Дуновение смерти

Он взял ее за подбородок и повернул к себе лицом:

— Ты не поможешь мне, если будешь плакать.

Дорис сморгнула слезы и слабо улыбнулась.

— Этот сыщик, кажется, неплохой человек, — сказала она.

— Да, он совсем не такой, как я их себе представлял, и рассуждает иногда весьма убедительно. Забавно, он до того похож на комического сыщика из кино, что я невольно поражаюсь его логичности.

Дорис спросила:

— Не выпить ли нам? Давай выпьем немножко.

— Давай.

Она вернулась с двумя стаканами и спокойно сказала:

— Я все думаю, как точно сыщик говорил про тех, кто способен на такое убийство, про завзятых умников. Так он их называл?

— Да, это хорошо сказано, надо запомнить.

— Как, по-твоему, это не подходит к Ранке?

Брейд серьезно кивнул:

— Подходит. Но в данном случае не имеет значения. Мошенничество Ральфа ничем ему не грозило, наоборот. Он некоторым образом предвидел, что Ральф ошибается. Ему как раз было бы совершенно невыгодно скрывать подлог Ральфа. Нет, милая, под угрозой находилась только моя репутация.

Дорис тихо спросила:

— Но кто же тогда?

Брейд сидел неподвижно, глядя на стакан, который он держал в руке.

— Знаешь, я все думаю насчет одной вещи. Если Доэни передал мне все точно, слово в слово, то у меня, пожалуй, возникают кое-какие подозрения. Одно упомянутое им слово может иметь двойной смысл, и я думаю, что Доэни этого не знает. Одно его слово меня настораживает.

Дорис с надеждой спросила:

— Какое?

Минуту Брейд рассеянно смотрел на нее, затем тихо проговорил:

— А впрочем, может быть, это ерунда, не о чем и говорить. Я должен еще подумать. Давай ляжем сегодня раньше — плевать на все, надо выспаться.

Он обнял ее за плечи и тихонько прижал к себе.

Она кивнула:

— Да, завтра же у тебя лекции.

— Ну, лекции у меня каждый день, пусть это тебя не тревожит.

— Ладно. Сейчас помою посуду и будем ложиться.

— Прекрасно. И… Дорис, не волнуйся. Предоставь все мне.

Дорис улыбнулась.

16

Он вспомнил ее улыбку, лежа в ночной темноте и ощущая прохладную свежесть чистой наволочки.

Она улыбалась успокоительно, ласково. Брейд старался понять, почему вдруг она так переменилась.

Завзятые умники! (Мысли его сделали внезапный скачок.) Разумеется, Ранке именно из таких. Но почему? Репутация у него прочная. Всем известно, что он человек одаренный. Зачем же ему так навязчиво бахвалиться своим умом?

А может быть, он вовсе им не гордится? Что, если в глубине души он в него не верит? Может быть, именно неуверенность и заставляет его беспрерывно демонстрировать свой ум, кокетничать им, стараться превзойти всех, кто может угрожать его положению? Неуверенность!

А Фостер! Всех расталкивающий, прущий напролом! У него милая молодая жена, она принимает его таким, каков он есть. Почему же он стремится вновь и вновь доказывать каждой встречной женщине, что он неотразимый мужчина? А каждому мужчине, даже в явно неравном поединке преподавателя со студентом, что остроумнее его, Фостера, нет?

Да взять даже беднягу Кэпа! Он сделал блестящую карьеру и все же боится, что имя его будет забыто. Вот он и корпит над своей книгой, которая призвана сохранить память о нем на века. Бедный Кэп! С какой завистью он говорил о титуле, пожалованном Берцелиусу.

Брейд прикусил губу. Все они страдают от одной болезни. От неуверенности!

Человек пробкой выскакивает на свет из чрева матери и навсегда лишается защиты. Вокруг холод, свет режет глаза. Дыхание дается с трудом. Покой, тепло, уютная темнота потеряны безвозвратно. Отныне неуверенность — его удел…

Наутро Брейд спустился к завтраку в молчаливом настроении, твердо решив во что бы то ни стало сохранить хрупкую паутинку мира и доверия между собой и Дорис. Яичница с ветчиной уже ждала его на столе. Дорис быстро улыбнулась навстречу ему, но тоже ничего не сказала.

Он слышал, как наверху возится Джинни, и поспешно ел, стараясь скорее кончить, пока она не ворвалась в комнату, заполнив ее своей бьющей через край энергией. Торопливо проглотив кофе и вытирая салфеткой рот, он сказал:

— Я уйду пораньше, хорошо?

— Конечно, — отозвалась Дорис. — Слушай, Лу!

— Да?

— Ты мне позвонишь… в случае чего?

— Ну разумеется. А если не позвоню, значит, все в порядке. Да ты не беспокойся, — он вспомнил их ночной разговор, — положись на меня.

Она улыбнулась дрожащими губами:

— Хорошо.

Он крепко поцеловал ее, но, услышав на лестнице дробный стук башмаков Джинни, поспешил к двери.

— До свиданья!

На этот раз студенты вели себя почти как обычно. Кафедра меньше привлекала их, и те, кто питал врожденную склонность к максимально удаленным рядам, уже были на пути в свое убежище.

Брейд читал лекцию немного громче, чем всегда, словно стараясь внушить своим слушателям, что ничего не произошло. И формулы на доске он писал крупнее обычного, гладко и деловито рассказывал о продуктах присоединения карбонильной группы, но все время как бы наблюдая себя со стороны.

После лекции он задержался, отвечая на вопросы, — еще одно свидетельство возвращения к нормальному порядку вещей. Но вот он покончил и с этим, вынул из ящичка возле входа в канцелярию свои письма и начал медленно подниматься на четвертый этаж, туда, где совершилось убийство. (Уж не потому ли он намеренно не воспользовался лифтом, что хотел оттянуть возвращение в этот мир?)

Поднимаясь по лестнице, он просматривал почту.

Внимание его привлек желтый конверт, в каких обычно пересылалась факультетская переписка. На конверте была напечатана его фамилия, а вместо адреса отправителя значилось только — химический факультет. Что это еще за официальное уведомление? Неужели такая быстрая реакция на субботний срыв? Ему представилось, как Литлби спешит утром в университет, а на уме у него только одно срочное дело, с которым надо покончить без проволочки.

Он засунул остальные письма в карман и вскрыл желтый конверт. В нем оказался бланк всего с одной строчкой: «За проведение курса лекций по технике безопасности несет ответственность администрация». И внизу подпись: Литлби.

Брейд изумился. Старик внял брошенному мимоходом вызову! Естественно, об «упорядочении его положения» и речи не было, но даже такого результата Брейд никак не ожидал.

Он дошел до своего этажа и лицом к лицу столкнулся с Отто Ранке, спускавшимся с пятого.

Брейд почувствовал, как у него кровь зашумела в ушах. Ему даже показалось, что губы его напряглись, словно он сейчас оскалится и зарычит.

Первым заговорил Ранке. С несвойственным ему радушием он воскликнул:

— А, Лу! Дружище! Как живем? Вид у вас отличный!

Он быстро похлопал Брейда по плечу, показал все свои зубы и устремился дальше вниз.

Брейд, сам себе не веря, глядел ему вслед. Неужели только всего и требовалось? Рявкнуть разок для доказательства того, что и ты умеешь кусаться? А после этого просто оскалиться? И Ранке сразу присмирел! Он взглянул на бланк — и Литлби тоже!

Так и не придя в себя от удивления, он подошел к своему кабинету, вставил ключ в замок, но дверь оказалась незапертой. О господи, значит, пришел Кэп Энсон, а Брейду совсем не улыбалось возиться сейчас с его гениальной книгой. Ему требовалось время, чтобы поразмыслить… Он с досадой открыл дверь и остановился на пороге. В кабинете действительно был Кэп Энсон, но не один, а с каким-то незнакомцем.

Кэп Энсон, повесив трость на левую руку, стоял у застекленного шкафа и доставал картонные ящики, в которых хранились оттиски статей Брейда, его рукописи и прочие бумаги. На нижних полках располагались копии работ аспирантов, занимавшихся под руководством Брейда. Все они были аккуратно переплетены и надписаны.

«Как у примерной чистюли-домохозяйки», — подумал Брейд.

— Хвастаюсь вашими работами, Брейд! — заявил Энсон.

Но Брейд смотрел на незнакомца. Лет за шестьдесят, сутулый, загорелое лицо, седые, стального оттенка волосы, большой иронический рот. Приглядевшись, он, конечно, сразу его вспомнил. Он слышал его доклады на конференциях и не раз видел его портрет на обложках химических журналов.

Не ожидая, пока Энсон представит их друг другу, Брейд протянул руку:

— Здравствуйте, доктор Кински!

— Здравствуйте, доктор Брейд, не правда ли? Я слышал о ваших исследованиях!

Вокруг глаз и вокруг рта у него появились мелкие морщинки, он кивал головой в такт своим словам:

— С интересом слежу за вашими работами. Ведь мы оба воспитанники славного старого Кэпа, верно?

Брейд кивнул, а в душе усомнился, чтобы Кински находил время на чтение ничем не приметных работ ничем не приметного химика.

— Спасибо! — сказал он и только собрался заметить, что ему хорошо известны исследования Кински, которые представляют гораздо больший интерес, как тот уже продолжал:

— С тех пор, как я здесь учился, конечно многое изменилось. Надеюсь, вы не сердитесь, что мы вторглись в вашу лабораторию? Это Кэп меня привел… Он же здесь полновластный хозяин. Все двери для него открыты. Ни один студент не укроется. Как в мое время!

Он огляделся, явно сожалея о прошедших студенческих днях:

— Раньше я навещал свой старый факультет, но за последние пятнадцать лет ни разу не собрался.

— Прошу вас, садитесь, — сказал Брейд. — Может быть, вы позавтракаете с нами?

— О нет, нет. Боюсь, что не смогу. Благодарю вас. У меня очень мало времени, просто хотелось взглянуть на свои пенаты. Сколько здесь прошло счастливых дней! По крайней мере сейчас все они кажутся счастливыми. Верно?

— Да, конечно, — согласился Брейд. — Что ж, обидно, что вы не можете побыть с нами подольше. А давно вы приехали?

— Больше недели. Надо было сразу зайти сюда. Да всякие семейные дела… Но я с самого начала дал себе слово оставить пару дней напоследок, чтобы проведать нашего старого Кэпа!

Старый Кэп! Брейд почувствовал досаду. Конечно, Кэп стар, уже за семьдесят. Но и Кински не меньше шестидесяти.

Впрочем, Кэп ничуть не обиделся. Он смотрел на Кински с нежностью, словно муж на молодую жену или мать на одаренного любимчика сына.

Да Кински и был для Кэпа любимым учеником, столпом химии, гордостью своего учителя.

Брейду с трудом удалось заговорить спокойно:

— Я полагаю, вас вряд ли интересуют мои соображения по поводу ваших опытов с синтезом тетрациклина?

— А, какие там опыты! — иронически отмахнулся Кински. — О них и говорить не стоит. Моран-Минтер из Кембриджа намного меня опередил.

— Но он начал с другого конца. Мне кажется, вы раньше получите альдостерон.

— Вот как! Вы так думаете? Любопытно. Ведь…

Кэп Энсон перебил его:

— Молодой Джо был так внимателен, что пришел вчера ко мне и целый вечер провел над моей книгой. Она ему нравится.

Старый ученый удовлетворенно усмехнулся, радуясь своему успеху.

— О да, химикам нужна такая книга! И Кэпу она как раз по плечу, верно? Для разработки такого материала мало быть только химиком, нужно и философией интересоваться, как наш Кэп.

Кэп Энсон опять усмехнулся.

Кински добавил:

— Правда, в мое время, Кэп, вы еще не воспринимались как философ — скорее как невыносимый педант.

Брейд улыбнулся:

— Таким Кэп и остался.

— Ну вряд ли. Наверное поутих. Пора уже. Ведь в пору нашего знакомства вам было тридцать с чем-нибудь, правда, Кэп? Вы тогда так и изрыгали яд и перец. А помните, помните, как вы велели мне провести метилирование циклического соединения, а я сказал, что на это жалко тратить время? Какую вы мне тогда выволочку устроили! Вспомнить страшно! Шерсть летела клочьями! Вот оттуда-то и пошла ваша кличка. Ручаюсь, Брейд, вы даже не знаете его настоящего имени. Да наверное, никто не знает, — если понадобится, справляются в документах, правда?

— Так, значит, это вы прозвали Кэпа Кэпом? — заинтересовался Брейд.