Помоги проекту - поделись книгой:
В этом же 1909 году обретает крылья один из них, Михаил Никифорович Ефимов. Он учится у Анри Фармана в Мурмелоне. Вот его рассказ, записанный репортером газеты «Одесские новости»:
«Это было 25 декабря 1909 года… Я сел в аэроплан, поджидая, что вместе со мной сядет Фарман. Но, к моему изумлению, он отошел в сторону, дал знак, посторонился и крикнул: „Дайте газ!“
Я заволновался, но в тот же момент сдержал себя, сосредоточился. Сделав разгон, я круто поднялся на 10 метров. На первом круге я еще не успел освоиться с аппаратом и старался, главным образом, сохранить равновесие. Но через несколько минут я уже вполне ориентировался и продолжал затем летать с уверенностью. Я пробыл в воздухе сорок пять минут…»
Так начал Ефимов, первый летчик России, которого ученики Мурмелонской школы прозвали мсье Хорошо.
Так начал Ефимов, сразу же по окончании школы поразивший мир каскадом авиационных рекордов.
21 января 1910 года Михаил Никифорович получает звание пилота-авиатора, 15 февраля ему вручают официальный диплом Французского аэроклуба, диплом № 31, 8 марта, возвратившись на родину, он совершает свой первый полет в Одессе…
Не так давно на Одесском ипподроме, откуда поднялся в небо России первый русский пилот, установлен памятный обелиск.
Следом за Ефимовым полетели Н. Е. Попов, С. И. Уточкин…
Родина Чкалова обретает крылья.
Но прежде, чем эти крылья развернутся во всю ширь, в Государственной думе произошел такой примечательный диалог.
Вот так время, не успевшее наградить людей крыльями, спешило эти крылья подрезать.
В своем стремлении «держать и не пущать» российские консерваторы были не одиноки.
Выдержка из американских ограничительных правил той же эпохи: «Запрещается сбрасывать с воздушных судов на улицы города какие-либо вещи, жидкие или твердые… Запрещается летать над улицами ниже 10 футов расстояния от самого высокого дома… Запрещается…» Похоже на то, что авторы этих правил считали всех летающих если не недоумками, то, во всяком случае, дикарями…
Однако убить мечту, прочно владевшую умами человечества со времен легендарного юноши Икара, было уже невозможно.
На авиационной неделе, проводившейся в Реймсе, присутствует капитан Королевского великобританского флота Роберт Скотт, самый популярный герой Англии, полярный исследователь, которому суждено было тремя годами позже проиграть битву за Южный полюс великому норвежцу Руалу Амундсену, явив всему миру бесподобный пример мужества и благородства. Военный человек, капитан Скотт едва ли не первым в мире обращает внимание своего правительства на перспективу боевого применения летательных аппаратов…
Если перелет Луи Блерио через Ла-Манш был намеком на будущее военное значение авиации, то заключение Скотта оказалось пророчеством, которое сбылось, и сбылось чрезвычайно скоро.
С 8 по 15 мая 1910 года в России проводится своя первая неделя авиации. На Коломяжском аэродроме близ столицы собирается сто шестьдесят тысяч человек!
В публичных полетах достигается наибольшая высота — шестьсот метров и наибольшая продолжительность — два часа четыре минуты.
Люди все увереннее и увереннее поднимаются в небо. А полиция, к великому огорчению всех Марковых, отечественных и иноземных, остается на земле.
В этом же году Петр Николаевич Нестеров присутствует на полетах Сергея Исаевича Уточкина.
В Париж съезжаются юристы многих стран мира. Они создают специальный комитет для выработки основ международного воздушного права…
Люди летают. Людей нельзя остановить.
23 сентября 1910 года Жо Шавез перелетает на аппарате Блерио через Альпы. Перелетает и гибнет при посадке у Домодоссола…
7 октября разбивается капитан Лев Макарович Мациевич. Мациевич — первая жертва русской авиации…
Но даже смерть не в состоянии отнять у людей с таким трудом доставшиеся им крылья.
В Гатчине открывается первая в России школа летчиков.
Документ далекой поры, ветхий анонс, сохраненный в музейных фондах. Прислушайтесь к его звучанию.
«Внимание! Новость! В воскресенье 21 августа 1911 года на рижском ипподроме состоятся публичные полеты по воздуху известного русского авиатора СЕРГЕЯ УТОЧКИНА!!! Авиатор совершит воздушный полет на специальном летательном приборе тяжелее воздуха. Аэроплан системы Фарман (французской фирмы!)!
Авиатор Уточкин исполняет на нем следующие номера:
1. Подъем с площадки ипподрома. 2. Полет над почтенной публикой. 3. Полет на высоту. 4. Крутой вираж. 5. Воль планэ. 6. Спуск на землю (атеррисаж).
По окончании полной программы авиатор будет возить по воздуху пассажиров (100 рублей за полет).
Полеты состоятся при любой погоде и под официальным наблюдением особой комиссии Рижского отдела Императорского Всероссийского аэроклуба.
Плата за вход: место в ложе 1 руб. 50 коп, на трибунах — 1 руб., стоячие места — 50 коп. Учащиеся в форме — 25 коп.
Будет играть усиленный военный оркестр 116-го Вяземского пех. полка под управлением капельмейстера капитана Логинова…
К сведению гг. зрителей. Дирекция просит не пугаться шума мотора. В случае аварии уважаемую публику просят оставаться на своих местах.
Антрепренер Ксидопулос».
Антрепренер Ксидопулос, с голосом и замашками базарного зазывалы, протянул свои волосатые лапы к доходному делу.
Разве он один? Разве он худший?
Вчитайтесь в строчки А. И. Куприна, несколько раньше летавшего с И. М. Заикиным. Полет завершился аварией, той самой, при которой «уважаемую публику просят оставаться на своих местах».
«Сидя потом в буфете за чаем, Заикин плакал. Я старался его утешить, как мог… В этот же вечер решалась его судьба. Братья Пташниковы — миллионеры, хотевшие эксплуатировать удивительную дерзость этого безграмотного, но отважного, умного и горячего человека, перевезли исковерканный „фарман“ в гараж и запечатали его казенными печатями, и Заикин не мог войти в этот сарай хотя бы для того, чтобы поглядеть хоть издали на свое детище.
Все это дело прошлое. Заикин опять борется в Симферополе и часто пишет мне совершенно безграмотные, но необыкновенно нежные письма и подписывается: „Твой серенький Иван“».
Надо ли комментировать эти грустные строки?
«Нужда с детства измучила меня. Приехал во Францию. Надо мной все издевались, у меня не было ни одного франка. Я терпел, думал — полечу, оценят. Прошу Ксидиаса дать больному отцу сорок рублей — дает двадцать пять. Оборвался. Прошу аванс 200 рублей, дают 200 франков. Без денег умер отец. Без денег Ефимов поставил мировой рекорд. Кто у нас оценит искусство? Здесь милые ученики уплатили за меня 1000 франков — спасибо им. Фарман дал 500 франков. Больно и стыдно мне, первому русскому авиатору. Получил предложение в Аргентину. Собираюсь ехать. Заработаю — все уплачу Ксидиасу… Если контракт не будет уничтожен, не скоро увижу Россию. Прошу вас извинить меня.
А мальчик рос. Рос в этом противоречивом, запутанном, героическом и алчном, стремительном и рутинном, новом и одновременно старом мире. Он узнал огромность горя — умерла мать; от ощутил гнетущее дыхание опасности — дела отца, ударившегося было в предпринимательство, пошли неважно, и тревога надолго поселилась в доме; он впервые испытал трепетное ожидание неизвестного — предстояло идти в школу…
Об этом времени один из биографов Чкалова пишет так:
«Сшили ему из старого материнского платья бархатные штаны, купили букварь и записали в Василёвское начальное училище…
В первый день Валерий явился в школу один, без провожатых, и пришел задолго до начала уроков.
Людмила Ивановна Славина, первая учительница Валерия… начала урок. Она взяла книгу, прочитала маленький рассказик, затем вынула из коробки большие картонные буквы и показала ученикам. Это были первые буквы, которые она велела запомнить…»
Мы все начинаем с алфавита.
В те же самые дни, когда Чкалов запоминал свои первые буквы, неподалеку от Василёва, в окрестностях Нижнего Новгорода, проходил «воздушную азбуку» Петр Николаевич Нестеров — он построил планер и на свой страх и риск оторвался от земли…
В те же самые дни на театре итало-турецкой войны, начались боевые действия авиации…
Время решительно уточнило пророчество прославленного фантаста Герберта Уэллса, который писал в начале века:
«Нетрудно поверить, что еще задолго до 2000 года — возможно, что в 1950-м, — будет изобретен такой аэроплан, который поднимется и благополучно вернется на свое место».
В газетах той эпохи появились объявления:
«Международная компания „Авиатор“ приглашает летчиков, имеющих диплом, отправляться на театр боевых действий в Триполи. Контракт на 4 мес. Аванс 500 франков. Плата 6000 франков в месяц со своим аппаратом».
История сохранила имя первой жертвы воздушной войны, имя доктора медицины Константэна, сраженного турецкой пулей, выпущенной с земли по его низко летевшему самолету…
Биограф Чкалова продолжает:
«Потом Людмила Ивановна стала учить арифметике. Это было еще интереснее. Задачки он научился решать скорее всех…
Как и всякому школьнику, Валерию не меньше уроков нравились перемены. Часто ребята играли в коней (надо понимать, в кавалерию. — А. М.), садились друг другу на плечи. „Лошади“ не принимали участия в драке — только носились с седоком по коридорам. Чкалов был самой выносливой „лошадью“. Он скакал без отдыха тридцать минут, всю большую перемену. Седок устанет, а „лошадь“ все бегает — одного сбросит, другого посадит…»
12 сентября 1912 года Петр Николаевич Нестеров совершил первый полет на самолете, а 28-го — спустя шестнадцать дней! — сдал экзамен на звание пилота-авиатора.
В том же году Роллан Гарро выиграл приз Французского аэроклуба в круговом европейском перелете и пересек Средиземное море. Пробыв в воздухе почти восемь часов, Гарро продолжил маршрут из Марселя в Тунис — 700 километров, из них 500 — над водой на сухопутной машине! — и следом за Луи Блерио сделался кавалером ордена Почетного легиона…
1912 год был отмечен рядом больших, рискованных перелетов. Возросла, достигнув ста семидесяти четырех километров в час, максимальная скорость. Отважный Жорж Леганье поднял потолок мира до 6 тысяч 120 метров…
К 1 июня 1912 года в авиации погибло 155 мужчин и 3 женщины…
И как всегда, кто-то совершал подвиги, кто-то открывал новые пути, кто-то жертвовал жизнью, а кто-то «теоретизировал».
Вот любопытная выдержка из наукообразной статьи той поры:
«Пока человечество пользуется ограниченными земными путями, регресс движения масс, наступающий в определенные периоды истории, является необходимым следствием предшествовавшего прогресса; и только переход к безграничным воздушным путям может сделать прогресс непрерывным…»
Оптимисты писали веселее:
«Некоторый юридический интерес представляет вопрос о подданстве детей, рожденных на воздушном судне в пути, во время нахождения его над территорией чужого государства…»
Кажется, именно к этому времени относится первое приобщение Чкалова к авиации.
Еще раз обратимся к его биографу:
«Это было летней ночью, Чкалов со взрослыми и сверстниками рыбачил на Зазоротне. Тихо потрескивал горящий хворост. Ребята сидели тесным кружком вокруг костра. Кто-то рассказывал небылицы о леших и водяных. Валерий варил в котелке пшенную кашу, что-то насвистывал и вдруг от старого бакенщика услышал такое, что заставило сразу насторожиться.
— Ярмарка… Уточкин… Ипподром… Забор… Полет…
Рассказ бакенщика, очевидца полета, произвел на василёвских ребят настолько сильное впечатление, что они позабыли обо всем остальном…»
Полеты совершались в те годы с ипподромов, и антрепренеры, заботясь о сборах, предпочитали площадки, обнесенные заборами, и Уточкин действительно гастролировал по многим городам России…
Дальше биограф пишет:
«…в погожий зимний день он залез на крышу отцовского дома и, зажмурив глаза, прыгнул в сугроб.
— Ничуть не страшно! — говорил он сверстникам, предлагая им полетать… Он уже прикидывал в уме: нельзя ли прыгнуть с обрыва, где стояла церковь, на расстилавшуюся внизу пухлую снежную пелену?»
Другой биограф Валерия Павловича развивает тему:
«Неизвестно, кому из ребят пришло в голову использовать для полета огромный зонт землемера… Валерий в сопровождении двух мальчиков поднялся на колокольню… Зонт был старый, поломанный. Пока помощники старательно подвязывали веревками спицы, Валерий смотрел вниз…
В ограде мальчишки с увлечением подбрасывали вверх кепки и что-то кричали. Как можно обмануть их ожидания! Еще сочтут трусом, будут дразнить. Валерий побледнел при одной только мысли об этом… Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы на колокольне неожиданно не появился школьный законоучитель…
Позже выяснилось, что законоучитель пришел не случайно — его предупредил один из школьников, правильно рассудивший, что прыгать с такой высоты опасно для жизни».
Возможно, все так и было, хотя в дальнейшей, взрослой, летческой жизни Валерий Павлович никогда не испытывал нежности к парашютному спорту и не совершил ни одного прыжка (ни тренировочного, ни вынужденного) с шелковым куполом…
Очевидно и бесспорно одно — еще в школьные годы Чкалов заинтересовался авиацией, переживавшей в те годы едва ли не самую возвышенную и вместе с тем трагическую свою пору.
9 сентября 1913 года поручик Петр Николаевич Нестеров выполнил мертвую петлю.
«…в шесть часов десять минут вечера поручик Нестеров, поднявшись на высоту 1000 метров, остановил мотор, начал планировать почти вертикально вниз. На высоте 600–800 метров от поверхности земли летчик включил мотор, выровнял рулем глубины аэроплан, поставил его носом кверху, повернул на спину и, опять переведя в вертикальное положение носом вниз и замкнув таким образом кривую в вертикальной плоскости, выключил мотор и нормальным планирующим спуском аттерировал на стартовой площадке того же Сырецкого военного аэродрома. Весь поворот в вертикальной плоскости проведен без перегибов плавной кривой в течение 6–8 секунд.
Поручику Нестерову было двадцать шесть лет. Он пришел к своей петле не сразу. Позади остались: отклоненный Главным инженерным управлением проект самолета оригинальной конструкции, проект горизонтального руля глубины и направления для летательных аппаратов, полеты на планере собственной конструкции (1911 год), офицерская воздухоплавательная школа, отклонение второго проекта аэроплана, групповой перелет по маршруту Киев — Остер — Козелец — Нежин — Киев… Позади остались сомнения, поиски, насмешки, сконцентрировавшиеся в эпиграмме:
Позади были опыты, расчеты, поддержка профессора Н. Е. Жуковского, названного Лениным отцом русской авиации.
А впереди?
Впереди было сообщение «Вечернего времени», не преминувшего больно лягнуть Нестерова. Газета всенародно объявила, что Нестеров «повторил опыт Пегу». (К чести французского авиатора надо отметить: он, Адольф Пегу, публично признал первенство за Нестеровым и под аплодисменты большого зала Политехнического музея в Москве, где состоялась их встреча, горячо поздравил Петра Николаевича с его выдающимся достижением).
Впереди было неудовольствие авиационного начальства, которое считало: «Петля связана с большим неоправданным риском, пользы не принесет и практического смысла не имеет».
В утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» от 30 августа 1913 года (ст. ст.) не без злорадства сообщалось: «За полет вниз головой поручику Нестерову грозит 30 дней ареста».
Поделиться книгой: