Сборник рассказов

Н. А. Лейкин

Рассказы

ПОЛУЧЕНИЕ МЕДАЛИ

(Святочные сцены)

Святки. Вечер. Десять часов. Семейство купца Парамонова только что отужинало и собиралось спать. В кухне кухарка гремела посудой; из молодцовой доносилось сдержанное бряцанье на гитаре. В зале, на диване, за круглым столом, сидел сам глава семейства Захар Иванович и читал святцы. Он был в халате, по временам икал, крестился и позевывал. Рядом с ним помещалась супруга его, Прасковья Никитишна, и штопала чулок, вздетый на стакан. За тем же столом гадала на «Царе Соломоне» семнадцатилетняя дочь их Грушенька и сидел, приткнувшись боком, двенадцатилетний сынишка Павля. Он держал в руках «уродскую маску» с изображением на носу красного рака и прорезывал в ней ножницами рот. Захар Иваныч посмотрел на работу сына и сказал:

— Все глупостями занимаешься. Нешто я затем купил тебе маску, чтоб ты ее портил?

— Я не порчу, тятенька, а рот прорезываю. Завтра ряженые пойдем, так чтоб гостинцы можно было есть. Теперь и не снимаючи ее можно что угодно в рот запихать.

— Гостинцы можно в карман, а съесть дома.

— Это вы про густое говорите, а ежели варенье? — задал вопрос сын.

— Все-таки не годится… Маска бы и на будущий год послужила.

— Ну уж это дудки, чтоб после Крещенья погань в доме была! Все в печь! — огрызнулась супруга и прибавила: — Тебе жалко, коли ребенок занимается…

— Нешто это занятие?

— Все лучше, чем целый день на «Царе Соломоне» гадать да по окошкам вешаться…

Дочь отпихнула от себя книгу.

— Так и знала, что попрекнете, — сказала она. — Что ж мне делать-то?

— Дырья на себе штопать, — отвечала мать, — а то целый праздник иглы в руки не брала.

— На то и праздник… да и где ж на мне дыры. В гости не пускаете, к себе никого не зовете… Отчего к Скрыпиным гостить не пустили? На Святках все девушки друг у друга гостят!

— Ну уж это и из головы выбрось, чтоб тебя на Святках в Ямскую гостить отпустил, — вставил слово отец.

— Это еще отчего? Что там, поганое место, что ли?

— Не поганое, а испортишься, потому там теперь солдаты стоят.

— Так что ж, что солдаты? Солдаты не съедят.

— Ну уж это мы знаем, съедят или нет. Зови, коли хочешь, этих самых Скрыпиных к себе гостить! Перин, слава богу, хватит.

— Так сейчас они и пойдут теперь от веселья! Они теперь каждый день то с офицерами в приятных разговорах, то в клубе, то в театре… Третьего дня вон говорящую куклу смотрели. А у нас что?

— Погоди, вот замуж выдадим, так и у тебя будет говорящая кукла.

— А и в самом деле пора! Совсем от рук отбилась девчонка! Завтра же пошлю за свахой Лукерьей: пусть ей жениха ищет, — сказала мать.

— Хоть бы в театр сводили, хоть бы в клуб съездили! Праздники проходят, а никакого развлечения…

— Развлечения, развлечения… — передразнил ее отец. — Иди вот завтра с Павлей ряженая. Вывороти мою старую шубу, а на маску я дам гривенник. Вот тебе и развлечение! Попляшешь.

— Чтобы за мальчишку приняли да уши натрепали. Благодарю покорно! Лучше уж дома страдать…

— Где ж это уши треплют? Вся беда, что не впустят…

— А то и выгонят вон. Вы вон сегодня три компании ряженых из молодцовой вон выгнали и еще сулили за хвост да палкой.

— Мало ли что сулил.

— Уж коли идти ряжеными, так надо костюмы в табачной взять…

— Карету золотую еще не прикажете ли? Ну, баста. Или молчи, или убирайся спать! — закончил отец.

Девушка заплакала и, взяв «Царя Соломона», отправилась в другую комнату. Отец начал зевать во весь рот и закрыл святцы.

— Досадно, что я сегодня в баню не сходил. Все тело как-то… — начал было он и не докончил фразы. В прихожей раздался сильнейший звонок.

Все встрепенулись. Прасковья Никитишна перекрестилась.

— Ах, тятенька, это, верно, опять ряженые… — сказал Павля.

— А и то, пожалуй… Не пускать, не пускать! Нет их! Еще стянут что-нибудь. Вон у Сидоровых вчера часы пропали, — заговорил Захар Иваныч. — Марья! Не пускай! Дома, мол, нет. Спать легли! — крикнул он суетящейся в прихожей кухарке.

— Купца Захара Иваныча Парамонова… — слышался за дверями чей-то бас.

— Дома нет! Дома нет! — кричала кухарка.

— Все равно. Примите и распишитесь. К ним бумага.

— Не впускай, кричи, что дома нет! — ободрял кухарку хозяин. — Знаем мы эти бумаги-то! Народ тоже! Бумагу придумают, только чтоб влезть!

— Дома нет! Хозяин в гостях, а сама в бане!

— Господа, впустите же. Так невозможно! Пусть кто-нибудь распишется.

— А вот как спустим с лестницы, так и будет возможно! Сам распишешься, — крикнул уже сам Захар Иваныч.

— Как бы не так! За меня в тюрьме сгниешь! Я человек казенный. Я курьер, приехал с бумагой и медаль привез! — прогремел за дверью голос.

Услыхав эти слова, Захар Иваныч так и всплеснул руками.

— Ах я дурак! Ах ты дура! Впускай скорей! Это мне медаль привезли! — кричал он. — Вот осрамились-то! Жена, огня, свету!

Все засуетилось. Все забегало. Кухарка отворила дверь. В прихожую вошел курьер в шинели с енотовым воротником.

— Извините, пожалуйста! Милости просим! Мы дома… только думали, что какие-нибудь ряженые балуются, — заговорил Захар Иваныч, схватил курьера за руку и начал трясти. — Пожалуйте в залу! Марья, снимай шубу с их благородия! Что идолом-то стоишь!

Курьер нахмурился.

— С лестницы спустить! За спускание нашего брата с лестницы-то знаете куда посылают? — сказал он.

— Ах господи! Да бросьте! Неужто мы и взаправду. Это все она дура — баба. Известно, необразованность.

— Все-таки вы ей сделайте строгое внушение.

— Мало того, в три шеи сгоню! Вон, мерзавка, — крикнул Захар Иваныч на кухарку и втащил курьера в залу. — Прошу покорно садиться! Прасковья Никитишна! Огня, закусить и все эдакое!

— Позвольте прежде дело сделать. Получите, — сказал курьер и вручил Захару Иванычу бумагу и коробочку с медалью. — Ну, теперь — с наградой.

Захар Иваныч обнял курьера и поцеловал.

— Извините, что в халате. Ежели желаете, я на минутку переоденусь, — проговорил он.

— Помилуйте, что за церемония! — отвечал курьер и сел.

В доме сделалась суматоха. Прасковья Никитишна побежала в кухню приготовлять закуску, кухарка бросилась в погреб, лавочный мальчишка начал зажигать в зале стенники, дочь Груша вытаскивала из шкапа новое платье, сын Павля нацеживал из четвертных бутылей водку в графины. Все суетилось. Слышались слова: «Господи, где эта расписная тарелка? Куда это ключ-то девался? Марья! Где моя юбка с фалборнами?» Молодцы в молодцовой от нечего делать давали мальчишкам подзатыльники.

Через полчаса курьер сидел в зале на диване рядом с Захаром Иванычем. Перед ними стоял стол с закусками и винами. Поодаль сидела Груша в новом розовом платье. У дверей стоял Павля и ковырял в носу. Курьер был уже слегка выпивши, хлопал Захара Иваныча по плечу и говорил:

— Жалко, что мы раньше не знали, что вы такой хороший человек, а то бы мы вас вместо серебряной к золотой медали представили… Мы и то, признаться, с генералом советовались.

— А напрасно не узнали… пожаловали бы как-нибудь вечером, выпили, закусили, в горку бы сыграли, в три листика.

— Да ведь некогда-с. Днем занят по горло, а вечером — то в театр, то в клуб, то к начальнику отделения на партийку в преферанчик, то к столоначальнику…

— Пожалуйте, не забывайте талию… Долбаните.

Хозяин налил гостю стакан хересу.

— Да неловко с одного на каменку-то подавать, — отвечал гость, однако выпил стакан, крякнул и, обратись к хозяйской дочери, спросил: — Часто, барышня, в театре бываете?

— Редко. На масляной «Ермака» смотрела, а с тех пор и не были, — отвечала она.

— Папаша виноват. Погодите, вот мы теперь с ним познакомились, так уж распотрошим его.

Захар Иваныч рассматривал медаль и говорил:

— А что, разве примерить ее да посмотреть, как она ко мне пойдет? Только в халате-то неловко.

— Нет, уж лучше наденьте сюртук.

Сюртук был надет, медаль привешена. Захар Иваныч стоял перед зеркалом и любовался на свою фигуру. Дочь и сын стояли по бокам и держали по свечке.

— Ну теперь совсем кавалер! — воскликнул курьер.

— Какой же кавалер? Кавалеры в танцах бывают, — сказала дочь.

— В танцах особ статья, а это настоящий кавалер. Ну, Захар Иваныч, теперь бы вам только звезду. Какую-нибудь персидскую «льва или солнца».

— Как льва? — спросил хозяин. — Неужто у них по зверью называются?

— А то как же-с. Ведь они нехристи. У них святых нет. У нас Анны, Александра, Станислава, а у них змеи какой-нибудь, тигра там, крокодила. У мухоедан есть даже орден аспида и василисы, — рассказывал курьер.

— Скажи на милость! Вот народ-то!

Из прихожей в залу начали заглядывать молодцы. Завидя их, хозяин оборотился к ним лицом.

— Войдите, войдите! Поздравляйте меня, — заговорил он.

Молодцы робко вошли в залу и начали поздравлять.

— Ну, подходите и выпейте!

Молодцы подошли и выпили.

— По второй, по второй!

Молодцы повторили.

— Третью. Бог троицу любит! — командовал хозяин.

После третьей рюмки молодцы начали шептаться.

— Дозвольте, Захар Иваныч, вам многолетие провозгласить? — сказал старший приказчик.

— Валяйте!

Молодцы сгруппировались. Басы взялись за подбородки. Тенора перекосили глаза и раздалось «многая лета». Хозяин обнимался с курьером и говорил:

— Друг! Ничего для тебя не пожалею! Бери даже дочь родную! Выпьем!

Пьянство сделалось всеобщее. Хлопали бутылочные пробки, графины дополнялись водкой. Через час хозяин кричал курьеру:

— Друг! Ваше благородие! Едем в «Орфеум» медаль спрыскивать! Едемте и вы! — обратился он к молодцам. — За всех плачу. Всем разрешение вина.

Молодцы бросились за шубами. Прасковья Никитишна начала упрашивать мужа, чтоб он не ехал, но тот не слушал, пихнул ее в грудь и, захватив с собой денег, отправился вместе с гостем на курьерской паре. Молодцы поехали сзади на извозчиках. Домашние стояли у подъезда и провожали. Прасковья Никитишна плакала.

— Ну, теперь поминай как звали! Пожалуй, и к утру не сыщется! — говорила она — Господи, хоть бы лицо-то не разбил! Ведь в Новый год надо начальство поздравлять.

ЧЕРНОЕ МОРЕ

(Сцена с натуры)

В трактире, на черной половине, сидели два мужика и пили чай. Один из них был пожилых лет, приземист, коряв из лица, в рваном полушубке, другой — молодой, румяный, в новой дубленке, новых валенках и с серьгой в ухе — ухарь-парень: не то разносчик, продающий с лотка, не то фабричный. Молодой читал по складам газету; пожилой звонко прихлебывал с блюдечка чай и глядел прямо в рот читающему. Слышались слова: Черное море… Дарданеллы… могущественный рычаг… гордый Альбион и т. п. К чтению прислушивался сидящий за другим столом старик — сборщик на церковь. На груди его висел мешок с книжкой, на котором был нашит позументовый крест. Пожилой мужчина допил с блюдечка чай, отряхнул в него кусок сахару и перебил чтеца.

— Что же это за Черное море такое? Неужто оно так черное и есть? — спросил он.

— Да надо статься, что черное, а то как же. И белую собаку арапкой не кличут, а ведь это море…

— Скажи на милость! Вот чудеса-то!

— А ты думал как же… Изойди-ка белый свет — чего-чего в нем не найдешь! Даже люди с песьими головами есть. Да вон странным людям всего лучше знать, — кивнул молодой мужик на сборщика. — Не трафилось, почтенный, тебе на Черном море-то бывать? — обратился он к нему.