Детки в клетке (сборник)

– Слушай сюда, сучий потрох, – произнес он, злобно ощерившись. – Этот семьсот двадцать седьмой чуть не превратил меня в клубничный джем, потому что твой сраный генератор не врубился вовремя; из-за этого у меня не было связи с землей. Не знаю, сколько народу на авиалайнере чуть не превратились в клубничный джем, но уверен, ты знаешь и экипаж знает. Эти ребята до сих пор живы только потому, что командиру того борта хватило сноровки увернуться вправо, а мне хватило сноровки уйти влево, но зато и я, и машина получили повреждения. Если ты прямо сейчас не дашь мне добро на посадку, я все равно сяду. Разница только в том, что, если я сяду без разрешения, я сделаю так, чтобы с тобой разбиралось Федеральное управление. Но для начала я лично позабочусь о том, чтобы твоя голова и задница поменялись местами. Усек, говнюк ?

Наступила долгая пауза, заполненная треском помех. А потом очень тихий голос, ничем не напоминающий прежнюю энергичную манеру, произнес:

– Вам разрешается посадка на полосе 34, Н471Б.

Усмехнувшись, Диз направил машину на полосу.

Он прижал кнопку микрофона и сказал:

– Я был неправ, что наорал. Прости. Такое со мной бывает только на грани смерти.

Ответа с земли не последовало.

– Ну и хрен с тобой, – пробормотал Диз и начал снижение, с трудом преодолевая искушение взглянуть на часы.

7

Диз не отличался излишней чувствительностью и этим гордился, но себя не обманешь: от того, что он увидел в Даффри, его бросило в дрожь. «Сессна» Летающего в Ночи провела еще один полный день – 31 июля – на стоянке, но это было лишь началом ужаса. Постоянных читателей «Взгляда изнутри» волновала, конечно, только кровь, и с этим все было в порядке, море крови, кровь без конца, аминь, аминь, но Диз все больше убеждался, что кровь (или, как в случае с добрыми старичками Реем и Эллен Сарч, ее отсутствие ) была лишь началом истории. Эта кровь таила за собой бездны темного и странного.

В Даффри Диз прилетел восьмого августа, отставая от Летающего в Ночи уже всего на неделю. Он снова попытался представить, где между вылазками скрывается его умалишенный приятель. В Диснейленде? В Буш-Гарденс? Может, в Атланте на «Брейвс»? Сейчас, пока погоня продолжается, подобные детали относительно не важны, но потом их ценность возрастет. Они станут журналистским подобием приправы к гамбургерам, растягивая объедки истории Летающего в Ночи еще на несколько номеров, позволяя читателям вновь и вновь наслаждаться ароматом даже после того, как самые большие куски сырого мяса уже переварены.

И все же в этой истории еще оставались пустоты – темные места, в которые человек может провалиться и сгинуть навеки. Это звучало и безумно, и банально, но к тому времени, когда у Диза стала складываться картина происшедшего в Даффри, он уже начинал этому верить… что означало, что эта часть истории никогда не попадет в печать, и не только потому, что это личное. Это шло вразрез с единственным железным правилом Диза: не верить тому, что печатаешь, и не печатать то, чему веришь. Именно это позволило ему многие годы сохранять здравый смысл там, где окружавшие его теряли.

Он приземлился в аэропорту Вашингтона – наконец-то для разнообразия в настоящем аэропорту – и взял напрокат машину, чтобы проехать шестьдесят миль до Даффри, поскольку аэропорта Даффри не существовало без Рея Сарча и его жены Эллен. Не считая сестры Эллен, Рейлин, которая была довольно неплохим механиком, кроме них там никого не было. Аэропорт состоял из единственной пролитой маслом грунтовой полосы (промасленной, чтобы прибить пыль и помешать росту сорняков) и пункта управления, не превышавшего размерами сортир, пристроенный к трейлеру, в котором проживала чета Сарч. Они были в отставке, и он, и она были летчиками, имели репутацию очень суровых людей и все еще безумно любили друг друга, несмотря на почти пятьдесят лет семейной жизни.

Кроме того, как выяснил Диз, супруги Сарч очень внимательно следили за частными самолетами, пользовавшимися их аэродромом: в войне с наркотиками у них был личный счет. Их единственный сын погиб в Эверглейдс во Флориде при попытке сесть на показавшийся ему чистым участок воды на угнанном «Бичкрафте-18», на борту которого было больше тонны мексиканской марихуаны. Вода и была чистой… не считая единственного пня, которого оказалось достаточно. Самолет за него зацепился, перевернулся и взорвался. Дуга Сарча выбросило из машины, он обгорел и дымился, но, вероятно, еще был жив, хотя безутешные родители и не хотели этому верить. Его сожрали аллигаторы, и неделю спустя, когда на него наткнулись парни из отдела по борьбе с наркотиками, от него оставался лишь расчлененный скелет с несколькими изъеденными червями ошметками мяса, обугленные джинсы от Кэлвина Кляйна и спортивная куртка от Пола Стюарта, Нью-Йорк. В одном из карманов куртки нашли больше двадцати тысяч долларов наличными; в другом – почти унцию перуанского кокаина.

«Моего мальчика убили наркотики и те уроды, которые ими занимаются», – не раз говорил Рей Сарч, а Эллен Сарч вторила ему от всей души. Дизу снова и снова говорили о ее ненависти к наркотикам и наркоторговцам (его позабавило почти единодушное мнение о том, что убийство стариков Сарчей было делом рук «преступного мира»), которую превосходили лишь ее скорбь и непонимание того, каким образом этим самым людям удалось совратить ее сына.

После смерти сына супруги Сарч неусыпно следили за всем и вся, что хоть отдаленно напоминало перевозку наркотиков. Четыре раза полиция штата Мэриленд выезжала к аэропорту по их вызовам, оказавшимся ложными, но претензий блюстители закона не имели, поскольку по сигналам Сарчей удалось накрыть три небольшие партии и две очень крупные. Последняя состояла из тридцати фунтов чистого боливийского кокаина. За облаву с таким результатом можно забыть и несколько ложных вызовов, за такие облавы дают повышение.

И вот, поздним вечером 30 июля прибывает та самая «Сессна-Скаймастер», номер и описание которой были разосланы во все аэропорты Америки, включая и Даффри; «Сессна», пилот которой называет себя Дуайтом Ренфилдом, пункт вылета – аэропорт Бейшор, штат Делавэр, где и слыхом не слыхивали ни о «Ренфилде», ни о «Скаймастере» с хвостовым номером Н101БЛ; самолет человека, который почти наверняка был убийцей.

«Если бы он сюда прилетел, он бы уже сидел за решеткой», – сказал Дизу по телефону один диспетчер из Бейшора, но Диз в этом сомневался. Да. Очень сомневался.

Летающий в Ночи приземлился в Даффри в 23:27, и «Дуайт Ренфилд» не только расписался в журнале у Сарчей, но и принял приглашение Рея Сарча зайти в трейлер, выпить пива и посмотреть по телевизору повтор «Дыма выстрелов». Все это Эллен Сарч рассказала на следующий день владелице салона красоты в Даффри. Эта женщина, Селида Маккаммон, сказала Дизу, что была одной из самых близких подруг покойной Эллен.

Когда Диз спросил, какой ей показалась Эллен, Селида, немного подумав, сказала:

– Какой-то мечтательной. Вроде влюбленной школьницы лет семидесяти. У нее был такой цвет лица, что я сначала думала, это макияж, пока не начала делать ей перманент. Тогда я увидела, что она была просто… Понимаете…

– Взбудораженная? – предположил Диз, на что Селида Маккэммон засмеялась и захлопала в ладоши.

– Взбудораженная! Именно так! Ну конечно, вы же писатель!

– О да, пишу я неплохо, – заметил Диз, изобразив улыбку, которую он сам считал доброжелательной и теплой. Эту мину он одно время отрабатывал почти постоянно и продолжал отрабатывать довольно регулярно перед зеркалом ванной в нью-йоркской квартире, которую называл своим домом, и перед зеркалами отелей и мотелей, которые были его настоящим домом. Похоже, сработало – Селида Маккаммон ответила на его улыбку довольно быстро, – но истина состояла в том, что Диз никогда в жизни не ощущал ни доброжелательности, ни теплоты. В детстве он уверовал в то, что таких эмоций вообще не существовало; они были всего лишь маскарадом, светской условностью. Впоследствии он решил, что ошибался на этот счет: большая часть того, что он считал «эмоциями «Ридерс дайджест», были настоящими, по крайней мере для большинства. Возможно, даже любовь, этот сказочный деликатес, была реальностью. Тот факт, что он сам не мог ощущать этих чувств, был, несомненно, постыдным, но едва ли концом света. Ведь были же в конце концов люди, страдавшие от рака, СПИДа или имевшие память не лучше, чем у попугая с поврежденными мозгами. Если посмотреть на это с такой точки зрения, то быстро понимаешь, что, лишившись нескольких слюнявых эмоций, ты не много потерял. Важно, чтобы ты мог время от времени растягивать мышцы своего лица в нужном направлении, и тогда все в порядке. Это не вредно и просто: если ты, помочившись, не забываешь застегнуть ширинку, то уж не забудешь изобразить улыбку и теплоту, когда от тебя этого ожидают. А понимающая улыбка, как он выяснил за многие годы, – лучший в мире инструмент для интервью. Время от времени внутренний голос спрашивал у него, каков его собственный взгляд изнутри, но Диз не желал никакого взгляда изнутри. Он желал лишь писать и снимать. Писал он лучше, так было раньше, так будет и впредь, и он знал об этом, но все равно фотографии нравились ему больше. Ему нравилось их трогать. Видеть, как люди на них застывают или с настоящим лицом, открытым для всего мира, или в маске, очевидной настолько, что бессмысленно отказываться. Ему нравилось, что на лучших снимках люди всегда выглядели удивленными и испуганными. Какими их застали.

Если бы на него нажать, он бы сказал, что фотоснимки дают ему весь необходимый взгляд изнутри, и в данном случае эта тема не имеет никакого значения. А вот что имеет значение, так это – Летающий в Ночи, его умалишенный дружок, и то, как он проник в жизнь Рея и Эллен Сарч примерно неделю назад.

Летающий вышел из своего самолета и прошел в помещение, где на стене висело объявление Федерального управления гражданской авиации в красной рамке, объявление, сообщавшее об опасном субъекте, летающем на «Сессне-Скаймастер-337» с хвостовым номером Н101БЛ, возможно, убившем двух человек. Еще в объявлении говорилось, что этот субъект может называть себя Дуайтом Ренфилдом. «Скаймастер» приземлился, «Дуайт Ренфилд» отметился и почти наверняка провел следующий день в багажном отсеке своего самолета. И что же Сарчи, эти бдительные старички?

Сарчи ничего не сказали; Сарчи ничего не сделали .

Вот последнее было не совсем верно, как выяснил Диз. Рей Сарч определенно кое-что сделал: он пригласил Летающего в Ночи посмотреть серию «Дыма выстрелов» и попить пивка вместе с женой. Они отнеслись к нему как к старому другу. А на следующий день Эллен Сарч договорилась о визите в салон красоты, чем немало удивила Селиду Маккаммон: обычно Эллен бывала там в определенные дни, а на этот раз заявилась недели за две до того, когда ее ждала Селида. Ее указания были необычно конкретными: она хотела не просто обычную стрижку, а перманент… И немного подкраситься.

– Она хотела выглядеть моложе, – сказала Селида Дизу, смахнув с щеки слезу ребром ладони.

Но поведение Эллен Сарч было еще цветочками по сравнению с поступками ее супруга. Он позвонил в Управление гражданской авиации в Вашингтон и попросил оформить уведомление для пилотов о том, что Даффри изымается из списка действующих аэродромов, на время по крайней мере. Иными словами, он задвинул решетки и прикрыл лавочку.

По дороге домой он заехал на заправку «Тексако» в Даффри и сказал ее хозяину Норму Уилсону, что, похоже, у него грипп. Норм сообщил Дизу, что, кажется, так оно и было – Рей выглядел бледным и изнуренным, стал вдруг смотреться старше своих лет.

В ту ночь эти двое бдительных пожарных фактически сгорели. Рея Сарча обнаружили в небольшой диспетчерской. Голова у него была оторвана и отброшена в дальний угол, где стояла на неровном обрубке шеи, глядя на открытую дверь широко распахнутыми остекленевшими глазами, как будто там можно было что-то увидеть.

Его жену обнаружили в спальне их трейлера. Она лежала в кровати. На ней был пеньюар, такой новый, что, возможно, до той ночи его ни разу не надевали. Как рассказал Дизу помощник шерифа (этот ублюдок обошелся в двадцать пять долларов, куда дороже Джиноголового Чудо-Механика Эзры, но он того стоил), она была старой, но достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что перед тобой женщина, укладывавшаяся в постель с мыслями о любви. Дизу так понравился гнусавый выговор помощника, что он записал в блокнот его рассказ. Эти огромные, словно пробитые штырем отверстия в шее, одно на сонной артерии, другое на яремной вене. Лицо у нее было спокойным, глаза закрыты, руки сложены на груди.

Несмотря на то, что в ее теле не осталось почти ни капли крови, на подушках под ней было лишь несколько капель, а еще несколько капель – на книге, лежавшей открытой у нее на животе: «Вампир Лестат», Энн Райс.

А Летающий в Ночи?

Где-то до полуночи 31 июля или после полуночи уже 1 августа он просто улетел. Как призрак.

Или как летучая мышь.

8

Диз коснулся земли в Уилмингтоне за семь минут до официального заката. Сбрасывая газ и все еще сплевывая изо рта кровь от пореза под глазом, он увидел блеск молнии, осветившей все настолько ярким бело-голубым светом, что он чуть не ослеп. Вслед за молнией раздался такой оглушительный раскат грома, какого он еще не слышал. Его субъективное ощущение о силе звука подтвердилось, когда еще один иллюминатор пассажирского отсека, покрывшийся звездочками трещин, после того как ему чудом удалось разойтись с «Боингом», влетел внутрь россыпью фальшивых бриллиантов.

В ослепительном свете слева от полосы 34 он увидел приземистое кубическое здание, пронзенное молнией. Раздался взрыв, и в небо взвился столб огня, яркий, но несопоставимый по мощи с той молнией, которая его вызвала.

Все равно что взорвать динамитную шашку маленькой атомной бомбой, мелькнуло у Диза, а потом он понял: это генератор, это был генератор.

Огни, все огни – и белые, обозначавшие края полосы, и ярко-красные лампы, обозначавшие ее конец, – вдруг погасли, словно были всего лишь свечками, задутыми сильным порывом ветра. Он внезапно оказался мчащимся из тьмы во тьму на скорости больше восьмидесяти миль в час.

Упругая сила взрыва, уничтожившего главный генератор аэропорта, словно кулаком ударила «Бичкрафт» – не просто ударила, а впечаталась в него всей мощью. Самолет, еще не вполне ощутивший себя снова земным существом, пугливо рыскнул вправо, приподнялся и опустился на правом колесе, которое продолжало скакать то вверх, то вниз, и до Диза с трудом дошло, что это были сигнальные огни.

Уходи влево!  – вопил его рассудок. Влево, ты, задница!

Он чуть не сделал этого, прежде чем к нему вернулась способность рассуждать хладнокровно. Стоит повернуть штурвал на такой скорости, он перевернется. Может, и не взорвется, с учетом того, что горючего почти не осталось, но и это возможно. Или самолет просто развалится на части, и Ричард Диз от живота и ниже останется в кресле, а Ричард Диз от живота и выше отправится в другом направлении, волоча за собой серпантин рваных кишок и роняя на бетон почки, напоминающие здоровенные куски птичьего помета.

Выруливай!  – вопил он себе. Выруливай, сукин сын, выруливай!

Потом взорвалось еще что-то – резервные баки генератора, как он предположил, если у него вообще было время на предположения, – что отбросило «Бичкрафт» еще дальше вправо, но это было хорошо, потому что самолет сошел с ряда погасших огней и вдруг снова покатился сравнительно ровно – левым колесом на краю полосы 34, правым – по неприметной полоске земли между огнями и канавой, которую он видел раньше справа от полосы. «Бичкрафт» продолжало трясти, но уже не так сильно, и он понял, что катится на одной шине, что на правом колесе резина изорвана в клочья посадочными огнями, по которым он проехался.

Он начинал замедлять ход, и это было самым важным, самолет наконец-то начинал понимать, что он превращается в нечто другое, в существо, вновь обитающее на земле. Диз начал было успокаиваться, но тут увидел перед собой очертания массивного «Лирджета», который летчики называли «Толстым Альбертом», опрометчиво вставшего поперек полосы, где пилот притормозил перед выруливанием на полосу 5.

Диза несло на него, он видел освещенные иллюминаторы, видел лица людей, смотревших на него с выражением идиотов из психушки, наблюдающих фокусы, а потом, не раздумывая, вывернул полностью вправо руль направления, отчего его самолет окончательно сошел с полосы и влетел в канаву, разойдясь с «Лиром» дюймах в полутора. Он слышал слабые крики, но его волновало лишь то, что сейчас цепочкой фейерверка взрывалось перед ним, в то время как его самолет пытался снова стать обитателем воздуха, бессильный это сделать с выпущенными закрылками и двигателями на реверсе, но все равно пытался; последовал конвульсивный скачок при гаснущем свете второго взрыва, а затем его понесло по рулежной дорожке, и перед ним на мгновение мелькнул терминал, углы которого освещались аварийным светом, работавшим от аккумуляторов, он увидел самолеты на стоянке – одним из них почти наверняка был «Скаймастер» Летающего в Ночи, – словно силуэты из гофрированной бумаги на фоне зловещего света оранжевого заката, сейчас скрытого расходящимися тучами.

Я перевернусь!  – мысленно завопил он, и «Бичкрафт» попытался катиться; левое крыло высекло сноп искр из ближайшей к терминалу рулежной дорожки, и от него отвалился кончик, закрутившийся волчком и улетевший в кусты, где от температуры трения слегка задымилась трава.

А потом самолет остановился, и единственными звуками оставались лишь атмосферный треск по радио, шипение воды, выливающейся из разбитых бутылок на ковер пассажирского салона, и возбужденный стук сердца самого Диза. Отстегнув привязной ремень, он устремился к герметичному люку, еще не успев осознать, что жив.

Случившееся потом он помнил совершенно отчетливо, но с того момента, когда «Бичкрафт» остановился на рулежной дорожке, развернувшись хвостом к «Лиру» и накренившись набок, и до того, когда от терминала донеслись первые крики, он помнил лишь то, что полез назад, за камерой. Он не мог покинуть самолет без камеры; ближе этого «Найкона» у Диза не было ничего, даже жены. Он купил его в ломбарде в Толидо в семнадцать лет и с тех пор с ним не расставался. Он докупал объективы, но корпус оставался тем же, и единственными происходившими с ним изменениями были добавлявшиеся во время работы случайные царапины и вмятины. «Найкон» находился в кармане за сиденьем. Достав его оттуда и осмотрев, он убедился, что камера в порядке, повесил фотоаппарат на шею и склонился над люком.

Открыв люк, он спрыгнул, пошатнулся, чуть не упал, поймав камеру, прежде чем она упала на бетон. Послышался еще один раскат грома, но на этот раз это был только раскат, далекий и нестрашный. Его лица коснулся ветерок, подобный ласковой нежной руке, но ниже пояса было ощущение ледяного холода. Диз поморщился. То, как он обмочил штаны, когда его «Бич» и «Пьемонт» чуть не столкнулись, в публикацию тоже не войдет.

Потом от терминала донесся тонкий, пронзительный крик – крик боли и ужаса. Диз словно получил пощечину. Он пришел в себя. Он снова сосредоточился на своей цели. Он взглянул на часы. Часы не работали. Или сломались от сотрясения, или просто остановились. Они представляли собой забавную древность, которую надо было заводить, а он забыл, когда делал это в последний раз.

Закат уже наступил? Чертовски темно, верно, но из-за грозовых туч, скопившихся в районе аэропорта, трудно определить время. Так закат наступил ?

Послышался еще один крик – нет, не крик, визг – и звук разбивающегося стекла.

Диз решил, что закат уже не имеет значения.

Он побежал, едва осознавая, что запасные баки генератора еще горят и в воздухе пахнет бензином. Он попытался ускориться, но казалось, он бежит по песку. Терминал приближался, но не слишком быстро. Недостаточно быстро.

– Не надо! Пожалуйста! НЕ НАДО! О НЕТ! РАДИ БОГА!

Этот крик, становившийся все громче и громче, внезапно прервался страшным, нечеловеческим воем. Тем не менее в нем было что-то человеческое, и это, наверное, и было самым страшным. В неровном свете аварийных ламп, установленных по углам терминала, Диз увидел, как нечто темное и вращающееся разбило еще одно стекло в стене терминала, обращенной в сторону стоянки – та стена почти полностью состояла из стекла, – и вылетело наружу. Оно с глухим звуком ударилось о бетон, перекатилось, и Диз увидел, что это человек.

Гроза откатывалась дальше, но молнии по-прежнему вспыхивали то там, то тут, и когда Диз, задыхаясь, добежал до стоянки, он наконец увидел самолет Летающего в Ночи, с крупно выведенным на хвосте номером Н101БЛ. Буквы и цифры казались черными при таком освещении, хотя он знал, что они красные, но это, так или иначе, не имело значения. Камера была заряжена чувствительной черно-белой пленкой и снабжена автоматической вспышкой, которая срабатывала лишь при недостаточном освещении.

Багажный отсек «Скаймастера» был распахнут, как рот у покойника. Под ним лежала большая куча земли, в которой что-то копошилось и ползало. Заметив это, Диз присмотрелся и остановился. Теперь душа его была наполнена не только страхом, но и дикой, бьющей через край радостью. Как хорошо, что все так вышло!

Да, подумал он, но не называй это удачей – не смей называть это удачей. Не называй это даже чутьем.

Верно. Не надежда на удачу заставляла его торчать в том паршивом мотеле с громыхающим кондиционером, не чутье – не только чутье – заставляло его часами висеть на телефоне, обзванивать занюханные аэропорты и снова и снова называть номер Летающего в Ночи. Это был чисто репортерский инстинкт, который наконец начал приносить отдачу. И не просто отдачу: он сорвал банк, добрался до Эльдорадо, добился сказочной удачи.

Остановившись перед зевом багажного отсека, он попытался поднять камеру. Чуть не придушил себя ремнем. Выругался. Распутал ремень. Навел.

От терминала донесся еще один крик – на этот раз крик женщины или ребенка. Диз почти не обратил на это внимания. У него мелькнула мысль, что там идет бойня, затем промелькнуло, что эта бойня лишь украсит сюжет, а потом обе эти мысли пропали, когда он быстро делал три снимка «Сессны», стараясь, чтобы в кадр попал и распахнутый багажный отсек, и хвостовой номер. Только жужжала моторная приставка.

Диз побежал дальше. Вылетело еще одно стекло. Снова раздался глухой удар, когда на бетон вылетело еще одно тело, напоминавшее тряпичную куклу, залитую под завязку темной густой жидкостью вроде сиропа от кашля. Всмотревшись, Диз увидел неясное движение, нечто развевающееся, что могло быть плащом… Но он находился еще слишком далеко, чтобы определить точно. Он повернулся. Сделал еще два снимка самолета, чтобы уже наверняка. Распахнутый багажный отсек и куча земли на отпечатке будут смотреться сильно и неопровержимо.

Резко развернувшись, он побежал к терминалу. Мысль о том, что он не вооружен ничем, кроме старенького «Найкона», не приходила ему в голову.

Он остановился в десяти ярдах. Здесь было три трупа: двое взрослых – мужчина и женщина, и один, который мог принадлежать или женщине небольшого роста, или девочке лет тринадцати. Определить было трудно, поскольку голова отсутствовала.

Диз навел фотоаппарат и быстро снял шесть кадров, сопровождавшихся белым светом вспышки и повизгиванием моторной приставки.

Со счета он не сбивался. Он зарядил пленку на тридцать шесть кадров. Отснял одиннадцать. Оставалось двадцать пять. В глубоких карманах его штанов пленка еще была, и это замечательно… если у него будет возможность перезарядить. Но на это никогда не стоит рассчитывать; в подобном случае надо хватать все, что успеешь. Это банкет, где есть надо быстро.

Диз подошел к терминалу и распахнул дверь.

9

Он думал, что повидал в жизни уже всё, но ничего подобного он никогда не видел. Никогда .

«Сколько? – возопил его рассудок. – Сколько народу ты положил? Шесть? Восемь? Может, десяток?»

Он не мог определить. Летающий в Ночи превратил небольшой уютный терминал в живодерню. Повсюду были разбросаны тела и части тел. Диз увидел ступню в черной туфле; сфотографировал ее. Разорванный торс; сфотографировал. Здесь был еще живой человек в замасленном комбинезоне, и на мгновение у него промелькнула дикая мысль, что это Чудо-Механик Эзра из аэропорта Камберленда, но этот парень не просто лысел: он уже завершил этот процесс. Лицо его рассекала широкая рана от лба до подбородка. Нос у него разошелся на половинки, и у Диза промелькнуло безумное сравнение с разрезанной поджаренной сосиской, которую собираются вложить в булку.

Диз сфотографировал.

И вдруг неожиданно что-то внутри него взбунтовалось и возопило «Хватит!» повелительным голосом, на который нельзя было не обращать внимания, не говоря уж о том, чтобы просто отмахнуться.

Хватит, остановись, все кончено!

Он увидел нарисованную на стене стрелу, под которой была надпись «ТУАЛЕТЫ». Диз помчался в указанном направлении, с болтающейся на шее камерой.

Первый же попавшийся по пути туалет оказался мужским, но даже если бы это была уборная для инопланетян, его это не волновало. Он рыдал сильными, резкими, хриплыми всхлипами. Он едва осознавал тот факт, что эти звуки исходили от него. Он не плакал уже много лет. С детства.

Вломившись в дверь, он заскользил как лыжник, почти потеряв равновесие, и ухватился за край второго в ряду умывальника.

Он склонился над ним, и все хлынуло из него густым вонючим потоком, от которого брызги отлетали и ему в лицо, и попадали коричневатыми сгустками на зеркало. Он унюхал в своей блевотине цыпленка по-креольски, которого ел, сидя за телефоном в номере мотеля – это было как раз до того, как он напал на жилу и помчался к своему самолету, – и его вырвало снова со скрипучим звуком работающей с перегрузкой машины, готовой пойти вразнос.

Господи, думал он, Господи Иисусе, это не человек, это не может быть человеком…

И тут он услышал этот звук.

Это был звук, который он слышал не меньше тысячи раз, звук, столь обыденный в жизни любого американца… но сейчас этот звук наполнил его ужасом и непреодолимым страхом, выходящим за пределы его опыта и воображения.

Это был звук мочи, льющейся в писсуар.

Но хотя он и видел все три писсуара в забрызганное блевотиной зеркало, он не видел никого рядом хоть с одним из них.

Диз подумал: вампиры не отража…

Потом он увидел красноватую жидкость, стекающую по фарфору среднего писсуара, увидел, как она стекает по фарфору, увидел, как она, закручиваясь, стекает в расположенные в геометрическом порядке отверстия на дне.

В воздухе не было струи: он видел ее, лишь когда она касалась мертвого фарфора.

Только тогда она становилась видимой.

Он застыл. Он стоял не отрывая рук от края раковины, ощущая ртом, горлом, носом и гортанью насыщенный запах и вкус цыпленка по-креольски, и наблюдал за невероятным, но и прозаическим одновременно действом у себя за спиной.

Я наблюдаю, смутно промелькнуло у него, как мочится вампир.

Казалось, это происходит бесконечно – кровавая моча ударяется о фарфор, становится видимой и, закручиваясь, стекает в отверстия. Диз стоял, уперевшись руками о раковину, в которую его вырвало, уставившись на отражение в зеркале, и чувствовал себя застывшей шестеренкой огромной остановившейся машины.

Я почти наверняка покойник , подумал он.

В зеркале он увидел, как хромированная ручка опустилась сама по себе. Зашумела вода.

Диз услышал шорох и хлопанье и понимал, что это плащ, как понимал и то, что стоит ему обернуться, как он может вычеркнуть слова «почти наверняка» из последней мысли. Он остался на месте, судорожно сжимая края раковины.

Прямо из-за спины раздался низкий, не имеющий возраста голос. Обладатель голоса находился так близко, что Диз ощущал его холодное дыхание у себя на шее.

– Вы преследовали меня, – произнес не имеющий возраста голос.