Дни Крови и Звездного Света

«Богиня наемных убийц испробовала вкус моей крови», — думал он, и Акива не удивился бы, если бы та ей понравилась, и она захотела еще.

«Помоги мне увидеть, что Кару в безопасности, и ты можешь забрать всю мою кровь до капли».

Он торопился, летел на юго-запад, страх подталкивал его и переходил в панику, поскольку солнце уже взошло, и Акива мог прибыть слишком поздно. Слишком поздно и...что? Найдет ее мертвой? Он вновь и вновь переживал казнь Мадригал: вспоминая, как ударилась об пол ее голова и остановилась, благодаря рогам, откатившись от эшафота. И теперь перед его мысленным взором была уже не Мандригал, а Кару, та же душа в другом теле, и теперь нет уже никаких рожек, чтобы остановить голову от падения с помоста, только голубой шелк ее волос. И хотя сейчас у нее глаза были черными, а не карими, в них точно таким же образом погаснет жизнь, сколько в них не вглядывайся, они будут мертвы, и она, возможно, исчезнет. Вновь. Снова и навсегда, потому что теперь рядом не будет Бримстоуна, чтобы воскресить ее. С этого самого момента, смерть означала только смерть.

Если он не доберется. Если он не разыщет ее.

И вот, наконец-то, город предстал перед ним: точнее то, что осталось от Лораменди, города-крепости химер. Обвалившиеся башни, разрушенные зубчатые стены, обугленные кости, все превращено в поле пепла. Даже железные решетки, которые когда-то защищали от опасностей извне, были раскурочены так, будто их вскрыли руки богов.

Акива ощущал, будто захлебывается собственными чувствами. Он полетел над руинами в надежде увидеть, как промелькнет голубое пятнышко среди этого моря серого и черного, которое стало его собственной чудовищной победой, но он так ничего и не разглядел.

Кару там не было.

Он искал весь этот день и на следующий, в Лораменди и за его пределами, гадая, куда могла завести ее ярость, и старался не допускать мыслей о том, что могло бы с ней произойти. Но все его предположения становились все мрачнее и мрачнее, потому что время шло, а его страхи превратились в кошмары, которые черпали вдохновение из всего того ужаса, который он когда-либо видел и творил сам. Он видел это все, будто наяву. Акива снова и снова прижимал ладони к своим глазам, чтобы избавить себя от этого кошмара. Она должна быть живой.

Акиве была просто невыносима мысль, что он найдет ее уже мертвой.

3

МИСС РАДИОМОЛЧАНИЕ

От: Сусанна <оголтелаяфея@трясеткрошечнымкулачком.net>

Тема: Мисс Радиомолчание

Кому: Кару <голубоволосаякару@девушканосящаясятудасюда.com>

Итак, Мисс Радиомолчание, я так понимаю, ты исчезла и не получаешь мои ОЧЕНЬ ВАЖНЫЕ ПОСЛАНИЯ.

Исчезла в ДРУГОМ МИРЕ. Я всегда знала, что ты чумовая девчонка, но не думала, что до такой степени. Где ты, что делаешь там? Ты себе не представляешь, как меня это убивает. Каково это? С кем ты! (Акива? Ты довольна?) И, что самое главное, у них там есть шоколад?

Я догадываюсь, что у них нет беспроводной связи или, что вернуться и навестить меня, это не легкая прогулка. И, надеюсь, что так и есть, потому что, если я обнаружу, что ты, девушка, шляешься и никак не можешь навестить меня, может получиться очень неудобно. Я могла бы попробовать одну штуку, ну, ты знаешь, которую люди проделывают, когда их глаза становятся мокрыми и глупыми — как это называется? Поплакать?

Или НЕТ. Вместо этого я могу СТУКНУТЬ тебя и буду уверена, что ты не дашь мне сдачи, потому что я миниатюрна. Это то же самое, что ударить ребенка.

(Или барсучка)

Короче. Здесь все хорошо. Я скинула на Каза бомбу с духами и это попало на ТВ. Я издаю твои альбомы под своим именем и сдала твою квартиру потным ворюгам. Я присоединилась к культу ангела и наслаждаюсь ежедневной молитвой. А еще я БЕГАЮ, чтобы быть в форме, если потребуется надеть мой наряд для апокалипсиса, который я, конечно же, таскаю с собой. ПРОСТО НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ.

Так, давай посмотрим, что еще? *тренькает губками*

По очевидным причинам, народу ошивается здесь больше, чем когда-либо. Моя мизантропия* не знает границ. Ненависть поднимается во мне как мультяшная волна жара. Шоу кукол приносит хорошие деньги, но мне становится скучно, не говоря уже о том, что я переживаю за пуанты так, словно завтра уже не наступит. Чего, если культ ангела достоверен, и не произойдет.

(Ура!)

Мик великолепен. Я была немного расстроена (хм), и ты знаешь, как он решил меня подбодрить? Ну, я рассказала ему ту историю — когда я была совсем маленькой, я потратила все свои ярмарочные билетики, пытаясь выиграть прогулку за тортиком, потому что я очень, очень хотела съесть весь торт сама. Но я не выиграла, а потом узнала, что могла бы купить торт и у меня еще остались бы билетики на аттракционы. И это был самый худший день в моей жизни. Ну, а он специально начертил для меня поле для кекуока**! С цифрами на полу, музыкой и ШЕСТЬЮ ТОРТАМИ. После того, как я выиграла их все, мы забрали их в парк и кормили друг друга при помощи очень длинных вилок почти пять часов. Это был лучший день в моей жизни.

Лучший до того дня, когда ты вернешься.

Я люблю тебя и надеюсь, что ты в безопасности и счастлива. Что с кем бы ты ни была, кто-нибудь (Акива?) танцует с тобой. Или что там обычно делают огненные ангелы для своих девочек.

*целую/пинаю*

Сьюз.

Прим. переводчика: *Мизантро́пия (греч. μίσος — «ненависть» и άνθρωπος — «человек») — неприятие, ненависть к человечеству, неприязнь, презрение к «правилам», «моральным ценностям», догматам. **cakewalk кекуок (англ. cakewalk, букв. – шествие с пирогом), – бальный и эстрадный танец. Назв. танца связано с обычаем награждать лучших исполнителей пирогом, а также с позой танцовщиков, как бы предлагающих блюдо с пирогом — корпус откинут назад, руки вытянуты вперед.

4

БОЛЬШЕ НИКАКИХ СЕКРЕТОВ

— Что ж. Это несколько неожиданно.

Это высказался Азаил. Лираз стояла рядом с ним. Акива ждал их. Было уже очень поздно. Он находился на тренировочной арене, за казармами на мысе Армазин, бывшем химеровом гарнизоне, чей полк был размещен там под конец войны. Он в одиночку отрабатывал приемы ката*, но теперь Акива опустил мечи и встретился с ними. Он ждал, что же они будут делать.

После возвращения его никто не стал задерживать. Стражи приветствовали его с обычным благоговением, легко читаемым в их широко распахнутых глазах (для них он был Проклятьем Зверья, Князем Бастардов, героем и ничего не изменилось), потому как, похоже, что Азаил и Лираз не сообщили о нем их общему командиру или просто о его поступке еще не было известно рядовым. Или осознание того, что он сотворил, просто еще не вступило в силу и не выкинуло его из строя. Возможно, ему следовало быть более осторожным, чем вот так показываться, не имея представления о том, какой прием его ждет, но он был словно в помутнении.

После того, что он обнаружил в пещерах Кирина.

— Должны ли быть задеты мои чувства, что он не пришел и не разыскал нас? — спросила Лираз Азаила.

Она прислонилась к стене, скрестив руки на груди.

— Чувства? — Азаил, прищурившись, посмотрел на нее. — Твои-то?

— У меня имеются кое-какие чувства, — возразила она. — Не какие-нибудь дурацкие, вроде угрызения совести. — Она бросила взгляд на Акиву. — Или любви.

Любовь.

То, что было скомкано и растоптано в Акиве

Слишком поздно. Он уже опоздал.

— То есть, ты говоришь, что не любишь меня? — спросил Азаил Лираз. — Потому что я-то тебя люблю. Кажется. — Он остановился в ожидании. — Ой. Нет, не важно. Это все страх.

— Не испытываю ни того, ни другого, — сказала Лираз.

Акива не знал, правда ли это; он сомневался, но, возможно, Лираз испытывала меньше страха, чем другие, или лучше остальных его скрывала. Даже будучи ребенком, была беспощадной, немедленно ввязывалась в драку и неважно, кто был ее соперником. Он знал ее и Азаила с тех самых пор, как помнил себя. Рожденные в один и тот же месяц в гареме императора, трое из них, чтобы получить клеймо Незаконнорожденных (легион ублюдков Иорама, племя, появившееся в результате ночных похождений императора), и взращенные, чтобы стать оружием в его царстве. И они не подвели, будучи верным и преданным орудием, они трое сражались бок о бок бесчисленное количество битв до тех пор, пока жизнь Акивы не изменилась, а их — осталась прежней.

И вот теперь его жизнь поменялась вновь.

Что же произошло и когда? Прошло всего несколько дней с тех событий в Марокко и того взгляда напоследок. Это невозможно. Что же случилось?

Акива был в оцепенении; он ощущал, как воздух окутывал его кожу. Казалось, звук голосов почти не долетал до него — он мог их слышать, но как бы издали, и у него возникло странное чувство, будто он как бы не присутствовал в настоящем времени. Выполняя ката, он сосредоточился только на себе, чтобы достигнуть сиритхары, оставаясь спокойным. Состояния, в котором светочи находились, будучи мечниками, но это было неправильное упражнение. Он был спокоен. Но так неестественно спокоен.

Азаил с Лираз странно смотрели на него. Они обменялись взглядами.

Он заставил себя заговорить.

— Я бы подал весточку, что вернулся, — сказал он, — но я знал, что вы уже в курсе.

— Я точно знал, — Азаил выглядел слегка виноватым.

Он знал все и обо всем, что произошло. С его легким характером и ленивой улыбкой, он производил впечатление того, кто не обладает честолюбием, а потому и не представляет угрозу. Люди легко шли с ним на контакт; он был шпионом от природы, приветливым и добродушным, который на самом деле обладал безмерной и исключительной изворотливостью и хитростью.

Лираз также не уступала ему в хитрости, однако, она как раз, в отличие от Азаила, вызывала чувство тревоги у людей. Обжигающе ледяная красота, в сочетании с испепеляющим взглядом. Свои белокурые волосы она заплетала в тугие косы, дюжиной рядов, которые всегда были заплетены настолько плотно, что ее братьям было больно даже при взгляде на них. Азаил любил подшучивать над ней, говоря, что она может использовать их в качестве платы за волшебство. Ее пальцы, беспокойно постукивающие по предплечьям, были так испещрены татуировками (черными метками, говорящими о количестве убитых ею), что на расстоянии казались совершенно черными.

Когда однажды ночью ради смеха и, возможно, слегка перебрав с выпивкой, кое-кто из их полка выбирал того, кого бы меньше всего хотел бы видеть своим врагом, все единогласно выбрали Лираз.

И вот они здесь, ближайшие сподвижники Акивы, его семья. Каких взглядов они придерживались? По причине своего странного чувства отстраненности, Акиве казалось, что это не его судьба, а судьба какого-то другого солдата подвешена на волоске. Что же они собирались делать?

Он лгал им, таил секреты годами, исчез без объяснений, а затем, на мосту в Праге, его выбор был сделан против них. Он никогда не забудет весь ужас того момента, когда, стоя между ними и Кару, должен был сделать выбор — независимо от того, что это был не выбор, а лишь иллюзия выбора. Он до сих пор не знал, как смогли бы они простить его.

«Скажи что-нибудь», — убеждал он себя.

Но что? Почему он все-таки вернулся назад сюда? Он не знал, что еще делать. Это были его люди, эти двое, даже после всего, что случилось.

— Я не знаю что сказать, — сказал он, — как заставить вас понять...

Лираз прервала его: — Я никогда не пойму того, что ты сделал, — ее голос был холоден, подобно удару, и в нем Акива услышал и домыслил то, чего она не сказала, но говорила прежде.

Любовник чудовища.

Это ударило по нервам.

— Нет, вы не могли, не так ли?

Он, возможно, лишь однажды почувствовал стыд за то, что любил Мадригал. Теперь ему было стыдно за свое тогдашнее малодушие. Любовь к ней была единственным чистым поступком, который он совершил в своей жизни.

— Поскольку вы не чувствовали любви? — спросил он. — Неприкасаемая Лираз. Это даже не жизнь. Быть только тем, чем ОН хочет, что бы мы были. Оловянными солдатиками.

Ее лицо стало недоверчивым, с ярко выраженной яростью.

— Вы хотите научить меня чувствовать, Князь Бастард? Спасибо, но нет. Я вижу, к чему это привело тебя.

Акива почувствовал, как от его гнева не осталось и следа; это была краткая вибрация жизни в оболочке, которая была всем, что от него осталось. Все, что она сказала, было правдой. Только посмотрите, что любовь с ним сделала. Его плечи поникли, мечи царапали землю. Но, когда его сестра схватила секиру и, встав в боевую стойку, прошипела:

— Нитилам, — он едва смог изобразить удивление.

Азаил достал свой двуручный меч, и бросил на Акиву такой же взгляд, каким был его голос — слегка извиняющийся.

А затем они напали на него.

Нитилам было противоположностью сиритхары. Целью нитилам было нанести увечье. Это беспощадная битва, целью которой было убить, вместо того, чтобы умереть самому. Нитилам было бесструктурным, грубым и жестоким состоянием, и это было тем, с чем к Акиве сейчас явились его брат с сестрой.

Он вскинул мечи, чтобы блокировать удар, и где бы раньше он не оказывался, растерянный и плывущий по течению, он был здесь и сейчас, и испытывал то же самое, а вокруг не было ничего, кроме скрежета стали о сталь. У него, наверное, тысячи раз случался тренировочный бой с Азаилом и Лираз, но то было другое. С первых же соприкосновений мечей, он чувствовал тяжесть их ударов — удары в полную силу, бьющие без промаха. Конечно, это нельзя было считать настоящим нападением. Или все-таки можно?

Азаил орудовал своим собственным большим мечом, который держал двумя руками. Так что, несмотря на то, что его ударам не хватало скорости и ловкости мечей Акивы, они несли внушительную мощь.

Лираз, меч которой так и остался в ножнах на бедре, возможно, выбрала секиру только из злобного удовольствия ощутить ее вес. Хотя сама она была изящной, потому с хрипом управлялась с нею, заставляя это оружие двигаться. Результатом был смертельно опасный удар шестифутовой деревянной рукояти с двойным лезвием наконечника, вдвое меньше руки Акивы.

Акива, не мешкая, должен был подняться в воздух, чтобы у него появилось пространство для маневра, и можно было воспользоваться преимуществом сторожевой башни, оттолкнувшись ногами. Но Азаил уже поджидал его, а Акива блокировал его разящий удар, который рикошетом отразился на всем его теле и вновь низверг Акиву на землю. Он приземлился на полусогнутые ноги и был встречен секирой. Когда та обрушилась на него, Акива бросился в сторону. Там, где он был еще всего лишь мгновение назад, топорище выбило из тверди осколок. Пришлось развернуться, чтобы встретить меч Азаила, как раз вовремя, извиваясь всем телом, парируя такие сокрушительные удары азаилова клинка и уворачиваясь от них — теряя энергию, капля за каплей.

И пошла потеха.

Без передышки.

Время вдруг остановилось в диком вихре нитилам, а Акива отражал удары уже на одних инстинктах, живущих в рукоятях клинков.

Снова и снова на него обрушивались удары, а он блокировал и уворачивался от них, но не атаковал — просто не было ни времени, ни пространства. Его брат с сестрой зажали Акиву между собой, только и успевай уворачиваться. Когда он сумел углядеть зазор — пространство, возникшее на какую-то долю секунды между ударами, словно дверь, распахнувшая доступ к горлу Азаила или подколенному сухожилию Лираз, он не воспользовался этой возможностью.

Что бы он ни сделал, он никогда не навредит им.

Азаил издал горловой рев и нанес тяжелый удар, сила которого могла сравниться только с мощью удара кентавра. Акива умудрился перехватить его мечом в правой руке, но удар выбил меч из его руки. От чего дала знать о себе застарелая травма плеча, которая отозвалась невероятной болью, и Акива отскочил назад, не настолько стремительно, чтобы увернуться от секиры Лираз, которая сбила его с ног. Акива приземлился на спину, распластав крылья. Его второй меч выскользнул из другой руки вслед за первым, и вот, Лираз уже склонилась над ним, чтобы нанести, замахнувшись своей секирой, смертельный удар.

Она замерла. Доли секунды, которые казались вечностью в хаосе нитилама, были достаточным временем, чтобы Акива успел подумать, что она и в самом деле собирается убить его. А затем... она с усилием занесла над собой секиру. Потребовался весь воздух ее легких, и удар был неминуем — рукоять была слишком длинна, чтобы она могла остановить секиру, даже если бы захотела.

Акива закрыл глаза.

Услышал, почувствовал: как рассекается воздух, содрогаясь от воздействия. Силу удара... но непопадания. Прошла минута и он открыл глаза. Топорище воткнулось в твердь рядом с его щекой, а Лираз уже уходила прочь.

Он лежал там, смотря на звезды и дышал, и воздух входил и выходил из него, и оседал в нем тяжестью, говоря ему, что он жив.

Это не был какой-то подарок судьбы или сиюминутная благодарность за то, что его пощадили и не угодили топором в лицо. Что ж, не стоит лукавить, и это тоже, но чувство было куда больше и тяжеловеснее. Это было понимание — и бремя — что в отличие от стольких погибших из-за него, у Акивы была жизнь, и эта жизнь не была состоянием по умолчанию — я не мертв, значит должен быть жив — а чем-то средним.

И чем дольше у него была эта самая жизнь, у того, кто не так уж ее и заслуживал, тем сильнее он надеялся, что будет жить ею, владеть ею, и делать все, что в его силах, во имя ее, даже, если этого никогда не будет достаточно.

И даже при том, что Кару никогда этого не узнает.

Азаил появился над ним. Пот струился по его лбу. Его лицо пылало, но выражение лица было спокойным.

— Удобно тебе там?

— Я могу уснуть, — сказал Акива, и почувствовал, что это правда.

— Ты, может, вспомнишь, что у тебя есть койка для этого.

— Да? — он сделал паузу. — Все еще?

— Тот, кто родился бастардом, навсегда им и останется, — ответил Азаил, что означало, что не было никакой возможности перестать быть Незаконнорожденным. Император плодил их для определенной цели; они должны служить до самой своей смерти. Как бы там ни было, это не означало, что его сестра с братом простят его. Акива глянул на Лираз. Азаил проследил за его взглядом. Он сказал: — Оловянный солдатик? В самом деле?

Затем покачал головой, и без злобы добавил:

— Идиот.