Русские во Второй мировой

Программа индустриального убийства в 1942 году шла уже полным ходом. В марте 1942 года Райнхарду Гейдриху было поручено послать специализированные айнзацкоманды на оккупированную территорию Советского Союза. Гитлер требует в марте этого года: «Большевистско-еврейская интеллигенция должна быть уничтожена». Приказ этим группам со стороны шефа гестапо Мюллера от 1 августа 1942 года гласил: «Постоянные доклады о деятельности айнзацгрупп на Востоке должны быть представлены фюреру». Гитлер лично получал детальные отчеты о «проделанной работе» всех четырех айнзацгрупп. И говорил японскому послу Осиме о «животном характере русского народа».

Фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау, командующий вначале 6-й армией, а затем группой армий «Юг», обращается к своим войскам: «Германский солдат в восточной сфере является не только бойцом согласно правилам ведения военных действий, но и носителем безжалостной расовой идеологии, мстителем за все злодейства, которые были причинены германской и родственным этнически нациям. Только на этом пути мы выполним наше историческое обязательство освободить германский народ от азиатско-еврейской угрозы раз и навсегда». Командующий 17-й армией генерал-полковник Герман Гот в приказе по армии говорит о борьбе «двух внутренне непримиримых философий. Германское чувство чести и расы, пронесенных сквозь столетия германских солдатских традиций, против азиатского способа мышления и примитивных инстинктов». Солдаты должны действовать, исходя из «веры в перемены, когда лидерство в Европе перешло — ввиду превосходства расы и ее достижений — к германскому народу. Это миссия спасения европейской культуры от нашествия азиатского варварства». Красная Армия зверски убивает германских солдат. Любая симпатия к местному населению должна быть изжита. Высоколобый фельдмаршал Манштейн: «Война с большевистской системой идет не по традиционным европейским правилам. Еврейско-большевистская система должна быть уничтожена раз и навсегда».

После первого своего крупного поражения — под Москвой — Гитлер только ужесточил свою программу установления расового господства в Европе. 20 января 1942 года на озере Ваннзее состоялась имперская конференция, посвященная «окончательному решению» еврейского вопроса. Присутствовали министры восточных территорий, внутренних дел, юстиции, иностранных дел, промышленники, военные, разведка, тайная полиция гестапо, «практики» из восточных территорий. Эта конференция открыла дорогу к созданию индустрии массового убийства «неарийцев». Битва под Москвой показала, что борьба может быть долгой и уничтожение «неарийцев» нельзя откладывать на некое туманное будущее — оно должно происходить в ходе войны. Основные лагеря истребления будут созданы на территории Варшавского генерал-губернаторства.

30 января 1942 года, выступая по случаю девятой годовщины своего прихода к власти в Германии, Гитлер сказал, обращаясь к огромной аудитории берлинского Шпортпаласта: «Пусть будет всем ясно, что эта война может завершиться либо уничтожением арийских народов, либо исчезновением в Европе еврейства. Я уже заявлял 1 сентября 1939 года в германском рейхстаге, — а ведь я воздерживаюсь от поспешных пророчеств, — что эта война не окончится так, как представляют себе евреи, — уничтожением европейско-арийских народов, но ее итогом будет уничтожение еврейства».

Уже в начале сентября 1941 года несколько сот советских военнопленных погибли от газа в Освенциме — тогда еще сравнительно небольшом лагере для поляков и русских военнопленных. Газ «циклон-Б» был впервые применен против советских военнопленных. Его массовое применение начинается в 1942 году. Массовое убийство в Бельзене начинается весной этого года, огромный масштаб убийства в Освенциме приобретают летом 1942 года.

Германия же постаралась проявить себя в том, в чем она была всегда традиционно сильна — в тщательном планировании, в оптимизации своих ресурсов. 1 февраля министр вооружений и военной промышленности Фриц Тодт провел в Берлине первое заседание по координации деятельности всех министерств, вовлеченных в создание, производство и распределение вооружений в масштабах рейха. На следующий день Тодт вылетел в Растенбург, чтобы рассказать Гитлеру о решениях совещания. Главное — 55-процентное увеличение военной продукции. Важным обстоятельством явилось то, что на обратном пути самолет с Тодтом разбился и его преемником стал тридцатишестилетний личный архитектор Гитлера Шпеер. Он показал себя эффективным организатором, равно как и использователем рабского труда в массовом масштабе.

К концу февраля центральный руководящий элемент германской военной машины, расположенный в «Волчьем логове», начинает как бы заново оживать. По внешним признакам этому способствовала наступившая (очень поздняя в этом году) весна. Гитлер многократно говорил, что ему мучительно переносить зиму. Эта была худшей в его жизни, наконец-то она подошла к концу. Он был чрезвычайно ожесточен и при малейшей возможности разражался филиппиками по поводу бесталанности военных вождей вермахта, бездарности планировщиков, бесхребетности военачальников, неловкости транспортников, зависимости всех от его, фюрера, воли. Каждый кризис он теперь сводил к испытанию на прочность своей воли, воли германского народа, стойкости германской расы.

Критическое осмысление происходящего, открытая постановка вопроса о возможности одержать победу, о степени стабильности Советского Союза, рациональности «Барбароссы» с самого начала — никогда не поднимались на том последнем этапе, когда еще (разумеется, мобилизовав все воображение) можно было представить себе пат, если бы Германия пошла на status quo ante. В дальнейшем любой вариант мира уже был практически исключен. И это при том, что германские военачальники уже знали, с кем они имеют дело, видели, что весной, даже при наиболее благоприятном стечении обстоятельств, наступление на Восточном фронте по всей его колоссальной протяженности уже невозможно. У Германии уже просто не было сил повторить 1941 год.

Вермахт не просто растянул свои коммуникации в бездорожной стране, он встретил отпор оккупированного населения. Немцы ощутили на себе всю тяжесть народного гнева. Первостепенным по значимости обстоятельством партизанская война в тылу врага становится в первом же месяце 1942 года — об этом говорит германский отчет за 1 февраля 1942 года: «Отсутствие фиксированной линии фронта позволяет Советам наладить движение через имеющуюся линию фронта в обоих направлениях. Инфильтрируются новые партизанские банды. Сбрасываемые русские парашютисты осуществляют общее руководство». Популярной немецкой песней стало сочинение следующего содержания: «Русские впереди, русские позади, а посредине стрельба».

Сообщения о партизанских действиях отныне становятся частью оперативных сводок германского военного руководства. Командир танковой дивизии вермахта сообщает 20 февраля 1942 года:

«Территория к востоку от Днепра полна хорошо вооруженными партизанами, организованными под единым командованием. Дороги плотно заминированы. Все мужское население рекрутировано и получило подготовку в специальных лагерях. Представляется, что партизаны постоянно усиливаются военно-воздушными частями». Засекреченный доклад об оперативной ситуации в СССР от 23 февраля говорит о партизанском лагере к востоку от Минска, на котором базируются от четырехсот до пятисот человек. Их вооружение включает в себя тяжелые пулеметы и противотанковые ружья. В другом лагере неподалеку от Минска «партизаны заказывают все танцы».

В районе Червеня «партизаны получают четкие указания по началу любых действий по уничтожению германских поисковых групп». Широкая зона партизанских действий была создана в районе оккупированного Смоленска. Здесь функционировал свой аэропорт, и партизаны были нацелены на уничтожение поступающих к германским фронтам подкреплений как на восток, так и на юго-восток. Немцы признают, что эти партизанские действия сказывались крайне депрессивно на морали германских войск.

Равновесие

В первый же день февраля Сталин пришел к выводу, что в приостановке реализации его смелых планов виновато медлительное руководство войсками, и предпринял весьма радикальные меры по оптимизации этого управления. Было воссоздано (первоначально созданное на короткое время еще ранней осенью предшествующего года) Главное командование Западного направления. Его возглавил Жуков, сохранивший при этом за собой командование Западным фронтом. Заместителем Жукова стал генерал Голиков. От них Сталин, заметно отходящий от январского оптимизма и мегаломании (завершение войны в 1942 году, наступление на 1500-километровом фронте, «клещи» от Москвы до Ленинграда и прочее), потребовал решения «зауженной» проблемы — сокрушить боевую силу группы армий «Центр».

Но достижение и этой гораздо менее масштабной цели уже лежало в области мечтаний. В феврале 1942 года мощь советского наступления иссякает. Сибирские дивизии, так много сделавшие для успеха битвы под Москвой, понесли тяжелые потери. Оканчивалась зима, оказавшаяся нам на удачу самой суровой за 140 лет. Не обещало позитивного и то, что советские военачальники, словно забыв зимний опыт, снова стали истязать свои силы в безумных контратаках, когда двух германских пулеметчиков хватало, чтобы сдерживать батальон храбрых, но прямолинейно наступающих войск. Красная Армия начала ощущать тяжесть непрерывных двухмесячных наступательных боев, и ее боевой порыв начал иссякать.

На севере февраль прошел в отчаянных попытках Мерецкова найти уязвимые места в германской обороне под Ленинградом. 2-я ударная армия брала Красную Горку, Сталин посылал Ворошилова разобраться в причинах замедления наступательных операций, его целью была недосягаемая Любань, однако резервных войск Мерецкову он не выделил. Гнев вождя, видящего, что германская группа армий «Север» выстояла в зимних испытаниях, пал на группу генералов — Визжалина, Пахомова, Алферьева. Его доверенные люди (прежде всего Ворошилов и Маленков) инспектировали Ленинградский, Волховский и Северо-Западный фронты. Но машина зимнего наступления все же в изнеможении остановилась. Ленинград продолжал быть окруженным. Сталин страстно искал человека, которому он мог бы доверить (как, скажем, Еременко южнее) важнейшую миссию прорыва блокады. Этого человека он стал видеть в показавшем себя грамотным командиром под Москвой генерале Власове. Его пригласили на заседание ГКО, обсуждавшем хаос на Волховском фронте, а затем вручили командование 2-й ударной армией с главным заданием разомкнуть кольцо ленинградской блокады.

24 февраля советские войска взяли Старую Руссу, но было ощущение, что это один из последних ярких бликов зимней победной удачи. Январский порыв гас и в центре великой драмы, на Западном фронте, где 11-й кавалерийский корпус находился в десяти километрах от Вязьмы и продвигался прямо на запад по магистрали Москва — Минск. Прихотливое воинское счастье отвернулось от лихих конников. Более существенную роль теперь играли огромные мортиры, подвезенные немцами по железной дороге. Германская сторона, к великому огорчению офицеров и солдат Красной Армии, переживших эмоциональный подъем контрнаступления, становилась все сильнее и решительнее. Поезда с запада методично подвозили боеприпасы, резервы, технику. Германский солдат снова поверил в своего фюрера, в превосходство германской организации, германского военного искусства да и всего германского. Перед обескровленными, переутомленными войсками Жукова стояли не панически озирающиеся части, а переживший свою внутреннюю драму вермахт, способный не только выстоять, но и навязать свою игру. Вязьма так и осталась германской крепостью. В излучине Волги Модель начинает восстанавливать агрессивную боеспособность германских войск.

Как полагает британский военный историк Б. Лиддел Гарт, «поскольку Красной Армии не удалось подорвать оборону городов-бастионов (Шлиссельбург, Ржев, Вязьма, Брянск, Орел, Курск, Харьков, Таганрог. — А.У.) в такой мере, чтобы вынудить их сдаться, глубокие клинья, вбитые советскими войсками в промежутки между ними, позже обернулись для Красной Армии помехой. Оборонять эти клинья было труднее, чем города-бастионы». Весной 1942 года карта советско-германского фронта начинает напоминать фиорды Норвегии.

В Ставку постепенно проникает леденящее чувство безрезультативности огромных и дорогостоящих усилий по перехвату стратегической инициативы. Здесь еще, следуя своего рода инерции, продолжают требовать захвата треугольника Ржев — Вязьма — Юхнов к 5 марта, но тон приказов становится все мрачнее. Сталин шлет подкрепления Жукову и Коневу, но уже без прежних наставлений по проведению наступательных операций. И Жуков, теперь ответственный за все западное направление, отдает приказы в центральном секторе взять Юхнов, а южнее дойти до Брянска, но приказы его звучат все более обреченно. К утру 20 февраля в районе Юхнова высаживается семитысячный десант, но только половина десантников находит друг друга и образует боеспособную часть. Немцы начинают учиться преследовать парашютные десанты. Тем временем генерал Модель окружает 29-ю армию к западу от Ржева, оставшиеся в живых б тысяч бойцов которой тщетно пытаются пробиться к своим.

Здесь, в глухих русских лесах к западу от столицы, идет страшная, иногда пронзительная, иногда безмолвная борьба двух армий, обожженных морозом, часто с трудом ориентирующихся на местности, голодных, полных рвения выполнить свой долг и не всегда знающих, как сделать это лучше. Наступление немцев на Москву, перекрытое советским контрнаступлением, превратившееся почти в бегство, становится в февральские дни снова осмысленным профессиональным делом германского командования. Преодолевая прежнюю панику, германские генералы восстанавливают боеспособность своих войск и ужесточают сопротивление движущимся вперед почти по инерции слабеющим советским дивизиям. В истории величайшей из войн битва германской девятой армии и двух армий Конева (29-я и 39-я) в излучине Волги, как нам кажется, не занимает подобающего ей места, а ведь это была беспримерная демонстрация отчаянного мужества.

А на юге, в Крыму, генерал Козлов всерьез сразился с Манштейном. На Керченский полуостров поступили танки «Т-34» и другие подкрепления. Но германская воздушная разведка достаточно внимательно следила за развертыванием сил Крымского фронта, она фотографировала кавказские аэродромы, откуда поднимались грузовые самолеты, направляющиеся на полуостров. 23 февраля с немецких самолетов были сброшены листовки, в которых говорилось, что советское наступление начнется 27-го числа. Ошибки не было, именно в этот день началось советское наступление. Сталин желал знать, что происходит в Крыму, и делегировал на местный фронт Мехлиса, и тот, как заместитель народного комиссара обороны, настоял именно на этой дате. Мокрый грунт остановил советские танки, а германская артиллерия остановила пехоту. Две недели повторялись попытки продолжить наступление, и они ничего не дали.

А в Берлине Гитлер призвал выпускников училищ СС «остановить красный прилив и спасти цивилизацию». В частности, это означало постоянную работу зондеркоманд, приступивших к массовым убийствам. На протяжении лишь одного дня (как докладывалось в Берлин) в Крыму были расстреляны 1515 человек — русские, украинцы, евреи, цыгане. Это была часть гитлеровского спасения цивилизации.

Тяжелые времена наступили для всей антигитлеровской коалиции. Западные союзники отступали на всех фронтах, и надо было обладать душой Черчилля, чтобы говорить в это время:

«Наступил момент показать спокойствие и уравновешенность, сплетенные с суровой решимостью… Мы посредине великой битвы… Двинемся же в шторм и пройдем сквозь него».

В это время на Тихом океане последовал невероятный каскад военных успехов японцев. 10 декабря 1941 г. сотня лучших японских пилотов атаковала английские корабли на стыке Индийского и Ttoxoro океанов. Первым был потоплен крейсер «Рипалс», вторым — через сорок две минуты — линкор «Принц Уэльский», о котором Черчилль писал И.В. Сталину, что он способен потопить любой японский корабль. Японцы передали оставшемуся в одиночестве на плаву английскому миноносцу: «Мы сделали свое дело, продолжайте свой путь». Захватив контроль над воздушным пространством, японцы стали хозяевами и океанских просторов. Теперь они устремились к контролю над материком и островами. Им противостояли довольно значительные английские силы — на Малаккском полуострове англичане собрали 137 тыс. солдат, в голландской Ост-Индии к бою были готовы 60 тыс. человек. Но белая раса оказалась посрамленной. Сингапур был взят через десять недель, голландская Ост-Индия — через тринадцать.

В Европе дела обстояли не лучше. 12 февраля 1942 года два лучших германских крейсера — «Шарнхорст» и «Гнейзенау» — неожиданно вышли из гавани французского порта Брест и прошли через Ла-Манш в Северное море. Англичане пытались поразить корабли с воздуха, но лишь потеряли свои самолеты. Секретарь премьера Черчилля Элизабет Лейтон пишет своей матери о битве в Ла-Манше:

«Я зашла в три часа дня в комнату заседаний кабинета для диктовки. Премьер перемещался прыжками, взад и вперед, он держался на самой грани. Он продиктовал четыре телеграммы со скоростью урагана, а затем много раз говорил по телефону. Я постаралась ускользнуть, но меня немедленно позвали назад. Еще одна телеграмма, он марширует вперед и назад, рассуждает сам с собой, это масса спрессованной энергии. Наконец он сел напротив меня и сказал: «Там идет кровавая, жестокая битва». Я спросила: «Вы думаете, мы их одолеем?» Он ответил: «Не знаю, мы их ранили, но они еще живы».

На следующий день британский премьер получил телеграмму от Уэйвела. В Сингапуре, докладывал генерал Персиваль, японские войска «приблизились к городу», а британские части «уже не способны осуществить контратаку». Черчилль предоставил Уэйвелу право отдать приказ Пер-сивалю сдаться, «когда и если в Сингапуре уже нельзя будет достичь никакого результата». 15 февраля крупнейшая британская база была сдана противнику. День падения Сингапура был черным днем для Британской империи. В самых отдаленных частях империи слышали вечером этого дня впервые появление фаталистических нот в речи Черчилля — чего не было даже в худшие дни, когда Британия стояла одна против всего захваченного Гитлером континента.

«Я выступаю перед вами вслед за жестоким военным поражением. Это поражение Британии и ее империи. Пал Сингапур. Весь Малайский перешеек захвачен. Возможно, мы не сумеем противостоять здесь японцам. Это один из тех моментов, когда британская нация может показать свой характер и свой гений. Это один из тех моментов, когда само поражение должно дать нам импульс победы. Это тот момент, когда мы должны собрать всю свою решимость, которая не так давно вытащила нас из челюстей смерти. Мы должны помнить, что мы не одиноки. Мы находимся в огромной коалиции — 3/4 человеческой расы стоят сейчас вместе с нами. Все будущее человечества, возможно, зависит от наших действий. Мы держались до сих пор, и мы выстоим впредь».

Германское командование: новая фаза

Зимний пессимизм начал понемногу уступать место новым надеждам германского генералитета. Вопрос об уходе к довоенным границам уже не стоял. Остановить войну теперь было не менее трудно, чем выиграть. Германское руководство начинает подспудную — а затем и открытую — дискуссию о способах ведения войны на советско-германском фронте в новый теплый период. Перед стратегами встала дилемма: можно ли вывести Советский Союз из войны одним ударом или это несбыточная мечта — безответственное прожектерство и противника следует посредством нескольких операций в решительной степени ослабить?

На всех фронтах завершалась одна фаза и наступала другая. Для Ставки и для «Вольфшанце» наступило время заново оценить потенциал противостоящей стороны и, главное, его намерения. От этого зависел характер решающей — весенне-летней — кампании 1942 года. Пока было ясно одно: в 1942 году германское наступление начнется позднее, чем в предшествующие годы. В 1940 году вермахт начал наступательные действия нападением на Скандинавию 9 апреля, в 1941 году выступлением на Балканах 6 апреля. В наступившем 1942 году начало кампании, как убеждали все разведданные, было отложено на более поздние сроки. Германские военные специалисты доказывали, что для наступления им необходимы дополнительные 800 тысяч солдат. Министр вооружений Шпеер утверждал, что освободить такое число людей с заводов для службы в армии невозможно. В конечном счете в германской армии произошло изменение организации. В пехотных дивизиях вместо девяти батальонов стало семь, численность пехотной роты была сокращена с 180 человек до 80. В течение зимы за счет преобразования двух кавалерийских дивизий были созданы две новые танковые дивизии (всего их стало двадцать). Было увеличено число танков в мотопехотных дивизиях.

В германском генералитете сложились две школы, два подхода к войне, которая оказалась более сложной и продолжительной, чем ожидалось.

Первая школа исходила из того, что самое худшее позади, что Германия пережила страшную зиму, что впереди вермахт получит все возможности для реализации всех тех качеств, которые его отличали в 1939–1941 годах. Следует положиться на прежнюю маневренность, атаковать при первой возможности, добить смертельно раненного, как казалось многим германским офицерам, противника. Ведь германские войска стоят не на Буге и не в Карпатах, а под Ленинградом и недалеко от Москвы и Ростова. Рейх прирос Украиной, Прибалтикой, Белоруссией. Теперь танковым колоннам не нужно преодолевать фантастические пространства великих русских просторов. Найти ключевое место и нанести решающий удар. Выбор велик — Москва, Ленинград, Кавказ. И никому уже более не отдавать инициативы вплоть до предсмертных конвульсий врага.

У второй школы уже не было прежнего залихватского настроения, не было ожиданий того, что Советский Союз рухнет на одном из этапов жестокой борьбы просто ввиду перенапряжения. Решимость советского народа выстоять, его безусловное отныне единство, готовность перенести любые испытания ради национального спасения стали очевидными в кругах тех, кто еще недавно роковым образом недооценивал мощь восточного гиганта. Немецкий генерал Блюментрит вспоминает об этом времени: «Ряд генералов пришел к выводу, что возобновление наступательных операций в 1942 году невозможно и что было бы мудрее обеспечить удержание уже завоеванного. Гальдер испытывал очень большие сомнения относительно продолжения наступательных действий. Фон Рундштедт шел еще дальше и даже настаивал на том, что германская армия должна уйти на свои первоначальные позиции в Польше. Фон Лееб соглашался с ним. Хотя другие генералы не заходили так далеко, большинство из них были очень обеспокоены тем, к чему должна вести новая кампания». Теперь здравый смысл диктовал: законсервировать Восточный фронт и обратиться к британо-африканским задачам.

1 марта фельдмаршал фон Клюге, только что назначенный командующим группой армий «Центр», информировал Гитлера, что, несмотря на огромные потери, русские войска еще способны подтянуть необходимое количество резервов для блокирования германского весеннего наступления — у них есть возможности создавать новые армии к востоку от Москвы. Россия если и не бездонна, то обильна людскими ресурсами. В то же время вермахт уже понес значительные потери. Начальник штаба сухопутных войск генерал Гальдер в тот же первый весенний день дал цифры потерь германских войск за восемь месяцев войны — 202 357 убитых, 725 642 раненых, 112 617 потерпевших от обморожения. В плен были взяты 400 тысяч немецких военнослужащих. В день гибли 2 тысячи немцев. Не лучше ли для рейха было бы остановить эту «утечку» ее самых боеспособных сил?

Итак, перед германским руководством стоял выбор: нанести основной удар года по Советскому Союзу или заморозить операции здесь и решить задачи консолидации захваченного, обратившись при этом к Западу. Вопрос выбора между двумя подходами решался в резиденции Гитлера в Восточной Пруссии в «Вольфшанце». Апологетом этого подхода стал генерал Блюментрит, занявший пост заместителя начальника штаба сухопутных сил 8 января 1942 года.

Вторая альтернатива (замораживание фронта на Востоке) по существу всерьез никогда не рассматривалась. Редер и Дениц не имели решающего влияния на Гитлера, да и на дворе стоял не 1940 год. Были ли стратегические наметки такого калибра у фон Браухича, мы не знаем, его более всего в эти решающие недели возможного выбора волновала прежде всего собственная военная судьба. В дальнейшем он уходит в военно-политическое небытие. Гальдер также не выказал широты кругозора, предполагающей возможность радикального пересмотра приоритетов. Остальные генералы вообще не в счет. Что касается самого Гитлера, то он рассматривал Средиземноморье как зону преимущественного влияния Муссолини, а вот европейский Восток — как собственную зону влияния.

Идея отступления даже на выгодные и хорошо укрепленные позиции казалась Гитлеру, как пишет Лиддел Гарт, «отвратительной». Сомневающихся Гитлер, по существу, сместил. «Но с уходом фон Рундштед-та, равно как и Браухича, — пишет Блюментрит, — сопротивление давлению Гитлера стало ослабевать, а Гитлер выступал за возобновление наступательных действий». Рундштедт ушел в отставку в конце ноября 1941 года, Браухич — 19 декабря 1941 года, Бок — 20 декабря, чуть позже подал в отставку Лееб. Сменившие их Рейхенау, Клюге и Кюхлер были склонны получать приказы непосредственно от Гитлера и не претендовать на принятие стратегических решений. Все это понизило значимость Гальдера в его должности начальника штаба сухопутных сил. И когда он сообщил, что, по сведениям разведки, русские производят на Урале по 600–700 танков в месяц, Гитлер ударил кулаком по столу и сказал, что не нуждается в фантастике.

Но Советская Россия действительно была в тяжелом положении. В январе 1942 года вся Красная Армия имела только 600 тяжелых танков и 800 средних танков в дополнение к 6300 легких танков. В частях были 18 900 артиллерийских орудий. Впереди был страшный год, но в одном отношении он изменит ситуацию. Военная промышленность улучшит ситуацию с военной техникой.

На этом этапе на Гитлера оказали влияние его советники по экономическим вопросам, утверждавшие, что Германия не сможет продолжить войну, не получив кавказскую нефть, украинскую и северокавказскую пшеницу и криворожскую руду. Поэтому первый вариант вызрел естественно. Вопрос стоял так: не на каком фронте, а на каком участке Восточного фронта нанести удар? Все это предопределило решение на 1942 год: наступать на Восточном фронте.

Что привело к абсолютной победе сторонников решительных действий на советско-германском фронте? Скорее всего, общий взгляд на развернувшиеся колоссальные процессы по всем азимутам. До Московской битвы и вступления в войну Соединенных Штатов, имея на западе лишь почти замершую в ожидании своей участи Британию, Берлин мог с меньшей тревогой смотреть на календарь.

Но в условиях, когда Красная Армия показала возможности своего выживания и нечто большее — способность укрепления и насыщения новой техникой; когда огромная индустриальная мощь США оборачивалась для Германии негативным фактором; когда Британия показала цепкость в районе Суэцкого канала, германские военные вожди стали смотреть в будущее, как на уходящий от них поезд. Задачу разгрома России теперь нельзя было откладывать; владение огромной русской территорией приобретало зыбкий характер — русскую проблему следовало решить в текущем году.

По мере стабилизации фронта и накопления резервов военные вожди нацистской Германии стали склоняться к тому, чтобы продолжить наступательные операции, а степень их «смертельности» для СССР определить по ходу действий.

Складывается впечатление (по крайней мере, исходя из «противоречивости» дальнейшего планирования), что Гитлер в это время — как и в 1941 году — лелеял неистребимую надежду на то, что на каком-то еще неведомом ему и всему миру этапе ослабнет и рухнет великая русская «потемкинская деревня». Ее все более признаваемая мощь окажется такой же зыбкой, как и все в России — от климата до характера людей. Гитлер твердо верил — от этого впечатления не уйти, — что где-то в природе (а скорее всего, где-то очень близко) лежит предел сопротивляемости огромной, но плохо контролируемой, неважно руководимой, отвратительно снабжаемой, несущей неоправданные потери Красной Армии. Не бездонны же ее ресурсы, если самой Германии приходится так напрягаться? В ожидании этого чуда — падения русского колосса (в которое Гитлер безусловно верил) — фюрер германского народа провел много часов, дней и недель. Надежда на это чудо согревала его тогда, когда у профессионалов военного дела начинали опускаться руки.

Шпеер

Для тех, кто не принимал участия в стратегических дебатах, пребывание в «Вольфшанце» — бетонном городе среди болот — было мукой. Монотонность жизни была непередаваемой. Секретарши Гитлера ежедневно совершали прогулку до соседней деревни, вечером их ждало кино, после обеда они приглашались на чаепитие к фюреру. Гитлер запрещал говорить о политике во время этих чаепитий. О войне никто не рискнул бы и вспомнить. Свою словесную экспансию фюрер проявлял во время ленча и в предзакатные часы. Разумеется, основное напряжение создавал не климат и не уединенное местоположение штаб-квартиры Гитлера, а важность момента, ощущение того, что неудача на этот раз может быть уже неисправимой.

Для выбора любой стратегии следовало прежде всего мобилизовать германскую индустрию и использовать возможности оккупированных стран и территорий. Один из самых талантливых нацистов — доктор Фриц Тодт (рейхсминистр вооружений) — кризисной зимой 1941/42 года пришел к выводу об ошибочности оценки советского экономического и общего стратегического потенциала. В декабре-январе Тодт предпринимает существенные шаги по увеличению производства вооружений, и Гитлер поддерживает его инициативы. Самоуверенность гаснет. Приоритет авиации и военно-морскому флоту (данный в расчете на краткость Восточной кампании) был отменен в пользу вооружений сухопутных войск — именно от них теперь зависела судьба Германии.

Утром 7 февраля 1942 года Тодт вылетел в Растенбург, чтобы обсудить с Гитлером результаты его переговоров с представителями военной промышленности. Несмотря на постоянные и весьма дружественные отношения, данная встреча не отличалась единством мнений. Протоколов не сохранилось, но известно, что Тодт вышел от фюрера взвинченным и вылетел в Мюнхен не на своем личном «Юнкерсе-52», потребовавшем ремонта, а на двухмоторном «Хейнкеле-III» — личном самолете маршала авиации Шперле. Вскоре после взлета самолет внезапно сделал поворот, направился к взлетной полосе, загорелся и рухнул на землю. Причина гибели Тодта так и не была определена специальной комиссией по свежим следам инцидента, неизвестна она и сейчас. Но стало известно, что Тодт, пользуясь старой дружбой, постарался доказать Гитлеру, что эту войну выиграть уже невозможно.

Сказанное не представляет собой намек на коварство Гитлера (впрочем, общеизвестное), речь идет о том, что непосредственно занятые обеспечением вермахта специалисты стали приходить к выводу, что германская экономика не позволяет надеяться на выигрыш в войне, где экономика определяет столь многое.

Хотя Гитлер мог просто уволить Тодта, поразительной является быстрота, с которой он назначил находившегося в это время в «Вольфшанце» своего личного друга архитектора Альберта Шпеера. Который, заметим, отказался лететь вместе с Тодтом на одном самолете. Гитлер говорил о Шпеере: «Он — артист, и в нем дух, подобный моему. Он строитель, как и я, интеллигентный, скромный и не похож на твердоголовых военных». Шпеер же утверждает, что он был ближе, чем кто-либо другой, к тому, чтобы быть названным другом Гитлера. Через четыре часа после смерти Тодта тридцатисемилетний Шпеер был назначен министром вооружений.

Все эти дни и недели Гитлер и его окружение спорили о стратегическом планировании на 1942 год, но уже не о выборе фронта, а на каком участке Восточного фронта должна нанести Германия свой самый большой удар в текущем году. Наиболее убедительными стали казаться (и в конечном счете затмили собой все прочее) идеи наступления на южном направлении советско-германского фронта. Целью стало нанесение удара на широком пространстве от Сталинграда до Баку. Захватить одно из крупнейших мировых месторождений нефти и одновременно лишить нефти своего главного военного противника.

Первоначально вокруг Гитлера сложилось мнение, что после взятия Сталинграда следует повернуть на север — в тыл советских армий, сгрудившихся вокруг Москвы. Однако на следующем этапе возобладала та точка зрения, что после взятия Сталинграда следует броситься на Урал. Но Гальдер сумел убедить Гитлера, что такой поворот событий приведет вермахт лишь к перенапряжению. Пусть Сталинград будет крайним левым опорным пунктом войск, которые завоюют советский Юг, лишат Россию горючего, поставят преграду на южном пути ленд-лиза, выведут вермахт на Средний Восток.

Март

Внутренний круг германского руководства знал о слабостях Германии. Геббельс пишет в дневнике о том, что запасы продовольствия достигли минимума, что дальнейшее сокращение рациона скажется на общем моральном состоянии воюющей страны. Ввиду дефицита ряда товаров «черный рынок» в Германии уже процветал. Попытка Геринга — координатора «четырехлетнего плана» — запретить его законодательно встретила непреодолимые препятствия. Выход из положения Геббельс обсуждал с Гитлером в «Вольфшанце» 19 марта. И дело свелось к планированию грабежа — увеличить численность составов, везущих продовольствие с Украины.

Берлин упивался цифрами союзных потерь на море. Этот месяц был самым тяжелым для союзных морских перевозок — в море были потоплены 273 торговых судна общим водоизмещением 340 148 тонн. Адмирал Редер так и говорил Гитлеру в марте 1942 года: нужно топить не менее 600 тысяч тонн в месяц, чтобы связь США с Англией была полностью прервана. Гитлер, прежде несколько скептически относившийся к возможностям подводных лодок, был приятно поражен. Адмирал Дениц собрался посылать дополнительные подводные лодки (у немцев готовилась новая серия исключительно эффективных подлодок «шноркель») в Атлантику. Его остановил Гитлер, объявив, что не океанские маршруты, а зона к северу от Норвегии будет «зоной судьбы» для рейха. Дениц доказывал, что всего десяток подводных лодок сможет остановить поток американских перевозок, но Гитлер повторил: лучшие подводные лодки пойдут к побережью Северной Скандинавии. Пути снабжения СССР интересовали его гораздо больше, чем выживание Англии.

По мере продолжения военных действий на моральное состояние немцев все более действовало потрясающее открытие, что не все мировые достижения в технике принадлежат немцам. Конкретно это касалось русского танка «Т-34» и многоствольного ракетного миномета, который весь мир знал как «катюша». Немцы спешно стали создавать свой многоствольный миномет, ускорили процесс создания новых образцов танков. Последовали организационные реформы. В германских войсках по сравнению с 1941 годом увеличилась численность автоматчиков в пехотных частях.

Танковые части учли опыт боев в России и стали более гибкими в своих формированиях. В танковых частях немцев появились батальоны 88-мм орудий, называемых зенитными, а на деле очень эффективных в противоборстве с советскими танками. Батальоны мотоциклетчиков были отменены, вместо них появились первые прототипы бронетранспортеров, способных преодолеть пересеченную местность. В них сидели «панцергренадиры», и скоро этим новым термином стали называть все войска, приданные танковым подразделениям. Огневая мощь танковых батальонов была значительно увеличена, вместо старой 37-мм пушки на танк «PzKw III» устанавливали 50-мм орудия. В каждом танковом батальоне появилась дополнительная четвертая рота.

Напомним, что в предшествующем 1941 году почти все лучшие танки Германии погибли в России. Оказалось, что не все немецкие танки способны сражаться с советскими машинами. Такие старые танки, как «PzKw II» и «I», переводились на антипартизанские и полицейские операции. Спешно проводятся испытания «тигров», строятся конвейерные линии их производства. Все новые типы танков теперь посылаются на юг, на тот театр военных действий, который чем дальше, тем больше становился наиболее вероятным местом решающих боев. Это место приложения германской мощи. А время?

20 марта 1942 года Геббельс в результате долгой беседы с Гитлером в «Вольфшанце» пришел к выводу, что «наступление начнется, вероятно, в конце мая — начале июня и будет вестись с огромной истребительной силой. У фюрера нет намерения перейти в наступление по всему фронту, он хочет посредством наступательных операций прорвать его и затем нанести удары действительно решающего значения. Первый натиск на большевиков будет предпринят уже через несколько дней в Крыму». Кейтель в это же время отмечает, что Гитлер «избрал целью операции прорыв на северном крыле группы армий «Юг».

Если Германия мобилизует все свои силы, то то же следует потребовать от союзников. Итальянцы, финны, венгры, румыны, хорваты, словаки подвергаются давлению своего германского лидера с целью увеличить свои усилия на Восточном фронте. 28 марта по поручению фюрера рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп предпринял яростную попытку уговорить японского посла в Берлине графа Осиму выступить перед императорским правительством в Токио в пользу нападения на Советский Союз с востока. Германское военное руководство сделало специфические — и весьма конкретные — предложения по захвату советского Дальнего Востока вплоть до озера Байкал. Но японцы, сами находящиеся в процессе колоссальной территориальной экспансии, ожидали гарантий более очевидного смещения баланса в борьбе двух титанов — СССР и Германии.

Гитлер, выступая в день поминовения героев в Шпортпаласте перед курсантами военных училищ Берлина, указал, что прошедшая зима была самой холодной за сто пятьдесят лет, и она явилась главным препятствием на пути вермахта. С поворотом зимы на лето все войдет в естественное русло. «Одно мы знаем сегодня определенно. Большевистские орды, которые не смогли нанести поражение германским солдатам и их союзникам этой зимой, будут сокрушены нами до полного уничтожения грядущим летом». Он поклялся, что Россия будет «сокрушительно разбита» летом 1942 года.

Требовалось ободрить ту молодежь, которая завтра вольется в Восточный фронт. Гитлер напомнил, что в свое время весь мир ополчился против Фридриха Великого и канцлера Бисмарка. «Сегодня я имею честь оказаться в их положении, потому что я стремлюсь к созданию из Германского рейха мировой державы». Последовали бешеные овации будущих офицеров, которых этот человек вел на погибель, а Германию к поражению.

Укрепление фронта напрямую зависело от заботы непосредственного тыла. В этом отношении Берлин встретил неожиданные сложности. Германское военное командование все более серьезно испытывало эффект партизанского движения. Берлину с оккупированных территорий сообщали о том, что Советы сражаются и за линией фронта. Геббельс отмечает в дневнике 16 марта: «Активность партизан выросла значительно за последние недели. Они ведут хорошо организованную партизанскую войну». Для их усмирения было создано специальное воздушное подразделение, базировавшееся в Бобруйске.

Во второй половине марта была проведена специальная широкомасштабная антипартизанская операция под кодовым названием «Мюнхен». Целью этой операции, начатой 17 марта, было уничтожение партизан в районе Ельня — Дорогобуж. Десятки деревень были сожжены, более трех с половиной тысяч крестьян убиты. Но эти зверства порождали лишь неутолимую ненависть. Представитель третьей танковой армии докладывает через несколько дней: «Есть все признаки того, что партизанское движение в районе Великие Луки, Витебск, Рудня, Велиж теперь организовано в еще большем масштабе. Боевая сила партизан получила поддержку части регулярных войск».

А Гитлер в преддверии дополнительной мобилизации и решающих операций требовал увеличения рабской рабочей силы для использования ее в германской промышленности. 21 марта 1942 года он дал Заукелю, ответственному за мобилизацию рабочей силы, право использовать любые методы для приведения германской экономики в состояние максимальной эффективности. Рабочую силу отныне можно было черпать из любых доступных германскому оружию районов — даже путем захвата, если это потребуется. Так называемый «рабочий закон» от 31 марта 1942 года предполагал отбор «годных» к производительному труду и «негодных».

В отличие от Бельзеца и Треблинки (где смерти сразу же подлежали все), такие лагеря, как Аушвиц, делили заключенных на работоспособных — они работали на полях и на фабриках — и непригодных (пожилых, больных, слишком молодых), которых уничтожали сразу в газовых камерах. Первая партия евреев прибыла в Аушвиц-Освенцим из Словакии 26 марта 1942 года. На следующий день пришел поезд из Парижа. «Ни одно другое правительство, — пишет Геббельс с гордостью в дневнике, — ни один другой режим не имел силы для такого глобального решения, как мы».

Германия интенсифицировала работу своих фабрик по уничтожению людей. Все больше и больше гибло гражданских лиц, приговоренных германским режимом к уничтожению. 7 марта Геббельс отметил в своем дневнике, что «ситуация теперь созрела для окончательного решения еврейского вопроса». На следующий день: «У последующих поколений уже не будет ни достаточной воли, ни организованной силы. Задача должна быть решена сегодня». У нацистов были пособники. 12 марта десять советских парашютистов приземлились близ литовского села Бирзаи, имея с собой радиопередатчик. Все они были найдены. Выданы и расстреляны.

Западные союзники

Рузвельт надеялся, что его советский союзник выстоит, но при всем этом готовился к худшему. Военный министр Стимсон и генерал Маршалл представили президенту план действий на случай коллапса совет-ско-германского фронта. Согласно идеям автора этого плана — Эйзенхауэра, западные союзники должны быстро подготовить 48 дивизий и 5800 самолетов на случай необходимости в экстренных действиях на Европейском континенте до 1 апреля 1943 года. Если же события потребуют более быстрого вмешательства, то предлагались массированные воздушные налеты и рейды на европейское побережье Атлантики.

Если советский фронт не выдержит в 1942 году, то ради самосохранения Соединенным Штатам и Британии придется спешно создавать свой фронт на континенте. Предполагалось в этом случае вторгнуться на Европейский континент осенью, задействовав для этой высадки от восемнадцати до двадцати одной дивизии. Сосредоточение этих войск — на случай быстрых и неожиданных перемен на советско-германском фронте — должно было быть реализовано к осени 1942 года и окончательно завершено в апреле 1943 года (если обстоятельства благоприятствовали бы такой затяжке). Первого апреля 1942 года Стимсон и Маршалл предстали со своими планами перед президентом. Все трое пришли к твердому заключению, что главной задачей на данный момент является поддержка Советского Союза. Стратегическая обстановка требовала не только помощи в снабжении, но и операций с целью отвлечения части главных сил немцев на Восточном фронте.

Президент считал необходимым согласовать стратегическую линию с англичанами и с этой целью решил послать в Лондон своего ближайшего советника Гарри Гопкинса и генерала Маршалла. Данное им письмо президента отстаивало ту мысль, что «необходимо создание фронта, который ослабил бы напряжение, оказываемое на русских. Наши народы достаточно мудры, чтобы видеть, что русские сегодня убивают больше немцев и уничтожают больше их материальных ресурсов, чем наши страны, взятые вместе. Эта цель должна быть главной».

Начиная с 1942 года главным экономическим рычагом Рузвельта становится ленд-лиз. У администрации был годичный опыт связей с союзниками, и Белый дом уже ощутил значимость этого орудия американской внешней политики и внутреннего роста. Но обозначились и сложности. Президент Рузвельт сказал, что только англичане оказались для России еще менее надежными союзниками.

«Они обещали предоставить в распоряжение русских две дивизии и не предоставили вовсе. Они обещали им помощь на Кавказе. И не оказали ее. Все обещания, данные англичанами русским, оказались невыполненными… Единственная причина, почему мы до сих пор ладили с русскими, заключается в том, что мы пока выполняли свои обязательства».

Не совсем. Согласно советско-американским договоренностям, США должны были поставить к 1 апреля 1942 года 42 тысячи тонн стальной проволоки, а поставили лишь 7 тысяч; нержавеющей стали — 22 тысячи тонн вместо 120 тысяч, холодного проката — 19 тысяч тонн вместо 48 тысяч и т. п.

Давая принципиальное согласие на высадку на континенте в форс-мажорных обстоятельствах, английский премьер имел перед собой совсем другую шкалу военных приоритетов и его стратегическое видение значительно отличалось от концепции Рузвельта. Он стремился к успеху на европейской периферии, выступал за относительно небольшие операции, предполагал полностью задействовать силы Советской Армии, чтобы самим вмешаться в события на этапе резкого ослабления немцев. При всем понимании того, где решалась судьба войны, Черчилль ни на минуту не забывал о своей миссии охранителя имперской мощи. Когда американские посланцы докладывали в Вашингтон о согласии Черчилля с их планом, премьер-министр думал о том, как предотвратить отход от Британской империи 400-миллионной Индии, как уберечь путь в Индию через Ближний Восток, как сохранить жизнеспособность империи. Его видение будущего предполагало сохранение главных имперских путей (в частности, защиту Египта), действия на европейской периферии, относительно небольшие операции, использование до конца сил Советской Армии и высадку в Западной Европе лишь на этапе коллапса либо СССР, либо Германии. В Европе же, считал Лондон, достаточно будет обеспечить десант и сопутствующие операции в Северной Норвегии.

В определенном смысле весна 1942 года была более тяжелым для Черчилля периодом, чем любой другой период времени с начала войны. Глубоко чувствуемая им патетика держала его на поверхности, когда Британия стояла одна против коричневой Европы. Но вот осуществились необходимые условия — два величайших государства, СССР и США, вступили в борьбу на стороне Британии. Угроза национальному существованию отодвинулась. Но естественной стала угроза ослабления и потери влияния Британии в мире. Несмотря на гигантское напряжение, роль британской промышленности уменьшалась, а британские войска несли неслыханные поражения. В Сингапуре шестьдесят четыре тысячи англичан сдались меньшему числу японцев — величайший удар по Британской империи со времен отпадения северо-американских колоний.

Фотографии сдачи генерала Персиваля были невыносимы для любого англичанина. Может быть, как пишет видный деятель эпохи Николсон, два десятилетия, на протяжении которых интеллектуалы и либералы всех сортов «сокрушили принципы и силу, на которых была построена наша империя, ослабили боевой дух британцев»? Сдача Сингапура, прославленной «лучшей крепости в мире», была символом этого отхода Британии и от штурвала своей судьбы, от героики британской выдержки и мужества. Черчилль начал спрашивать, той ли крови британские солдаты, что их отцы и деды? Вайолет Бонэм-Картер записывает, что впервые видела Черчилля в состоянии глубокой депрессии, неспособным сконцентрироваться в столь знакомой ему палате общин.

Отныне сдерживать процесс падения веса Британии должна была более искусная, чем прежде, дипломатия, гибкая и маневрирующая между США и СССР. Черчилль говорит о необходимости добиться доверия Сталина. Он отозвал посла сэра Стаффорда Крипса, не вызывавшего доверия Кремля, потребовал более пунктуального соблюдения поставок восточному союзнику и сообщает Идену (6 марта), что готов встретиться со Сталиным в Тегеране, Астрахани или любом другом месте. 7 марта Черчилль говорит о необходимости начала планирования «второго фронта» и сообщает Сталину, что квоты военных поставок в Россию не подлежат сокращению. В этот же день он пишет Рузвельту, что «не может отрицать за Россией права на границы, которые она имела к моменту нападения Германии». В этом же письме он просит Рузвельта поделиться американскими планами на текущий год. Ответ президента удовлетворил его, и Гопкинс прочитал такие адресованные ему слова Черчилля: «Счастливые дни еще вернутся». То было название любимой песни президента Рузвельта.

Британская разведка представила премьер-министру данные о грядущем полномасштабном наступлении немцев весной на советско-германском фронте. Расшифрованная «Энигма» сообщала англичанам, чтд немцы ремонтируют и строят железнодорожные пути и аэродромы на Украине, особенно активно к югу от Харькова. Объединенный комитет по разведке британского военного кабинета пришел к выводу, что следующее большое германское наступление произойдет на юге советско-германского фронта. Время выступления — май 1942 года. И в этой ситуации западные союзники отказали России во втором фронте. Компенсацией западные союзники посчитали массированные бомбардировки германской территории.

Гитлер в Берлине 15 марта 1942 г. заверил своих слушателей, что Россия близка «к абсолютному поражению». Черчилль воспринял это как признак подготовки немцев к крайним усилиям на Восточном фронте. Ожидая кульминации мировой борьбы, Черчилль интенсифицирует переписку со Сталиным. В телеграмме от 12 марта 1942 г. упоминаются «четкие указания» избегать задержек в поставках британских военных припасов России. Черчилль также обещал, что «с улучшением погоды английская бомбардировочная авиация увеличит число своих рейдов на Германию».

Россия начинает доминировать в стратегическом мышлении Черчилля. Он размышляет о переводе части британских войск с Ближнего Востока и Северной Африки (численность которых была в то время 635 тыс. человек) на более значимые фронты, а именно на Северный Кавказ. Он пишет генералу Окинлеку, командующему войсками в Северной Африке, о необходимости перевода 15 эскадрилий на русский левый фланг на Кавказе, сообщает своим ближайшим сотрудникам, что Сталин доволен увеличением британских поставок (они увеличились на 50 % по сравнению с июлем 1941 г.).

Москва определяет летнюю кампанию

Сталин сгруппировал войска у Москвы, он был уверен, что при первой же возможности немцы ринутся на столицу. Стратегическую разведку трудно упрекнуть — она давала весьма точные сведения о том, что немцы смещают центр своего внимания на юг, в направлении Донбасса, южной нефти, Кавказа. На Москву немцы пойдут после, а не до выполнения этих своих задач. Это уже знали западные союзники. Один из «кембриджской пятерки» — Кеинкросс — по воскресеньям садился на велосипед и передавал сведения, полученные британскими дешифровальщиками в Блечли, резиденту советской разведки. Сам Черчилль периодически передавал сведения «Бонифаса» Сталину. Эти сведения говорили: вермахт смотрит на юг и планирует сомкнуться на Среднем Востоке с победоносными японцами.

В перемену фортуны верить не хотелось. Ставка еще слала приказы ласкающего слух содержания. К примеру, в директиве Западному и Калининскому фронтам от 20 марта приказано достичь линии Дорогобуж— Красное (тридцать километров до Смоленска) к 20 апреля и окопаться на новых позициях. Взять Гжатск к 1 апреля. Войти в Ржев к 5 апреля. И Ставка не только приказывала. Она слала на оба эти фронта драгоценные резервы. В результате разочарования сменяли еще более глубокие разочарования. Истощенность войск, беспримерная усталость, оглушающее перенапряжение сказались в том, что Красная Армия так и не смогла взять основного редута группы армий «Центр», опирающегося на Вязьму и Ржев.

Беда и трагедия советского командования заключались в том, что они замкнули себя на идее, что с падением Ржева и Вязьмы германский «Центр» обрушится, поскольку дороги предполагаемого беспорядочного отступления перекроют советские войска, наступающие с юга и севера — Брянский и Северо-Западный фронты. Издалека кажется более рациональным остановиться на этапе неоправданных потерь, распространить опыт современной войны на грядущий период, когда в армию по следам отцов и старших братьев придет молодая поросль, когда численное превосходство Советской России будет восстановлено, а военная промышленность, ее уральская и сибирская базы наладят производство вооружения, превосходящего германское. Но Кремль спешил. И безмолвные поляны вблизи подмосковных городков хранят память о бесчисленных невозвратимых жертвах.

На севере — на Волховском фронте — Мерецков и Власов постарались оживить замершую в ледяных болотах славную 2-ю ударную армию, и она продолжила свое движение в направлении Любани. Однако первый же «послезимний» опыт убедил командиров, что форсирование болот и изматывающая весенняя слякоть неизбежно подорвут боевой дух армии, несмотря на приданный Ставкой ей в помощь новый пехотный корпус. Дело все равно не пошло, и Ставка удивила многих, ликвидировав Волховский фронт как таковой. Мерецков был послан заместителем Жукова на Западный фронт. В штаб-квартиру Волховского фронта прибыл генерал Хозин — командующий Ленинградским фронтом с директивой Сталина трансформировать Волховский фронт в «оперативную группу», которая в составе Ленинградского фронта должна была деблокировать Ленинград.

Мерецкова более всего волновала судьба 2-й ударной армии, находившейся теперь в руках генерала Власова. Как только представился случай, Мерецков открыто выразил свое мнение на заседании Ставки: «2-я ударная полностью отработала свое. Она не может ни атаковать, ни защитить себя. Ее линии коммуникаций в данном случае зависят от действий немцев. Если не помочь ей, катастрофы не избежать. Для выхода из сложившейся ситуации я предлагаю не снимать 6-й гвардейский пехотный корпус с фронта, а, напротив, укрепить эту армию. Если этого сделать нельзя, тогда 2-я ударная армия должна быть вытащена из болот и лесов назад — на дорогу Чудово — Ленинград и к железнодорожным линиям». Слушавший Мерецкова Сталин не внял его словам, и 2-я ударная армия продолжала стоять в нечеловеческих условиях, теряя свою боевую силу, будучи обреченной и фактически покинутой, открытой растерзанию противника. Ее командующего ждет незавидная судьба.

В конце марта 1942 года германские войска в свете неудач Красной Армии и восстановления собственных сил начинают переходить к активным действиям. На рассвете 27 марта группа Зейдлица после внушительной артподготовки начинает прорыв к осажденной под Демянском немецкой группировке (обильно снабжаемой по воздуху) — наносит удар в стык 11-й и 1-й ударной армий и, совершенно неожиданно для Курочкина, проходит одну за другой оборонительные линии между Старой Руссой и Демянском. Противостояние едва ли могло быть более суровым. Под постоянным прицелом господствующих в воздухе немецких штурмовиков советские войска оборонялись отчаянно. И все же происходящее не было похоже на 1941 год. Зейдлицу понадобилось тридцать дней, чтобы выйти к реке Ловать, где он соединился со 2-м германским корпусом.

Апрель

5 апреля 1942 года Гитлер издал директиву № 41 (своего рода эквивалент плана «Барбаросса»: «Решительно сокрушить военную мощь, оставшуюся у Советов и лишить их источников ведения военных действий, военной экономики (kriegswirtschaftlischen KraftqueUen)».

Всем было видно, что географические цели на 1942 год весьма отличаются от безумных планов 1941 года: «Следуя первоначальному плану Восточной кампании, армии центрального сектора будут твердо защищать свои позиции, группа армий «Север» захватит Ленинград и сомкнется с финнами, а южный фланг пробьется на Кавказ… Отныне все основные силы будут сосредоточены на южном секторе».

На Западе дело сведется к десанту англичан и канадцев во французский Дьепп 19 августа — когда Паулюс рвался к Сталинграду. Москве уже скажут, что высадки на Европейском континенте не будет. Англичан Роммель оттеснит к египетской границе. И только к концу 1942 года, в ноябре американцы и англичане высадятся в Северной Африке.