Дни Крови и Звездного Света

— Да, — зло выпалила она.

Она была зла на него, как будто это была его вина. Гнев — лучше, чем паника, которая пульсирует у нее прямо в сердце. Она наклонилась, чтобы поднять сестру на ноги, но Саразал сопротивлялась.

— Нет, — капризничала она, тоненьким голоском, будто малое дитя. — Я не могу, не могу.

Свева никогда не видела такой свою сестру. Она пыталась поднять ее до вертикального положения.

— Ну же, — сказала она. — Саразал. Ты все можешь. Ты просто обязана.

Но Саразал помотала головой.

— Сви, пожалуйста. — Лицо ее исказилось гримасой, а глаза сильно зажмурились. — Больно.

Это было впервые, когда она призналась, что ей больно, а голос ее прозвучал шепотом, откуда-то из глубины, протяжно и умоляюще.

— Иди, — сказала она. — Ты ведь знаешь, что я не могу. Я тебя не буду ни в чем винить. Никто не будет. Сви, Сви, наверное, ты самое быстрое существо на свете. — Она попыталась улыбнуться.

Сви было детским прозвищем, которое ударило прямо ножом в сердце, когда она услышала его.

— Так беги же! — крикнула Саразал.

На что Свева встряхнула ее.

— Я лягу здесь и умру с тобой, слышишь меня? Этого ты хочешь? Мама будет так злиться на тебя! — Ее голос звучал пронзительно и беспощадно. Она просто должна была заставить свою сестру двигаться. — И даже не пытайся возразить, что ты бы меня оставила. Я знаю, что не оставила бы, и я не стану!

Саразал попыталась подняться, но закричала от боли, как только перенесла вес на распухшую ногу, и рухнула на землю.

— Не могу я, — прошептала она.

Ее воспаленные глаза были широко раскрыты от страха.

Тут-то и проявил себя Рат. Свева почти позабыла о нем. Она не видела, как он начал прыгать, только конец его прыжка, когда он опустился вниз, на папоротник перед ними, необычайно легко для его грузного тела. Он подхватил Саразал — одна большущая рука обхватила ее гладкий олений живот, ее человеческий торс крепко был прижат к его плечу. Саразал ахнула, окаменев от боли и страха, в то время как Рат, ничего не сказал. Еще один прыжок и он вновь в движении, удаляясь от приближающегося огня и мерцания ангелов, даже не оглянувшись на Свеву.

После того, как прошло оцепенение от удивления, длившееся какое-то мгновение, она последовала за ним.

22

ЗУБНОЙ ФАНТОМ

Сусанна, топая по тротуару, остановилась и повернулась к нему лицом. Он тянул тележку с ее огромной марионеткой, и ему пришлось рывком остановиться, чтобы не наскочить на нее. Она стояла, такая крошечная и высокомерная, с надутыми губками, и хмурилась.

— Я не знаю почему, — сказала она. — Это не важно. Важно то, что она была здесь. В Праге.

Девушка оставила остальное недосказанным, недовольная гримаса все же победила, и некоторое время она выглядела оскорбленной. Кару — «Зубной Фантом», как они прозвали ее, догадываясь, что она же была и «Девушкой на Мосту», — по-видимому, в какой-то момент, решившись на преступление, попала в Национальный Музей. В местных новостях хранитель светит фонариком в пасть Сибирскому тигру.

— Как вы видели, она не брала клыки — только коренные зубы, — в свою защиту сказал мужчина. — Вот почему мы не заметили. У нас не было причин заглядывать в пасти образцам.

Очевидно, что это был призрак Кару. Даже если просмотренного отснятого материала было недостаточно, чтобы опознать ее, однако, у Сусанны был такой способ, которого не было у полиции: альбомы ее подруги. Они были сложены в углу в комнате Мика, все девяносто. С тех самых времен, когда Кару подросла настолько, чтобы держать карандаш в руке, она рисовала эти истории о чудищах, мистические двери и зубы. Зубы она рисовала всегда.

Мик задал отличный вопрос: «Почему?» Что ж, Сусанна понятия не имела почему. Сейчас, однако, это не было ее главной заботой.

— Как она могла побывать здесь и не прийти к нам? — восклицала она. Одна бровь поднята вверх, сама холодная и яростная, ее угрюмый взгляд был усилен надутыми губками, нарисованными для представления. В своих ботинках на платформе и в старинной пачке, с кукольным макияжем, с розовыми щеками и трепещущими ресницами из фольги, она выглядела, как «оголтелая фея», как и прозвала ее Кару.

Мик протянул ладони к ее плечам.

— Мы же не знаем, что происходит с ней. Может быть, она торопилась. Или ее преследовали. Я хочу сказать, что это возможно, ведь так?

— Вот это-то и бесит меня больше всего, — сказала Сусанна. — Может происходить что угодно, а я не в курсе. Я ее лучшая подруга. Почему она не даст мне знать, чем занимается?

— Не знаю, Сьюзи, — сказал Мик мягким голосом. — Она сказала, что счастлива. Это ведь хорошо, правда?

Они уже подошли к началу Карлова моста, где собирались застолбить место для своего дневного представления. Сегодня они запоздали, и средневековый мост был заполнен артистами и музыкантами, не говоря уже о некоторой доле постапокалиптических чудаков. С тревогой Мик наблюдал, как старик-джазмен катился на своем потрепанном ящике для инструментов.

Сусанна не обратила на него никакого внимания.

— Тьфу! Не напоминай мне даже про то послание. Как же я хочу ее прибить. Это что, был ребус? Библиография Монти Прорицателя? Песчаные замки? Какого черта? И об Акиве она ни словом не обмолвилась. Что все это значит?

— Ничего многообещающего, — признался Мик.

— Да, знаю я. Я хочу сказать, они вместе? Ей бы следовало упомянуть о нем, как думаешь?

— Ну, да. Так же, как ты пишешь ей обо мне, рассказываешь ей обо всех смешных фразочках, которые я говорю. О том, что я с каждым днем лишь становлюсь прекраснее и умнее. И ты используешь смайлики...

Сусанна фыркнула.

— Кончено. И я подписываю все как миссис Миколас Вавра с сердечком над буковкой «й» в твоем имени.

Мик сказал:

— О, мне нравится, как это звучит.

Она стукнула его кулачком в плечо.

— Пожалуйста. Если ты когда-нибудь попросишь меня выйти за тебя замуж, даже не думай, что я буду подписываться как твое дополнение, словно какая-то старая леди, тренируясь в чистописании, упражняясь в подписи — миссис «фамилия мужа»...

— Но ты ответишь мне «да», ты об этом сейчас толкуешь? — блеснул Мик голубыми глазами.

— Что?

— Это звучит как некий каламбур, ты вроде не говоришь «нет», но и «да» не сказала.

Сусанна покраснела.

— Я этого не говорила.

— Это значит, что ты не выйдешь за меня?

— Нелепый вопрос. Мне восемнадцать!

— О, это что же, вопрос возраста? — он нахмурился. — Ты же не собираешься пуститься во все тяжкие, да? Мы же не собираемся расстаться на время, чтобы у тебя появился опыт с другими...

Сусанна прикрыл ему рот рукой.

— Грубиян. Никогда так не говори.

Успокоившись, Мик поцеловал ее ладонь.

— Хорошо.

Она развернулась на каблуках и пошла дальше. Мик потащил за собой огромную куклу, идя за Сусанной.

— Значит, — сказал он ей в спину, — вот просто из любопытства, знаешь, чтобы поддержать разговор, начиная с какого возраста, ты будешь открыта для предложений о замужестве?

— Ты думаешь, все так просто? — бросила она через плечо. — Ничего подобного. Надо будет пройти испытания. Как в сказке.

— Звучит так, будто это рискованно.

— Очень. Поэтому подумай дважды.

— В этом нет необходимости, — сказал он. — Ты этого достойна.

Лицо Сусанны зарделось от удовольствия.

Им удалось найти незанятый кусочек места в конце моста Старого Города, где они и поставили марионетку. Она возвышалась в своем черном плаще, словно зловещий страж моста, темная противоположность белым одеждам за его пределами. Культ ангела. Его последователи праздно шатались, зажигая свои свечи и распевая песни — по крайней мере, до следующего патруля полиции, который на некоторое время заставлял их разбежаться. Их вера не ослабевала в том, что ангелы вернутся сюда, на место своего самого драматического появления.

«Ты ничего не знаешь», — подумала презрительно Сусанна, но ее убежденность тут же сошла на нет. И так, она встретила одного из ангелов. И что? Сейчас Сусанна находилась в таком же неведении, как и все остальные.

Кару, Кару. Что бы мог значить тот факт, что она была здесь и даже не поздоровалась? И это сообщение по электронной почте. Да, как-то нелепо, таинственно, но... было в этом все-таки что-то не то.

И тут Сусанну словно ударило: молнией вспыхнуло воспоминание.

«Я чувствую себя счастливой... Я чувствую себя счастливой...»

Кару не была счастлива. Сусанне внезапно стало плохо. Она вытащила телефон, чтобы убедиться в этом. Клип легко было найти, это была классика: «Не хочу отправиться в корзину!» Это был ключ к разгадке. Монти Пайтон и Святой Грааль: они с Кару прошли уже эту стадию в свои пятнадцать лет, когда посмотрели его раз двадцать. И там, в конце сцены было: «Не прячь своих мертвецов».

«Я чувствую себя счастливой... Я чувствую себя счастливой...»

Напев отчаяния. Это то, что сказал старик, чтобы убедить их, что все хорошо прямо перед тем, как его огрели по голове и бросили его тело на чумную тележку. Господи. Оставить это самой Кару, оставить ей связь со Святым Граалем. Пыталась ли она сказать, что она находится в опасности? Но что Сусанна может сделать? Ее сердце учащенно билось.

— Мик, — позвала она. Он настраивал свою скрипку. — Мик!

Жрица песчаного замка? В землях праха и звездного света?

Это тоже был намек?

Хочет ли Кару, чтобы ее нашли?

23

ЖРИЦА ПЕСЧАНОГО ЗАМКА

В старой части города был выстроен замок, торчащий прямо из земли. Один из сотен, которые усеяли южные пределы Марокко, где они нежились на солнышке не одну сотню лет. Когда-то они были прибежищем для кланов воинов и всей их свиты. Они были первобытными крепостями, гордыми, запачканными кровью, высокими, их зубчатые венцы выглядели, словно крючковатые клыки гадюки, а на высоких гладких стенах была выгравирована тайная магическая берберская клинопись.

Во многих таких крепостях старого города небольшие кучки потомков тех самых воинов еще влачили свое жалкое существование, в то время как вокруг них все рушилось и гибло. Но это место, когда Кару обнаружила его, было обжито только аистами, да скорпионами.

Несколько недель назад, когда она вернулась в этот мир, чтобы собирать зубы, она, ну, в общем, отказалась возвращаться в Эретц. Не то, чтобы Кару усомнилась хотя бы на секунду, что ей придется это сделать; просто возвращаться на то место было так тяжело. В тот мир, погрязший в смерти, и в основной туннель, в частности. Эхо и жуткие, жалобные крики херувимовых летучих мышей; грязь, тьма, бледные, выкорчеванные клубневые корни, которые пульсировали, словно кровь в венах; никакой уединенности, грубые и неприветливые «товарищи» — с нее никогда не спускают глаз, всегда кто-то да следит, и... нет дверей. Вот, что было хуже всего — невозможность запереть дверь и почувствовать себя в безопасности. Никогда, в особенности, когда она работала, потому что она пропускала магию через себя и становилась совершенно уязвимой. И не стоит забывать о сне. Посему, ей пришлось найти альтернативу.

Это был вовсе не пустяк, тайно растущая армия химер в человеческом мире. Им нужно было место, которое было бы просторным, изолированным, в пределах портала Атласа, показанного ей Разгатом, и до которого они бы могли добраться и проходить между мирами. Электричество с водопроводом тоже были бы весьма кстати, но она и не надеялась найти место, которое удовлетворяло бы даже насущным потребностям.

Таким местом стала старая крепость. Она подходила просто идеально.

Крепость выглядела для всего мира именно так, как ее описала Кару в одном своем коротком электронном послании Сусанне: словно замок из песка, очень большой песчаный замок. Он был монументальным: целый город, ни больше, ни меньше, состоящий из переулков и площадей, кварталов, где могут пройти караваны, амбаров и дворцов. И повсюду гуляло гулкое эхо, возвещающее о том, что здесь давно никого нет. Создатели этого строения мечтали о чем-то грандиозном, и если взобраться на остроконечные крыши над головой, одетые на глинобитные стены, стоящие на слюдяном песчанике, можно почувствовать себя маленькой певчей птичкой.

Строение было великолепно: окна украшены витиеватыми железными решетками и резными деревянными ставенками, мозаиками из драгоценных камней и высокими мавританскими арками, изумрудно-зеленой черепицей и белым кружевом штукатурки, работы давно почивших мастеров.

И эта замечательная крепость рушилась. В некоторых кварталах крыши провалились полностью, количество башен сократилось до нескольких, сиротливо стоявших особняком, остальные практически исчезли с лица земли. Лестницы, которые вели в никуда; двери, которые открывались на все четыре стороны; высокие арки испещряли трещины.

Выше и позади крепости, склоны царапали север, где зубья Атласовых гор чуть не доставали до небес. Спереди и ниже, земля скатывалась под уклон-насыпь и убегала в сторону далекой Сахары. Это была настолько мрачная перспектива, что вокруг, куда хватает глаз, не встретишь ничего, кроме загнутого скорпионова хвоста.

Все это Кару могла видеть из своей комнаты во дворце, находящейся на самом верху. Широкий, окруженный стеной двор простирался ниже. В арочной галерее перед главными воротами, стояли несколько химер, которые замолчали, когда она проплыла мимо них. Она просто выпорхнула из своего окна — проходы и дорожки были в ужасном состоянии, и ходить по ним было небезопасно. «Зачем ходить, когда можно летать?» — и ее бесшумный, бескрылый полет, всегда заставал их врасплох. Вот и сейчас они уставились на Кару во все цветные хищные глаза буйволов и ящериц, и даже не поприветствовали ее, когда она скользнула мимо.

Дневная жара была столь сильной, что казалось, будто чья-то рука давит ей на голову. Но все же она надела тунику с рукавами, чтобы прикрыть синяки на руках, и повязала свой ремень с ножом поверх туники. Ее ножи в виде полумесяцев висели на бедрах, как перестраховка, которая — она надеялась — ей не понадобится. Все химеры все время были при оружии, так что она не выделялась; ее «товарищам» не нужно было знать, что боялась она именно их.

Почти сразу же, как только она вошла в большой зал, кто-то прошептал: «Предательница».

Этот шепоток раздался у Кару за спиной, слишком невыразительный, чтобы понять, кто это был. Это слово ранило ее в самое сердце, хотя она ничем не выдала себя, продолжая двигаться и слушать разговоры, доносящиеся из открытых щелей-окон. Должно быть, это сказал Гвита, готовящий себе еду, или Лиссет, а может Ниск, которые уже сидели за столом. Но Кару готова была биться об заклад, что это Тен. Ни у кого не было больше причин, чем у Тен, женщины-волка и последнего выжившего члена Тьяговой свиты. Тен была дружелюбнее к ней, чем большинство остальных. Что, безусловно, добавляло в ее отношение еще больше подозрительности.

«Мне нравится моя жизнь», — подумала Кару.

Даже если это и была Тен, то волчица выглядела вполне невинно, когда приветствовала Кару и принесла ей тарелку, а значит, была вне подозрений.

— Я просто собралась принести тебе это, — сказала она.

Кару бросила на нее и на тарелку подозрительный взгляд.

Это не ускользнуло от Тен.

— Думаешь, я бы отравила тебя? Что ж. А не буду ли я сожалеть об этом, когда умру в следующий раз? — она рассмеялась. Хриплый звук вырвался из ее пасти: «Меня попросил Тьяго, — объяснила она. — Он встречается с командирами, в противном случае, я уверена, он сделал бы это сам».

Кару взяла тарелку с кускусом и овощами. Это было еще одно преимущество пребывания здесь: в Эретце с провизией было трудно. Они, в основном, питались варевом из джесса, который по виду напоминал пластилиновую массу, да и по вкусу был ничуть не лучше. У Кару был побитый грузовик, который служил ей для редких поездок в город, чтобы прикупить большущие мешки с зерном, финиками и овощами в ближайшем городе, а позади большого зала небольшим двориком теперь заправляла династия жилистых кур.

— Спасибо, — сказала Кару. Тьяго принес ей ужин несколько ночей назад, ей не пришлось прерывать свою работу, и она вынуждена была признать, что это было проще, чем спускаться вниз и быть встреченной сомнительным радушием товарищей — и, кроме всего прочего, Волк, плативший десятину, тоже упрощал задачу. Его руки были точно так же, как и ее, почти полностью покрыты синяками, накладывающимися один на другой и постоянно меняющимися. Цвет синяков менялся от бледно-желтого до насыщенно- фиолетового.

— Свой собственный вид искусства, — прозвал он эти синяки, и вознаградил ее самым странным (и отвратительным) комплиментом за всю ее жизнь. — Ты делаешь синяки прекрасными.