Из рая в рай (сборник)

– А у меня нет, – честно сознался я.

– А у тебя разве нет?

– Откуда? Это же вы там, в будущем, изобрели.

Я скис.

Но не скис Чингисхан.

– Не расстраивайся, пришелец. Ведь ты же тоже прибыл из будущего и, как представитель этого великого будущего, скажешь мне, из чего сделать эти удивительные вещи – дизель и порох. И мои умельцы, согнанные со всего света, сделают нам это.

Он хлопнул в ладоши и велел привести к нему десять самых понятливых умельцев.

Когда их привели, Великий приказал мне:

– Говори.

Я встал перед умельцами и радостно открыл рот. Постояв с открытым ртом минуту, я закрыл его. Потом опять открыл и сказал:

– Двигатель дизельный, он сделан из железа… – и замолчал.

Потом, припомнив что-то из урока школьной физики, добавил:

– Там есть колесики и поршни, кажется… – и снова закрыл свой рот, с ужасом обнаружив, что на этом мои познания в устройстве двигателя внутреннего сгорания исчерпаны. Я вспотел, вспомнив о кнутах Чингисхана.

«Вот и представитель будущего, – с упреком подумал я о себе. – Не знаю того, чем пользуюсь в своем времени каждый день».

Но надо было как-то выходить из ситуации, и я решил объяснить ремесленникам и Великому, который тоже слушал мою речь, действие пороха.

– Вы знаете, господа кочевники, – продолжил я свою лекцию об успехах будущего, – двигатель все же не основное в танке, а основное – это порошок, который выталкивает снаряд из пушки, то есть порох. А порох – это такой темно-коричневый порошок, который зажигается и выталкивает снаряд на неприятеля.

Я выразительно это показал, взмахнув руками, и с чувством исполненного долга посмотрел на своих слушателей.

Несколько минут стояла тишина.

Наконец Великий, кашлянув, спросил:

– А где взять этот чудесный порошок?

Я почесал затылок и ответил:

– Обычно его берут на военных базах.

– Но на наших базах этого чудо-порошка нет. Может, ты расскажешь, из чего он состоит.

– Из чего он состоит?

И этот вопрос застал меня врасплох. Я, когда жил в будущем, никогда не задумывался, из чего же состоит порох. Порох и порох. С его помощью стреляют – вот и все, что я о нем знал. И еще, что его, кажется, добывают из угля. А вот как уголь превращается в порох, для меня было загадкой.

– Из угля, говоришь?

И Великий приказал всыпать мне еще десять плетей.

Всыпали, но и после плетей я не вспомнил, как устроен дизельный двигатель и из чего состоит порох.

Но, спасая свою жизнь, я снова попросил аудиенцию у Великого и, зная из истории, что у Чингисхана было слабое зрение, решил удивить его очками.

«Ну, уж очки-то его точно удивят, а меня спасут», – думал я.

– Великий, – попросил я его, – пусть все удалятся, так как то, о чем я тебя спрошу, не должен слышать никто.

Чингисхан пошевелил пальцами. Все тут же выскочили из шатра.

– Великий, – шепотом спросил я его, – все ли ты видишь вокруг себя так же хорошо, как раньше?

Чингисхан оценил мою дипломатичность. Ведь для всех подданных он – Бог, а у Бога со здоровьем всегда все в порядке.

– Не знаю, пришелец, откуда ты это узнал, может, из своего будущего, но в свои шестьдесят лет я стал видеть хуже, чем даже несколько лет назад.

– А я тебе помогу. Я пропишу тебе очки.

– А что такое очки?

– Очки они и есть очки. Но сначала я должен выяснить, какие очки тебе нужны.

Я, вспомнив, как в школьном кабинете окулиста, нас заставляли читать буквы на плакате, повешенном на стене, нарисовав, на шкуре все того же мерина палочки, прим кинув, что вряд ли Великий знает современные буквы. Велел закрывать поочередно глаза и говорить количество нарисованных палочек, на которые я показывал.

Великий все безнадежно путал.

– Да… Вам, Великий, нужны очки примерно плюс пять.

Почему пять и почему плюс я уже не думал. Просто пришло на ум. Просто я подумал, что опять ничего не знаю ни в оптике, ни в глазной медицине, к тому же где я возьму очки. Кажется, их покупают в аптеках. А аптек, как я догадался, здесь не было, а я опять об этом забыл.

– Что? – вывел меня из задумчивости властный голос. – Твои плюс пять помогут мне видеть как и раньше?

– Несомненно, – бодро ответил я. – Только мне нужно немного стекла.

«Главное, чтобы было стекло. А уж очки я как-нибудь из него сделаю», – думал я.

– А что такое стекло? – спросил меня Чингисхан.

– Как? – удивился я. – У вас и стекла нет?

Великий нахмурился и хлопнул в ладоши.

Ворвались всадники.

– Под кнут его!

– Стойте! – закричал я. – Я сам сейчас сделаю стекло, если у вас его нет!

Великий шевельнул рукой, меня отпустили.

«Стекло, кажется, делают из песка».

– Пусть принесут мне немного речного песка.

Принесли целый казан.

Я велел перед шатром развести большой костер. Поставил казан с песком на костер и стал ждать, когда песок превратится в стекло.

Прогорел один костер, потом другой, а стекла так и не получалось. Песок только тлел и слабо дымил.

После очередных плетей меня опять привели в шатер к Великому.

Посмотрел он на меня. Я посмотрел на него и, подумав, что мне, наверное, сейчас зачитают смертный приговор, залепетал сквозь слезы:

– Я правда из будущего, поверьте мне.

– Я тебе верю, – сказал Великий. – Но, очевидно, ты самый бестолковый представитель этого будущего, если ничего не]знаешь и не умеешь.

– Нет, Великий, большинство еще хуже меня, просто в нашем будущем мы все стали узкоспециализированные. Я, например, филолог и поэтому очень плохо разбираюсь в других науках. Хотя до встречи с тобой, Великий, и твоим миром мне казалось, что я знаю все о тех вещах, которыми пользовался в своем времени.

– Филолог? Это что?

– Это человек, который изучает письменные тексты.

– А сам писать можешь?

– Да.

– Тогда напиши что-нибудь обо мне.

Я задумался слегка и выдал в таком средневековом стиле:

– Предо мной сидит Великий из живых.

Он покорил Вселенную.

Как Солнце согревает Землю,

Сей Великий воин согревает всех своих воинов.

– Как, как? Повтори еще раз.

Я повторил. Потом еще и еще. Чингисхан был в восторге и велел мне еще что-нибудь сочинить о его подвигах. Со временем я даже написал поэму. И вот я стою уже прилично одетый в метре от Великого и читаю ему поэму.

И тут меня кто-то окликнул:

– Глеб!

Я резко обернулся – никого.

Когда опять посмотрел на Великого, то предо мной был трамвай, захлопывающий двери.

Я, очумевший от произошедшего, решил в библиотеку не ехать, а пойти обратно домой, что и сделал.

В голове гудело.

Дома прошел на кухню, поставил чайник.

Может, чай чуть освежит?

Скрипнула дверь. Вошла старшая дочь.

Она, жмурясь, встала в дверях кухни и сказала:

– Папа, знаешь, а нам в школе задали выучить наизусть отрывок из поэмы «Слово о полку Чингисханове», а я его не выучила.

– Почему? – вздрогнул я.

– Плохо учится. Написано как-то нескладно, по-средневековски.

Гость президента

Куда деваться бедному русскому эмигранту?

Тяжело.

Очень тяжело стало жить в Америке.

Американцам все равно кто ты: татарин, таджик, хохол, еврей или грузин – для них мы все русские, раз из России.

А к русским сейчас в Штатах отношение очень плохое.

Говорят мы – мафия.

Денег не дают, говорят, что у русской мафии их и так много.

На работу не берут, боятся, что все разворуем.

Хорошо, мне повезло, взял на работу Гоша Кошман швейцаром в «Русский самовар». Есть такой ресторан в Нью-Йорке. Прежний страж дверей загремел на два года за продажу алкогольных, напитков после 10 вечера. Вот там-то у Гоши меня и подобрала одна солидная сигаретная фирма.

Вернее ее не совсем трезвый представитель. Тоже из России, но более удачливый.

Почему меня?

Потом мне объяснили, что…

Во всем мире наиболее доходным бизнесом считается торговля оружием и наркотиками. Но это мнение дилетантов, так как самую гигантскую прибыль приносит сигаретный бизнес. Но к концу нашего тысячелетия цивилизованный мир был поделен между крупными сигаретными синдикатами. И тут – подарок судьбы – развалилась Советская империяи перед акулами капитализма открылся гигантский полумиллиардный голодный рынок.

Фирме «Филиб Мориз», в которую меня завербовали в «Русском самоваре», по жребию достался Азербайджан, а я родился и вырос там. Мне, как говорится, и карты в руки.

С людьми, близкими к Президенту, еще до меня удалось обговорить условия внедрения нашей продукции на национальный рынок, но для прямых переговоров было решено послать меня.

Мой путь лежал через Москву.

Прилетев в Шереметьево, я покинул «Боинг» и переехал в аэропорт «Домодедово», где меня уже уедали представители азербайджанской стороны. На их рейсовом самолете мы отбыли в Баку.

В это время Россия ввела войска в Чечню.

Обстановка в самолете была довольно напряженной. К тому же с нами летело очень много женщин и малолетних детей.

На мой вопрос азербайджанскому представителю, откуда в самолете такое количество женщин с детьми и почему они плачут, я получил ответ, что на родину везут азербайджанца, убитого на одном из московских рынков.

После этого сообщения лица людей, сидевших в самолете, показались мне не совсем гостеприимными.

Но, вопреки моим ожиданиям, помощник президента, одетый в легкую белоснежную футболку с открытым воротом, встретил меня весьма радушно – букетом цветов от весьма симпатичной его спутницы и небольшим экскурсом в историю этой великой страны.

Оказывается страна находится в состоянии войны и оккупации со стороны Армении.

Я вспотел – Чечня, теперь Армения. Не многовато ли для меня?

Но мне пояснили, что оккупация эта очень далеко, где-то в Нагорном Карабахе.

Я немного успокоился.

Поселили меня в десяти километрах от Баку. В бывшем молодежном центре на берегу моря.

Номер был приличным, кругом тишина, море в двух шагах.

Принял душ. Закурил сигару и заказал себе кофе в номер. Горничная на удивление быстро мне его принесла вместе с программой моего пребывания.

Сегодня вечером ознакомительный ужин в ресторане «Оскар».

Завтра почти целый день в Совете Министров.

А вот послезавтра в шестнадцать ноль-ноль встреча с Президентом в его резиденции в Президентском дворце, бывшем здании ЦК КПА.

На четвертый день посещение мемориала и исторического центра города, вечером банкет с показом мод.

На утро Хаш и отлет.

Ужин в ресторане «Оскар» изобиловал русской водкой и черной икрой. И, что меня порадовало, – дым стоял коромыслом. Хотя все это показалось очень странным для мусульманской страны. Но мои сотрапезники мне объяснили, что у них страна светского ислама. А один из высоких родственников, после нашей с ним беседы в отдельном кабинете, пообещал, что дело мое решится положительно, так как оно весьма полезное для их страны – пусть нация курит хорошие сигареты, а не какую-то постсоветскую гадость. Здоровье нации важнее всего.

Ужин закончился далеко заполночь. С песнями и танцами под бубен. С поцелуями и заверениями. А так же с Гюльчатай в моем номере.

Гюльчатай оказалась очень милой и ласковой девушкой. Утром раненько она бесшумно ускользнула из моего номера.

До завтрака я с час отмокал в прохладных водах Каспийского моря. После завтрака меня на большой скорости с мигалками отвезли в Совет Министров.

В старинном здании готического вида, где находились министерства Азербайджана, было шумно и мусорно. Меня долго водили по разным кабинетам, знакомили с какими-то толстыми усатыми министрами и поили замечательным чаем с изюмом.

Вечером прогулка на катере. Затем опять товарищеский ужин. И сон, но уже без Гюльчатай. Почему на этот раз без нее, я так и не выяснил.

Утром, где-то в час, мне позвонили в номер и сказали, что встреча с Президентом переносится на пятнадцать ноль-ноль. И поэтому за мной заедут в два часа и еще попросили, очень вежливо, спуститься в холл вовремя.

В два я был в холле.

За мной никто не заходил.

Я вышел на воздух.

Там стояли жигули шестой модели белого цвета. Из машины выскочил худой мужчина в темном пиджаке и галстуке и, уточнив у меня мое имя и фамилию, пригласил в машину, при этом добавив, что Президент меня ждет.

Я на автомате сел в жигули. Хотя очень удивился этому виду моего передвижения. До этого меня возили на Мерседесах.

В машине кроме водителя сидели еще двое. И поэтому было довольно тесно. Что меня опять удивило.

Выехав с территории молодежного комплекса машина повернула от города. Я попытался было заметить это водителю. Но сидящие справа и слева почти одновременно посоветовали мне замолчать, показав при этом мне по пистолету. Я тут же замолчал.

Так молча мы ехали минут двадцать. Потом резко свернув вправо, помчались вдоль длинных каменных заборов, затем неожиданно остановились и, посигналив несколько раз, прошмыгнули в открывшиеся ворота.

Меня вытолкнули из машины. На площадке крыльца стоял бородатый сердитый мужчина. Внимательно осмотрев меня, он коротко бросил:

– В схрон его.

Последнее слово для меня было полной загадкой. Но не надолго. Так как меня завели в курятник, отодвинули какое-то корыто, под которым оказался люк. Его открыли и в это отверстие столкнули меня.

Я упал на земляной пол, больно стукнувшись головой о стену. Пока у меня мелькали в глазах звезды, люк захлопнулся.

В полной темноте я сел.

Ощупал в начале свою голову, но кроме здоровой шишки ничего интересного на ней не обнаружил. Тогда стал руками осторожно ощупывать объемы своей, как я понял, новой гостиницы.

Разогнуться мне в полный рост не удалось. От пола до потолка было не более полутора метров. Тоже и по периметру.

Тесновато. Не больно разогнешься. Только по гипотенузе.

Не успел я так гипотенузски устроился на полу, как люк опять открылся. Когда я высунул туда свою любопытную голову, меня моментально за шкирку вытащили на свет божий.

– Да что это такое?! – начал возмущаться я. – Чего это меня сегодня затаскали. И вообще, где Президент.

Мне традиционно ткнули в бок пистолетом. Это был сильный аргумент. И я поняв, что пресс-конференция окончена, молча последовал за владельцем аргумента.

Вошли в дом.

В хорошо убранном большом зале было очень много необычайно красивых ковров. За столом, сервированным небольшим чайничком, фруктами и белоснежной горкой сахара, сидел тот самый с бородой, который определил мне номер в курятнике.

– Садись, – предложил он мне, указав место за столом.

Голос у бородача был низкий, властный и усталый.

Мне налили чаю и как бы между прочим спросили:

– Как быстро могут за тебя заплатить деньги?

– Какие деньги? – в начале не понял я.

На меня посмотрели как на идиота.

– Какие деньги? Американские, конечно! Да и разве это деньги? Всего какие-то пять миллионов долларов. Надо только как можно быстрее их нам получить. И ты свободен.

– Что?? – поперхнулся я чаем. – Пять миллионов долларов?!! За меня?!! Ха-ха! – заржал я. – Да за меня никто и ломанного гроша не даст. Вы, очевидно, меня с кем-то перепутали.

– Перепутали, говоришь? – отхлебнув чай, спросил бородач. – Мы никогда ничего не путаем, дорогой. Но если ты непонятливый, тогда иди отдыхай. Думай! Надумаешь – позовешь.

Мне, не дав допить чай, пинками отправили вначале в курятник, а затем грубо спихнули в мой карликовый номер.

У моей шишки на бедной моей голове появилась подружка. Почесав ее, я попрогнозировал сам себе: судя по чаепитию, очевидно, эта подружка не последняя.

Шишки, конечно, шишками, но, судя по пинкам, положение мое не завидное. Как я понял, меня выкрали и, очевидно, с целью выкупа. Если заплатят выкуп, то меня отпустят в мою славную Америку. Когда вернусь, – решил я – то брошу этот опасный бизнес. Тем более, что никотин вредит здоровью. Упаду на колени перед Кошмой, пусть возьмет опять в швейцары. Пообещаю ему, что не только водку, но и сигареты не буду продавать после десяти вечера. Хотя, если не буду продавать, с чего же буду ему платить дань? Да, куда ни крути – везде амба…

Мои грустные мысли прервал свет сверху. Опять открыли люк и выволокли меня во двор. Чая мне уже никто не предлагал.

Во дворе на штативе стояла видеокамера. Напротив – толстое бревно и топор, воткнутый в него.

Меня посадили на это бревно. Человек в черной маске выдернул топор. И, кровожадно глядя на меня, стал покачивать его из стороны в сторону. У меня мурашки пробежали по телу.

Бородатый, вышедший на крыльцо, сказал:

– Проси, дорогой, чтобы за тебя заплатили. Хорошо проси.

– Кого просить? – не понял я. И оглянулся вокруг. Хмурые люди вокруг меня не изъявляли никакого желания что-либо платить за меня. Скорее наоборот.

– Ты в камеру проси. В камеру, дорогой.

Я обернулся к камере. Потом к бородачу.

– Извините, я так и не понял, что просить и у кого.

Бородач шевельнул пальцем.

Кто-то сзади влепил мне в ухо и я кубарем слетел с бревна. Подбежавшие нукеры стали яростно меня пинать. Переломав мне половину ребер, они остановились.

Меня опять посадили на бревно перед камерой. Теперь мне стало ясно, что просить и кого.

Но прежде чем начать мою пламенную речь, я все же уточнил кровавым ртом:

– Извините, а можно я попрошу не пять, а десять миллионов? Пять вам. Пять мне.

Почему-то эта моя инициатива не была оценена по достоинству – мне опять дали в ухо. И я опять слетел с бревна. Правда, больше не пинали. Я, немножко полежав, встал и, отряхнувшись, сел на свое место на бревне.

Но опять, прежде чем начать очередную свою речь за свое скорое освобождение, позволил себе вопрос:

– Извините, конечно, но, как я понял, что десять можно попросить. А могу я попросить их у вашего Президента?

И зажмурил глаза, ожидая очередного удара.

Но удара не последовало.

Сквозь зажмуренные глаза я опять услышал голос бородача:

– Проси. Только наш Президент великой Ичкерии тебе ничего не даст. Проси у того, к которому ты приехал.

Теперь мне все стало ясно.

Я открыл глаза и стал просить десять миллионов. Жалостливо и со слезами. Хотя плакать, оказывается, было еще рано.

Меня никто не останавливал. И поэтому я говорил долго. Минут десять.

Когда замолчал, Бородатый опять шевельнул пальцем.

Лучше бы я не замолкал.

Тот в маске с топором схватил мою левую руку и не успел я моргнуть глазом, как он оттяпал мне большой палец.

Это было настолько неожиданно, что я даже вначале ничего не понял. И только когда палец упал на землю в пыль, боль дошла до моего сознания.

Вот тут-то я завыл, вот тут-то закрутился. Вот тут-то слезы, кровь. Вот тут-то они меня и снимали. Я представляю, какой был финал этого короткометражного фильма.

Через какое-то время меня, даже не перевязав, опять сбросили под курятник.

Пока меня волокли, я все кричал:

– Отдайте мне мой палец, мой пальчик!

Мольба моя, очевидно, подействовала, и мне, приоткрыв люк, сбросили мой палец.

И хотя я был в сплошной темноте, палец я нашел быстро. Почему-то у меня в голове все время, начиная с момента отлучения меня от моего пальца, мелькала одна и та же мысль: если палец быстро пришить, он приживется.

И я, следуя этой своей навязчивой мысли, обдув палец и рану, соединил их.

Было больно.

Палец не приростал. И я похоронил его в уголке темницы. Сам забился в другой угол и стал зализывать рану.

Теперь я понял, что меня похитили не азербайджанцы. Непонятно было одно: кому похитители пошлют кассету.

Филиб Мориз? Удавится, но не заплатит за проходимца из России ни цента.

Президент Азербайджана? Навряд ли. Никакого бюджета страны не хватит, если Президент будет за каждого иностранца платить по десять миллионов.

Вообще-то зря я попросил десять миллионов. Многовато. Если еще будут снимать на камеру, попрошу девять. Шесть им, три мне. Вообще-то мне и двух хватит. Попрошу восемь.

От этих сложных математических подсчетов боль стала утихать. Как мне жаль было свой палец. Единственное утешение – раз я его лишился в командировке – это производственная травма. А раз так, то я наверняка получу приличную страховую сумму. Так что куда ни кинь, я буду при деньгах.

Либо моя доля в выкупе.

Либо страховка.

С этим я и забылся в полусне-полудреме.

Разбудил меня страшный шум наверху. Несколько раз грохнуло. Да так, что земля задрожала и со стенок моей темницы посыпалось. Затем зазвучали выстрелы. Вначале Одиночные, затем очередями. Кто-то закричал. Потом еще раз громыхнуло и все затихло.

Я сжался в уголке и сидел тихо. Еще неизвестно что там за стрельба. Может это они тренируются перед следующими съемками. И мой отрубленный палец может быть не последним в потерях моих конечностей и органов.

«Лучше бы обо мне забыли. Лучше бы меня не трогали.», – молил я.

Но обо мне не забыли.

Частые и сильные удары в дверь курятника были тому подтверждением.

Потом кто-то отодвинул корыто и откинул люк.

В мое жилище скользнул луч фонарика.

Меня назвали по имени. Протянули руки. И по тому, как меня осторожно и бережно вынимали из темницы, я понял, что произошло что-то неожиданное. Или деньги привезли, или Чечня обрела независимость, объявив при этом амнистию всем заложникам.

Когда я вышел из курятника во двор, моим глазам предстала ужасная картина. По двору, разбросанные неведомой силой, валялись в разных позах мои похитители. Судя по их окровавленным телам, они были не совсем живы. А их бородатый командир вообще почему-то был без ног. Ноги валялись рядом, у небольшой, но глубокой воронки.

Среди множества людей в камуфляжной форме, возбужденно перемещающихся по двору, я заметил встречавшего меня в Бакинском аэропорте представителя Президента. Он улыбаясь шел ко мне, широко расставив руки.

– Дарагой. Жив. Здоров. Слава Аллаху.

Слава не слава, но я ему сразу показал, что у меня осталось от большого пальца.

Он поцокал языком и заверил меня, что их гениальные врачи пришьют другой, новый будет в сто раз лучше старого.

Когда мы уже ехали в Мерседесе в сторону столицы, я поделился с моим освободителем своими мыслями, охватившими меня в этом чеченском доме.

– Понимаешь, Мамед, после того как мне отрубили палец, я уже думал, что мне конец, что вы обо мне забыли. Я уже даже пожалел, что приехал к вам в гости.

– Как ты можешь так говорить, дарагой? – неподдельно завозмущался мой собеседник. – Ты не просто гость. Ты – гость Президента. Когда ты не прибыл на аудиенцию во дворец, Президент вызвал министра КГБ, министра МВД, министра вооруженных сил, начальника президентской гвардии, начальника своей охраны и спросил их: «Где мой гость?». И когда они промолчали, он спросил еще раз: «Где гость вашего Президента?». После этого он дал им двадцать четыре часа, чтобы ты был у него живой и здоровый. Так что мы сейчас тебя подлечим, умоем, побреем – у нас еще есть четыре часа – и к Президенту. Он тебя ждет.

Мамед улыбнулся мне и добавил:

– Вот так, дарагой. Ты ведь гость Президента.

Остров купца Амозова