Помоги проекту - поделись книгой:
Кэтрин Куксон
Жизнь, как морской прилив
Часть 1. Сеп
Глава 1
— Ты уже готова к прогулке, Эмили?
— Да, мистер Мак-Гиллби.
— Ну и прекрасно. На улице стоит замечательная погода, поэтому гуляй в свое удовольствие. Пройдись по парку, полюбуйся утками в пруду.
Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись - тридцатипятилетний румяный мужчина и шестнадцатилетняя девушка, чьи густые светло-русые, почти белокурые волосы были, несмотря на ее молодость, собраны в тугой пучок на затылке. Она была высокого роста для шестнадцати лет, а ее фигура в будущем обещала стать довольно красивой. Однако сейчас не фигура привлекала внимание, а что-то в ее лице. И не потому, что оно было красивым. Густые ресницы добавляли глубины ее темно-карим глазам, пухлые губы, теплого оттенка кожа - это сочетание еще не говорило о красоте, но что-то, несомненно, придавало ее лицу такую яркость, будто оно светилось изнутри.
Сеп Мак-Гиллби часто задумывался о выражении лица своей горничной, называя его про себя радостным. И он считал это точным описанием, поскольку она радовалась очень многим вещам и не скрывала этого, а еще она говорила, что ей очень повезло: «Ах! Мистер Мак-Гиллби, мне так повезло, что я работаю здесь». Или: «Ах, мистер Мак-Гиллби, я так рада, что сегодня хороший денек. Это ужасно, когда вам приходится работать в дождливую погоду». — Одно было совершенно очевидным - вам никогда не будет скучно там, где она находится.
В последнее время он начал задумываться о том, какой была бы жизнь в этом доме без нее, и стал относиться к ней как к любимой дочери.
Чуть отвернувшись от Эмили, он сказал:
— Загляни, пожалуйста, к хозяйке перед уходом, хорошо?
— О да! Конечно, мистер Мак-Гиллби. Конечно.
— Тогда отправляйся.
Эмили не сразу направилась к лестнице, ведущей наверх и находящейся за дверью в дальнем конце кухни. Девушка подождала, когда ее хозяин уйдет в гостиную, а когда тот закрыл дверь, она закатала рукава и направилась в моечную. Там, повернув единственный кран, Эмили набрала немного воды в оловянную тарелку, стоящую в коричневой керамической раковине, и вымыла лицо голубым «мраморным» мылом, которое обычно использовалось ею для мытья полов. Мокрыми руками она пригладила волосы от пробора в сторону, чтобы они не торчали, волосы были очень непослушными, и некоторые пряди упрямо выбивались из пучка. Это очень расстраивало ее, так как миссис Мак-Гиллби не одобряла «волосы, торчащие во все стороны».
Когда она вышла из моечной и проходила через кухню в направлении к двери, ведущей к лестнице, ее остановил странный запах - странный для этого дома. Она всего мгновение смотрела на дверь гостиной, а затем закусила губу, чтобы сдержать веселую улыбку. Мистер Мак-Гиллби не отказал себе в удовольствии покурить. Она надеялась, что ему хватило ума приоткрыть окно, так как, если запах распространится наверх, то будет много шума. Ну, не совсем шума. Миссис Мак-Гиллби не устраивала скандалов, то есть никогда не кричала, но могла так сказать, что слушателю казалось, что она кричит.
Эмили на цыпочках побежала в другой конец кухни и тихонько подняла нижнее окно на несколько сантиметров. Это тоже было бы недопустимо, если бы миссис Мак-Гиллби была на ногах; окна никогда не открывались из-за пыли.
Она снова ненадолго остановилась по дороге к лестнице, скосив глаза в сторону двери в гостиную, и задумалась о том, где он прячет свое курево. Она не нашла в комнате ни одного местечка, которое можно было бы использовать в качестве тайника, а с собой он не рискнул бы его носить, поскольку у миссис Мак-Гиллби нюх был как у хорька.
Девушка тихо поднялась по крутым каменным ступеням до небольшой лестничной площадки, с обеих сторон которой находилось по двери. Правая вела в спальню миссис и мистера Мак-Гиллби, а левая - в ее собственную комнату. Очутившись в своей комнате, она проскользнула мимо железной кровати в сторону комода, который был втиснут между кроватью и подоконником.
Открыв верхний ящик, Эмили достала чистое голубое ситцевое платье. Сняв не имевший верхней части голландский фартук, полосатую блузку и саржевую юбку, она облачилась в свой наряд; затем поменяла домашние башмачки на пару ботинок, уродство которых почти скрывал подол ее платья.
Из следующего ящика девушка достала соломенную шляпку и две длинные шляпные булавки, и, когда она приколола ими шляпку, та намертво закрепилась у нее на макушке. Затем она сняла свой жакет с гвоздя на двери и надела его. Достала чистый носовой платок из коробки, стоявшей на комоде, и потертый коричневый кожаный кошелек. Эмили открыла его, посмотрела на свое недельное жалованье в один шиллинг и шесть пенсов, что еще раз заставило ее подумать о том, как ей повезло. Затем, быстро закрыв кошелек и держа его и носовой платок в руке, она вышла из комнаты, в три шага пересекла лестничную площадку и постучала в дверь спальни. Потом вошла туда и сказала с улыбкой:
— Я собралась прогуляться, миссис Мак-Гиллби. Может быть, вы хотите, чтобы я что-нибудь для вас сделала перед уходом?
Нэнси Мак-Гиллби полулежала. Она была прикована к постели уже в течение двух лет и воспринимала это спокойно, потому что «так хотел Господь». Господь счел целесообразным послать ей болезнь. Она не задавалась вопросом почему, но твердо верила, что ответ будет дан ей, когда она перейдет в другой мир, - в обители, которую Он приготовил для нее, все знание будет принадлежать ей, а награда за ее страдания и терпение будет щедрой.
В ответ на вопрос Эмили миссис Мак-Гиллби сказала:
— Дай я посмотрю, достаточно ли ты опрятна.
После этих слов Эмили подошла к окну, вытянула в стороны руки и стала медленно поворачиваться. Когда миссис Мак-Гиллби обозревала ее спину, она сказала с ноткой плохо сдерживаемого раздражения в голосе:
— Эти волосы! Можно подумать, что я никогда не говорила тебе об этом. Я велела тебе смачивать их, чтобы они не торчали. Так или нет?
— Да, миссис Мак-Гиллби, но они высыхают.
— Тогда остается только один выход: если ты не можешь следить за ними, то нужно их остричь.
Казалось, каждая черточка лица Эмили вытянулась, радость исчезла с него. Она несвязно забормотала:
— Ах! Нет, миссис Мак-Гиллби, не говорите так. Я справлюсь с ними, я постараюсь; я срежу завивающиеся прядки, которые торчат, обязательно срежу.
Миссис Мак-Гиллби глубоко вздохнула, подтянула к подбородку оборки своей миткалевой ночной рубашки, затем расправила простыню, которая покрывала край стеганого одеяла, своими почти прозрачными руками и сказала:
— Сейчас иди. Но не забудь вернуться ко времени молитвы. Я не хочу, чтобы ты взбегала по лестнице в последнюю минуту, как это было в прошлое воскресенье. Поняла?
— Да, миссис Мак-Гиллби, я буду здесь вовремя. До встречи, миссис Мак-Гиллби.
Она быстро выскочила из комнаты.
На площадке Эмили немного постояла, прижав ладонь ко рту. Она не отняла руку, даже когда закрыла дверь на лестницу и вошла в кухню, где Сеп Мак-Гиллби, прекратив ворошить угли в очаге, выпрямился и спросил ее:
— В чем дело? Что случилось?
— Ничего, ничего, мистер Мак-Гиллби.
— Ну же. Рассказывай. — Он положил кочергу на край медного ограждения, затем подошел к ней и спросил шепотом: — Это госпожа? Что она тебе сказала?
— Ни... ничего.
— Расскажи мне.
— Это... Ну, это о моих волосах. Она сказала, что если я не смогу добиться того, чтобы они были абсолютно гладкими, то мне придется их остричь, а мне не удается пригладить их.
— Она это сказала! — Он поднял глаза к потолку, а его квадратное лицо с грубоватыми чертами так исказилось от необычного для него проявления гнева, что Эмили встала на защиту своей хозяйки, сказав:
— Ну, вообще-то она права и все такое, мистер Мак-Гиллби, потому что непослушные волосы торчат во все стороны. Во всяком случае, я пообещала отрезать их... я имею в виду концы.
— Ты не сделаешь ничего подобного. — Он стоял, наклонившись к ней, близко придвинув лицо. — Не вздумай отрезать даже одну волосинку со своей головы. Ты поняла меня?
Эмили в удивлении откинула голову, чтобы получше рассмотреть его: мистер Мак-Гиллби никогда не говорил с ней таким тоном, она не видела его таким.
Через секунду он выпрямился и краем указательного пальца стер слюну с губ. Затем выражение его лица стало более узнаваемым, он кивнул ей и сказал:
— Иди прогуляйся. Но помни о том, что я тебе сказал. Оставь свои волосы в покое.
— Хорошо, мистер Мак-Гиллби. Спасибо, спасибо вам. — Девушка попятилась от него, кивая и улыбаясь, пока не достигла двери, потом ее лицо осветилось и она сказала:
— Пока, мистер Мак-Гиллби.
— Пока, Эмили. Развлекайся.
По мнению Эмили, дом мистера Мак-Гиллби был очень удачно расположен. Он стоял в середине короткой улочки и выходил окнами на реку. Кроме того, у них была всего одна соседка, некая миссис Гэнтри, абсолютно глухая вдова. Если встать спиной к реке и смотреть на улицу, можно подумать, что на ней совсем нет жилых домов, потому что по обе стороны от домов четы Мак-Гиллби и миссис Гэнтри располагались товарные склады. За складом, соседствующим с домом миссис Гэнтри, находился частный бакалейный магазин, а за ним - церковь. Сбоку от склада вблизи дома Мак-Гиллби была мясная лавка, а на дальнем конце улицы размещался магазин подержанной мебели, окна которого были расположены углом и выходили также на Найл-стрит. Найл-стрит казалась длинной, дома на ней были построены по принципу два помещения вверху и два - внизу, они были отнесены к более низкому классу, чем два жилища на Пайлот-Плейс, так как последние могли похвастаться тем, что помимо большой кухни и моечной в них были также гостиная и две спальни. Кроме того, в моечной был кран с холодной водой, а этим уже можно было гордиться.
Последнее чудо появилось благодаря хлопотам мистера Мак-Гиллби. Идея была его. Шесть месяцев назад он сказал: «Я собираюсь перетащить этот кран с нижней части двора и установить его в моечной. Немного усилий, и больше не нужно будет выходить из дома». И добавил: «Знаешь, Эмили, людьми можно манипулировать. С помощью стимулов...»
Эмили начала работать у четы Мак-Гиллби с десяти лет. Тогда она приходила только в конце недели - в пятницу с пяти до восьми вечера, а по воскресеньям с восьми утра до двух часов дня - и получала шесть пенсов. Но в тот самый день, когда Эмили окончила школу, она стала работать постоянно, переселилась к ним и получала уже один шиллинг и шесть пенсов в неделю, считая, что ей повезло. Даже в дни большой стирки и в пекарные дни, когда ей даже не удавалось присесть с половины седьмого утра и до половины десятого вечера, когда она раздевалась с закрытыми глазами, перед тем как упасть в постель, она все равно продолжала считать, что ей повезло. Но когда бы Эмили ни говорила об этом себе, она знала, что повезло ей не только потому, что она стала хорошо питаться и самостоятельно наводить порядок в доме, главное, у нее появилась своя комната, своя собственная кровать - место, где можно побыть одной, полежать и подумать.
Правда, не так уж много у нее было времени, чтобы лежать и думать. Но какое удовольствие спать одной, не деля кровать еще с тремя; не задевать чьи-то ногти, когда вытягиваешь ноги, и не слышать кашля, несвязного бормотания, храпа и сопения детей, которые не были связаны с ней никакими родственными узами. Однако, как ей говорили почти каждую неделю, она обязана помогать содержать их только потому, что Люси, ее кровная сестра, все еще училась в школе. Было бесполезно говорить Элис Бротон, что их отец оставил свое уведомление о половинном жалованье для поддержания Люси; Элис Бротон криками затыкала Эмили рот и заявляла, что она практически была женой Джона Кеннеди и хозяйкой дома.
Прогулка пешком от Пайлот-Плейс до Кредор-стрит занимала десять минут, и, по мнению Эмили, это была приятная прогулка, если солнце заливало лучами реку слева от нее, как было сегодня, и большой пароход с дымом, выходящим из двух труб, двигался вниз по реке в сторону разрыва между двумя молами.
В определенном месте на дороге девушка резко свернула вправо, в сторону от реки, и пошла вдоль улицы с расположенными на ней респектабельными домами, а затем вышла на главную дорогу, от которой расходились несколько второстепенных улиц. Затем она прошла дальше в сторону Кинг-стрит. Отсюда она быстро пересекла несколько небольших улочек.
Поскольку было воскресенье, казалось, что из города исчезли все взрослые, и Кредор-стрит, когда она вышла на нее, тоже не была исключением. Бесчисленное количество детей играли в проходах между домами и в сточных канавах перед ними. Девочки играли в традиционную летнюю игру «классики»: босые прыгали на одной ноге и подталкивали другой отрезанное дно бутылки с нарисованной клетки на клетку; мальчишки, разбившись на группы по возрастам, играли в камешки в сточных канавах. То там, то здесь голопузый младенец выползал на горячий тротуар; но нигде не было никаких признаков присутствия взрослых. Закончив основную трапезу воскресного дня, они всегда отправляются спать. По крайней мере, так поступают практически все жители этих мест, кроме тех «ненормальных», которые отправили своих чад в воскресную школу и вышли прогуляться по парку.
Эмили всегда удивлялась тому, что, имея рядом песчаный берег и море, до которых можно было добраться всего за несколько минут по Оушн-роуд, большинство детей предпочитали играть на улицах.
Когда их мама была жива, она обычно заставляла Эмили водить Люси на берег при любой возможности потому, что, как она говорила, «морской воздух был полезен для Люси», которая часто кашляла. Но даже в очень жаркий день их мать никогда не ходила с ними; она, подобно остальным обитателям городка, ложилась отдохнуть после воскресного обеда.
Номер 18 по Кредор-стрит был расположен на верхнем этаже. В нем размещались три комнаты, самая большая из которых была размером приблизительно четыре на три метра. Воду приходилось носить с колонки на заднем дворе, которой они пользовались вместе с жильцами нижнего этажа. Единственная роскошь, которую могли себе позволить жильцы каждого дома, - это отдельный туалет, который почему-то неверно назывался сухим. Зимой, когда золы было достаточно, он тянул на это название. Но в этот июньский день, когда было тепло, как и в прошедшие две недели, туалет был каким угодно, только не сухим, а вонь, исходившая от подобных туалетов с каждой стороны находившегося на задворках проулка, перебивала все другие запахи.
Каждую неделю, когда Эмили входила в этот дом, она неизменно говорила себе: «Больше я сюда не приду; что бы ни случилось, я никогда не вернусь сюда» — и сразу же осознавала, что было глупо продолжать убеждать себя в этом, так как ей было предопределено провести свою жизнь у мистера и миссис Мак-Гиллби.
Сегодняшний день не был исключением. Только к ним добавилось сожаление: «Если бы только Люси было четырнадцать лет и она не ходила бы в школу, я бы вытащила ее отсюда». То, что до этого момента оставалось всего десять месяцев, Эмили совсем не успокаивало, так как она знала, что десять месяцев - это большой срок и все может случиться за десять месяцев. Что конкретно, она никак не могла выразить словами. Она только знала, что ее смутные страхи как-то связаны с Элис Бротон. Она никогда не могла назвать ее мамой, как просил ее об этом отец.
В проходе было несколько детей. Двое из них были из семейства Бротон, десятилетний Томми и Джек семи лет; здесь же находилась и старшая из девочек, Кейт. В остальной ребятне она узнала детей Таннеров, живших рядом. Они перестали играть и посмотрели на нее. Ее поприветствовал Томми, сказав:
— Привет. Ты все-таки вернулась?
В ответ она спросила:
— Где Люси?
— Наверху. Она только что получила по заслугам.
Эмили переводила глаза с одного лица на другое, и Кейт сказала:
— Она спорила с моей мамой. Она сказала, что никогда не трогала нож Томми, — девочка указала на брата, который умело крутил в руке перочинный нож, — а сама бросила... сама бросила его в канаву.
Эмили начала поспешно протискиваться мимо них, а Джек крикнул ей вслед:
— Нет ли у тебя полпенни, дорогая Эмили?
Она не ответила и, добравшись до маленькой лестничной площадки, направилась к средней из трех дверей и, открыв ее, вошла в кухню.
Здесь, как всегда, царил беспорядок. Квадратный стол, обшарпанная кушетка и несколько разных стульев, шарманка и комод. Она помнила времена, когда все здесь сияло чистотой, но это было слишком давно. На кухне не было никого, кроме Люси, которая не подскочила к Эмили, как обычно, а сидела, опустив голову, как если бы была в полубессознательном состоянии.
— В чем дело? Что случилось? — Эмили села рядом с ней и взяла ее за руки.
Люси не ответила, а только наклонилась вбок и прислонилась к Эмили. Но через минуту Эмили посадила ее прямо и, показывая на ее лицо, требовательно спросила:
— Это сделала она? Она ударила тебя? Почему? Что ты сделала? — Хотя Томми сказал ей, что сделала Люси, она даже подумать не могла, что Элис Бротон ударит Люси по лицу только за то, что та выкинула нож Томми: ее детки постоянно таскали вещи друг у друга.
— Ты дерзила ей?
Люси заморгала, и ее глаза наполнились слезами, которые медленно потекли по красным опухшим щекам. Затем, опустив голову, она прошептала:
— У нее есть жилец. Мне он не нравится. Он хотел, чтобы я села к нему на колени, а я отказалась. И... и я сказала ей, что все расскажу папе, когда он вернется... — Она подняла вверх заплаканное лицо. — Как ты думаешь, Эмили, когда он вернется?
Эмили покачала головой. Возможно, пройдет год или два, прежде чем отец вернется; иногда плавание продолжается восемнадцать месяцев, а иногда и два года, а пока он отсутствовал всего три месяца.
— Кто он? — спросила она. — Он моряк?
— Нет; он работает в доках на судне с опорами.
— А где он спит?
Поделиться книгой: