Игнац Деннер

Едва забрезжило утро, когда Деннер и Андрес должны были быть казнены, как отворилась тюремная дверь и к Андресу, который стоял на коленях и молился, вошел молодой граф фон Вах.

— Андрес, — сказал граф, — тебе предстоит умереть. Облегчи же перед смертью свою совесть правдивым признанием! Скажи, убил ли ты своего господина? Правда ли, что ты убийца моего дяди?

Тут из глаз Андреса полились слезы, и он еще раз повторил все, что говорил перед судом до того, пока невыносимые муки пыток не выдавили из него ложь. Он призывал Бога и святых подтвердить правдивость всего сказанного им и его абсолютную невиновность в смерти любимого господина.

— Значит, — нахмурился граф фон Вах, — в этой мистерии присутствует необъяснимая тайна. Несмотря ни на что, я не верил в твою виновность, Андрес, ибо знал, что ты с молодых лет был самым верным слугой моего дяди и в Неаполе, рискуя жизнью, спас его от лап бандитов. Между тем вчера оба старых егеря моего дяди Франц и Николаус клялись, что своими глазами видели тебя среди разбойников и наблюдали, как ты убил моего дядю.

Аидреса терзали душераздирающие чувства; ему чудилось, что сам дьявол принял его лик, чтобы его погубить; похоже, и Деннер был убежден, что он видел Андреса в замке, так что, выходит, ложное обвинение основывалось на правдивом внутреннем убеждении. Андрес откровенно рассказал об этом молодому графу, добавив, что отдал себя на суд небесный и если даже умрет сейчас позорной смертью, как преступник, то все равно, пусть даже по прошествии долгого времени его невиновность в один прекрасный день станет очевидной для всех. Граф казался глубоко растроганным и сказал еще только, что по желанию Андреса день казни скрыли от его несчастной жены и что она вместе с мальчиком останется у старого лесника.

Глухо и зловеще загудел колокол на башне ратуши. Андреса одели, и процессия с обычной торжественностью, при бесчисленном стечении народа, прошествовала к месту казни. Андрес громко молился и набожным своим поведением не оставлял равнодушным никого, кто это наблюдал. На лице же Деннера застыло упрямое, ожесточенное выражение. Он вызывающе смотрел по сторонам и часто, злобно и злорадно смеялся над несчастным Андресом. Андреса должны были казнить первым; он вместе с палачом взошел по лестнице, и тут вдруг громко вскрикнула какая-то женщина, упав на руки пожилого мужчины. Андрес посмотрел в ту сторону; то была Джорджина; тогда он громогласно воззвал к Небесам, прося у них выдержки и мужества. — «Я снова вижу тебя, моя бедная, несчастная жена, я умираю безвинно!» — воскликнул он, обратив исполненный тоски взгляд к небу. Судья крикнул палачу, чтобы тот поторопился, ибо по толпе прокатился ропот и в Деннера, который тоже уже поднялся по лестнице и насмехался над зрителями и их сочувствием к несчастному Андресу, полетели камни. Палач надел петлю на шею Андреса, и вдруг издалека донеслось: «Стой! Стой! Ради Христа, стой! Этот человек невиновен! Вы казните невиновного!» «Стой! Стой!» — эхом повторили тысячи голосов, и стража едва могла сдерживать толпу, стремящуюся прорваться и вырвать Андреса из петли. Тут человек, который закричал первым, вскочил на лошадь, и Андрес сразу же узнал в этом незнакомце купца, который выплатил ему во Франкфурте наследство Джорджины. Сердце его было готово разорваться от радости и блаженства, он едва держался на ногах, когда спускался с эшафота. Купец подтвердил, что в то самое время, когда было совершено разбойничье нападение на замок фон Ваха, Андрес был во Франкфурте, то есть за много миль от этого места, и что он может доказать это перед судом с помощью документов и свидетелей. И тогда крикнул судья: «Казнь Андреса отменяется! Немедленно отведите его назад в тюрьму».

Деннер спокойно взирал на происходящее с эшафота; когда же судья произнес эти слова, горящие глаза его завращались, он заскрипел зубами и взвыл с диким отчаянием, что разнеслось в воздухе подобно воплю беснующегося безумия: «Сатана, сатана! Ты обманул меня — горе мне! Горе мне! Все кончено, кончено, все пропало!» Его снесли вниз с эшафота, он упал на землю и захрипел: «Я хочу во всем признаться! Я хочу во всем признаться!» Казнь отложили, и Деннера тоже возвратили обратно в тюрьму, где были приняты все меры к тому, чтобы он не смог совершить побег. Ненависть его охранников была лучшим оружием против хитрости его союзников.

Через несколько мгновений после того, как Андреса ввели к тюремному надсмотрщику, он уже держал в своих объятиях Джорджину. «Ах, Андрес, Андрес, — лепетала она, — наконец-то ты снова со мной, и теперь я знаю, что ты невиновен, а ведь даже я сомневалась в этом!»

Оказалось, что хотя от Джорджины и скрыли день казни, она все же, влекомая необъяснимым страхом и тревожным предчувствием, отправилась в Фулду и попала на место казни как раз тогда, когда муж ее взошел по роковой лестнице, которая вела к смерти. Купец же все это долгое время, пока шло расследование, провел в поездках по Франции и Италии, а теперь возвращался через Вену и Прагу. Случай или, скорее, Небеса пожелали, чтобы он появился на месте казни в самый решающий момент и спас несчастного Андреса от позорной смерти. Он услышал историю Андреса в гостинице, и у него сразу же возникла мысль, что Андрес мог быть тем самым участковым егерем, который два года назад получал наследство своей жены. Как только он увидел Андреса, то убедился, что предчувствие его не обмануло. Усилиями доброго купца и молодого графа фон Ваха пребывание Андреса во Франкфурте было восстановлено по часам; тем самым подтвердилась его полная невиновность и непричастность к ограблению и убийству. В конце концов и сам Деннер признался, что Андрес говорил правду об отношениях с ним, заметив только, что, видать, сам сатана его ослепил, ибо он на самом деле был уверен, что в замке фон Баха Андрес сражался на его стороне. За вынужденное участие в разграблении имения арендатора, а также за законопротивное спасение Деннера Андрес, по словам судьи, уже искупил свою вину тяжелым и длительным пребыванием в тюрьме, пытками и страхом смерти; посему он был освобожден от дальнейшего наказания и поспешил со своей Джорджиной в замок фон Ваха, где благородный граф отвел им под жилье одну из пристроек, требуя от Андреса лишь несложной егерской службы, которая была ему необходима: граф был страстный охотник. И судебные издержки тоже заплатил граф, так что наследство Андреса и Джорджины ничуть не уменьшилось.

Процесс против нечестивого Игнаца Деннера принял теперь совершенно иной оборот. Произошедшее на месте казни, казалось, совершенно преобразило его. Его насмешливая дьявольская гордыня была сломлена, а из подавленной души потоком полились признания, от которых у судей волосы становились дыбом. Деннер обвинял себя — и при этом глубоко покаялся — в союзе с сатаной, который поддерживал с самой ранней юности. Поэтому дальнейшее расследование проводилось с участием соответствующих духовных лиц. О своей прежней жизни он рассказал столько странного и необычного, что это можно бы было посчитать плодом больного воображения, однако наведение справок в Неаполе, родном, по его словам, городе, полностью все подтвердило. Выписка из рассмотренных духовным судом в Неаполе документов пролила свет на обстоятельства происхождения Деннера.

Много лет назад в Неаполе жил старый чудаковатый доктор по имени Трабаччио, которого из-за его необычного, но всегда успешного лечения называли Чудесным Доктором. Казалось, возраст был не властен над ним, походка его была быстрой и молодой, хотя некоторые местные жители и подсчитали, что ему уже должно было быть лет восемьдесят. Лицо его было ужасающе искривлено и сморщено, а взгляд едва ли можно было вынести без внутреннего содрогания. Больным, однако, он часто делал добро, и говорили, что зачастую одним лишь только острым, устремленным на больного взглядом лечил он тяжелые, затяжные недуги. На свой черный костюм доктор набрасывал обычно широкий красный плащ с золотыми аксельбантами и кистями, из-под крупных складок которого торчала длинная шпага. В таком виде и с ларцом, полным лекарств, которые сам готовил, ходил он к своим больным по улицам Неаполя, и многие с отвращением его сторонились. Обращались к нему лишь в случае крайней необходимости, и он никогда не отказывал, даже если ему не приходилось рассчитывать на особое вознаграждение. Несколько его жен скоропостижно скончались; все необычайно красивые, они в большинстве случаев были деревенскими проститутками. Доктор запирал их и разрешал только посещать богослужения, да и то в сопровождении старой, уродливой женщины. Эта старуха была неподкупной; любая, самая хитроумная попытка молодых сластолюбцев приблизиться к молодым красавицам, женам Трабаччио, оказывалась безуспешной.

Хотя богатые люди и платили доктору Трабаччио хорошие деньги, доходы никак не соответствовали тому богатству, состоящему из наличности и драгоценностей, которые он складывал дома и которые ни от кого не скрывал. При этом временами он бывал щедр до расточительства и имел привычку каждый раз, когда умирала его очередная жена, давать большой обед, расходы на который не меньше, чем в два раза, превышали те доходы, которые приносила доктору его практика за целый год. Последняя жена родила ему сына, и он запирал его, как и жен: никто и никогда его не видел. Лишь на обеде, который он устроил после смерти его матери, маленький трехлетний мальчик сидел за столом, и все гости были поражены красотой и умом ребенка, которого по его поведению вполне можно было принять за двенадцатилетнего, если бы его возраст не выдавала внешность. Именно на этом приеме доктор Трабаччио сообщил, что поскольку его желание иметь сына наконец сбылось, то жениться он больше не будет.

Огромное богатство доктора, но еще более его таинственная личность, чудотворное лечение, когда от одного лишь его прикосновения и взгляда отступали неизлечимые болезни, послужили поводом для самых невероятных слухов, которые молва разносила по всему Неаполю. Доктора Трабаччио считали алхимиком, заклинателем дьявола и наконец обвинили в союзе с сатаной. Последний слух распространился после странного происшествия, случившегося с некими благородными дворянами. Однажды поздно ночью они возвращались с какого-то приема и, сбившись под действием винных паров с дороги, забрели в какую-то безлюдную, подозрительную местность. Вдруг впереди что-то зашуршало, зашелестело и к перепуганным дворянам подошел большой огненно-красный петух с острыми оленьими рогами на голове и человечьими глазами. Дворяне сбились в кучу, петух прошествовал мимо, а за ним проследовала высокая фигура в блестящем, отороченном золотом плаще. «Это Чудесный Доктор Трабаччио», — прошептал один из дворян. Сразу протрезвевшие от вида ужасного призрака, дворяне набрались храбрости и последовали за мнимым доктором и петухом, свечение перьев которого указывало путь. Они увидели, как обе фигуры действительно подошли к дому доктора, стоявшему в отдаленном и пустынном месте. Петух взмыл вверх и забил крыльями в большое окно над балконом; оно со скрипом отворилось, старческий женский голос проворчал: «Заходите, заходите в дом, постель теплая, и возлюбленная ждет уже давно, ждет давно!» Казалось, что доктор поднялся по невидимой лестнице и скрылся вслед за петухом через окно, которое захлопнулось с таким стуком, что по всей пустынной улице загремело и зазвенело. Потом все стихло. Онемевшие и окаменевшие от ужаса, стояли дворяне в черной тьме ночи.

Все эти слухи достигли ушей духовного суда, и было принято решение выследить и разоблачить дьявольского чудотворца. Выяснилось, что в комнатах доктора действительно часто появляется красный петух, с которым он разговаривает и спорит так, словно беседуют двое ученых. Духовный суд намеревался заключить доктора Трабаччио в тюрьму как гнусного колдуна, однако светский суд опередил суд духовный и послал сбирров[2] арестовать доктора и заточить в тюрьму. Старика забрали, а мальчика так и не смогли найти. Все двери закрыли и опечатали, вокруг дома выставили стражу.

Этому судебному делу предшествовали следующие события. В Неаполе и его окрестностях начали умирать известные люди, причем, по единодушному мнению врачей, от яда. Многочисленные расследования не приносили никаких результатов, пока наконец один молодой повеса из Неаполя, известный ловелас и транжира, не признался в отравлении своего дяди, рассказав, что яд он купил у домоправительницы Трабаччио. За старухой проследили и поймали на горячем — когда несла куда-то надежно запертый ларец с маленькими колбами, на которых были написаны названия различных лекарств, а на самом деле внутри находился жидкий яд. Когда старой карге пригрозили пытками, она призналась, что доктор Трабаччио уже много лет изготавливает яд, известный под названием Аква Тоффана[3], и что именно тайная продажа этого яда, в которой она принимала участие, была самым большим источником его доходов. Кроме того, поведала старуха, он состоит в союзе с дьяволом, который является к нему в разных обличьях. Каждая из жен рожала зловещему доктору ребенка, и никто вне стен дома об этом даже не подозревал. Когда же очередному ребенку исполнялось девять недель либо девять месяцев, Трабаччио с большой торжественностью бесчеловечно его убивал, разрезая ему грудь и вынимая сердце. Каждый раз при этой операции присутствовал и дьявол по большей части в образе летучей мыши с человеческим лицом. Это чудище раздувало своими широкими крыльями уголья, на которых Трабаччио готовил снадобье из крови, вытекающей из сердца ребенка. Именно это снадобье и обладало чудодейственной силой противостоять любой болезни. Жен Трабаччио вскоре после этого тем или иным способом убивал, причем так искусно, что даже самый пристальный взгляд врачей не мог обнаружить ни малейших признаков насильственной смерти. Лишь последняя жена Трабаччио, родившая ему сына, который жив и сейчас, умерла естественной смертью.

Доктор Трабаччио ничего не отрицал и, казалось, испытывал даже садистское удовольствие от того, что рассказами о своих жутких злодеяниях, и в особенности подробностями своего чудовищного союза с сатаной, заставляет суд трепетать от ужаса. Священнослужители, присутствующие на суде, затратили громадные усилия, призывая доктора к покаянию и признанию своих грехов, но все это оказалось напрасным, ибо Трабаччио лишь с издевкой их высмеивал. Оба они, старуха и Трабаччио, были приговорены к сожжению на костре. В доме доктора произвели обыск и изъяли все его состояние, которое после вычета судебных издержек было разделено между больницами. В библиотеке Трабаччио не нашли ни одной нечестивой или даже просто подозрительной книги, не были обнаружены и приборы, которые могли бы указывать на дьявольские занятия доктора. Однако оставалось неисследованным одно из помещений, выступающие из стен многочисленные трубы которого выдавали лабораторию, — его просто-напросто не смогли открыть. Ни сила, ни всевозможные ухищрения не помогли. Причем, когда слесари и каменщики пытались проникнуть внутрь, за дверью вдруг заскрипели жуткие голоса, раздался шелест крыльев, и по коридору с пронзительным свистом пронесся сквозняк, обдав лица рабочих ледяным дыханием, так что все они, объятые ужасом, убежали, и никто более не отваживался подойти к двери таинственной комнаты. Духовных лиц, пробовавших приближаться к адской двери, постиг тот же результат, и потому не оставалось ничего другого, как ждать прибытия из Палермо одного старого доминиканца, перед неколебимой набожностью которого дьявол до сих пор всегда отступал. Когда же наконец этот монах прибыл в Неаполь, готовый сразиться с дьявольским призраком, он отправился в дом Трабаччио, вооружившись крестом и святой водой, в сопровождении нескольких духовных лиц и членов суда, которые предусмотрительно остановились на значительном отдалении от зловещей двери. Старый доминиканец, произнося молитвы, приблизился к ней— и снова, еще более сильно, зашумело, забурлило, загрохотало и пронзительно захохотало. Однако монах не капитулировал, — он принялся еще неистовее творить молитвы, держа перед собой распятие и поливая дверь святой водой. «Дайте мне лом!» — потребовал он, и дрожащий от страха подмастерье каменщика подал ему инструмент. Едва старый монах вставил его в дверь, как она распахнулась с ужасным грохотом. Стены комнаты лизало синее пламя, и умопомрачающий, удушливый жар вырывался наружу. А когда доминиканец все же хотел войти внутрь, рухнул вниз пол комнаты, так что загудел весь дом, из бездны вырвались языки пламени, в бешенстве рыская по сторонам, и вскоре охватили все вокруг. Доминиканец и его сопровождающие вынуждены были спасаться бегством, дабы не сгореть или не быть погребенными под обломками.

Едва успели они выскочить на улицу, как весь дом доктора Трабаччио вспыхнул, словно спичечный коробок. Сбежался народ, и возрадовался, и возликовал, увидев, что горит жилище проклятого колдуна. Уже обрушилась крыша, полыхали стены, и лишь крепкие балки верхнего этажа сопротивлялись еще силе огня. И вдруг по толпе прокатились крики ужаса: люди увидели двенадцатилетнего сына Трабаччио, который шел по тлеющей балке с ларцом в руках. Лишь какое-то мгновение длилось это видение, после чего мальчика поглотило взметнувшееся вверх пламя.

Доктор Трабаччио, казалось, торжествовал, узнав об этом событии, и, направляясь к месту казни, вел себя с дерзкой наглостью. Когда его привязывали к столбу, он громко рассмеялся и сказал палачу, завязывавшему веревку: «Смотри, приятель, как бы эти узлы не загорелись на твоих руках». Монаху, который хотел подойти к нему с последним напутствием, он крикнул свирепо: «Убирайся! Отойди от меня! Неужели ты думаешь, что я так глуп, чтобы на радость вам принять мучительную смерть? Нет, час мой еще не пришел!» Затрещали подожженные дрова; но не успел огонь добраться до Трабаччио, как вспыхнул он ярко, словно соломенный факел, в ту же минуту с одной из отдаленных возвышенностей донесся пронзительный саркастический хохот. Все посмотрели в ту сторону, и ужас обуял людей, когда увидели они живого доктора Трабаччио в черном платье, отороченном золотом плаще, со шпагой на боку, в испанской шляпе с низко опущенными полями и красным пером на голове, с ларцом под мышкой— точно такого же, каким он ходил по улицам Неаполя. Рейтары, сбирры, сотни других людей рванулись на холм, но Трабаччио бесследно исчез. Старуха испустила дух в ужаснейших муках, изрытая страшные проклятья в адрес своего господина, вместе с которым совершала жестокие преступления.

Итак, так называемый Игпац Деннер был не кем иным, как сыном доктора Трабаччио, который благодаря адскому искусству своего отца целым и невредимым выбрался из огня вместе с ларцом, в котором хранились самые редкие и таинственные драгоценности. Уже с самого раннего возраста отец обучал его тайным наукам, и душа его принадлежала дьяволу прежде, чем он стал себя осознавать. Когда доктора Трабаччио бросили в тюрьму, мальчик остался в запертой комнате, населенной духами зла, обузданными и прирученными дьявольским искусством его отца; когда же доминиканец одолел эти чары, мальчик ввел в действие тайный механизм, вызвавший к жизни пламя, которое в считанные минуты охватило весь дом, в то время как сам он поспешил в лес, где была назначена встреча с отцом. Ему не пришлось долго ждать: появился доктор Трабаччио, и они бежали. Их целью были расположенные в трех днях пути от Неаполя руины старинного римского строения, которые скрывали вход в большую, просторную пещеру. Здесь доктор Трабаччио был с громким ликованием встречен одной из многочисленных разбойничьих банд, с которой уже давно имел связь и которой с помощью своих тайных наук не раз оказывал ценные услуги. Разбойники хотели вознаградить его никак не меньше, чем коронованием: ему предложили стать главарем всех банд, действовавших в Италии и Южной Германии. Трабаччио объяснил, что вынужден отказаться от этой чести, ибо по воле звезд, определяющих его судьбу, он должен вести бродячий образ жизни и не может связывать себя никакими отношениями и обязательствами, однако он всегда будет на стороне разбойников и всегда готов служить им своим искусством и умением. Тогда разбойники решили избрать своим королем двенадцатилетнего Трабаччио, чем доктор был в высшей степени доволен. Так мальчик остался среди разбойников, и когда ему исполнилось пятнадцать лет, он уже был настоящим главарем. Вся его жизнь с самого начала была цепью гнусных преступлений и дьявольских упражнений, — в эту науку его все более глубоко посвящал отец, который часто появлялся среди разбойников, иногда неделями оставаясь в пещере наедине с сыном. Война, объявленная разбойникам, становившимся все более дерзкими и жестокими, королем Неаполя, но более всего вспыхнувшие между ними раздоры привели к тому, что гнусное братство распалось, тем более что молодого Трабаччио многие возненавидели из-за его высокомерия и жестокости, а унаследованные от отца дьявольские умения не могли служить надежной защитой от кинжалов его подданных. Он бежал в Швейцарию, взял себе имя Игнац Деннер и под видом странствующего купца бродил по рынкам и ярмаркам Германии до тех пор, пока из рассеянных членов большой банды не образовалась группировка поменьше, которая избрала бывшего короля разбойников своим главарем…

И вот теперь Деннер заверил своих сообщников, что отец его жив, посещал его в тюрьме и обещал спасти прямо с места казни. Однако, когда он стал свидетелем того, как Божественное провидение спасло Андреса, — а это означало, что власть его отца потеряла силу, — он подобно кающемуся грешнику готов был отречься от дьявола и смиренно принять смерть как справедливое возмездие.

Андрес, услышавший всю эту историю из уст графа фон Ваха, ни минуты не сомневался, что именно банда Трабаччио напала в окрестностях Неаполя на его господина; был он уверен и в том, что это старый доктор Трабаччио собственной персоной являлся перед ним в образе сатаны и хотел поколебать его дух, пробудить в нем злое начало. Только теперь он полностью осознал, какой опасности подвергался с того самого момента, когда мнимый Игнац Деннер появился в его доме; хотя и не понимал, почему он и его жена так привлекли этого проклятого злодея, ведь выгоды, которые мог извлечь Деннер из пребывания в домике егеря, были не столь значительны.

Ужасные бури, которые пережил Андрес, роковым эхом прокатились по всей его жизни. Раньше крепкий и сильный, Андрес из-за тоски, длительного заточения, неописуемой боли пыток превратился в хилого и больного человека и не мог более заниматься охотой. Но самым прискорбным было то, что таяла и Джорджина, южная природа которой, памятуя пережитый ужас, буквально на глазах увядала, словно снедаемая пылающим жаром. Никакая помощь ей более была не нужна, и она умерла через несколько месяцев после возвращения мужа. Андрес был в полном отчаянии, и лишь красивый, умный мальчик, точная копия матери, служил ему утешением. Ради него он делал все, чтобы поддержать в себе жизнь и набраться сил, так что по прошествии примерно двух лет здоровье его значительно улучшилось и время от времени он мог отправляться даже в лес на охоту. Процесс против Трабаччио достиг наконец своего завершения: он был, как когда-то его отец, приговорен к смерти через сожжение на костре, что и должно было свершиться через несколько дней.

Однажды, когда уже опустились сумерки, Андрес возвращался из леса. Он был уже почти возле замка, когда услышал жалобные стоны, доносившиеся из расположенного неподалеку рва. Поспешив подойти поближе, он увидел лежащего на земле, закутанного в жалкие лохмотья человека, который стонал от боли и, казалось, собирался испустить дух. Андрес, отбросив ружье и патронташ, с трудом вытащил несчастного, но когда он взглянул ему в лицо, то с ужасом узнал Деннера. Задрожав всем телом, он отпрянул, но Деннер вдруг глухо застонал:

— Андрес, Андрес, ты ли это? Ради милосердого Господа, которому отдал я свою душу, сжалься надо мной! Вели ты спасешь меня, ты спасешь одну душу от вечного проклятья; ибо вскоре меня настигнет смерть, а покаяние мое еще не закончено!

— Проклятый лицемер! — вскричал Андрес. — Убийца моего ребенка, моей жены, неужто сатана снова привел тебя сюда, чтобы ты и меня погубил? Мне не о чем с тобой говорить. Умри и истлей, как падаль, проклятый!

Андрес хотел было снова столкнуть его в ров, но его остановил душераздирающий вопль Деннера:

— Андрес! Ты спасешь отца твоей жены, твоей Джорджины, которая молится за меня у трона Всевышнего!

Андрес задрожал, при звуке милого имени его пронзила жгучая печаль, а вместе с нею — сострадание к этому разрушителю его жизни, убийце его счастья. Он с трудом поднял Деннера и отнес в свое жилище, где дал выпить укрепляющих напитков. Вскоре Деннер очнулся от забытья…

В ночь перед казнью Деннера охватил смертельный страх перед мучительной смертью на костре. В безумном отчаянии стал он трясти железные прутья зарешеченного окна, и они вдруг, оторвавшись, остались у него в руках. Луч надежды зародился в его душе. Ом находился в башне рядом с высохшим городским рвом. Посмотрев вниз, Деннер тут же принял решение выпрыгнуть из тюремного окна и таким образом либо спастись, либо погибнуть. Избавиться от цепей было невозможно. Спрыгнув вниз, он потерял сознание и пришел в себя, когда уже ярко светило солнце. Он увидел, что упал в высокую траву между большими кустами, все его члены затекли и окаменели, он не мог даже пошевелиться. Навозные мухи и прочие насекомые садились на его полуобнаженное тело, и жалили его, и пили его кровь, а он не в состоянии был их отогнать. Так прошел полный мучений день. Лишь ночью удалось ему отползти подальше, и он был счастлив, когда добрался до канавки, где собралось немного дождевой воды, которую он тут же жадно проглотил. Почувствовав прилив сил, он смог с трудом подняться и двинуться дальше, что и сделал. Вскоре Деннер добрался до леса, начинавшегося неподалеку от Фулды и раскинувшегося почти до замка фон Ваха, а потом добрел и до того места, где его, боровшегося со смертью, нашел Андрес. Страшное напряжение последних часов совершенно вымотало его, и приди Андрес несколькими минутами позднее, он наверняка был бы уже мертв.

Не думая о том, что будет дальше со сбежавшим преступником, Андрес поместил его в отдельную комнату и ухаживал за ним, соблюдая максимальную осторожность, чтобы никто не мог даже заподозрить присутствия чужака. И только своему сыну, безоглядно преданному отцу, доверил он эту тайну.

Андрес спросил Деннера, не солгал ли он, сказав, что является отцом Джорджины.

— Это истинная правда, — отвечал тот. — Однажды в окрестностях Неаполя я похитил прекрасную девушку, которая родила мне дочь. Теперь ты уже знаешь, Андрес, что одним из главных составляющих искусства моего отца было изготовление чудотворного ликера, главным ингредиентом которого была кровь из сердца детей, которым исполнилось девять недель, девять месяцев или девять лет и которых родители должны сами добровольно передать в руки приготавливающему снадобье. Чем в более близком родстве состоят дети с чародеем, тем более действенным получается снадобье, приобретая способность увеличивать жизненную силу, даровать вечную молодость и даже способствовать созданию искусственного золота. По этой причине убивал мой отец своих детей, и я был готов во имя высших целей принести в жертву мою дочурку. До сих пор не могу понять, каким образом моя жена заподозрила мой умысел, но до истечения девятой недели она исчезла вместе с ребенком, и лишь через много лет я узнал, что она умерла в Неаполе, а дочь ее Джорджина воспитывалась у скупого хозяина гостиницы. Узнал я и о ее замужестве, и о вашем местонахождении. Теперь ты понимаешь, Андрес, почему я обнаруживал такую склонность к твоей жене и почему, обреченный на это проклятое дьявольское искусство, преследовал твоих детей. Но тебе, лишь тебе, Андрес, и чудесному твоему спасению Всемогуществом Божьим обязан я своим глубоким раскаянием, своим внутренним уничижением. Кстати, ларец с драгоценностями, хранящийся у вас, — это тот самый, что спас я по приказанию своего отца из огня, и ты должен сохранить его для своего мальчика.

«Ларец!» — ударило в голову Андреса.

— Но ведь Джорджина вернула его вам в тот день, когда совершили вы страшное убийство?

— Конечно, — подтвердил Трабаччио, — однако Джорджина, сама того не ведая, снова стала его владелицей. Загляни в большой черный сундук, что стоит в прихожей.

Андрес пошарил в сундуке и действительно обнаружил на его дне проклятый ларец в том же состоянии, в каком принял он его на хранение от Трабаччио.

Андрес был очень недоволен собой, ибо не мог избавиться от мысли, что уж лучше бы он нашел Деннера уже мертвым. Правда, его раскаяние казалось искренним: не покидая своей кельи, он проводил все свое время за чтением божественных книг, и единственной его утехой было общение с маленьким Георгом, которого он, казалось, очень полюбил. Андрес решил, тем не менее, принять меры предосторожности и при первой же возможности открыл эту тайну молодому графу фон Ваху, который немало был удивлен этой странной игре судьбы.

Так прошло несколько месяцев, наступила поздняя осень, и Андрес стал чаще, чем обычно, ходить на охоту. Малыш оставался вместе с дедом и одним старым егерем, который тоже был посвящен в эту тайну. Однажды, когда Андрес возвратился с охоты, старый егерь сообщил ему испуганным шепотом: «Господин, у вас в доме недобрый жилец. К нему является нечистая сила! Входит через окно и выходит обратно дымом и паром».

Андресу стало плохо, словно в него ударила молния. Он прекрасно знал, что это может означать. Тем временем старый егерь продолжал свой рассказ. Уже много дней подряд, говорил он, когда становится совсем темно, в комнате Деннера слышатся странные голоса, которые беседуют и сердито спорят, перебивая друг друга, а сегодня, когда он неожиданно открыл дверь к Деннеру, ему показалось, что к окну метнулась фигура в красном, отороченном золотом плаще.

Разгневанный Андрес поспешил подняться к Деннеру, сообщил ему о подозрениях егеря и заявил, что не преминет запереть его в темнице замка, если он не оставит свои злые дела. Деннер оставался спокоен и ответил печально: «Ах, дорогой Андрес! Правда здесь лишь то, что отец мой, смертный час которого еще не пришел, невыносимо терзает и мучит меня. Он хочет, чтобы я снова обратился к нему и отрекся от обретенной веры, однако я был непреклонен и нe думаю, чтобы он снова возвратился сюда, ибо увидел, что не имеет больше власти надо мной. Будь спокоен, сын мой Андрес, и дай мне умереть рядом с тобой как набожному христианину, примиренному с Богом».

И действительно, ужасный Трабаччио, похоже, больше не появлялся. Между тем глаза Деннера временами сверкали прежним огнем, иногда он снова улыбался так же насмешливо, как и раньше. В часы молитв, которые Андрес возносил вместе с ним, того, казалось, потрясали судорожные содрогания; время от времени по комнате пролетал резкий, свистящий сквозняк, с шумом переворачивающий страницы молитвенных книг и даже вырывающий эти книги из рук Андреса. «Безбожный Трабаччио, проклятый сатана! — вновь не выдержал однажды Андрес. — Ты держишь здесь этого адского призрака! Что тебе нужно от меня? Изыди, ибо ты не властен надо мной! Изыди!» Внезапно раздался громкий издевательский смех и в окно словно забили черные крылья. Заплакал, проснувшись, маленький Георг. Это дождь бьет в окно, это воет осенний ветер, утверждал Деннер.

— Нет, — негодовал Андрес, — ваш безбожный отец не смог бы творить здесь свои бесчинства, если бы вы полностью отреклись от него. Вы должны покинуть мой дом. Ваше настоящее жилище давно ждет вас — это темница замка; там вы можете общаться со своим призраком сколько угодно.

Деннер заплакал и во имя всех святых просил разрешить ему остаться, а маленький Георг, не понимая, что все это значит, тоже поддерживал его просьбу.

— Так и быть, оставайтесь здесь еще завтра, — сдался Андрес. — Я посмотрю, как пройдет у нас час молитвы, когда вернусь с охоты.

На следующий день стояла прекрасная осенняя погода, и Андрес рассчитывал на богатую добычу. Когда он возвращался домой, было уже совсем темно. На душе у него было весьма неспокойно: вся его необычная и нелегкая судьба, лицо Джорджины, его убитое дитя, — все это так живо представилось его внутреннему взору, что он, глубоко уйдя в свои мысли, все больше отставал от охотников, пока наконец, сам того не замечая, оказался один-одинешенек на одной из боковых троп в глубине леса. Собираясь вернуться на основную дорогу, он вдруг заметил ослепительный свет, пробивающийся сквозь густые заросли. И тут охватили его страх и ужасное предчувствие. Он рванулся вперед, продираясь через кусты, — и первым увидел фигуру старого Трабаччио в отороченном золотом плаще, со шпагой на боку, в шляпе с красным пером и врачебным ларцом под мышкой. Горящими глазами смотрел он в огонь, красными и синими языками выбивающийся из-под реторты. У костра, на своеобразной решетке, лежал Георг, обнаженный и вытянувшийся, а проклятый сын сатанинского доктора занес вверх блестящий нож, готовый нанести смертельный удар. Андрес закричал от ужаса, но не успел убийца оглянуться, как просвистела пуля из ружья Андреса, и Деннер рухнул с размозженной головой в костер, который тотчас же погас. Призрак Трабаччио исчез. Андрес подскочил, развязал несчастного Георга и быстро понес его домой. Мальчик был невредим, лишь от сильного страха лишился чувств. Затем Андрес разбудил старого егеря, который спал глубоким, вероятно насланным Трабаччио, сном, они взяли с собой фонарь, крюк и лопату и отправились обратно в лес, — Андрес хотел убедиться в смерти Деннера и закопать труп. Окровавленный Деннер лежал на прежнем месте; как только Андрес приблизился к нему, он приподнялся, посмотрел на него безумным взглядом и захрипел: «Убийца! Убийца отца своей жены, но духи мои не оставят тебя в покое!» «Отправляйся в ад, сатанинский злодей, — вскричал Андрес, борясь с охватившим его ужасом, — отправляйся в ад, ты, который сотни раз заслужил смерть и которому я дал эту смерть, ибо ты хотел убить мое дитя, дитя своей дочери! Ты лицемерно изображал раскаяние и набожность во имя позорного предательства, и пусть сатана приготовит достойные муки для твоей души, которую ты ему продал». Тут Деннер взвыл, судорожно вытянулся и, все глуше и глуше стеная, испустил дух. Двое мужчин выкопали глубокую яму и опустили в нее мертвое тело. «Кровь его не ляжет на меня! — убежденно сказал Андрес. — Я не мог иначе, я был послан для этого Богом, чтобы спасти моего Георга и отомстить за бесчисленных жертв этого злодея. Но все же я хочу помолиться за его душу и поставить на его могиле крест».

Когда на следующий день Андрес собрался исполнить свое намерение, он нашел землю разворошенной, а труп исчезнувшим. Сделали ли это дикие звери или еще кто-нибудь, так и осталось тайной. Андрес отправился со своим маленьким сыном и старым егерем к графу фон Баху и рассказал ему обо всем случившемся. Молодой граф одобрил поступок Андреса, который убил ради спасения своего сына разбойника и убийцу, и распорядился записать все подробности этого невероятного дела и сохранить эти записи в архиве замка.

Все эти события потрясли Андреса до глубины души, и, наверное, поэтому, когда наступила ночь, он долго ворочался в постели, не в силах заснуть. И вот когда он уже почти погрузился в сон, по комнате вдруг пронеслось потрескивание и шорох, возникло и тут же исчезло красное свечение. Андрес услышал чей-то глухой голос, почти невероятное бормотание: «Теперь уже ты мастер, — напрягши слух разобрал он, — ты владеешь сокровищем, владеешь сокровищем, повелевай силой, она твоя!» Незнакомое чувство самодовольства и какого-то странного тайного удовлетворения внезапно шевельнулось в нем, но с первым лучом утренней зари он опомнился и стал страстно и ревностно молиться, как привык это делать, Господу, просветившему его душу. «Я знаю, что я должен сделать, чтобы справиться с искусителем и отвести грех от моего дома!» — так сказал Андрес, взял ларец Трабаччио и, не открывая, бросил его в глубокое ущелье…

Андрес дожил до спокойной старости, и никакая враждебная сила не смогла больше смутить его душу.

Перевод О. Дрождина