Помоги проекту - поделись книгой:
— Ей недолго осталось.
Наша общественная библиотека не очень-то внушительна, но, подозреваю, дело в том, что я избалован, взрослея с папой и его друзьями, у которых дома своя коллекция пыльных книг. Тем не менее, здесь можно найти много чего о местной истории, а это самое главное. Учитывая, что мне нужно найти Кармел и решить проблему с заданием по биологии, я сажаю Томаса за компьютер, чтобы он просмотрел все архивы с любыми записями об Анне и ее убийстве.
Я обнаружил Кармел сидящей за столом позади стеллажей.
— Что здесь забыл Томас? — спрашивает она, когда я сажусь рядом.
— Проводит исследование. — пожал я плечами. — Итак, о чем там наше домашнее задание?
Она ухмыльнулась.
— Таксономическая классификация.
— Жуть. И скукота.
— Мы должны сделать диаграмму, которая идет от типа к виду. Нам дали раков-отшельников и осьминога. — она нахмурилась. — Как сказать осьминог во множественном числе? «Осьминожки»?
— Думаю, осьминоги. — говорю я, придвигая к себе открытую книгу.
Мы можем начинать, хоть это последнее, чем я хочу сейчас заниматься. Я хочу проглядывать газеты с Томасом в поисках информации об убитой девочке. Со своего места я вижу его за компьютером, он сгорбился над экраном и лихорадочно щелкает мышкой. Затем он что-то записывает на кусочке бумаги и встает.
— Кас, — зовет Кармел, и по ее голосу я понимаю, что зовет давно. Я быстро улыбаюсь ей своей самой очаровательной улыбкой.
— Мм?
— Я спрашивала, хочешь ли ты заняться крабом или осьминогом.
— Осьминог. — говорю я. — Они хорошо идут с оливковым маслом и лимоном. Слегка поджаренные.
Кармел скривилась.
— Это отвратительно.
— Вовсе нет. Я часто их ел, когда был с папой в Греции.
— Ты был в Греции?
— Ага, — рассеяно отвечаю я, пролистывая страницы. — Мы жили там пару месяцев, когда мне было четыре. Я многого не помню.
— Твой папа много путешествует? По работе или как?
— Да. Вернее, так было раньше.
— Но теперь нет?
— Мой папа мертв. — говорю я.
Ненавижу говорить это людям. Каждый раз теряюсь в догадках, как прозвучит мой голос при этих словах, и я ненавижу то сострадание, что каждый раз появляется на их лице, когда они не знают, что ответить. Я не смотрю на Кармел. Просто продолжаю читать про разные виды. Она говорит, что ей жаль и спрашивает, как это случилось. Я отвечаю, что его убили, и у нее перехватывает дыхание. Это правильная реакция. Я должен быть тронут ее попыткой посочувствовать. Но это не так, хоть это и не ее вина. Просто я слишком часто видел одну и ту же реакцию. Убийство моего отца больше меня не злит. До меня неожиданно доходит, что Анна — последний призрак в моей подготовке к этой профессии. Она невероятно сильна. Она — самое сложное испытание, какое только можно было получить. Если мне удастся победить ее, я буду готов. Готов отомстить за отца. От этой мысли я замираю. Возвращение в Батон-Руж, в тот дом, всегда казалось таким далеким, абстрактным. Просто цель, долгоиграющий план. Думаю, будучи занятым всякими вуду-исследованиями, часть меня откладывала на потом это событие. В конце концов, большой пользы от меня не было. Я все также не знаю, кто убил моего отца. Не знаю, смогу ли я победить их, ведь работать придется в одиночку.
Маму я с собой не возьму. Без вариантов. Не после стольких лет скрывания книжек и закрывания окон с сайтами, когда она заходила в комнату. Она бы посадила меня на пожизненный домашний арест, если бы узнала, что я хотя бы задумываюсь об этом. Тут меня похлопали по плечу, и я вернулся в реальность. Томас кинул мне под нос газету — хрупкую, пожелтевшую; я удивился, что ее вообще разрешено вытаскивать из-под стекла.
— Вот что я нашел. — говорит он. Вот она, на главной страничке, прямо под заголовком, в котором написано «Девушка найдена убитой». Кармел привстает, чтобы лучше рассмотреть.
— Это…?
— Она, — взволнованно говорит Томас. — Статей не очень-то много. Копы были ошарашены. Они едва ли допрашивали кого-то.
Он взял в руки следующую газету и бегло просмотрел ее.
— Это просто ее некролог: Анну Корлов, любимую дочь Мальвины, похоронили в четверг на кладбище Кивикоски.
— А я думала, ты проводил какое-то исследование, Томас. — прокомментировала Кармел, и Томас лихорадочно объясняет ей, брызгая слюной во все стороны. Мне плевать, о чем они говорят. Я уставился на фотографию, на ней живая девушка с бледной кожей и длинными темными волосами. Она не улыбается, но ее глаза яркие, любопытные, возбужденные.
— Как жаль. — вздыхает Кармел. — Она была такой симпатичной.
Она протягивает руку, чтобы коснуться лица Анны, но я отталкиваю ее пальцы. Со мной что-то происходит, но я не знаю что. Девушка, на которую я смотрю, монстр, убийца. Но, по какой-то причине, она сохранила мне жизнь. Я аккуратно провожу пальцами по ее волосам: они собраны лентой. В моей груди зарождается тепло, но в голове все ледяное. Мне кажется, я могу отключиться в любой момент.
— Эй, чувак, — говорит Томас и слегка трясет меня за плечо. — Что с тобой?
— Э-э… — мямлю я, не зная, что еще ответить ему или себе. Чтобы выиграть время, я отворачиваюсь и вижу нечто, что заставило мою челюсть напрячься. Возле библиотечной стойки стоят двое полицейских. Говорить что-либо Кармел и Томасу было бы глупо. Они бы инстинктивно оглянулись через плечо, что выглядело бы чертовски подозрительно. Поэтому я просто жду, осторожно вырывая некролог Анны из газеты. Я игнорирую яростное шипение Кармел:
— Ты не можешь так делать!
Я же просто засунул его в карман. Затем осторожно накрываю газету книгами и школьной сумкой и указываю на картинку каракатицы.
— Кто-нибудь знает, к чему она подходит? — спрашиваю я. Они оба уставились на меня, будто я какой-нибудь слабоумный. И это хорошо, поскольку библиотекарь повернулась и указала на нас. Копы пошли к нашему столу, как я и думал.
— О чем это ты? — спрашивает Кармел.
— Я говорю о каракатице, — мягко отвечаю я. — А также говорю вам сделать удивленный вид, но не слишком.
До того, как она успела спросить, послышались шаги двух мужчин, достаточно громкие, чтобы все могли обернуться на них, и нас бы ни в чем не заподозрили. У них был набор из двух наручников, фонариков и пистолетов. Я не вижу лица Кармел, но надеюсь, что у нее не такой же виноватый вид, как у Томаса. Я наклоняюсь к нему, и он сглатывает, беря себя в руки.
— Здравствуйте, ребята, — говорит первый коп и улыбается. Он полный и доброжелательный парень, где-то на три дюйма ниже меня и Кармел. Тем не менее, его глаза на одном уровне с Томасом.
— Учитесь, да?
— Д-да, — заикается Томас. — Что-то не так, офицер?
Второй коп осматривает наш стол и смотрит на открытые учебники. Он выше и стройнее своего коллеги, с ястребиным носом с широкими порами и маленьким подбородком. Он уродлив, но, надеюсь, не злобен.
— Я офицер Ройбак, — говорит тот, который дружелюбный. — Это офицер Дэвис. Не против, если мы зададим вам пару вопросов?
Мы дружно пожали плечами.
— Вы ведь все знали парня по имени Майк Андовер?
— Да, — отвечает Кармел.
— Да, — соглашается Томас.
— Немного, — говорю я. — Мы познакомились всего пару дней назад.
Черт, это плохо. На моем лбу появилась испарина, и я ничего не могу с этим поделать. Мне никогда раньше не приходилось оказываться в таких ситуациях. Никогда никого не убивали.
— Вы знаете, что он пропал? — Ройбак внимательно наблюдает за нами. Томас просто кивает, как и я.
— Вы уже нашли его? — спрашивает Кармел. — Он в порядке?
— Нет, не нашли. Но, если верить очевидцам, вы двое были одними из последних, с кем его видели. Не хотите рассказать, что случилось?
— Майк не хотел оставаться на вечеринке, — легко врет Кармел. — Мы ушли, чтобы потусить где-нибудь еще, но не знали, где точно. Уилл Розенберг был за рулем. Мы заехали за Доусон. Довольно скоро мы остановились, и Майк вышел.
— Он просто ушел?
— Он был расстроен из-за того, что я был с Кармел. — прерываю я. — Уилл и Чейз пытались поднять ему настроение, успокоить, но все напрасно. Он сказал, что прогуляется до дома. Хотел побыть наедине.
— Вы отдаете себе отчет, что Майк Андовер жил примерно в десяти милях оттуда? — спросил офицер Ройбак.
— Нет, я не знал, — отвечаю я.
— Мы пытались его остановить. — встревает Кармел, — но он нас не слушал. И мы ушли. Я думала, что он просто позвонит позже, и мы его подберем. Но он этого не сделал.
Легкость, с которой ложь слетает с наших губ, немного тревожит, но, по крайней мере, это объясняет вину, написанную на наших лицах.
— Он действительно пропал? — спрашивает Кармел пронзительным голосом. — Я думала…Я надеялась, что это просто слухи. — врет она ради нашего спасения.
Копы явно смягчились, услышав ее тревогу. Ройбак рассказывает нам, что Уилл и Чейз отвели их туда, где мы высадили Майка, и с этого места началась поисковая компания. Мы спросили, можем ли мы чем-то помочь, но тот лишь отмахнулся, мол, чтобы оставили это дело профессионалам. Через пару часов лицо Майка будет во всех новостях. Весь город должен собраться в лесу на его поиски с фонариками и дождевиками, но я-то знаю, что ничего они не найдут. Вот и все, что получит Майк Андовер. Одну дерьмовую поисковую кампанию и копов с несколькими вопросами. Не знаю, почему я так в этом уверен. Возможно, это из-за их заспанных глаз. Будто они не могут дождаться, когда покончат с этим и, наконец, набьют свои пуза какой-то едой, а ноги забросят на диван. Интересно, чувствуют ли они, что в деле замешано что-то большее, с чем они не могут справиться? Подсознание подсказывает им, что смерть Майка довольно странная и неожиданная, но внутренний голос нашептывает оставить это дело. Через пару минут офицеры попрощались с нами, и мы вновь сели на свои места.
— Это было… — начинает Томас и так и не заканчивает. Зазвонил телефон Кармел, и она берет трубку. Когда она отворачивается, чтобы поговорить, я слышу, как она шепчет что-то в духе «
— Все в порядке? — спрашиваю я.
Она равнодушно держит телефон.
— Ната. Думаю, она хотела меня утешить. Но, знаете, я не в настроении для девичника с ночным просмотром фильма.
— Есть ли что-нибудь, что мы можем сделать? — мягко спрашивает Томас, а Кармел начинает перелистывать странички.
— Я просто хочу доделать задание, если честно. — говорит она, и я киваю.
Нам нужно время, отведенное на что-то нормальное. Мы должны работать и учиться, чтобы выиграть пятничную викторину, потому что у меня такое чувство, будто страничка газеты в моем кармане весит целую тонну. Чувство, будто Анна смотрит на меня с этой фотографии шестидесятилетней давности. Ничего не могу с собой поделать: мне хочется защитить ее, спасти от того, чем она уже стала. Не думаю, что в будущем у нас будет предостаточно времени на что-то нормальное.
Глава 12
Я просыпаюсь весь в поту. Мне снился кто-то, наклоняющийся надо мной. Кто-то с кривыми зубами и крючковатыми пальцами. Кто-то с таким вонючим дыханием, будто бы ел людей десятилетиями и не чистил зубы. Мое сердце колотится в груди. Я нащупываю под подушкой атаме моего отца и на секунду могу поклясться, ощущаю не предполагаемый атаме, а крест, вокруг которого оборачивается необработанная должным образом змея. Но мгновение спустя ощущение исчезает, и вот я уже держу в руках рукоять ножа в целости и сохранности, в кожаных ножнах. Гребаные кошмары.
Сердце потихоньку начинает успокаиваться. Опуская взгляд на пол, я вижу Тибальта, который уставился на меня с распушившимся хвостом. Интересно, если он спал на моей груди, и я его спихнул с себя, то когда же проснулся? Я не помню, но хотелось бы, потому что это было бы очень весело. Я думаю о том, чтобы вернуться назад в постель, но передумываю. Что раздражает больше всего, так это напряжение в мускулах, и хотя я устал, все равно в данный момент хотел бы заняться легкой атлетикой — бросить ядро или пробежать с препятствиями. С наружи, должно быть, дует ветер, потому что этот старый дом скрипит и стонет, половицы движутся, будто домино, издающее быстрые шаги.
Будильник возле моей кровати показывает 3.47. На секунду я задумываюсь, какой сегодня день. Суббота. Значит, завтра в школу идти не нужно. Ночь сереет, расплывается. Я спал хорошо всего лишь три ночи, когда мы сюда добрались. Не думая, я встаю с кровати и надеваю джинсы и футболку, затем ложу атаме в задний карман и спускаюсь вниз по лестнице. Я останавливаюсь только для того, чтобы обуться, и беру ключи маминой машины с журнального столика. После я еду по темным улочкам при свете растущей луны. Я знаю, куда еду, хотя не помню, когда решил сделать это.
Я паркуюсь в конце заросшей дороги у дома Анны и выхожу из машины, будто бы все еще сплю. Кошмарное напряжение не покидает моих конечностей. Я даже не слышу звук собственных шагов по шаткому крыльцу, или когда пальцы обхватывают дверную ручку. Затем я вхожу и падаю.
Фойе не стало. Вместо этого я упал с около восьмифутовой высоты в пыльную холодную грязь. Несколько глубоких вдохов возвращаются назад в мои легкие, и рефлекторно я поднимаюсь на ноги, ни о чем не думая. Что за хрень? Когда мой мозг вновь включается, я теперь полусижу и сжимаю четырехглавую мышцу. Я рад, что ноги целы, но где, черт возьми, я нахожусь? Чувствую, вскоре адреналин покинет мое тело. Где бы это ни было, здесь темно и воняет. Я стараюсь вдыхать медленно, чтобы не паниковать. Здесь пахнет сыростью и гнилью. Либо здесь кто-либо умер, либо кого-то расчленили очень давно.
С этой мыслью я вытаскиваю свой нож, свое лезвие, режущее средство с защитным покрытием, пока смотрю по сторонам. Я распознаю эфирный светло-серый свет, просачивающийся из дома. Думаю, свет идет из-под пола. Теперь, когда мои глаза приспособились к свету, я вижу, что стены и пол частично в пыли, а часть из них сделаны из грубого тесаного камня. Я заставляю себя подняться по ступенькам крыльца и вхожу в дом. Как же я в конечном итоге оказался в подвале?
— Анна, — мягко проговариваю я, и земля кренится под ногами. Я стою, опираясь на стену, но ее поверхность под моей рукой не грязная. Она мягкая. И влажная. И она дышит.
Труп Майка Андовера наполовину погружен в стену. Моя рука покоится на его животе. Его глаза закрыты, будто бы он спит. Его кожа выглядит потемневшей и свежей, чего раньше в нем уж точно не наблюдалось. Она разлагается, и от того, как он расположен в скале, у меня складывается впечатление, будто бы дом медленно принимает, впитывает его в себя. Он переваривает его. Я отхожу на несколько шагов. Было бы хорошо, если бы он не говорил мне об этом.
Мягкий звук передвижения привлекает мое внимание, и я поворачиваюсь, чтобы увидеть ковыляющую ко мне фигуру, шатающуюся и покачивающуюся. Шок на мгновение затмил мой разум и отвлек от пучащего живота. Это мужчина, он воняет мочой и не знающий меры пьяница. На нем грязная одежда, старый рваный плащ и брюки с дырками на коленях. Прежде, чем я ухожу, на его лице проносится выражение страха. Его голова крутится вокруг своей оси, точно крышка от бутылки. Я слышу длинный хруст его спинного мозга, а затем он падает на землю у моих ног. Я удивляюсь, когда же я проснусь-то на самом деле. Тогда, не понятно как, я слышу голос своего отца.
— Не бойся темноты, Кас. И не слушай, когда она говорит, будто в ней всегда можно распознать свет. Это не так.
Спасибо, пап. Это лишь одна из многих стремных жемчужин мудрости, которую ты должен был передать. Но он был прав. Ну, по крайней мере, о последней части уж точно. Мой пульс бешено колотится, и я чувствую, как вздувается яремная вена на шее. Затем я слышу голос Анны.
— Видишь, что я наделала? — спрашивает она, но перед тем, как ответить, она показывает мне трупов больше, чем я могу подсчитать, разбросанных по полу, как мусор, и сваленных в кучу до потолка, их руки и ноги сплетены в нелепую косу. Вонь здесь стоит ужасная. Уголком глаза я замечаю движение, но, когда присматриваюсь внимательнее, вижу, что на полу жуки пожирают плоть, въедаясь под кожу и создавая небольшие ямки-трещины. На теле нет живого места. Глаза лениво закатываются и откидываются их головы, покрытые слизью, будто бы они пытаются увидеть, что с ними происходит, но уже нет сил что-либо сделать.
— Анна, — мягко проговариваю я.
— Это не самое худшее, — шипит она. Она, должно быть, шутит. Она сотворила с некоторыми из трупов ужасные вещи. У них отсутствуют конечности или же все зубы. Они покрыты засохшей кровью, вероятно, резанные сто раз подряд. Многие из них слишком молодые. Лица, выглядящие как мое или даже чуть младше, с оторванными щеками и покрывшимися плесенью зубами. Когда я поворачиваюсь и вижу, что глаза Майка уже открыты, понимаю, что должен выбираться отсюда. Будь проклята охота-на-призраков, к черту наследие своей семьи, но я больше не останусь и минуты в комнате, полной человеческих органов.
У меня нет клаустрофобии, но прямо сейчас мне кажется, что я разговариваю сам с собой слишком громко. Затем я вижу то, на что у меня не было раньше времени. Там есть лестница, ведущая к основному уровню. Не знаю, как Анна направила меня прямо в подвал, и теперь меня это точно перестало волновать. Я просто хочу вернуться назад к фойе. И, как только я оказываюсь там, хочу забыть, что находится у меня под ногами.
Я иду к лестнице, и вот, когда на ней появляется вода, хлещущая отовсюду и поднимающаяся с колоссальной скоростью, в стенах появляются трещины, и тогда она просачивается прямо сквозь пол. Здесь теперь грязно, много слизи и жидкости, и в считанные секунды кто-то обхватывает мою талию. Я начинаю паниковать, когда мимо меня проплывает труп со сломанной шеей. Я не хочу плавать здесь с ними. Не хочу даже представлять, что находится здесь под водой, и мысленно обзываю себя последним идиотом, пока трупы из нижней части стека внезапно открывают челюсти и начинают карабкаться по полу, торопясь ухватиться за мои ноги, словно крокодилы. Я толкаю какого-то бомжа, который от удара подпрыгивает, словно гнилое яблоко, и удивляюсь, когда слышу свой собственный слабый стон. Я собираюсь заткнуться.
Я направляюсь к лестнице, точно летящий призрак, и моя попытка с треском рушится.
— Анна, остановись! — я кашляю, пытаясь выблевать зеленую воду изо рта. Не думаю, что мне удастся это. Одежда на мне кажется тяжелой, словно в кошмарном сне, и я ползу вверх по ступенькам в замедленном движении. Наконец, я нащупываю сухой пол и перетягиваю себя на землю. Облегчение длится всего лишь полсекунды. Затем я пронзительно кричу, словно курица, и бросаюсь прочь из подвала, ожидая, что опять вот-вот нахлынет вода или чей-то труп потащит меня обратно вниз. Но подвал сухой. Здесь еле светит серый свет, но я вижу ступеньки в нескольких футах от себя. Они тоже сухие. Здесь ничего нет. Он выглядит, как и любой другой подвал, в котором хранят консервы. Чтобы почувствовать себя еще глупее, я обнаруживаю, что одежда на мне тоже сухая.
Чертова Анна. Я ненавижу галлюцинации, пространственно-временные манипуляции, да что угодно. Никогда не привыкну к такому.
Я встаю и очищаю рубашку, хотя на ней ничего такого нет, и осматриваюсь по сторонам. Я, должно быть, на кухне. Здесь находится пыльная черная плита и стол с тремя стульями. Я бы очень хотел присесть на один из них, но шкафы стали открываться и закрываться сами по себе, ящики — выдвигаться, а стены — кровоточить. Двери громко хлопают и бьется посуда. Анна ведет себя как обычный полтергейст. Как досадно.
Странным образом я ощущаю чувство безопасности. Ведь полтергейста я могу одолеть. Пожимаю плечами, выхожу с кухни и попадаю в гостиную: вижу крупнокусковой пыльный диван, который кажется мне знакомым. Я опускаюсь на него в надежде, что выгляжу вполне прилично. И не важно, что руки у меня до сих пор трясутся.
— Убирайся! — кричит Анна прямо над моим плечом. Я смотрю за спинку дивана и замечаю свою богиню смерти, ее волосы скомканы в большое черное облако, а зубы скрежещут так сильно, будто бы сейчас с десен польется кровь. Мгновенный импульс достать свой атаме заставляет мое сердце биться еще быстрее. Но я просто глубоко вдыхаю. Анна не убила же меня раньше. И у меня такое предчувствие, что она не хочет убивать меня вообще. Иначе зачем бы ей тратить время на шоу, заполненное трупами, внизу? Я улыбаюсь ей самой дерзкой улыбкой.
— А что будет, если я не уйду? — спрашиваю я.
— Ты пришел убить меня, — рычит она, очевидно решив игнорировать мой вопрос. — Но ты не можешь.
— Тогда что тебя так злит? — темная кровь заполняет глаза и переходит на кожу. Она ужасна и возмутительна, она — убийца. И, подозреваю, что с ней я в полной безопасности.
Поделиться книгой: