Помоги проекту - поделись книгой:
А мне уже ничего от них не надо.
Я уже перетерпел.
Оказывается, в этом моем терпении и есть то счастье, которое было мне нужно в этой жизни.
Оказывается, терпение – это то самое главное, что я от них получил.
«Вот видишь, – скажешь мне ты, – и «они» на что-то нам сгодились».
Планета победителей
Это было самое грандиозное и в тоже время самое необычное соревнование.
Бег.
Пятьдесят миллионов людей застыли на старте.
И мужчины и женщины.
Перед стартом спортсмены традиционно разогревались для предания наибольшей стартовой скорости.
Не запрещалось ничего.
Кто подогревался физическими упражнениями, кто алкоголем, а кто и наркотиками.
Некоторые предпочитали смотреть фильмы или читать прессу.
Хотя в атмосфере и витала нервозность, все стоящие на старте были абсолютно равнодушны друг к другу.
Все участвовали в этом беге добровольно.
Ни одного из пятидесяти миллионов никто не принуждал к этому старту.
Все пятьдесят миллионов были четко ознакомлены об условиях соревнования.
Каждый абсолютно точно знал чем может закончиться для него финиш. Каждый знал, но каждый шел к старту.
Шел с надеждой.
С надеждой на победу.
Это было соревнование, а не слепая лотерея. Здесь все зависело of тебя. От твоих способностей.
Бег есть бег.
А финиш есть финиш.
И там победитель будет один.
Только один.
И приз один.
Всем призам приз.
Самый дорогой приз на белом свете – Жизнь!
Все остальные 49 миллионов 999 тысяч 999 человек, и мужчин, и женщин, которые не дойдут до финиша первыми, будут убиты. Все до одного. Подчистую. Таковы условия этого грандиозного и в тоже время самого необычного соревнования.
И я участвовал в этом соревновании.
И победил.
Победил всех.
Победил из пятидесяти миллионов. И мне за победу подарили жизнь.
Я победитель!
Победитель!!
И этим уже счастлив.
Счастлив тем, что я родился.
Победил и родился.
А мог бы не родиться…
Плантация
Что меня толкнуло купить эти шесть соток, я и сам толком не понял. Мне уже пятьдесят, и я никогда не думал, что буду возиться с землей, тем более что-то на ней выращивать. Всю жизнь я прожил в городе. До пенсии проработал отбойщиком в литейном цехе – кругом металл, огонь, копоть, шум. Не видел никогда близко ни грядок, ни репок, ни букашек, ни таракашек.
Дети выросли и разъехались. Жена умерла. Друзей задушевных у меня не было. Походил я с полгода из угла в угол своей однокомнатной квартиры, и под конец стало мне очень тоскливо.
И вот услыхав, что соседи по лестничной площадке продают дачный участок, я его купил, неожиданно для них и для себя самого.
На этом участке всего – то и было, что небольшой домик и грядки, а между грядок – несколько кустов смородины. Вдоль забора чахла кое-какая малина. На задах участка стояла железная бочка с цвелой водой, рядом с ней – яма для разных отходов хозяйствования.
Когда я впервые все это увидел, меня в дрожь бросило. Но это была дрожь не тела, а души: я вдруг почувствовал себя полным властелином этого клочка земли – и травы, и кустов, и жуков, и червяков – словом, всего живого на моей плантации. От меня теперь зависело, что здесь будет жить, а что умрет, что вырастет, а что никогда не родится.
На своей плантации я был богом.
Подумал я так и сам испугался своих мыслей. Откуда это у меня? Даже головой потряс и кулаком постучал легонько по груди слева. Вроде прошло.
Тогда начал я потихоньку осваивать свою землю. Но теперь, после таких странных мыслей, ухаживал за ней осторожно, вскапывал бережно, даже ласково.
Поначалу мой участок был пуст и бесплоден, на нем царил хаос, в том смысле, что все более – менее толковое было перемешано с сорной травой.
Я не стал сразу выпалывать сорняки, дал им вырасти, окрепнуть, укорениться. Когда же это произошло, я легко вытащил сильные корни сорняков и побросал все это в отхожую яму. Так я избавил свою плантацию от всякой растительной нечисти.
Потом я вскопал грядки, посадил морковь, лук и капусту, а чтобы ничто не мешало расти моему урожаю, поставил хороший металлический забор. Заметив, что моя плантация часто пересыхает, подвел воду.
Очень полюбил я наблюдать за живностью на грядках.
Муравьи деловито тащили в свой муравейник какие-то щепочки, палочки, листики. Я их не трогал – они считаются полезными.
Толстые гусеницы медленно ползали по листьям рассады. Если их бывало много, я их уничтожал. Но несколько штук оставлял: когда их мало, они уже не опасны для моих вершков – корешков.
Потом пришлось прореживать морковь. Слабенькие и хиленькие росточки я выдергивал из грядки и выбрасывал в ту же в яму. После этого морковь росла сильная и сочная.
Капуста, едва завязавшись, почему – то стала вянуть, хиреть, а местами и гнить. Пришлось уничтожить ее на моей плантации как вид. На ее место посеял укроп.
Осенью, когда урожай был уже убран, я сидел на скамейке у дома, курил и смотрел на коченеющую землю. Вот посадил я и вырастил на этой плантации что-то для себя полезное. Теперь вся эта моя земля кажется мертвой, но придет время, и вскопаю я ее опять, полью, брошу зернышко и – опять жизнь. Значит, от меня зависит: будет на моей плантации расти что – то полезное или будут одни сорняки торчать да гусеницы ползать. Выходит, не такой уж я ненужный человек.
Взял я прутик, поковырял землю под ногами.
Вижу – последний муравей бежит вокруг полена, спешит к себе домой.
Взял я полено, приподнял, он побежал по прямой. Прямо – оно всегда короче. Правда, не всегда быстрее.
Стало смеркаться. Сдвинул я фуражку на затылок и стал смотреть на звезды – мелкие, далекие. Вроде, разбросаны по небу, как попало, а приглядишься – ан нет, там тоже порядок. Как на моей плантации.
КАЖДЫЙ ДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО.
КАЖДЫЙ НА СВОЕМ МЕСТЕ.
Эту звездную систему я получил совсем случайно. Сам не понимаю, как это получилось. Звезда слабая, планетная система жидкая, да к тому же, самый край Галактики, но я почему-то согласился. А раз уж согласился, надо дело делать.
Осмотрелся я: планет девять, звездочка желтая. Выбрал я пятую от звезды, ту, что между голубой и красной планетами.
Планета оказалась мертвой – в том смысле, что живой никогда не была – и я прежде всего засеял ее жизнью.
Это была первая моя плантация, но я знал что надо делать, чтобы не загубить все с самого начала. Дал посеву немного развиться, а затем направил эволюцию сразу по нескольким направлениям.
Добавил немного тепла из звезды.
Там, где появились побочные паразитные формы, я отсепарировал их и вернул на первоначальную стадию, чтобы потом переделать.
Когда вся планета уже кипела от простейших жизненных форм, я начал создавать более сложные организмы. Кое-где охладил моря, чуть подсушил океаны и стал потихоньку поворачивать ось планеты, готовя мою плантацию к новой, еще более сложной стадии развития будущего урожая.
Потом пришлось подождать, пока окрепнут материки.
К этому времени вся планета представляла собой гигантский пиршественный стол: все мои создания только и делали, что пожирали друг друга, эволюционируя от микроскопических хищников до колоссальных травоядных, а порой и наоборот.
Что ж, я изъял кое-какие виды из процесса, охладил немного звезду и приступил к самому ответственному этапу: поиску такой формы жизни, в которую можно было бы вложить разум и душу. Но сколько ни искал, так и не нашел. Наверное, в чем-то где-то ошибся. Или выбрал не ту планету, или не подрассчитал энергию звезды, или запоздал с выбором нужной формы для конечного этапа. В общем, угробил я первую плантацию.
Расстроился, конечно. Жалко было и себя, и плантацию, но пришлось поступить так, как предписывал Устав: я уничтожил все, что создал, превратив планету в метеоритный пояс на бывшей ее орбите.
Для следующей плантации я выбрал четвертую красноватую планету, тоже мертвую. Посеял на ней жизнь, и на этот раз все у меня получилось: я получил высококлассный конечный продукт – результат развития души в сложном разумном организме. Причем стабильность была полная на всех этапах развития.
Когда планета исчерпала свои ресурсы, я закрыл плантацию и, как предписывал Устав, оставил ее в покое.
Отдыхая после хорошо сделанной работы, я осматривал остальные планеты. Взгляд мой остановился на третьей, голубой. Она мне нравилась даже неживая. Когда придет время, я наполню ее жизнью. Потом выведу разум, вдохну душу и, если все будет хорошо, посею на ней все лучшее, что есть во Вселенной.
КАЖДЫЙ ДЕЛАЕТ СВОЕ ДЕЛО.
КАЖДЫЙ НА СВОЕМ МЕСТЕ.Последнее откровение
«Бам, бам, бам», – барабанил осенний дождик по крыше моего автомобиля.
Я уже полчаса стоял у Клуба, но все никак не хотел выходить из машины, хотя до дверей было всего семь метров.
Но там, в глубине, в одиночестве сидел мой друг и сильно страдал.
Страдал от жизни и от вина, от того, что вот сидит и страдает. Совсем один.
Когда он приходил с таким настроением в Клуб, то хозяин сразу закрывал свое заведение для других посетителей.
Друг мой был постоянным клиентом, и к тому же платил он много и щедро.
Но когда он своими пьяными вопросами, признаниями и откровениями доводил весь обслуживающий персонал до оцепенения, то звонили мне, как последнему средству избавления официанток, массажистов, банщиков от его страданий, и не только их.
Выкурив еще одну сигарету в машине, я наконец сказал себе: «С Богом», – выскочил под дождь и, пробежав расстояние до двери, скрылся в недрах Клуба.
Друга я нашел в бело-розовом мраморном зале. Он сидел за огромным дубовым столом и что-то упорно вдалбливал Люсе – хрупкой черноволосой официантке. При этом в одной руке он держал стакан с виски, а кончиком указательного пальца другой руки стучал по столу, причем весьма энергично. Мельком бросив взгляд в мою сторону и не обратив на меня никакого внимания, он продолжал свой разговор с бедной Люсей, которая стояла перед ним, держа руки по швам. Щеки ее пылали, но увидев меня, она обрадовалась и, отскочив от стола, быстро спросила:
– Вам что подать?
– Принеси мне стакан томатного сока, – попросил я Люсю и бросил на стол пачку сигарет и зажигалку.
Друг же мой поставил стакан с виски, взял мою пачку и достал оттуда сигарету.
Я щелкнул зажигалкой, дал ему прикурить, достал себе сигарету, закурил сам и сел напротив него.
Он курил как-то странно, очень низко склонив голову. Кончик сигареты едва не касался поверхности стола. И так продолжалось несколько минут. Вдруг он резко поднял голову и, выкинув в мою сторону руку с сигаретой, жестко спросил:
– Кто меня родил ты можешь мне сказать?
К моему счастью я прекрасно знал его родителей: и маму – учительницу математики, и папу – бравого полковника в отставке.
– Конечно, Зоя Васильевна и Михаил Семенович.
– Не то, – помотал он пальцем перед моим носом. – Кто мои первородители на этой Земле?
И он опять низко склонился к столу.
«Ну, – подумал я, – заклинило. А раз заклинило, то это надолго».
Но он снова вскинул голову и, впившись глазами, долго смотрел на меня. Потом выдавил:
– А скажи мне, кому легче умереть? Сытому или голодному?
Богатому или бедному?
Здоровому или больному?
Счастливому или несчастному?
Кому из них?
Я молчал. Он ответил за меня.
– Конечно, вторым.
И опять задал вопрос:
– А кого больше на нашей планете, первых или вторых?
Я опять промолчал, а про себя подумал: «Пусть выговорится».
– Конечно, вторых. Абсолютное большинство. Мы все несчастные люди да еще к тому же сироты, не знающие своего прародителя. Никогда не видевшие его.
И, уронив голову на свою руку, он горько зарыдал.
Люся, в это время подававшая мне сок, выразительно посмотрела на меня.
Поделиться книгой: