана, где была разрисована его система!..

До тех пор, пока общественное воспитание не станет подконтрольным семье, до тех пор, пока семья не вмешается в учебный процесс школы, до тех пор в развитии детей будут беды и бескультурье.

Глава 3 Семья и педагогические прозрения Ф. М. Достоевского

1. На вопрос «Кто же спасет нас?» Достоевский отвечал: «Спасут женщины и дети». Своей смиренной любовью спасут

Федор Михайлович, а вслед за ним многие русские мыслители (Ильин, Бердяев, Вышеславцев и другие), утверждал: Россию выведут из кризиса «три кита» – ЛЮБОВЬ, СВОБОДА и ДОБРЫЕ ДЕЛА.

Любовь к личности, помноженная на смиренномудрие, – самая могучая сила не только человека, но и страны, человечества. «Ею весь мир покорить возможешь. Смирение любовное – страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего», – говорит старец Зосима в «Братьях Карамазовых». Достоевский – реалист, потому и советует: «Выгоднее всего быть честным человеком! Выгоднее всего преодолевать вседозволенность: только так можно победить бесов в себе».

Повсюду у Достоевского свободная нравственная альтернатива: брать силою или любовью? Авторитарность или авторитет? Мудрая власть или анархия безвластия? И не надо здесь лукавить! Не надо краснобайствовать! Преодолеть в зародыше Зло можно лишь через воспитание, наполненное любовным отношением ко всему сущему: к песчинкам, растениям и животным, к искусству и ко всему содеянному, к близким и дальним: «Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь». И, говоря языком сегодняшней педагогики, рекомендации: «Особенно любите детей, они безгрешны и живут для очищения наших сердец».

Любить – значит побороть в себе гордость как верховное зло. Только через воспитание и самовоспитание можно создать свободолюбивый человеческий характер всемирного боления за всех. Он хранит в себе будущее России… Нет, об этом походя не скажешь – об этом надо создавать новую отечественную педагогику, новую (или возрожденную?) общечеловеческую культуру.

2. Честность и бескорыстие – безусловные факторы воспитания

Достоевский своей жизнью дал образец честности и бескорыстия. Даже под угрозой смертной казни он не стал во время допросов не то чтобы оговаривать своих «подельников», но все время боялся сбиться на путь выгораживания себя. А ведь действительно невиновен был: не входил же он в революционную группу Петрашевского. По случайности лишь читал письмо Белинского, чьи идеи разделял отнюдь не полностью.

Семья нуждается в образцах, в пророках, в честной, неопровержимой цельности идеала. Когда я читаю Достоевского, понимаю, что он стоит за ту науку, за те истины, за которые не дают наград, и я верю ему. Восхищаюсь его светлой праведностью, так необходимой в наши дни. Полагаю, главная, еще не востребованная идея нашего российского века состоит в бескорыстном служении на благо народа, демократии, культуры. Но все это невозможно без Любви, Свободы – свободы выбора, духовной свободы.

Мой неожиданный разговор о бескорыстии поражает детей, с которыми я общаюсь. Загораются глаза. Заманчивая крайность неведомой сферы приложения сил – и это притягательно.

Меня самого взбудоражил сам факт, что все герои Достоевского в конечном итоге – носители идеи бескорыстия. Это подметил еще M. M. Бахтин, который писал, что «все ведущие герои Достоевского, как люди идеи, абсолютно бескорыстны, поскольку идея овладела глубинным ядром их личности. Это бескорыстие не черта их объективного характера и не внешнее определение их поступков – бескорыстие выражает их действительную жизнь в сфере идеи (им «не надобно миллионов, им надобно мысль разрешить»); идейность и бескорыстие – как бы синонимы. В этом смысле бескорыстны и Раскольников, убивший и ограбивший старуху-процентщицу, и проститутка Соня, и соучастник убийства отца Иван; абсолютно бескорыстна идея «"подростка"» – стать Ротшильдом» [2] . И тут я вижу удивительное сходство «подростка» с моими детьми. В моей видеотеке есть импровизированный фильм «Хочу быть миллионером», в котором участвуют подростки из разных городов России. И чем я был поражен, когда снимал фильм, – это тем правдоискательством в душах детей, которое обнаружилось во время съемок. Кстати, импровизация на подобные темы, репетиции и проговаривание основных идей, припоминание фактов – это замечательный метод воспитания и самовоспитания подростков. Эту мысль постоянно в своих дневниках проводит Достоевский применительно к роману «Подросток» (термин Бахтина – роман воспитания — вполне подходит к педагогической практике, нуждающейся в подобном жанре!).

Я показываю детям различные портреты Аркадия.

Грубый и нахальный тон Подростка в начале романа, по замыслу писателя, сменяется в конце записок деликатно-доверительным: человек прошел через покаянную свою исповедь, через анализ и прощупывание своей собственной нравственной ткани, просмотрел на свет свои отношения с другими – все это и составляет сложнейший процесс становления человеческого самосознания (отношение к самому себе!), «самовыделку» личности. Я рассказываю детям о том, как сам прорабатывал роман, делая выписки и создавая на крохотных полотнах лица героев, и, вбирая в душу свою полифонический диалог прошлой эпохи, думал: «Господи, какие же замечательные люди, даже самые отрицательные персонажи – искренние, дружественные, мягкие и деликатные» (все это, разумеется, в сравнении с тем, что я вижу в нашей жизни). Надо ли говорить, что сегодня цинизм, предательство, разрушение родственных и близких связей, ложь и стремление достичь корыстных целей любой ценой, даже ценою смерти близких, дальних, каких угодно – все это достигло не просто грандиозных размеров, а вышло за пределы любых оценок – все стало привычным.

Я сравниваю наших детей и детей из разных стран – и по вопросу бескорыстия наши подростки могут дать сто очков вперед кому угодно. Опрашивал старшеклассников, проучившихся по году в школах США. Возмущены: «Они, американцы, бездуховны, кроме долларов и сплетен о соседях ни о чем не говорят… Чуть не задохнулись там».

Итак, детей наших сегодня словно «выстрелили» в СВОБОДУ, не дав ИДЕАЛОВ, не приобщив к высоким общечеловеческим ценностям. И речь не о поводырях идет, не о заполнении так называемого мировоззренческого вакуума (марксизм исчез – каким же бредом начинить образование?!), а о том СОСТОЯНИИ, в котором пребывают наши дети.

3. Любовь и нравственная чистота (Лик женщины – лик России)

Достоевский учит любви и своей жизнью, и своими романами. Последнее признание своей жене перед смертью: «Аня, я и в мыслях своих ни разу тебе не изменил», – воспринимается школьниками как вершина отношений между мужчиной и женщиной. Я это чувствовал, когда рассказывал о взаимоотношениях писателя с женой. Потребность в нравственной чистоте заложена в каждом ребенке. Дети задумываются над тем, как живут их родители. Как они любят, как чувствуют. В «Подростке» Достоевский с особой остротой развернул проблему греховности и нравственной чистоты женщины. Сонечка – мать Аркадия – в свои юные годы, но уже будучи женой Макара Ивановича, изменила мужу. С одной стороны, губительный и мучительный грех, а с другой – пламенная, чистая любовь к Версилову, отцу Аркадия. Подросток мучительно всматривается в жизнь родителей, в жизнь своих сверстников, близких. Он понимает трагизм матери, как понимает трагизм родины. Трагизм женщины и трагизм отечества у Достоевского – на одном витке жизненного водоворота. Россия – страна крайностей, но крайностей особых: здесь смиренная святость соседствует с готовностью идти на любые жертвы. То же в женщине, в Сонечке.