Похождения Тома Соуэра

— И отлично сдѣлали, — отвѣтила вдова. — Вы, дѣти, пойдемте со мною.

Она провела ихъ въ одну изъ спальныхъ комнатъ и сказала:

— Умойтесь тутъ и одѣньтесь. Вотъ двѣ пары полной одежды для васъ: тутъ рубашки, чулки, все, что требуется. Собственно эти обѣ перемѣны для Гека… нѣтъ, нѣтъ, Гекъ, нечего благодарить… одну перемѣну купила я, другую м-ръ Джонсъ. Но все это будетъ впору вамъ обоимъ, Одѣньтесь же, а мы васъ обождемъ. Приходите тотчасъ какъ будете готовы.

И она ушла прочь.

ГЛАВА XXXV

Гекъ промолвилъ:

— Томъ, мы могли бы улизнуть отсюда, если только найдемъ веревку. Окно не слишкомъ высоко отъ земли!

— Что за вздоръ! Зачѣмъ намъ улизнуть?

— Я не привыкъ къ такимъ собраніямъ. Я не выношу этого. Ни за что не пойду внизъ.

— Не дури. Что тутъ особеннаго? Я не стѣсняюсь нисколько. И я тебя поддержу.

Появился Сидъ.

— Томъ, — началъ онъ, — тетя ждала тебя все время послѣ обѣда, Мэри приготовила тебѣ твое праздничное платье и никто не понималъ, куда ты запропастился… Это у тебя все грязь и сало, кажется, на твоихъ вещахъ?

— М-ръ Сидди, сдѣлайте одолженіе, знайте только свое дѣло… Скажите лучше, по какой причинѣ весь этотъ парадъ?

— Да это одно изъ такихъ празднованій, что эта вдова всегда затѣваетъ. Въ этотъ разъ, это въ честь старика и его сыновей, по случаю того, что они спасли ее отъ опасности тогда ночью. И, знаете, я могу вамъ сообщить кое-что, если желаете.

— Ну, что такое?

— Вотъ что: м-ръ Джонсъ собирается поразить все общество здѣсь одной штукой, но я подслушалъ этотъ секретъ сегодня, когда онъ сообщалъ его тетѣ. И теперь, полагаю, это уже не секретъ ни для кого! Всѣ рѣшительно знаютъ… и сама вдова тоже, хотя вида не показываетъ. О, м-ръ Джонсъ такъ и хлопоталъ о томъ, чтобы Гекъ былъ здѣсь… Безъ Гека ничего и не выйдетъ изъ его секрета, понимаете?

— Какой секретъ, о чемъ секретъ, Сидъ?

— О томъ, что это Гекъ выслѣдилъ разбойниковъ, которые крались къ мистриссъ Дугласъ. О, м-ръ Джонсъ хочетъ произнести удивительный эффектъ; такъ и носится съ своимъ секретомъ, а дѣло-то и не выгоритъ!

Сидъ захихикалъ съ весьма довольнымъ видомъ.

— Сидъ, это ты всѣмъ разсказалъ?

— О, кто бы тамъ ни разсказывалъ! Стало уже извѣстнымъ, вотъ и все.

— Сидъ, во всемъ нашемъ поселкѣ находится только одинъ человѣкъ, способный на такую подлость, и это ты! Будь ты на мѣстѣ Гека, ты улизнулъ бы поскорѣе съ холма и не увѣдомилъ бы никого о разбойникахъ. Ты не можешь дѣлать ничего, кромѣ подлостей, и не можешь переносить когда кого-нибудь хвалятъ за хорошее дѣло. А теперь… нѣтъ, нечего благодарить, какъ говоритъ мистриссъ Дугласъ. — При этихъ словахъ, Томъ ухватилъ Сида за уши и выпроводилъ его пинками за дверь.

— Иди и пожалуйся тетѣ, если посмѣешь! А завтра я съ тобой за то разсчитаюсь!

Черезъ нѣсколько минутъ, гости мистриссъ Дугласъ сѣли ужинать за одинъ большой столъ, а для дюжины ребятъ были накрыты, по сторонамъ его, маленькіе столики, по мѣстному обычаю въ тѣ года. Въ надлежащій моментъ, м-ръ Джонсъ произнесъ свой маленькій спичъ, въ которомъ выразилъ свою благодарность хозяйкѣ за честь, оказываемую ею ему и его сыновьямъ, но пояснилъ, что былъ другой еще, по своей скромности не желавшій…

И такъ далѣе, и такъ далѣе. Ораторъ раскрылъ тайну участія Гека въ данномъ происшествіи со всѣмъ драматическимъ паѳосомъ, на который только былъ способенъ, но изумленіе, вызванное такимъ открытіемъ, было значительно напускнымъ, и выразилось не столь шумно и единодушно, какъ-то могло бы произойти при болѣе благопріятствующихъ обстоятельствахъ. Однако, мистриссъ Дугласъ разыграла довольно удачно роль особы, пораженной изумленіемъ до крайности, и осыпала Гека столькими похвалами и выраженіями признательноcти, что онъ почти позабылъ о страшной пыткѣ, наносимой ему новымъ платьемъ, претерпѣвая теперь еще горьшую подъ устремленными на него со всѣхъ сторонъ взглядами и потокомъ всеобщаго славословія.

Мистриссъ Дугласъ объявила, что принимаетъ Гека, отнынѣ, въ свой домъ и дастъ ему воспитаніе. А потомъ, когда скопитъ нужную сумму, то поможетъ ему начать какое-нибудь скромное дѣло. Настала удачная минута для Тома. Онъ произнесъ:

— Гекъ не нуждается въ этомъ. Гекъ богатъ.

Одно только строгое чувство благоприличія удержало общество отъ надлежащаго, одобрительнаго хохота, который вызывался такою милою остротою. Но наступившее молчаніе было, отчасти, неловко. Томъ прервалъ его:

— Да, у Гека есть деньги. Вы не вѣрите этому, можетъ быть, но у него цѣлая куча ихъ. О, нечего улыбаться! Я вамъ докажу. Обождите съ минуту.

Онъ выбѣжалъ за дверь. Присутствующіе переглядывались между собою съ недоумѣніемъ и любопытствомъ, смотрѣли вопросительно на Гека, но тотъ былъ нѣмъ.

— Сидъ, какая муха укусила Тома? — спросила тетя Полли. — Онъ… впрочемъ, этого мальчика совсѣмъ не понять. Я еще никогда…

Томъ вошелъ, едва таща свои мѣшки и тетя Полли не успѣла докончить рѣчи, Томъ высыпалъ золотыя монеты на столъ, говоря:

— Вотъ оно… что я говорилъ? Половина принадлежитъ Геку, а другая мнѣ.

Всѣ замерли при такомъ зрѣлищѣ. Смотрѣли только и не говорили ни слова. Такъ продолжалось съ минуту, потомъ всѣ единогласно стали требовать объясненій. Томъ отвѣтилъ, что за этимъ дѣло не станетъ, и началъ объяснять. Разсказъ былъ длиненъ и исполненъ жгучаго интереса. Рѣдко кто позволялъ себѣ прерывать производимое имъ обаяніе, и когда Томъ замолчалъ, м-ръ Джонсъ произнесъ:

— Я думалъ, что мнѣ удастся удивить общество въ этомъ случаѣ, но вижу, что мой сюрпризъ ничего не значитъ передъ этимъ. Да, куда моему до этого, самъ признаю!

Деньги пересчитали. Оказалось, что тутъ нѣсколько болѣе, чѣмъ двѣнадцать тысячъ долларовъ. Никто изъ присутствовавшихъ не видывалъ такой массы денегъ заразъ, хотя многіе имѣли состояніе, превосходившее ее въ значительной степени.

ГЛАВА XXXVI

Читатели поймутъ, что счастье, привалившее Геку и Тому, должно было произнести крайній переполохъ въ такомъ маленькомъ бѣдномъ поселкѣ, какъ С.-Питерсборгъ. Такая громадная сумма, вся наличными деньгами, казалась чѣмъ-то даже невѣроятнымъ. Всѣ толковали о ней, разсуждали, дивились, до тѣхъ поръ, пока разумъ нѣкоторыхъ обывателей не помутился подъ такимъ вреднымъ напряженіемъ. Всѣ «заколдованные» дома въ самомъ Питерсборгѣ и сосѣднихъ мѣстечкахъ были обысканы, разобраны по дощечкамъ, подрыты подъ фундаментъ, ради надежды найти въ нихъ кладъ. И занимались этимъ не дѣти, но взрослые, степенные, неувлекающіеся люди; по крайней мѣрѣ, нѣкоторые изъ нихъ. Гдѣ бы ни появлялись Томъ и Гекъ, за ними ухаживали, хвалили ихъ и глазѣли на нихъ. Оба они что-то не помнили, чтобы ихъ мнѣнія имѣли какой-нибудь вѣсъ до сихъ поръ, а теперь всѣ ихъ слова запоминались и повторялись; все, что они ни дѣлали, выходило очень замѣчательнымъ почему-то; повидимому, они совершенно утратили способность дѣлать или говорить незамѣтныя вещи, и даже все ихъ прошлое было взвѣшено и въ немъ открылись черты поразительнѣйшей оригинальности. Мѣстная газета напечатала у себя біографіи обоихъ мальчиковъ.

Вдова Дугласъ помѣстила деньги Гека въ шестипроцентныя бумаги, а судья Татшеръ, по просьбѣ тети Полли, сдѣлалъ тоже самое и для Тома. Каждый изъ мальчиковъ обладалъ теперь просто изумительнымъ доходомъ: по доллару на каждый будничный день въ году, и на половину изъ воскресеній. Это выходило равно то, что получалъ самъ пасторъ, — вѣрнѣе сказать, то, на что онъ разсчитывалъ, потому что ему никогда не удавалось собрать всю сумму сполна. А въ это старое, безхитростное время, за долларъ съ четвертью въ недѣлю, брались содержать мальчика, поить, кормить его, — пожалуй, еще одѣвать и обмывать.

Судья Татшеръ былъ высокаго мнѣнія о Томѣ. Онъ говорилъ, что не всякій мальчикъ высвободилъ бы Бекки изъ пещеры. А когда дѣвочка, подъ величайшимъ секретомъ, разсказала отцу, какъ Томъ перенесъ за нее розги въ школѣ, судья былъ видимо тронутъ, а когда она стала умолять его не осуждать Тома за то, что онъ такъ страшно солгалъ съ цѣлью отвлечь наказаніе съ ея плечъ на свои, судья сказалъ съ задушевнымъ порывомъ, что это была благородная, великодушная, возвышенная ложь, — такая ложь, которая могла гордо поднять голову и шествовать въ исторіи на ряду съ знаменитою «Истиною о топорѣ» Джорджа Уашингтона! Бекки думалось, что ея отецъ никогда еще не казался ей такимъ рослымъ и такимъ величественнымъ, какъ въ эту минуту, когда онъ произнесъ эти слова, шагая по комнатѣ и топнувъ ногою. Она тотчасъ же побѣжала передать это Тому.

Судья Татшеръ надѣялся, что изъ Тома выйдетъ великій юристъ и тоже великій воинъ. Онъ обѣщалъ постараться объ опредѣленіи мальчика въ національную военную академію, изъ которой онъ могъ бы потомъ поступить въ лучшую изъ школъ юриспруденціи въ Штатахъ, такъ что онъ подготовился бы для каждаго изъ этихъ поприщъ, или же для обоихъ за-разъ.

Богатство Гека Финна, да еще при томъ обстоятельствѣ, что онъ находился подъ покровительствомъ вдовы Дугласъ, открыло передъ нимъ двери общества, — вѣрнѣе сказать, втащило, втолкнуло его туда, — и его мученія стали ему, наконецъ, нестерпимы. Прислуга мистриссъ Дугласъ наблюдала за его чистоплотностью, причесывала его, обчищала, укладывала на ночь въ противныя простыни, на которыхъ не было ни малѣйшаго пятнышка, такъ что нечего было прижать себѣ къ сердцу и назвать своимъ, роднымъ. Надо было ѣсть съ помощью ножа и вилки, употреблять салфетки, чашку, тарелку; учиться по книгѣ, ходить въ церковь, говорить такъ прилично, что скучно и ротъ открывать! Вообще, куда ни повертывался Гекъ, всюду ставила передъ нимъ заставы и препятствія цивилизація, всюду опутывала она его по рукамъ и ногамъ. Онъ твердо выносилъ эти испытанія въ продолженіи трехъ недѣль, но пропалъ безъ вѣсти въ одно прекрасное утро. Мистриссъ Дугласъ розыскивала его повсюду цѣлыя сутки. Всѣ жители были глубоко озабочены; они обшарили каждый уголокъ, искали трупа въ рѣкѣ. На третій день по утру, Томъ Соуеръ отправился очень разумно къ пустымъ бочкамъ, валявшимся за старою, заброшенной бойней, и нашелъ тутъ бѣглеца. Гекъ спалъ здѣсь, только что позавтракавъ кое-какими крадеными кусочками и объѣдками, и предавался теперь отдохновенію, лежа рядомъ съ своею трубкою. Онъ былъ не умытъ, не чесанъ и облаченъ въ тѣ старыя лохмотья, которыя придавали ему такую живописность въ былые дни свободы и счастья. Томъ растолкалъ его, объяснилъ ему, сколько онъ надѣлалъ тревоги, и убѣждалъ его воротиться. Лицо Гека утратило тотчасъ свое довольное выраженіе и подернулось грустью. Онъ произнесъ:

— Не говори ты мнѣ этого, Томъ. Я принуждалъ себя, но не налаживается оно, Томъ, не налаживается. Не для меня эта штука; не привыкъ я къ ней. Эта вдова очень добра ко мнѣ, очень ласкова; но я ея порядковъ вынести не могу. Она заставляетъ меня дѣлать одно и тоже каждое утро; я долженъ умываться; причесываютъ меня, хотъ пропадай; не позволяется мнѣ спать въ дровяномъ сараѣ. И я обязанъ носить это противное платье, которое душитъ меня, Томъ; въ него нисколько не продуваетъ и оно такъ дьявольски чисто, что я не смѣю въ немъ ни сѣсть, ни лечь, ни поваляться гдѣ-нибудь; мнѣ чудится, что я уже годы какъ не катался по скользкому льду передъ погребами… Вмѣсто того, ходи въ церковь, потѣй тамъ, потѣй… терпѣть не могу этихъ размазанныхъ проповѣдей! И мухъ не велятъ ловить, и жевать табакъ нельзя, и носи еще башмаки цѣлый день въ воскресенье. Вдова ѣстъ по звонку, ложится спать по звонку, встаеть по звонку… Да что уже тутъ! Все до того правильно, что выдержать невозможно.

— Гекъ, вѣдь и у другихъ это такъ.

— Это все единственно, Томъ. Я не «другіе» и не могу выдержать. Слишкомъ ужасно быть такъ связаннымъ. Не мудрено и въ могилу угодить; я никакого вкуса въ ѣдѣ уже не нахожу. Чтобы идти поудить, надо спроситься; чтобы искупаться, тоже. Что ни задумалъ, спрашивайся всегда. И говорить надо до того красиво, что противно становится. Знаешь, я даже забирался каждый день, тамъ у нея, въ мезонинъ, чтобы поорать немножко и прочистить себѣ языкъ. Иначе, я умеръ бы, Томъ. Вдова не позволяла мнѣ курить, не позволяла кричать, зѣвать, вытягивать ноги или почесываться при комъ-нибудь. — И Гекъ прибавилъ съ особеннымъ негодованіемъ и чувствомъ обиды:- И, чтобы мнѣ провалиться, она молится постоянно! Я никогда не видывалъ такой женщины! И я долженъ былъ вторить ей, Томъ, долженъ былъ! Прибавь еще, что она школу тутъ открываетъ и меня принудятъ туда ходить. Я этого не могу вынести всего, Томъ! Слушай, неужели стоитъ разбогатѣть для того, чтобы такъ изводиться? А мнѣ приходится, именно, только скучать, да скучать, чахнуть, да чахнуть, и желать себѣ смерти. Вотъ эта одежда, что на мнѣ, нравится мнѣ, и эта бочка нравится мнѣ, и я съ ними никогда не разстанусь. Да, Томъ, я никакъ не попалъ бы во всю эту бѣду, не будь этихъ денегъ; такъ вотъ теперь что: бери ты себѣ и мою долю и давай мнѣ только кое-когда какіе-нибудь десять центовъ… и не часто, потому что я только тогда и прошу, когда уже до зарѣза придется… но ты, за то, ты долженъ пойти къ мистриссъ Дугласъ и отпросить меня у нея.

— Гекъ, ты долженъ понять, что это невозможно. Вѣдь оно нечестно будетъ. Притомъ, когда попривыкнешь ко всему, тебѣ даже слюбится.

— Слюбится! Да какъ можетъ слюбиться и горячая плита, когда дольше посидишь на ней. Нѣтъ, Томъ, не хочу я богатства, не хочу сидѣть въ ихъ проклятыхъ роскошныхъ домахъ. Я люблю лѣса, рѣку, бочки, и не разстанусь съ ними. Провались тамъ все! И надо же такъ, что стряслась вся эта глупость именно теперь, когда у насъ есть и ружья, и пещеры, и все, что надо для того, чтобы разбойничать!

Томъ воспользовался случаемъ для своихъ цѣлей.

— Слушай, Гекъ, если я разбогатѣлъ, это вовсе не значитъ, что я не хочу стать разбойникомъ.

— Неужели?.. И ты это не шутя, совершенно взаправду, Томъ?

— Такъ взаправду, какъ то, что я сижу здѣсь, Гекъ. Но, Гекъ, мы не можемъ принять тебя въ свою шайку, если ты не будешь пообтесаннѣе.

Радость Гека значительно ослабѣла.

— Не можете принять? Однако, приняли же въ пираты.

— Да, но это разница. Разбойникъ стоить въ обществѣ выше, чѣмъ пиратъ. Это всегда такъ. Въ нѣкоторыхъ странахъ разбойники — что ни есть высшіе дворяне… герцоги тамъ и тому подобное.

— Послушай, Томъ, ты былъ всегда такимъ пріятелемъ мнѣ. Неужели ты захочешь меня отогнать? Скажи, Томъ? Неужели сдѣлаешь это, Томъ?

— Гекъ, я вовсе не желаю этого и не радъ тому, но что скажутъ люди? Они скажутъ. «Фуй! Шайка Тома Соуера! Хорошъ сбродъ у него!» Вотъ какъ станутъ отзываться о тебѣ, Гекъ. Я думаю, тебѣ не понравится, да и мнѣ тоже.

Гекъ просидѣлъ молча нѣкоторое время, очевидно, переживая душевную борьбу. — Хорошо, — сказалъ онъ, наконецъ, — я пойду, поживу еще съ мѣсяцъ у вдовы, буду тянуть лямку, можетъ бытъ, и вынесу, но ты примешь меня въ свою шайку, Томъ?

— Сказано, Гекъ, рѣшено! А теперь, пріятель, идемъ! И я попрошу мистриссъ Дугласъ не налегать уже такъ на тебя, Гекъ.

— Попросишь, Томъ, попросишь? Это отлично. Если она только самое трудное-то поотпуститъ, я буду и курить, и ругаться только въ сторонкѣ; стѣсню себя уже совсѣмъ или хотя на половину. А когда же мы наберемъ шайку и станемъ разбойничать?

— О, какъ разъ! Соберемъ мальчиковъ и посвященіе можетъ произойти въ эту же ночь.

— Произойдетъ что?

— Посвященіе.

— Это что такое?

— Это значитъ, что всѣ клянутся стоять другъ за друга, не выдавать никогда общихъ тайнъ, даже если изрубятъ тебя въ куски, и убивать всякаго, кто обидитъ кого-нибудь изъ шайки; и убивать не только того, но и весь его родъ!

— Это весело… страсть какъ весело, Томъ!

— Еще бы! И клятва такая приносится всегда въ полночь, въ самомъ уединенномъ мѣстѣ, въ самомъ страшномъ, какое только можно найти… Въ какомъ-нибудь заколдованномъ домѣ всего лучше, но они всѣ разворочены теперь.

— Во всякомъ случаѣ, хорошо что въ полночь, Томъ!

— Да. И клятву приносятъ на гробу, и подписываются кровью.

— Вотъ это на что-нибудь похоже! Куда лучше, чѣмъ быть пиратомъ. Я буду выдерживать у вдовы, хотя бы сгнить мнѣ пришлось. И когда я вышколюсь такъ, что буду настоящимъ, правильнымъ разбойникомъ, и всѣ станутъ толковать о томъ, ей можно будетъ гордиться тѣмъ, что она вытащила меня изъ грязи.

ЗАКЛЮЧЕНІЕ

Этимъ кончается моя хроника. Въ ней изложена исторія мальчика, и потому она должна окончиться здѣсь; далѣе она стала бы уже исторіей взрослаго. Когда пишется повѣсть о взрослыхъ людяхъ, то авторъ знаетъ, чѣмъ закончить, — именно бракомъ. Но когда пишешь объ отрокахъ, то надо покончить тамъ, гдѣ покажется лучше.

1876