Мамина дочка

Ну почему мама никогда не ругается, как все нормальные матери? Рявкнула бы на меня или даже побила — все легче перенести.

— Ты с кем-то встречаешься? — спросила она.

Я робко кивнула.

— И эти встречи никак нельзя сочетать с занятиями на курсах?

Я молчала. Ну что тут можно ответить?

— Сима, я не собираюсь лезть в твою личную жизнь, — вполне миролюбиво заговорила мама. — Видишь, я даже не спрашиваю, кто твой молодой человек. Если бы ты хотела поговорить со мной о нем, то, наверное, сама бы завела этот разговор. Просто я много думаю о твоем будущем, девочка. Мне бы хотелось, чтобы твоя судьба сложилась лучше, чем у большинства женщин в России.

— А что, женщинам в России плохо живется? — встрепенулась я. До сих пор я была уверена, что всем в нашей стране живется одинаково, кроме правительства и тех, кто успел разбогатеть при перестройке.

— К сожалению, Сима, у многих русских мужчин средневековые представления о браке, — ровным голосом продолжала мама, словно лекцию читала. — Процент разводов очень велик, а женщине с ребенком на руках и без особого образования по нынешним временам выжить очень трудно. Поэтому мне бы хотелось, чтобы ты получила очень хорошее образование, сделала карьеру. И чтобы любовь у тебя была не на первом, а на каком-нибудь десятом месте.

Я посмотрела на маму изумленно. Как это любовь может быть не на первом месте?

— Так что, Сима, обдумай все хорошенько, по-взрослому. После окончания школы тебе не трудно будет выйти замуж, но велика возможность того, что через какое-то время этот брак распадется. Если ты на первое место поставишь карьеру и образование, тебе будет сложнее найти подходящего мужчину. Но на российских мужчинах свет клином не сошелся, сейчас появилась возможность ездить по всему миру, работать за границей. Своего принца ты сможешь встретить и там.

— Я не уеду из России, — запротестовала я. — Я люблю свою страну!

— Дурочка, можно любить свою страну, а жить и работать где угодно. Главное, нужно воспитывать в себе свободу, внутреннюю свободу, понимаешь? А для свободы необходим базис, иначе живо окажешься в кабале. Ты должна знать, что, если твой брак не заладится, ты всегда сможешь все переиграть, уйти, встретить другую любовь. А не жить и мучиться только потому, что идти некуда и страшно. Конечно, пока я жива, я всегда тебя поддержу. Но я ведь, Сима, тоже не вечна.

Тут я окончательно перестала что-либо понимать. То, что говорила сейчас мама, противоречило всем моим представлениям о жизни. Я, например, свято верила в то, что выходить замуж нужно только один раз, потому что и настоящая любовь случается только один раз. У мамы было полно подружек, и все они были замужем повторно. Я их жалела и считала глубоко несчастными людьми. Уж куда честнее, если первая любовь не удалась, остаться на всю жизнь одинокой, как моя мама. А еще лучше сгореть в одночасье от какой-нибудь болезни…

— Мама! — предприняла я последнюю попытку исправить ситуацию. — Ну что ты мне такое говоришь? Если женщина хорошая, то и брак у нее будет хороший! Просто надо вести себя по-умному…

— О, мой бог! — закатила глаза мама. — Тебя уже успели обучить этой чуши. Так вот, Сима: хороший брак бывает у плохих женщин куда чаще, чем у хороших, потому что с ними не забалуешь. Хотя большой вопрос, кого считать хорошим или плохим. Я понимаю, тебе сейчас трудно понять мои слова, сама была юной. Но попробуй хотя бы понемногу пропускать их в свое сознание. И очень хорошо подумай о том, стоит ли тебе получать хорошее образование.

— Клянусь, мама, я буду ездить на курсы! — закричала я. — И над словами твоими я буду думать.

Вот тут я соврала: я была так не согласна с мамой, что постаралась поскорее забыть ее слова. Вдруг у меня мелькнуло ужасное подозрение, что мама просто не хочет, чтобы я выходила замуж. Я слышала о таких случаях, когда одинокие женщины стремятся удержать рядом с собой своих детей. И эта мысль в то время здорово отдалила меня от мамы.

Но на курсы я действительно стала ездить — вместе с Марком. Он провожал меня до здания литфака университета и с удовольствием сидел со мной на лекциях. Во всяком случае, рассказывал мне потом массу интересных вещей, которые я, сидя рядом с любимым, просто пропускала мимо ушей.

Но был один день в неделю, когда Марк уезжал в Питер по своим делам, а возвращался поздно вечером. В этот день (понедельник) мы с ним не виделись даже в школе, потому что у него не было уроков. Только созванивались вечером. Поэтому по понедельникам я всегда хандрила и чувствовала себя больной. В школу идти не было ни малейшего стимула. Но если мама все же выпроваживала меня на уроки, после занятий я шла к Нинке и засиживалась у нее до вечера.

Однажды в такой день я с горя рассказала Нинке о своих отношениях с Марком. Моя бедная робкая подружка ужасно перепугалась, а потом накинулась на меня:

— Почему же Марк Леонидович сразу не уволился, как только понял, что ты учишься в этой школе?

— А зачем, Нинка? — блаженно улыбнулась я. — Зато мы можем гораздо больше времени проводить вместе. И заметь, оценки у меня по алгебре и геометрии стали лучше, хотя Марк их не натягивает. Просто его объяснения как-то лучше до меня доходят. Особенно внеклассные.

— Он бы мог и так тебе помогать, не работая в нашей школе, — резонно возразила Нинка. — Ты хоть представляешь, что начнется, если вас застукают вместе?

— Ну и что такого страшного случится? Из комсомола не исключат — нет больше комсомола. И вообще, сколько там осталось до конца года? А потом мы, наверное, сразу поженимся.

Но Нинка продолжала за нас переживать. Настолько, что, когда Марк вызывал ее к доске, бедняжка от смущения не могла выдавить из себя ни звука. Писать на доске Нинка тоже была не в силах, мел крошился в ее руке и покрывал платье белыми узорами. В результате оценки по алгебре и геометрии катились в пропасть, и руководство школы било тревогу: ведь прежде Нинка решительно шла на медаль. Я даже собиралась поговорить о ней с Марком, но немного опасалась: вдруг он станет ругать меня за то, что доверила свою тайну подруге?

В очередной печальный понедельник я возвращалась домой после посиделок у Нинки. Бежала бегом, потому что на улице вдруг стало ужасно холодно. Но я холоду была даже рада: быстрее бы зима! Отметим Новый год, а там и до конца учебного года останется всего ничего.

Я вошла в свой подъезд и сразу услышала чей-то тихий плач. Кто-то стоял у маленького окошка под лестницей. В тусклом свете единственной лампочки я разглядела чью-то высокую узкую фигурку в длинном пальто, медленно покачивающуюся из стороны в сторону. Я подскочила к женщине, дернула ее за рукав и торопливо заговорила:

— Что с вами случилось, а? Вас обидели те придурки, которые сидят у подъезда? Хотите, я поднимусь в свою квартиру и вызову милицию? Или, может, проводить вас куда-нибудь?

Женщина покачала головой и отняла от лица ладони. Я увидела, что она очень молодая, может, чуть постарше меня, и ужасно красивая. У девушки были невероятно пышные темные волосы, небрежно закрученные в пучок на затылке и завитками спадающие на лоб, смуглое лицо, резко сужающееся к подбородку, и огромные темные глаза с длинными мокрыми ресницами.

Девушка смотрела на меня в упор и судорожно пыталась побороть рыдания. Все ее узкое тело вздрагиваю, ходило ходуном.

— Да скажите наконец, что с вами случилось! — совсем перепугавшись, завопила я.

И вдруг девушка всем телом подалась ко мне и спросила скороговоркой:

— Скажите, вы ведь Сима, Серафима Фаменская, да?

— Что? — растерялась я. — Да…

— Сима, — еще пуще заторопилась девушка, — я пришла к вам, я хочу вас попросить… Только не отказывайте мне, ладно? Скажите Марку, чтобы он встретился со мной! Я бы зашла к нему домой, но не хочу беспокоить его родителей.

С того момента, как прозвучало имя Марка, я окончательно перестала что-либо понимать. Просто стояла и смотрела на девушку. А она продолжала меня о чем-то умолять. О какой-то встрече… Собравшись с духом, я вытащила из глубин памяти подходящий к случаю вопрос. Я спросила:

— Кто вы?

— Я Люба, — с готовностью ответила девушка. — Жена Марка.

Это было уже чересчур. Я развернулась и побрела к подъездной двери.

— Вы не верите? — Девушка побежала за мной следом. — Вот мой паспорт, посмотрите! Нет, давайте вернемся к окошку, здесь очень мало света!

Она нашла в полутьме мою руку и потащила обратно к лестнице. Ей ужасно хотелось, чтобы я увидела этот чертов штамп.

Когда мы очутились в полоске противного серого света, она поднесла паспорт к самому моему носу. Да, все было правильно. Хотя прежде я никогда не видела штампы о браке.

— Мы поженились три года назад, — деловито пряча документ, уже почти спокойным голосом сказала Люба. — Когда учились на втором курсе педагогического. Потом вместе поступили в аспирантуру. Я даже не сразу узнала, что он… отказался.

— А почему вы… не вместе… сейчас?.. — Мне почти удалось произнести это предложение.

Люба плотно сжала бледные губы, лицо ее снова задрожало.

— Понимаете, Сима, мы очень хотели ребенка…

— На втором курсе?

— Да, и что такого? Марк ведь из обеспеченной семьи, мои родители тоже бы помогли. А потом вдруг выяснилось, что я не могу иметь детей. То есть не то чтобы совсем не могу, но все очень проблематично, требуется долгое лечение. И Марк сразу предложил нам расстаться. Я не смогла его удержать.

Люба снова заплакала, негромко, безнадежно. Но у меня больше не было сил ее утешать. Я пробормотала:

— Извините, мне пора идти. Меня ждут.

— Ждут? — содрогнулась девушка.

— Да, домашние… мама. Я пойду, ладно?

— Идите, — кивнула Люба. — Только скажите Марку, что я уже приехала. Пусть он мне позвонит, хорошо?

— Хорошо, — кивнула я и поплелась вверх по лестнице.

— И скажите, если он не позвонит, и я нарушу слово! — крикнула мне вслед Люба.

Я заглянула в пролет и разглядела ее запрокинутое, очень бледное лицо и лихорадочно блестящие глаза.

Дома меня никто не ждал. Мама еще утром предупредила, что у них в редакции какое-то собрание и вернется она ближе к полуночи. Я была этому рада, ведь мама немедленно почувствовала бы, что со мной что-то неладно. Да что там, скажем прямо: со мной все было очень плохо. Я бродила по квартире, позабыв снять уличную одежду, и пыталась собраться с мыслями. Иногда мне казалось, что произошла ошибка и мы с Любой говорили о каком-то другом Марке. Но ведь фамилия тоже совпадала! Почему-то самой болезненной была мысль не о том, что Марк обманул меня, а о том, что он бросил свою жену только за то, что она не сумела родить ему ребенка. «Значит, — размышляла я, — если бы мы поженились и я оказалась бесплодна, он и меня бы бросил. Чего тогда стоили все его слова и поцелуи?»

«А не умереть ли мне?» — промелькнула вдруг мыслишка. Все равно невозможно пережить такое предательство. Я стала лихорадочно перебирать в уме способы самоубийства. Самым приемлемым способом ухода из жизни мне показалось вскрытие вен. Я даже заглянула в ванную комнату, критически ее обозрела, потом открыла навесной шкафчик и стала рыться в нем в поисках бритвы. Попутно вспомнила, что еще два дня назад мама просила меня зайти в галантерею как раз за бритвами, а я, как обычно, позабыла это сделать. Что ж, значит, на сегодня самоубийство отменялось, ведь галантерейный магазин давно уже был закрыт.

А что делать, если умереть не хватит мужества и придется жить дальше? Я решила, что ни за что не вернусь в школу и никогда больше не увижу Марка. Расскажу все маме, она, конечно, поймет меня. Может, мы уедем в другой город, я закончу другую школу, ради маминого спокойствия поступлю в университет. И буду ждать, когда какая-нибудь коварная болезнь сожрет во цвете лет мой сломленный предательством организм. Мысль о том, что я смогу забыть Марка и начать новую жизнь, просто не приходила мне в голову.

Телефон я отключила — боялась услышать в трубке его голос. Когда вернулась мама, я уже лежала в постели, погасив свет и натянув одеяло на голову. Я так долго разговаривала в тот вечер сама с собой, что на беседу с мамой у меня просто не осталось сил. И я решила, что обо всем расскажу ей завтра.

На следующий день я, конечно, не пошла в школу. На рассвете хлопнула дверь за мамой, я попыталась снова уснуть, чтобы хоть немного отдохнуть во сне от свалившегося на меня горя. Но сон не шел, зато от слез намокла подушка и стала неприятно холодить плечи. Я сползла с кровати и снова принялась бесцельно бродить по квартире. Потом принялась пересматривать школьные тетрадки, откладывать в кучку почти исписанные. Ведь теперь мне предстояло учиться в новой школе, там и тетрадки будут новые. В общей куче мне попалась тетрадь по геометрии, я заглянула в нее и завыла на всю квартиру. Как же старательно вела я эту тетрадку, каждое домашнее задание оформляла, словно любовное послание! И что я за это получила? Даже ни одной пятерки в тетрадке не было, Марк вечно старался «быть объективным»! Да просто потому, что нисколечко меня не любил!

Рыдая, я бросила взгляд на часы. Пошел уже третий час, обычно по вторникам Марк в три выходил из школы. Мне вдруг до безумия захотелось увидеть его еще один, прощальный раз. Я выбежала в прихожую, надела пальто прямо на домашний халат, а сапоги на голые ноги, и выскочила из дома.

Я стояла под деревом в десяти шагах от входа в школу, тряслась от холода и ждала. Учащиеся, которые шли из школы не по тропинке, а прямо по двору, оглядывались на меня, как на сумасшедшую. Еще бы, ведь у меня волосы стояли дыбом, а между полами пальто и сапогами видны были синие от холода ноги. Я неотрывно пялилась на деревянные двери, а Марк все не шел и не шел.

— Сима, что случилось? — вдруг услыхала я голос Марка за своей спиной.

Это как же я его просмотрела? Я вздрогнула и еще крепче прилипла к дереву.

— Да что с тобой? — Марк принялся отдирать меня от ствола. — Ты заболела?

— Нет, — прошептала я.

— Почему ты стоишь тут в таком виде? Я увидел тебя из окна учительской. Собираешься стоять здесь, пока не сбежится весь педсостав?

Да, насчет окон учительской я не учла. Вдруг Горгона сейчас рассматривает меня? Я судорожно запахнула пальто на груди.

— Пойдем, я отведу тебя домой, — напряженным голосом сказал Марк. — Я уже понял, что случилось что-то очень плохое. Надеюсь, не с твоей мамой.

— Нет…

— Тогда бегом к проспекту, быстро!

Я развернулась и машинально побрела по дорожке, а Марк шел за мной и слегка подталкивал в спину. Едва мы вышли за территорию школы, он остановил машину, запихал меня на заднее сиденье и назвал водителю мой адрес.

Когда мы вошли в подъезд, я вдруг уперлась обеими ногами, как барашек, осознавший, что его ведут в очень нехорошее место.

— Что такое? — спросил Марк. — У тебя мама дома? Ну, так я не буду заходить, просто сдам тебя с рук на руки. А вечером встретимся и поговорим.

— Мамы нет.

— Ну, тем более, согреешься и расскажешь, что произошло.

— Я не хочу, чтобы ты ко мне заходил, — проклацала я зубами.

— Это еще почему?

— Потому что у тебя есть жена.

— Что?! — завопил Марк, и мне вдруг показалось, что сейчас все как-то счастливо объяснится. Например, Марк скажет, что потерял паспорт, и выяснится, что это кто-то другой вступил в брак по его документам. Я недавно читала в газете о чем-то подобном.

— У тебя есть жена, Люба, — повторила я, с надеждой пялясь на Марка. И он вдруг как-то скис, побледнел и произнес тусклым голосом:

— А, понятно, значит, добралась она до тебя. Сильный был скандал?

— Скандала не было. Она просто показала мне свой паспорт. И попросила, чтобы ты встретился с ней.

— Пойдем в квартиру, — глядя в сторону, попросил меня Марк. — Я тебе все объясню, но сначала ты должна оказаться в тепле.

И я покорно стала подниматься по лестнице. Не потому, что поддалась его уговорам, а просто объяснения Марка почему-то пугали меня даже больше, чем все, что уже случилось.

Оказавшись в квартире, я сразу пошла в ванную и встала под душ. Волосы не мочила, — не хотелось объясняться с Марком мокрой курицей. Напротив, даже причесалась и вместо халата натянула вчерашние вещички, которые обнаружились тут же в ванной. У мамы, наверное, не нашлось сил их убрать.

Марк в мое отсутствие успел вскипятить чайник и разлить по чашкам заварку. Лицо у него было очень мрачное и решительное. Едва я вошла, он обернулся ко мне и сказал:

— Учти, Сима, я не намерен тебя терять.

— Уже потерял, — трагическим шепотом отозвалась я.

— Нет, не потерял, — возразил Марк. — Правда не так ужасна, как тебе могло показаться. А насчет того, почему я обманывал тебя… Знаешь, когда встречаешься с женщиной, сначала кажется, что нет смысла посвящать ее в тонкости своей жизни. А потом вдруг понимаешь, что надо было сделать это раньше… Да, Сима, я обманывал тебя, но я надеялся, что решу этот вопрос сам, и обман испарится сам собой. Потом я, конечно, обо всем тебе рассказал бы.

— Но ты врал мне, будто говорил своим родителям, что хочешь жениться, — прошептала я.

— Вот тут я не врал. Такой разговор действительно был.

— Но как это возможно? Ведь твои родители знают, что ты уже женат!

Марк энергично помотал головой:

— Нет, Сима, не знают.

— Но как же так?