Владыка темной стороны

Мы не задержались в этом ужасном дворце. Мешкать там было небезопасно. И впрямь — я сковырнул с плеча Билла Сканлэна одного из этих ядовитых пурпурных слизней, а меня самого коварно подстерег и больно ужалил в руку крупный желтый пластинчатожаберный. На ходу я бросил последний взгляд на леденящие кровь барельефы на стенах, дело рук самого сатаны, и мы беглым шагом вышли в сумрачный коридор, проклиная день, когда возымели глупость войти сюда. Впрямь облегчением было вновь оказаться на фосфоресцирующем свету детритной равнины, в полупрозрачной для взора среде. Не прошло и часа, как мы снова оказались дома. Сняв шлемы, мы собралась на совещание у себя в комнате. Профессор и я были слишком ошеломлены случившимся, мы тщетно искали слова, способные выразить обуревавшие нас мысли. И только неуемная жизнестойкость Билла Сканлэна не знала преград.

— Как бог свят, гадство! — заявил он.— В натуре, бенц. Тоже мне, строит из себя, собака. Ему бы-—дырку пять восьмых в заборе просадил, и клей фраеров на свою мазню, лепню, халтуру. Вопрос, как ему хвост прижать.

Доктор Маракот погрузился в думы. Затем он вызвал звонком служку в желтой хламиде.

— Манд,— произнес он.

Не прошло и минуты, как наш друг оказался в комнате. Маракот вручил ему роковое послание.

В жизни мне не приходилось сталкиваться с поступком, более достойным восхищения, чем поведение Манда в эти минуты. Своим непростительным любопытством мы навлекли смертельную угрозу на его племя и на него самого,— мы, чужестранцы, которых он спас из совершенно безнадежного положения. И все же, хотя он побледнел, как смерть, читая послание, и тени упрека не было в его скорбных карих глазах, обратившихся к нам. «Ваал-Сийп, Ваал-Сийп!» — воскликнул он и судорожным жестом прижал пальцы к векам, словно изгоняя из-под них ужасное виденье. И выбежал вон, как человек, сраженный горем, по всей видимости, спеша прочесть роковое послание всему сообществу. Через несколько минут раздался удар в большой гонг, созывающий всех на сходку в центральный зал.

— Нам идти? — спросил я.

Доктор Маракот отрицательно покачал головой.

— А что мы можем сделать? Что мы реально можем сделать? Что мы можем противопоставить тому, кто обладает мощью демона?

— Что те кролики хорьку,— сказал Сканлэн.— Но, ей-бо, эт’ наша заморочка, не ихняя. Зубастого дразнить— так эт’ мы, а отдуваться — так эт’ вы, дяденьки, вы нас уже разок спасли,— не-е, по мне, нам так не личит.

— Что вы предлагаете? — живо спросил я; жаргон жаргоном, легкомыслие легкомыслием, но за всем этим я чувствовал в Сканлэне практическую одаренность современного человека, который сам себе пробивает дорогу.

— Ни бум-бум,— сказал он.— Только, лопнуть, он зря решил, что к нему не подступись. Года силенку жрут, а он тот еще перечник, если треп шел без понта.

— Вы думаете, мы могли бы вступить в схватку с ним?

— Витанье в облаках! — резко вмешался доктор.

Сканлэн полез в свой рундучок. И обернулся к нам с шестизарядным револьвером в руке.

— А эт’ на что? — сказал он.— Надыбал, когда потопшую лайбу шмонали. Еще подумал: вдруг, как найду. И дюжина орешков в заначке. Просадить ему дюжину дыр — из его прилично колдовства тю-тю. Босподи! Что эт’?

Револьвер с лязгом упал на пол, а Сканлэн, скорчившись от боли, схватился левой рукой за правый локоть. Острая судорога свела ему правое предплечье, мы попытались помочь ему, но мускулы вздуло узлами, как корни дерева. Бедняга облился смертным потом. Вконец перепуганного и обессилевшего, мы уложили его в постель.

— Кранты,— сказал он.— Вырубило меня. Спасибо, так чуток полегчей. Вильям Сканлэн — нокаут. Проучен. С пушкой на него, на собаку, не ходи, не гоношись. И не заступай дороги.

— Да, вас проучили,— сказал Маракот.— И жестоко проучили.

— Думаете, нам швах?

— А что делать, если он, судя по всему, заранее предвидит каждое слово и поступок? И все же не будем отчаиваться.

Доктор посидел, подумал.

— По-моему, вам, Сканлэн, некоторое время лучше бы полежать,— сказал он.— У вас шоковое состояние, это пройдет, но не так вдруг.

— Дойдет до дела, так рассчитывайте на меня, ставлю, мы его уделаем,— храбро сказал наш товарищ, но по его бледному лицу и дрожащим членам видно было, каково ему приходится.

— В том смысле, в каком вы думаете, до дела не дойдет. Но мы теперь, по крайней мере, знаем, с какого конца не следует подступаться. Всякое насилие бесполезно. Надо браться на ином уровне — на духовном. Останьтесь здесь, Хэдли. Я пойду к себе, в свою келью, так сказать. У меня такое чувство, что в одиночестве несколько легче будет представить себе, что нам делать.

Как Сканлэн, так и я уже научились безоговорочно доверяться Маракоту. Если есть на свете ум, способный разрешить Наши затруднения, то это, безусловно, его ум. И все же мы чувствовали себя в положении, где все человеческие возможности исчерпаны. Мы были беспомощны, как дети, перед лицом сил, которых не понять и не укротить. Сканлэн, постанывая, прикорнул. А я, сидя рядом с ним, помышлял не столько о способах избавления, сколько о том, какой вид примет вражеское вторжение и когда оно последует. И мне представлялось, как расседается над нами прочная кровля, стены вдавливает внутрь и непроглядные воды пучины обрушиваются на тех, кто так долго бросал им вызов.

И вдруг снова ударил большой гонг. От резких звуков содрогнулся каждый нерв. Нет, это не был обычный призыв, оглашавший старинный дворец. Тревожный, беспорядочный, сбивчивый звон звучал, как набат. Все и немедля должны явиться. Звон грозил, звон настаивал. «Сюда! Скорее сюда! Бросьте все, скорее сюда!» — взывал гонг.

— Слышь, начальник, нам надо к им,— сказал Сканлэн.— В натуре, бенц пошел.

— Да мы-то что поделаем?

— Может, глядя на нас, им легчей. Пусть не думают, что мы их подставили, а сами отсиживаемся. Где док?

— У себя. Вы правы, Сканлэн. Нам надо быть вместе со всеми,— пусть видят, что мы готовы разделить их судьбу.

— А и жмутся к нам зайчики-то. Может, они знают больше, но мы пожестче на излом. По-мойму, они — лапки кверху, осталось только нас взять за эти самые. Раз так, раз потоп, пускай и я потопну.

Но первое же наше движение к двери было остановлено самым непредвиденным образом. Перед нами предстал доктор Маракот. Но впрямь ли это был тот самый, известный нам доктор Маракот — этот уверенный в себе муж, каждая черточка лица которого дышала силой и решимостью? Мирный ученый исчез без следа — перед нами был сверхчеловек, великий вождь, всемогущий дух, способный по своему желанию придать человечеству новый вид.

— Да, друзья, наш час настал. Все может кончиться хорошо. Но поспешим, чтобы не оказалось слишком поздно. Я все объясню вам потом, если «потом» существует для нас. Да-да, мы идем.

Последние слова с соответствующей жестикуляцией были обращены к перепуганным атлантам, которые явились у двери и как раз горячо подавали нам знаки следовать за ними. Сканлэн был прав, мы действительно уже несколько раз оказывались тверже духом и решительней в действиях, чем это обреченное на затворничество племя, даже в миг величайшей опасности как бы стремившееся сплотиться вокруг нас. От моего слуха не ускользнул сдержанный шумок удовлетворения и облегчения, который пронесся по переполненному залу при нашем появлении на заранее отведенных местах в первом ряду.

Если от нас и впрямь ждали помощи, то мы пришли как нельзя вовремя. Ужасное существо уже воздвиглось на подмостках и, поджав губы, с жестокой усмешкой демона взирало на сжавшееся перед ним племя. При взгляде на них мне припомнились слова Сканлэна о кроликах перед хорьком. Люди в страхе теснились, искали друг у друга поддержки, таращились на могучую высящуюся перед ними статую и безжалостный, словно вырубленный из гранита, лик, взирающий на них сверху вниз. Вовек не забыть мне этого амфитеатра, этих рядов помертвевших лиц, широко открытых, остановившихся глаз, устремленных к подмосткам. По-видимому, злой гений уже произнес свой приговор, смерть простерлась над людьми, она должна была вот-вот свершиться. Манд стоял с униженным и покорным видом, он, заикаясь, взывал к своему племени, но видно было, что его слова только в высшей степени тешат чудовище, ухмыляющееся поверх головы своей отчаявшейся жертвы. Оно прервало сбивчивую речь Манда несколькими скрежещущими словами и подняло вверх правую руку — крик отчаяния прокатился по залу.

В ту минуту на подмостки вспрыгнул доктор Маракот. Вид его был изумителен. Некое чудо преобразило его. У него были поступь и жесты юноши, а лицо дышало силой, вовек я не видел такого лица у человека. Он уверенным шагом подступил к смуглому гиганту— тот с изумлением воззрился на него.

— Ну, человечек, ты что-то хочешь сказать! — спросил демон.

— Я вот что хочу сказать,— произнес Маракот.— Миновало твое время. Ты подзагостился в миру сверх срока. Изыди! Изыди в ад, где тебя заждались. Ты князь тьмы. Изыди же во тьму!

Очи демона полыхнули мрачным огнем, он ответил:

— Когда мой час настанет, если только он настанет, не из уст жалкого смертного возвещено мне будет о том. Разве есть в тебе сила, способная хоть миг противостоять тому, кто пребывает в тайниках Природы? Я разражу тебя на месте.

Маракот в упор смотрел в ужасные глаза гиганта. И мне показалось, что у того дрогнул взгляд.

— Несчастный,— сказал Маракот.— Это мне даны сила и воля разразить тебя на месте. Слишком долго ты осквернял мир своим присутствием. Ты был очаг чумы, отравляющий все доброе и прекрасное. Когда тебя не станет, с людских сердец спадет тягота и солнце засияет ярче.

— Что это? Кто ты? Что за слово ты произносишь?— растерянно выговорила адская тварь.

— Ты поминал о тайном знании. Сказать тебе, что составляет самую его основу? Она в том, что на каждой грани живого присущая ей сила добра всегда способна восторжествовать над силой зла. Божий вестник всегда одолеет сатану. Ныне и здесь я на той же грани, что так долго занимал ты, и сила моя подчиняет твою. И я говорю: «Изыди!» Изыди в ад, которому ты принадлежишь! Изыди, сударь! Изыди, сказано тебе! Изыди!

И я увидел, как сотворяется чудо. Минуту или больше — кто в силах измерить длительность таких мгновений? — два существа — смертный и демон — стояли лицом к лицу, застывшие, как статуи, глядя друг другу в глаза, с неукротимым выражением на лицах, светлом и темном. И вдруг гигант дрогнул. Его черты исказились от ярости, скрюченные, как когти, пальцы взметнулись в воздух.

— Это ты, Вард, это ты, проклятый! Твоих рук дело. Будь же ты проклят! Будь проклят! Будь проклят!

Голос демона ослабел и затих, очертания высокой темной фигуры расплылись, голова упала на грудь, колени подогнулись, он съеживался на глазах, и вид его при том менялся. Вначале это был согбенный человек, затем — темная бесформенная масса, и та вдруг разом стянулась в полужидкую кучку отвратительной черной гнили, опоганившей подмостки и отравившей воздух. А Сканлэн и я метнулась к возвышению, потому что доктор Маракот с глубоким стоном, обессилев, рухнул ничком. «Мы победили! Мы победили!» — прошептал он, еще миг — чувства оставили его, и, полумертвый, он распростерся на полу.

Вот так поселение атлантов было спасено от самой страшной беды изо всех, что могли ему грозить, а воплощение зла было навсегда изгнано из нашего мира. Только через несколько дней доктор Маракот смог рассказать, как было дело, и его рассказ был таков, что, не будь мы свидетелями его завершения, мы, по совести, должны были бы отнестись к этим словам, как к горячечному бреду. Я могу заверить, что чудотворческая сила доктора, единожды проявившись, исчезла без следа и теперь он все тот же мирный рыцарь науки, каким мы знали его прежде.

— И ведь надо же, чтобы это случилось именно со мной! — воскликнул он.— Со мной, с материалистом, с человеком, настолько ушедшим в материализм, что всему незримому не было места в моем мироощущении. Теории, которым я посвятил всю жизнь, разлетелись в пух и прах, я сказал бы, с оглушительным треском.

— Да всех нас по-новой вышколило,— сказал Сканлэн.— Подгреби я, скажем, в родимый городишко, было б что порассказать ребятам.

— Чем меньше рассказов, тем лучше, если не хотите прослыть величайшим вралем за всю историю Америки, — сказал я.— Вы или я поверили бы, расскажи нам кто-нибудь что-нибудь подобное?

— Да вряд ли. Вам, док, ту еще накачку дали, не скажите. Эт’ громила черкая огреб свои восемь, девять, десять, аут — чисто, аж залюбуешься. Взад не припрется. Вы его с карты мира бенц, и кранты. К какой другой он прилепился, знать не знаю, но Билл Сканлэн там не водится, эт’ точно.

— Я подробнейшим образом помню все, что случилось,-— сказал доктор.-— Припомните: я оставил вас и ушел к себе. В глубине сердца почти уже не осталось никакой надежды, но я в свое время прочел многое и о черной магии, и о практическом оккультизме. Заранее известно, что белое всегда в силах восторжествовать над черным, но только в том случае, если имеется соответствие грани. Он был на более сильной грани — не скажу, что на более высокой. С этим было ничего не поделать.

Я не видел пути преодоления. Бросился ничком на диванчик и стал молиться — да, я, закоренелый материалист, стал молиться и воззвал о помощи. Когда исчерпаны до конца все человеческие возможности, что еще остается делать? Остается воздеть взывающие руки в сомкнутую вокруг нас мглу. Я молился — и моя молитва была чудесным образом услышана.

Внезапно у меня возникло чувство, что в комнате я не один. Передо мной обрисовалась высокая фигура, столь же могучая, как воплощение зла, с которым мы боролись, но ее доброе, в окладистой бороде лицо дышало любовью и благодатью. Ощущение исходящей от него силы было ничуть не слабее, но то была сила добра, сила, перед которой зло улетучивается, как мгла с восходом солнца. На меня взирали добрые глаза, я привстал, онемевший от изумления, не сводя глаз с видения. Что-то внутри, то ли вдохновение, то ли интуиция, подсказало мне, что это призрак того великого и мудрого атланта, который всю свою жизнь сражался со злом и который, не сумев воспрепятствовать катастрофе страны, принял меры, чтобы достойные уцелели, пусть и погрузясь на дно морское. Это чудесное существо теперь вступается, чтобы предотвратить гибель своих трудов и уничтожение своих детей. Со внезапно нахлынувшей надеждой я осознал это так же ясно, словно это было сказано словами. И тут, по-прежнему улыбаясь, видение приблизилось и возложило руки мне на темя. Несомненно, оно сообщило мне свою добродетельную силу. Я чувствовал, как она огнем разливается по жилам. Я понял, что для меня в этом мире нет невозможного. Мне даны были воля и сила творить чудеса. И з тот же миг прозвучал гонг, и я понял, что настал решительный час. Я вскочил, видение с ободряющей улыбкой растаяло передо мной. Я присоединился к вам, и дальнейшее вам известно.

— Ну, что же, сэр,— сказал я.— По-моему, репутацию себе вы обеспечили, Если вам желательно объявить себя здешним божеством, не предвижу никаких затруднений.

— Вы выступили мощнецки, док, не то, что я,— удрученно сказал Сканлэн.— Но как же эт’ оголец не расчухал, что у вас там подзарядка идет? Я вот хвать за пушку, так он меня вмиг уделал. Как же он вас-то зеванул?

— Полагаю, вы действовали на грани материи, а мы —- на грани духовной,— задумчиво сказал доктор.— Такие вещи учат скромности. Только прикоснувшись к высшему, представляешь себе, на какой скромной ступени мы, вероятно, стоим среди осуществимых созданий. Меня тоже проучили. Будущее покажет, извлек ли я из этого урок.

Так завершилось наше совершенно невероятное приключение. В очень скором времени у нас созрел замысел сообщить о себе на поверхность, еще чуть позже, пользуясь стеклоподобными шарами, наполненными левигеном, мы поднялись наверх и сами, а о том, как нас встретили, было рассказано в моем предыдущем отчете. Доктор Маракот и впрямь поговаривает насчет возвращения в пучину. Имеется, видите ли, ряд ихтиологических вопросов, по которым он хотел бы получить более точные сведения. А вот Билл Сканлэн, как я слышал, женился на своей филадельфийской певунье-птичке, выдвинулся у Меррибэнкса в начальники производства, так что ему теперь не до новых приключений; ну, а я — сказать по чести, морская пучина оделила меня драгоценной жемчужиной, и ничего-то мне больше не надо.

От переводчика

Любителям фантастики хорошо известен роман А. Конан Дойла «Маракотова бездна». Но только те из них, у кого душа радуется над ветхими журналами, когда их удается достать, смутно чувствуют, что с этим романом у нас что-то не так.

Таким знатокам известно, что в журнале «Всемирный следопыт», в двух номерах за 1929 год, имелась публикация «А. Конан Дойл. Маракотова бездна. Часть вторая». И все. И дальше начинаются загадки. С тех пор роман много раз издавали у нас, но почему-то без этой «второй части». Почему? Почему не обозначали, что печатается только первая часть? Или эта «вторая часть» — просто мистификация, уж бог весть кого ловили на удочку: простака-редактора или простака-читателя?

Те, кто судит не по библиографии, а все-таки добрался до старых подшивок, недоумевают еще больше. Странная какая-то эта «вторая часть». Такое впечатление, что текст сгородили из отрывков разного достоинства, связи между ними и общей линии нет, обещанный в первых абзацах персонаж — «Владыка Темного Лица» — по ходу изложения переименовывается во «Владыку Черного Лица» и обратно и, несмотря на заманчивые посулы, так и не появляется на страницах. Может быть, Конан Дойл тут ни при чем? Может быть, кто-то без его ведома не в склад, не в лад использовал забракованные ходы из авторских черновиков? И у нас этот текст не переиздают, почтительно оберегая доброе имя общелюбимого автора?

В извещении к окончанию «второй части» редакция «ВС» пишет, что «вынуждена была прибегнуть к сокращению отдельных кусков... этой части романа, совершенно неуместных на страницах журнала и нелепых с точки зрения нашего читателя», досадует «за талантливого писателя, который... докатился до мракобесия». Порицать автора от имени читателя, который не читал,— прием дурного тона. Под эти песни в худые времена уродовали «ошибочные» произведения. Так что за «ошибки» такие совершил Конан Дойл? И не заботами ли более мудрых, чем он, цензоров «вторая часть» приведена в жалкое состояние?

В течение долгих лет вопросы знатоков оставались без ответов. А подавляющая часть читателей вообще ничего на сей счет не знала и помнит «Маракотову бездну» такой, как она, например, представлена в «Собрании сочинений» 1966 года: пять глав, письма Сайреса Хэдли некоему другу, радиограммы и записи в судовых журналах, репортаж Кэя Осборна с места событий.

Как же обстояло дело в действительности?

Роман «Маракотова бездна» увидел свет в лондонском журнале «Стрэнд» осенью-зимой 1927 года и был тут же переведен и напечатан у нас журналами «Вокруг света», «Мир приключений» и «Всемирный следопыт», причем последний отстал от собратьев на два месяца (зато именно перевод, опубликованный «Следопытом» и принадлежащий перу Е. Толкачева, с тех пор у нас перепечатывается практически без изменений).

В апреле 1929 года «Стрэнд» начал публикацию нового произведения А. Конан Дойла «The Lord of the Dark Face» («Владыка Темной Стороны»). В своем извещении редакция связала это произведение с «Маракотовой бездной», предупредив читателя, что перед ним рассказ все того же Сайреса Хэдли «о приключениях невольных первооткрывателей». То есть сам А. Конан Дойл нигде не называл «Владыку» «второй частью романа». Лишь при чтении убеждаешься, что в отличие, скажем, от многих рассказов и повестей о Шерлоке Холмсе «Владыка» самостоятельно существовать не может — столькими нитями он связан с «Бездной» и настолько завершает ее логически. Но редакция «Следопыта» все решила за читателя и преподнесла ему свое мнение автор скую волю.

Получив апрельский номер «Стрэнда», «ВС» приступил к публикации немедленно и уже в своем майском номере напечатал начало «Владыки», сведя задержку до минимума (видимо, беря реванш за опоздание с публикацией «Бездны»). Но напечатал с сокращениями. Исключены были все абзацы, где Хэдли говорит о своих чувствах к атлантской девушке. Именно ори связывают текст первой главы «Владыки» в единое целое. Без них текст рассыпался на нестыкуемые обломки-эпизоды чисто приключенческого свойства. Редакция «ВС» этим пренебрегла.

Но вот получен майский номер «Стрэнда» с окончанием «Владыки», под перевод которого уже отведено место в июньском номере «ВС». И выясняется, что этот текст «не годится». То ли в соответствии с воззрениями той поры он и вправду показался перегруженным «чертовщиной и черной магией» (нам, обильно потчуемым достижениями в жанре «фэнтэзи», он таким не кажется), то ли ужаснули политические высказывания Владыки, в то время да и много позже недозволительные на страницах наших журналов (за куда более безобидные речи люди без вести гасли в черной тени ОГПУ). Возможно, и то, и другое сказалось, и «первенство», которое автор этих строк отводит «политике»,— эго просто аберрация от наших нынешних умонастроений.

И как же поступила редакция «ВС»? Она выбросила «не годящиеся» страницы (а это более трети текста подряд), известила читателей об ампутации и (вот уж об этом никого не извещая) заменила ампутированное куцей вставкой-«протезом» неизвестно чьего сочинения. Об уровне «протезирования» можно судить по фразе «Мы решили взять в работу профессора и поставить вопрос ребром», немыслимой в устах Хэдли, питомца Оксфорда, да, пожалуй, и в устах кого-либо за пределами нашего отечества.

Столь жестокая «перестройка» повлекла за собой полную гибель «Владыки» в его русском варианте, объявленном «второй частью». «Владыка» принял вид скандально убогой поделки, недостойной прочтения, а уж тем более — запоминания. Особенно со стороны неискушенного читателя той поры, с предупредительным учетом «точки зрения» которого кромсали текст: то ли по указке цензуры, то ли и не дожидаясь таковой, сейчас поди, дознайся.

Вероятно, на протяжении последних сорока лет многим составителям различных изданий хотелось дополнить «Маракотову бездну» «второй частью». Тем более, что речь идет фактически о последних страницах беллетристики, написанных А. Конал Дойлом. Но стоило им прочесть разысканный на страницах «ВС»-1929 «шедевр», как у них опускались руки. И немудрено.

Между тем поиск подлинного текста «Владыки», например, в Ленинграде все эти годы не представлял особых трудностей: комплект «Стрэнда» за 1929 год лежал в запасниках Публичной библиотеки, ни в какие «спецхраны» его не прятали.

Автора этих строк известил о существовании «второй части» председатель ленинградского КЛФ «МИФ-ХХ» А. Сидорович. Возможный (и оказавшийся точным) адрес «второй части» через писателя А. Д. Балабуху подсказала редакция «Уральского следопыта». Большое всем спасибо! Дальнейший поиск переводчик вел сам. От отчаяния и веры в то, что Артур Конан Дойл просто неспособен был произвести на свет такое убожество, как эта самая «вторая часть».

Сейчас в Ленинграде готовится к выходу издание, в котором «Владыка Темной Стороны» займет свое законное место неразлучного спутника «Маракотовой бездны». Но «Уральскому следопыту», журналу, почитаемому наследником «Всемирного», чьей прочной доброй славы отнюдь не затмевает огорчительный конфуз с Конан Дойлом, право на экстренную публикацию «Владыки» принадлежит несомненно и безраздельно.

Нет необходимости предварять текст критическими оценками или разборами. Их время наступит позже. Хотелось бы только отметить, что текст от слов «Мы резко обернулись и замерли от изумления» и до слов «Так завершилось наше совершенно невероятное приключение» (включительно) никогда и ни в каком виде не публиковался на русском языке. Читатели «Уральского следопыта» прочтут его первыми в нашей стране.

Ал. Ал. Щербаков