Закон есть закон (сборник)

Все знали, что вместе они не живут, что у нее – любовник, что брак их держится только на финансовых отношениях, и массажист, уважаемый всеми профессионал, надеялся на ее понимание.

Хозяйка выслушала, посмотрела с сожалением на него и… – уволила.

Месяца три массажист перебивался случайными заработками. Но денег было мало, хлопот – много, семья едва сводила концы с концами. И массажист, помыкавшись, вернулся не свое прежнее место работы. Его взяли.

Теперь-то муж хозяйки стал ходить только к нему. Издевался над ним, как над рабом.

Однажды массажист заболел. У него поднялась температура, он ослабел и не вышел на работу.

Но за ним приехали.

И он послушно поехал делать массаж: мять атрофированные мышцы, слушать пошлые остроты, общаться с тем, кого ненавидел больше всех на свете.

Постепенно в его голове родилась страшная мысль…

Он стал плохо спать – все вынашивал свою идею. И после очередного унижения – решился.

Решился раз, а уж дальше все пошло своим чередом.

При каждом сеансе массажист очень осторожно работал со спинными позвонками.

Через месяц клиент стал жаловаться, что у него слабеют ноги. Еще через месяц – стал приходить с палочкой. Потом появились костыли. И однажды утром, когда массажист готовился к очередному сеансу, ему позвонили и сказали, что он – муж хозяйки – приехать на массаж не может: у него отнялись ноги. Впервые за много лет он не пришел на сеанс.

Сначала был испуг. Но потом радость залила душу. Массажист уединился и долго мыл руки, будто смывал с них всю грязь, налипшую за долгие, унизительные годы.

А вечером пришли новые клиенты. И один – пьяный, с бутылкой шампанского в руке. Проходя мимо массажиста, он бросил в его сторону:

– Пошли, артист. Будешь мне зад мять.

Массажист улыбнулся:

– Пойдемте. Помну и вам зад…

Обратная дорога

«Вторая рота, где я служил в ВДВ, была предназначена для уничтожения спецобъектов армий вероятного противника…»

Змея, плавно огибая редкие чахлые колючки, торчащие из пересохшей земли, упорно двигалась к какой-то только ей известной цели.

Вот на ее пути попалось глубокое русло пересохшей речки, заросшее густым шатром жесткого кустарника.

Змея, нырнув под этот шатер, уже хотела спуститься на дно мрачного туннеля, когда увидела в нем группу людей, идущих гуськом.

Она замерла, приняв угрожающую позу, но люди, идущие по чавкающей жиже едва обозначенного русла, промелькнули мимо, как тени.

Группа спешила.

Очень спешила.

Здесь пролегала дорога домой, на базу, где была горячая еда, письма, баня; где не было постоянного чувства опасности, изматывающей гонки ночных переходов, бесконечно длинных бессонных дней.

Группа шла домой уже третьи сутки, бесконтактно, без радиомаяков, как невидимки.

Задание выполнили, но наследили. Из-за этого очень спешили. Шли даже на рассвете. Опасались заслона по маршруту выхода.

Спешили, очень спешили.

Прошли это вонючее русло, и вот впереди горы. Последний бросок перед границей.

Подъем выматывал до предела.

Обманчивая пологость предгорья бесконечным тягуном уходила в небо, низко севшее на горы, потому никак нельзя было определить конец этого вялого подъема. Но и он закончился. Уперлись прямо в скалы.

Остановились на отдых.

Перекусили – сунули в рот по жесткой, как кирпич, черной галете. Во рту она разбухла, и по всей душе разлился родной запах черного хлеба.

Долго решали, как идти дальше. Решили идти в день, идти быстро, без привалов и остановок.

Тщательно прибрали место и начали выход: подъем, перевал, спуск.

Уже пошли тропки.

Спуск заканчивался, и именно в этот момент у головного в группе лопнул автоматный ремень. Автомат скользнул по боку и воткнулся стволом в трещину под ногами.

Он нагнулся.

Группа проскользнула мимо него. Автомат застрял крепко.

Он с силой дернул его. Группа тем временем вышла на небольшую площадку.

Когда он уже вытащил автомат и стад разгибаться, в лицо ему неожиданно ударил ослепительно-яркий и жаркий свет, взорвался в голове громом и тут же потух.

Потом он, придавленный страшной тяжестью, застонал и медленно поднял окровавленные веки.

Долго не мог сообразить, где он и что с ним.

Наконец чувства стали возвращаться к нему. Вначале глаза увидели бесформенный кусок тела, лежащий прямо перед ним. В нос заплыл липкий запах крови и горелого мяса. Его вырвало.

Стояла жуткая тишина – ни звука, ни звона.

Он тряхнул головой и застонал от боли. Со лба потекла струйка крови. Хотел стереть ее с лица и только тут заметил, что замурован в гранитную крошку по самые плечи.

Медленно, одну за одной, вытащил из гранитного месива руки. Осмотрел их, ощупал.

Серьезного ничего не было: царапины, ушибы, сломаны два пальца на левой руке. Ладонь распухла, кожа сорвана, болталось рваное сухожилие. Осторожно подергал за него – согнулся средний палец.

Правой рукой стал откапывать себя. Наткнулся на свой автомат.

Работал долго.

Давила тишина, и он не заметил сам, как стал различать звуки.

Услышал стон.

Вытягивая шею до невозможности, пытался что-либо разглядеть.

Изо всех сил дернулся вверх, боль от ног через пах и зубы прострелила все тело и, взорвавшись в голове, умчалась вместе с его сознанием в небытие.

И опять медленно открывались глаза, и опять с великим трудом разжимались искусанные в кровь губы.

Больше он не стал рвать изломанное тело. Осмотрев себя, понял, что вмурован ногами в скалы.

Осторожно, чуть дотягиваясь автоматом, сдвинул лежащее перед ним тело. И тогда только понял, что случилось.

Группу поймала мина направленного действия.

Мина мощная.

МОН-100 или МОН-200, и четверти такой хватило бы на группу. Его спас случай. Только спас ли? И что лучше, еще неизвестно.

Ребят разнесло в клочья.

Тут он вспомнил, что слышал стон. Несколько раз позвал, но ответа не было.

Значит, померещилось.

Его же взрывом откинуло, точнее, воткнуло в широкую горизонтальную расщелину. Сверху обрушилась часть ее козырька и придавила намертво ноги, а уж затем сверху насыпало камней и щебня.

Тягуче ползло по горам, ущельям и расщелинам время. Слева лежало отодвинутое автоматом тело. Чье оно?

Он так и не узнал его.

Скоро должны были прийти те, кто ставил мину. Стал готовиться к встрече. Выложил из камней небольшой бугорок справа перед собой. Сумел снять ранец. Достал оттуда запасные магазины, гранаты, положил рядом финку.

Устал, облокотился спиной, на гранитную стенку. Почувствовал ее прохладу и от этого ощутил каждую царапину на своем измученном теле. Закружилась голова, стало не хватать воздуха, и он опять провалился за черту сознания.

Очнулся от гортанных криков.

Приподняв тяжелую голову, увидел, как те, кого он ждал, пинками поднимали кого-то из его мертвых товарищей. И тот вдруг ожил, встал на колени и тут же упал.

Значит, не казалось ему, значит, действительно кто-то из его товарищей был жив. Кто?

Но тут же голова, секунду назад живая, откатилась от тела и с длинным, вывалившимся языком и огромными кровавыми кляксами вместо глаз была брошена в брезентовый мешок.

Теперь шли к нему, но его еще не видели.

Шли к тому, кто лежал, прикрывая его слева. И он, припав к земле, заматерился беззвучно в бога и в душу, бессмысленно и зло. Не стал ждать, открыл огонь.

Был бой.

Потом – последняя граната и последние пули в рожке автомата.

Тогда он вставил дуло автомата себе в рот и нажал на спуск, но удар, нанесённый откуда-то снизу по автомату, выбил зубы и, разорвав ему рот почти до самого уха, увел пули куда-то в небо.

Боль, мрак.

В последних судорогах изуродованной рукой нашел финку и со сладостным всхлипом вогнал ее в навалившееся на него тело, а уже потом, уперев ее ручкой в щебень, навалился на нее своим собственным изорванным сердцем.

И все.

Сознание покинуло его.

Какому богу молиться за то, что он так и не пришел в себя, что душа была слепа и глуха, когда его били десятки рук и ног, когда этот кровавый обрубок, торчащий из земли, полосовали ножами, срезали уши, нос, отрубили руки, а затем, подрезав кожу на животе, вывернули ее вверх и завязали над головой жилами, вытянутыми из его же рук. Тело еще несколько раз конвульсивно вздрогнуло и наконец успокоилось. Навсегда.

Солнце поднялось высоко и медленно опустилось. Жизнь замирала. Лишь комары и мухи плотной тучей облепили огромный кровавый цветок, вдруг выросший на этих чужих скалах.

...

«…И когда нас посылали на выполнение этих диверсионных операций, необходимость проведения которых порой мы не понимали, мы эти операции выполняли. Любой ценой. Так как исполнение приказа ставили выше сохранения собственных жизней.»

Февраль 1973 года.

Кировобадская дивизия Воздушно-десантных войск.

Параллельное задание

В маленькой прихожей шло прощание. Уже минут пять. Прощались двое, он и она. Поцелуи. Вздохи.

Наконец он открыл встроенный шкаф, чтобы взять свой кожаный плащ, но, сморщившись, отвернулся от шкафа:

– И чем только у тебя из него пахнет? Как будто гниет что-то.

Она тоже сморщила свой прелестный носик:

– Уже с неделю пахнет. Чего только я не делала: и мыла, и освежителем брызгала. А со вчерашнего дня даже червячки появились, беленькие такие.

Мужчина закрыл дверку, еще раз поцеловал девушку в щечку и ушел.

Дня через три милая девушка не выдержала. Червей в шкафу стало совсем много, неприятный запах из него уже перехватывал дыхание. Утром она позвонила в милицию, а к вечеру пришел участковый. Предположили вначале, что сосед, одинокий старый человек, забыл у себя в шкафу какие-то продукты, вот они и гниют в его квартире. Побывал участковый и у других соседей. Старика никто не видел уже дней десять. Родственников его никто не знал.

Участковый забеспокоился.

И не зря.

Когда взломали дверь в квартиру старика, мухи плотным роем взвились к потолку. В прихожей лежал старик с огромной кровавой раной на белесой голове – картина не для слабонервных. Даже участковый, увидев такое, зажал рот и пулей вылетел на лестничную площадку. Следственной группе пришлось работать в противогазах.

Две недели назад в квартире у одинокого старого человека рано утром раздался звонок. Он посмотрел в глазок и, узнав звонившего, смело открыл. Звонивший вошел и, едва успев закрыть дверь, с разворота сильно ударил деда молотком по голове. Тот, охнув, вскинул руки и, отлетев к стене, сполз по ней вниз.

Вошедший минуты две стоял тихо, прижавшись к углу. Затем, осторожно положив молоток на пол, наклонился к старику. Убедившись, что тот «уснул», поднял его, легкого, и засунул во встроенный шкаф прихожей. Правая нога не убралась и по щиколотку осталась торчать из приоткрытой дверки.

Человек нырнул в комнату и стал лихорадочно рыться по шкафам и тумбочкам. Через некоторое время, наполнив большую сумку, он тихой мышью вышмыгнул за дверь и, осторожно захлопнув ее, бесшумно спустился по лестнице.

Это общежитие – огромное старинное здание из красного кирпича – было приютом не только студентам. В большем количестве там можно было обнаружить и молодых бомжей, и юных проституток, и карточных игроков, и наркоманов, и просто уголовников.

Бугров тоже периодически заныривал в эту гостеприимную утробину. Во-первых, он там прятался от военкомата, не желая служить в армии. Во-вторых, здесь можно было травки покурить, уколоться. Вот и сегодня он, уже вколов дозу, приятно плыл. Раздал долги. Сделал подарки добрым девочкам. У него пошел подъем – он был богат.

Наконец определился круг подозреваемых. Но отрабатываемые версии результата пока не давали. А тут еще позвонил военком с личной просьбой. Попросил разыскать скрывающегося призывника и привести на завтрашнюю комиссию. Начальник пообещал просьбу выполнить, а когда прочитал еще раз адрес «дезертира», решил поручить это дело инспектору, работающему по убийству старика.

Инспектор, вконец задерганный, выслушал новое задание с неохотой. Но начальник пояснил, что этот призывник прописан в том же доме и том же подъезде, где жил убитый, и посоветовал поработать параллельно. Из военкомата характеристику на него дали неважную.

Мать Бугрова, больная от вина женщина, сказала, что этот паразит-призывник, ее сын, уже недели две мотается незнамо где.

К вечеру – день прошел без обеда – через сестру Бугрова и случайных его друзей инспектор вышел на общежитие. Потихоньку разговорил бабку, сидящую на входе. Сказал, чтобы ее не пугать, что он из военкомата.

Она этого хулигана-призывника знала и послала инспектора на четвертый этаж в 419-ю комнату:

– Там должен быть.

Деньги кончились. Все, что взял там, на квартире, уплыло. Взаймы никто не давал. Тело ломало, в голове мелькали кошмары. Последнюю травку выкурил вчера. Все куда-то разбежались. Лежал и тупо смотрел в потолок. Один. Страшно… Часто приходил тот дед, сосед с верхнего этажа. Просил вытащить его из шкафа. Раньше давал ему покурить травки. Он и уходил. Теперь дать было нечего. По потолку кто-то прополз. Бугров закрыл глаза, и тут в дверь постучали. Он вскочил, как подброшенный. Упал. Забился, заколотился на полу. Закричал, захрапел.

К нему из открытой двери, сгорбившись, шел старик. Он вскочил и с кулаками бросился на ожившего мертвеца.

И вдруг получил такой сильный удар в лоб, что отлетел в дальний угол комнаты. А когда открыл глаза, то увидел, что над ним склонился не дед, а какой-то незнакомый молодой мужчина с голубыми глазами.

Инспектор, поняв, что перед ним тот самый Бугров, перестал прижимать его к полу. И, отойдя от обессиленного существа, поставил стул на ножки и сел. Слишком уж явно все было. Что-то он орал про деда и про шкаф, пока валялся.

И инспектор решил прощупать этого психопата на убийство старика-соседа. Когда Бугров, встав с пола, весь трясясь, сел на кровать, инспектор сказал ему как бы между прочим, что сосед обижается на него за шишку на лбу. На что Бугров, не глядя на него, ответил, что не его это собачье дело. Что они уже обо всем договорились, а деньги и вещи он деду вернет. Что старый хрыч приходил к нему дня три назад, просил помочь из шкафа вылезти.

Он помог.

Сказав это, он замолчал.

«Все ясно», – подумал инспектор.

Он вынул удостоверение, помахал им перед лицом Бугрова и, стараясь не спугнуть, сказал, что он из военкомата. Что ему плевать на их отношения с дедом-соседом, а сейчас надо им съездить в военкомат и расписаться в документе, что он больше от военных бегать не будет.

Бугров, немного подумав, встал, вяло достал из-под койки какую-то мятую куртку и поплелся к двери.

Когда они выходили из общежития, Бугров, думая о чем-то своем, вдруг спросил:

– А это надолго?

Инспектор, заглянув в эти пустые, как зимние окошки, глаза, молча усадил его в машину и ответил, когда уже тронулись:

– Надолго.

Похищение

Похитили его банально просто.

Выйдя из офиса, он тормознул машину частника. Когда проехали метров пятьсот заметили голосующую девушку. Красивую, с длинными ногами, в короткой юбке. Шофер подмигнул:

– Возьмем?

У пассажира было хорошее настроение! и он согласился.

– Почему бы не взять?

Машина остановилась, он помог девушке сесть на заднее сидение и устроился рядом. Завязалась беседа, во время которой спутница как-то по-будничному, не спеша открыла свою сумочку, вынула шприц и воткнула ему в ногу. Он даже не успел ничего понять. В голове тут же появилась тяжесть, в ушах – пробки, затем быстрый провал в глубокую, темную яму.

Очнулся от нудного звона в голове. Он сидел на полу в незнакомой пустой комнате, правая рука была прикована наручниками к батарее. Едва он пошевелился – в комнату вошли двое. Один из них держал стакан с водой. Он плеснул ему в лицо воду, наклонился и сказал:

– Нормально? – И с размаха ударил его в под дых.

Опять провал, потеря сознания… Вскоре его вновь облили водой, и он очнулся. Его взяли за волосы, подняли голову кверху и со всей силы ударили лицом о чугунную батарею. Хрустнули зубы, лопнула кожа на лбу, кровь полилась на белую рубашку.

Он закричал.

Никто никогда до этого момента его не бил. Даже в детстве.

Он попытался ногами отпихнуть от себя мучителей. Его предупредили:

– Не дрыгай ножками, а то отрубим.

Потом его «отстегнули» от батареи и стали бить методично, профессионально, без злости. Как куклу. Он катался по полу от одной стены к другой.

Ему было страшно.

Казалось, что у него не осталось ни одного живого места. Казалось, все его внутренности оборвались, вся кровь разлилась по полу. Он снова потерял сознание.

В очередной раз очнулся опять сидящим у батареи с прикованной к ней рукой. Правый глаз заплыл, левый – еле-еле видел. Но рту была каша из зубов и крови. Он пошевелился. Наручники звякнули о батарею.

Дверь скрипнула, он вздрогнул. Вошли все те же двое, и с ними – третий, новый человек. Он нес табурет. Табуретом бить не стали. Новый сел на него посреди комнаты, покачал головой, поцокал языком и сожалеючи сказал:

– Ну, зачем же так.

Сказал в пространство, как бы никому, и протянул к нему руку. Он вздрогнул, прижался плотнее к стене и выкрикнул:

– Не надо! Не надо меня бить! Мне очень больно!

Сидящий на табурете достал платок, высморкался и ответил:

– А бить больше не будут. Я пришел тебя освободить. Вот от них. – И показал на двоих мучителей. – Но им надо заплатить. У меня денег нет, а у тебя, я слышал, много. И просят-то они всего – пятьсот штук зеленых. Отдадим – и свободны. Согласен?

Теперь все стало ясно.

– У меня нет такой суммы, – сказал он.

Сидящий на табурете спокойно принял информацию и сказал:

– Проблем нет.

Встал, попрощался, поднял табурет и пошёл к выходу.

Оставшиеся, тут же стали его пинать. Опять молча и методично.

Потом тот с табуретом приходил ещё три раза и трижды слушал, как с плачем клялся и божился, что у него нет таких денег. Наконец всем стало ясно, что выкуп с него получить не возможно.

И тогда, отправив заложника в очередной раз за черту сознания, решили сдёрнуть деньги с фирмы, гнде он работал, а его перевезти в другое, более надёжное место.

Спустя некоторое время, он очнулся в какой-то тёмной яме без наручников. Было холодно. Сверху сквозь маленькую щёлку пробивался свет. Он пытался заглянуть в щель, но тут же услышал грозный собачий рык.

«Почему я, а не кто-то другой? Почему?»

В фирме, где он работал, его хватились на второй день. Ни дома, ни у знакомой он не появлялся. Запить он не мог – незапойный. Просто пропал, исчез, растворился.

В деле, за которое он отвечал, пошли сбои.

На третий день в офис позвонили и сказали, что он похищен и за него требуют выкуп: пятьсот тысяч долларов! Шеф тут же собрал совещание службы безопасности. Все недоумевали: почему он, почему похитили именно его? Таких, как он, в фирме работали десятки.

В правоохранительные органы обращаться не стали: коммерческая деятельность фирмы могла там вызвать сомнения. Решили заняться расследованием сами.

Побывали у него дома. В трехкомнатной, хорошо обставленной квартире он жил один.

Но, очевидно, похитители там тоже побывали. В квартире все вверх дном; посуда разбита, паркет вырван, подоконники выломаны, мебель исковеркана. Ясно, что здесь что-то искали и, конечно, не пирожки. Но почему похитители были уверены, что у него есть большие деньги?

Решили провести срочную ревизию всех документов, касавшихся его деятельности, результат был ошеломляющим: он ежемесячно похищал у фирмы огромную сумму денег.

Вот почему выбор похитителей пал на него!!! Они, в отличие от ревизоров, знали, что он, обворовывая фирму, имел приличный доход.

Можно было на все это плюнуть, но неизвестно, куда эта история может привести. Кто дернет за неожиданную ниточку? И где деньги, похищенные у фирмы? Придется его все же разыскать и освободить.

Очертили круг лиц, с которыми он работал, кто мог знать о его делах и участвовать в хищении денег. Вышли на водителя, с которым он возил товар. Установили за ним круглосуточное наблюдение.

Вечером водитель поехал в пригород, там в частном доме жила его мать.

Дом находился за высоким, глухим забором и охранялся злыми собаками.

Подключились к телефонной линии. Услышали, как водитель по телефону передает информацию о панике в фирме. Без сомнений, наводчиком был он. Из телефонных реплик поняли, что и похищенный находится у него дома. Пока водителя трогать не стали, а похитителям пообещали выкуп.

Договорились с бандитами о передаче денег на городском многолюдном рынке.

Когда до условленной встречи оставалось около часа, взяли дом водителя и в погребе нашли страдальца.

Похитители, прождав на рынке два с лишним часа, поняли – что-то произошло, и помчались в пригород. Увидев пустой погреб, со злости перестреляли собак, а заодно шлепнули и мамашу водителя. Затем исчезли.

Исчезли навсегда.

Похищенного привезли в офис, он плакал, бросался всем на грудь, обливаясь слезами благодарности, показывал сломанные пальцы, синяки, раны.

В кабинете шефа его слушали долго. Потом показали документы ревизии. И вдруг он, избитый, изуродованный, стал кричать, что это провокация, что его подставляют, что денег у него нет!

Никакие доводы и аргументы не убеждали. И только тогда, когда взяли на досмотр одежду, его затрясло. В поясном шве брюк нашли ключ от банковской ячейки. Съездили в банк, вскрыли ячейку. Там лежали пятьсот шестьдесят тысяч долларов США.

Да, бандиты знали все или почти все. Они не знали только одного: человек, которого похитили, ценил деньги больше своей жизни. Он готов был умереть, но денег не отдать.

И вот теперь он понял, что лишился денег, которые защищал ценой жизни. Причем лишился просто и в тот момент, когда казалось, что пришло спасение.

С ним произошел удар.

Лицо перекосилось, руки и ноги напряглись, изо рта полилась кроваво-розовая пена, он рухнул на пол, и тело в задергалось в конвульсиях из стороны в сторону.

Его поместили в клинику, где хорошо лечат. Раз в неделю его навещали из фирмы. Приносили цветы и фрукты.

Но скоро лечащий врач запретил посещения. Здоровье пациента ухудшалось.

Очевидно, его беспокоили какие-то важные воспоминания, связанные с работой.

А ему нужен покой.

Он слишком много пережил.

Бедный.

Соприкосновение