Помоги проекту - поделись книгой:
– Слушай, ребенок, тебе чего, интересно? Ты уже час тут сидишь.
– Не интересно… – пролепетала застигнутая врасплох Олеся.
– А чего ты слушаешь? Сидишь в чужом дворе… ты, вообще, откуда взялась?
– Ниоткуда… – Олеся совсем растерялась.
– Вот и вали в свое никуда!
Олеся уже собиралась встать (категоричный тон ей сразу напомнил разговоры в детской комнате милиции), но Маша хотела отключиться от неприятного общения с квартирантами.
– Правда, кто ты такая? – спросила она, – я тебя в нашем дворе не видела.
– А это ваш двор?..
– Наш. Тебя как зовут? – Маша выпустила дым в лицо непрошенной гостье, и пока Олеся решала, стоит ли называть имя, Аня, сама того не желаю, подсказала ей выход.
– Ты что, не помнишь, как тебя зовут? – спросила она, и Олеся с радостью кивнула.
– О, блин! – Маша уставилась на нее в упор, – хочешь сказать, что реально не помнишь, как тебя зовут? Ты что, за дур нас держишь?
– Не, Маш, погоди, – снова весьма кстати вмешалась Аня, – нам психолог рассказывал на лекции, что сейчас это очень распространенный случай – людей опаивают чем-то, и они теряют память. Слушай, подруга, а ты не врешь?
– Чего мне врать? – Олеся пожала плечами. Сама б она никогда не додумалась до такого хода, и неизвестно, куда он мог завести, но игра уже началась; причем, игра очень простая – надо было только все время говорить «не помню», «не знаю»…
– То есть, ты не знаешь, кто ты? – уточнила Аня.
– Не знаю…
– Жопа! – заключила Маша, – и что ты собираешься делать? Так и будешь тут сидеть?
– Не знаю. Пойду куда-нибудь, – в новой роли Олеся вдруг ощутила истинную себя – такая же неустроенная, неприкаянная; только в утрированном варианте, но на то она и игра.
– Жопа! – Маша покачала головой, – а ночевать где будешь?
– Не знаю…
– А деньги у тебя есть, инопланетянка? – спросила Аня.
Олеся понимала – от ответа зависит, будет ли игра продолжаться, ведь объединяться трем безденежным людям просто не имеет смысла; поэтому она кивнула.
– Рублей двести, небось? – Маша усмехнулась.
– Нет, – Олеся решила не называть цифру, способную вызвать хоть какие-то ассоциации, и назвала другую, возникшую неизвестно из каких соображений, – двадцать тысяч…
– Сколько?! – голоса прозвучали в унисон; потом Аня уточнила, – откуда у тебя-то?..
– Не знаю…
– Клево, – Аня покачала головой, – а еще что у тебя есть?
– Вот, – Олеся достала новенький телефон.
– Дай-ка, – бойко пробежав пальцами по клавиатуре, Аня озадаченно вернула его хозяйке, – блин, чистый – ни одного звонка, ни одного номера в памяти. Реально мистика… Слушай, инопланетянка, а ты не хочешь пожить нормально?
– Хочу, – Олеся не поняла, о чем идет речь, но она всегда мечтала жить нормально.
– Маш, – Аня повернулась к подруге, – если у девочки есть бабки, пусть пока поживет в твоей хате – чем не вариант? Ты берешь десять штук в месяц… вот, до конца недели две штуки получается; а за это время найдешь стабильных жильцов, возьмешь с них аванс…
– …а я, – продолжала Аня, – учусь в институте МВД – бывшая школа милиции, знаешь?
– Нет.
– Понятное дело, – Аня усмехнулась, – откуда, если ты не помнишь, кто ты есть. Короче, я у наших узнаю, как найти твоих родителей – не инопланетянка же ты, в натуре.
– Все это классно, но жильцы-то съедут завтра… – Маша замолчала, задумалась, а потом махнула рукой, – один день у меня поживешь; но за это с тебя дополнительно – обед; ну, и деньги, естественно, вперед, а то документов у тебя нет – смоешься еще. Согласна?
– Согласна.
– Ну и зашибись, – Маша сразу успокоилась, легко и просто разрешив, казалось бы, неразрешимую проблему, и мысль ее понеслась дальше, – слушай, инопланетянка, давай тебе имя, что ли, придумаем – как-то я ж должна тебя называть. Хочешь быть Миленой?
– Ну, ты чего? – возмутилась Аня, – чего она, с панели?
Олеся была в восторге; как ей все это нравилось!
– А что такое панель? – спросила она, продолжая игру.
– Если не знаешь, то и не знай, – отрезала Аня, – как бы тебя назвать?..
Нельзя сказать, что Олеся очень любила свое имя, но плохо представляла себя с другим – к нему ж надо будет привыкнуть, поэтому поспешно предложила:
– А давайте, меня будут звать Олеся, – и обе девушки прыснули от смеха.
– Думаешь, это лучше Милены?
– А мне нравится, – Олеся пожала плечами, хотя внутри возникла обида, то ли на мать, назвавшую ее как проститутку, то ли на девушек, приписавших ей то, что она могла представить лишь в самых кошмарных снах, – звучит красиво, – пояснила она, – О-ле-ся…
– Ну, пусть так, если хочешь, – Маша встала, – идем, пожрать купим, а то у меня в холодильнике мышь повесилась; я сегодня планировала провиантом заняться, но, блин, оказалось, что идти-то не с чем.
– Ладно, я тоже побегу. Вечером созвонимся, – Аня направилась к арке, соединявшей двор с улицей; Олеся молча смотрела ей вслед – в голове все перепуталось, и она никак не могла решить, хорошо или плохо то, что происходит…
У входа в магазин Маша оборвала «поток сознания».
– А ты чего любишь? – спросила она без всякого перехода.
– Не знаю, – на этот раз ответ был абсолютно искренним и правдивым.
Конечно, Олеся знала, какие жвачки вкусные, а какие полный отстой; знала, что, например, чипсы «Lays» намного лучше «Русской картошки», но ведь существовали еще «Pringls» почти по сто пятьдесят рублей за высокую круглую банку с усатым дядькой – какие, вот, они? Может, она б полюбила именно их, если б попробовала хоть раз! Но Маша поняла ответ по-своему.
– Ну да, я ж забыла, что ты ничего не помнишь. Короче, будешь есть то же, что и я.
Все оказалось совсем не страшно – Маша не пошла в отдел с деликатесами, где продавщицы, мирно беседовали в уголку, отчаявшись дождаться хоть одного покупателя; не пошла, и в «Рыбу», и в «Колбасы», а двигаясь вдоль полок, занимавших центр зала, небрежно бросала в корзину упаковки быстрорастворимой лапши, самые обычные чипсы, коробку шоколадных шариков для «полезного завтрака». В общем, Олеся была приятно удивлена совпадением их вкусов, да и стоило все это так, что вполне хватило сдачи с проданного телефона.
– Знаешь, отец говорит, что хоть раз в день надо есть горячее – ну, типа, суп, – начала Маша, когда они вышли из магазина, – но мы ж лапшу кипятком заливаем, то есть это тоже горячее, но гораздо вкуснее борща, логично?
– Я не знаю…
– Скучно с тобой, – Маша вздохнула, – жаль, отца сейчас нет – он бы придумал, что с тобой делать.
– А что со мной делать? – испугалась Олеся.
– Блин! Ты, оказывается, еще кое-какие слова знаешь! – шутка получилась немного обидной, и Маша поспешила тут же замять ее, – отец у меня, типа, это… «врач без границ»; где чего по миру происходит – голод, там, или эпидемия, их туда бросают от международного фонда; сейчас он, к примеру, в Африке.
Незаметно они вернулись к дому, и Маша, набрав код, зашла в подъезд.
– Он полмира объехал. Прикольная работенка, да? Я ж почему тоже пошла на «медицину катастроф», – Маша вызвала лифт, и они поехали вверх.
Остановилась кабина на седьмом этаже; выйдя первой, Маша открыла дверь.
– Входи. Башмаки снимай, а то, жуть, не люблю убираться.
Олеся никогда не бывала в квартирах, где не пахло б, ни пережаренным луком, ни мокрым бельем, ни грязными носками – она могла перечислить сотню знакомых запахов, а здесь не пахло ничем, и это вносило ощущение благородства, что ли. Разувшись, она принялась оглядывать длинный коридор, увешанный фотографиями, на которых был изображен один и тот же человек – иногда он сидел, иногда стоял, иногда смеялся, иногда курил; иногда его обнимала женщина, гораздо моложе него, и Олеся ткнула в нее пальцем.
– Это твоя мать?
– Это Ритка, – Маша засмеялась, – отец, знаешь, «ходок» еще тот – развелся с двумя женами, а потом встретил Ритку. Она тоже врач, так он ее в ту же контору устроил, и теперь они вместе живут, вместе ездят. Мы с ней, как подружки…
– А мать?
– Ой, мать, – Маша махнула рукой, – она уж сто лет назад тоже замуж вышла и живет… я точно и не помню – то ли в Праге, то ли в Будапеште. Это была его первая жена. Ладно, пошли, а то лично у меня уже кишки к позвоночнику прилипают.
Не дав Олесе до конца ознакомиться с «вернисажем», хозяйка провела ее в мрачноватую кухню, выполненную в насыщенных коричневых тонах; включила чайник и достав тарелки, открыла пакетики с лапшой.
– Я чего про отца-то заговорила, – вспомнила она, – у него в медицине куча связей, так вот, он рассказывал, что сейчас научились управлять сознанием – могут сделать так, чтоб человек забыл все ненужное, а могут, наоборот, заставить все вспомнить. Они используют эти методики, когда проводят реабилитацию после катастроф. Он бы мог отвезти тебя к своим специалистам, чтоб память тебе подправили… слушай, – чайник щелкнул, и Маша налила в тарелки кипяток, от чего лапша стала быстро разбухать и кухню наполнил знакомый аромат специй, – а ты совсем-совсем ничего не помнишь?
Отрицательный ответ вряд ли б способствовал развитию отношений, и хотя Олеся подумала, что на девяносто девять процентов подругами они не станут, покидать мир, в который она так неожиданно попала, уже не хотелось.
– Кое-что я, конечно, помню, – сказала она задумчиво, – но как-то так…
– А конкретнее? – Маша придвинула ей тарелку и сама уселась напротив.
– Конкретнее?.. – за неимением вариантов, Олеся начала (правда без особых подробностей) описывать свою жизнь и сама удивилась – рассказ получался какой-то… будто она смотрела на все отсюда, с седьмого этажа; а «с седьмого этажа» картина выглядела и вовсе жуткой, поэтому она ничуть не удивилась, когда Маша вздохнула:
– Похоже, никто тебя искать не будет, так что зря Анька лохматит своих ментов. Кофе сварить? – она отодвинула опустевшую тарелку, но Олеся покачала головой, – тогда покурим… кстати, у тебя курить есть? А то купить-то забыли.
Олеся положила на стол пачку, и Маша весело всплеснула руками.
– О, блин! Ты тоже такие куришь?
Внутри у Олеси все оборвалось – хорошо еще, что она не достала сразу и зажигалку, но про нее Маша не спросила, открыв ящик стола, где их валялось пять штук, разных цветов.
– А, вообще, странно, – Маша включила вытяжку и старалась пускать дым под нависавший над плитой блестящий колпак, – куришь хорошие сигареты, деньги у тебя реальные, а то, что ты рассказываешь?.. Не вяжется все это, понимаешь?
– Понимаю, – Олеся тоже закурила, – но ты ж спросила, что я помню.
– Да это да… слушай! – Машины глаза округлились, словно она вдруг проникла в Великую Тайну, – а, может, ты это… ну, не та, кем себя представляешь? Может, ты богатая наследница и тебя специально опоили!.. Хотя… – она разочарованно почесала затылок, – тогда все наоборот – у тебя б сейчас ничего не было, а помнила б ты, типа, богатый дом… Опять, блин, не вяжется…
Докурили они молча; потом Маша так же молча вышла, но быстро вернулась.
– Слушай, я пойду, посплю, а ты можешь телек включить; там DVD целая куча, но учти, дверь я заперла и ключ спрятала; захочешь чего спереть и свалить – прыгай с балкона, – наверное, лицо Олеси как-то изменилось, потому что Маша тут же добавила, – ты извини, подруга, но хрен тебя знает – сейчас столько аферистов; береженого бог бережет.
– Я понимаю, – ни бежать, ни воровать Олеся не собиралась, поэтому не обиделась, а, скорее, обрадовалась, что ее не гнали, а, наоборот, удерживали; дальше видно будет, как оно повернется.
Маша ушла, где-то щелкнул замок и стало тихо; только противно гудела вытяжка, и Олеся выключила ее. Подошла к окну, которое, как оказалось, выходило все-таки не во двор. Внизу она увидела стоянку с разноцветным узором автомобильных крыш; по тротуару брели люди; цепь старых тополей отделяла их от медленно ползших в пробке машин – Олеся тысячу раз ходила по этому месту, но, вот так, с высоты, разглядывала его впервые. Подождав несколько минут, она вытащила из кармана зажигалку и, на всякий случай, выбросила в форточку; теперь при ней оставались лишь паспорт, который она взяла, чтоб оформить телефон; сам телефон, деньги и ключ от дома. Вот, паспорт и ключ были явно лишними, и оставалось надеяться, что Маша не спросит – А что это у тебя в карманах?..
Избавившись от очередной улики, Олеся обошла кухню, разглядывая посуду, разноцветные магнитики на холодильнике, всякую хитроумную технику, но это было не слишком интересно; на цыпочках она прокралась мимо дверей, красноречиво помеченных фигуркой девочки под душем и мальчика, сидящего на горшке, и оказалась в коридоре с фотографиями. Из трех дверей, выходивших туда, открыта была лишь одна; заглянув в нее, Олеся увидела, и обещанный телевизор – огромный и плоский, как она мечтала, и DVD под ним; в шкафах стояли книги и… она подошла поближе – деревянные слоны, маленькое чучело настоящего крокодила, яркие птицы из натуральных перьев и прочая ерунда, которая в хозяине квартиры, без сомнения, будила приятные воспоминания, но для Олеси все это являлось лишь глупыми игрушками. И опять тут были фотографии. Олеся выбрала одну, где тот же мужчина с сединой в волосах и ямочкой, как у артиста Курта Рассела, стоял возле белого джипа, украшенного почему-то не красным, а синим крестом; фоном служил ослепительно голубой водопад, заключенный в изумрудную оправу джунглей.
Взяв ее с полки, Олеся уселась на диван, и тут ей показалось, что мужчина смотрит прямо на нее. Олеся принялась поворачивать портрет под разными углами, но внимательный, чуть ироничный взгляд продолжал следовать за ней; она не знала, что подобный эффект достигается очень легко – для нее это было чудом.
– Ну, чего вылупился? – спросила она тихо, – думаешь, если ты красавчик и ездишь по всяким Африкам, я, прям, вся растаю, да? – мужчина молчал, и Олеся погрозила ему пальцем, – даже не думай… вот, чтоб ты был моим отцом, я б не отказалась. Ну, чего ты лыбишься? Знаю, что никому я не нужна, и ты не исключение… и я тебя за это ненавижу!..
Олеся откинулась на диван и закрыла глаза, пытаясь представить, как же именно она его ненавидит, но, то ли вокруг присутствовала какая-то благостная аура, то ли тишина расслабляла сознание, но ненависть не хотела являться; даже вместо чего-то черно-белого, грязного и холодного, похожего на глубокие колеи в талом снегу (это был обычный продукт ее вечно настороженного воображения), перед глазами запрыгали цветные звезды, образуя веселый хоровод.
Олеся не могла поставить себя на место «умных взрослых», а потому не могла и объяснить, почему они все делают наоборот. Рассуждения зашли в тупик; она просто смотрела на мужчину у водопада, но звездочки больше не плясали в сознании; впрочем, и черно-белого нечто тоже не было…
Резкий звук расколол тишину. Олесе показалось, что в голову ударила молния, и вся ее перепуганная сущность летит в образовавшуюся трещину; она судорожно схватилась за диван, комкая покрывало, и только когда звук повторился, сообразила, что это звонят в дверь. Взгляд инстинктивно ткнулся в фотографию, но мужчина по-прежнему находился у водопада и при всем желании не мог бы переместиться в тесноту лестничной площадки; Олеся перевела дыхание и осторожно подойдя к двери, заглянула в глазок – перед дверью стоял молодой симпатичный парень. Похоже, он увидел, как открывался глазок, и больше не звонил, а спросил:
– Машка, как ты после вчерашнего? Живая?..
Олеся оглянулась, и поскольку в квартире по-прежнему было тихо, ответила:
– Спит она. А ты – Крылов, да?
– Я-то, Крылов, – парень явно растерялся, – а ты кто?
Олеся сама не знала, что на нее нашло – скорее всего, просто ей не хотелось выглядеть чужой в потрясающем, еще не освоенном до конца мире, и она ляпнула:
Поделиться книгой: