Помоги проекту - поделись книгой:
Действительно отовсюду кричали, даже ревели, прося то одного, то другого:
— О, Мустик! Шерри-бренди!..[82] Бой, неси коктейль!.. Эй ты, поспеши! Недотепа! Гром и молния! Слышишь ты, ублюдок! Черт побери!.. Я хочу пить… Скорей! Дай-ка сигару! Водки! Кофе!
— Вы слышите? — сказал хозяин.
— Черти! Еще бы, надо быть глухим как башмак, чтобы ничего не слышать. Так что же?
— Я увольняю вас. Вы больше у меня не служите.
— Вот как? Я проиграл. Впрочем… мне в высшей степени наплевать. А фартук я вам возвращаю. Вот он.
— Хорошо! Я должен вам за неделю… двадцать долларов.
— Спасибо… Будьте здоровы!
И, обращаясь к Железной Руке, Мустик добавил:
— Патрон, послушайтесь моего совета, уходите отсюда. На нас уже кое-кто поглядывает. Уверен, они что-то замышляют. Их слишком много. Могут и убить. Что ты скажешь на это, Фишало?
— Я согласен, малыш! У меня, знаешь ли, тонкий слух… Несмотря на гвалт, я кое-что слышу.
— Что именно?
— Много всего.
— Так уйдем отсюда. Как только покинем казино, будем в безопасности, по крайней мере, на ближайшее время. А там — наметим план действий. Ваше мнение, патрон?
Не поддаваясь унынию из-за пропажи, только что им обнаруженной, Железная Рука сохранял свою твердость.
Он протестующе воскликнул:
— Бежать от этой кучки мерзавцев? Никогда! Вы заверили меня, что мы встретим здесь похитителей Мадьяны… Я хочу их видеть.
— Повторяю: может возникнуть грандиозная потасовка, а у вас нет никакого оружия. У Фишало только карабин, у меня же — лишь один патрон в револьвере.
Тут раздался мощный рев, крики, угрозы:
— За дверь! Убьем их! Смерть им! Смерть!
Поднялось несколько человек. Белые люди с физиономиями висельников вытащили ножи и клинки. Шум продолжался.
— Дело дрянь, — сказал Мустик. — Бандиты вот-вот набросятся на нас.
— Дай револьвер! — крикнул мальчику Железная Рука.
Он схватил оружие и приготовился выстрелить.
Но тут вмешался хозяин:
— Убивайте друг друга сколько угодно, но не огнестрельным оружием!
— Почему?
— Чтобы не задеть соседей.
— Хороший совет для растяп, но моя пуля никогда не ошибается.
Чей-то голос прорычал:
— Хозяин, отвали! Мы хотим пустить кровь этому фраеру.
И бандиты бросились на Железную Руку.
— Смотрите, чтобы не уплыли ваши ставки! — крикнул Джек во все горло, зная, что некоторые проходимцы поднимают шум, чтобы стащить со столов золотые слитки и мешки с дорогим металлом.
В тот момент, когда негры, китайцы, мулаты, белые сжали покрепче в руках свои деньги, раздался выстрел.
Несмотря на запрет, Железная Рука все-таки выстрелил.
Один из наступавших вскочил на стол и замер посреди стаканов, бутылок, карт, куч золота, склоненных голов и вскинутых, словно в полете, рук. Железная Рука тем временем удерживал бандитов на расстоянии, грозя им револьвером, в котором не осталось ни одного патрона; хозяину же он крикнул:
— Вот он, провокатор! Пуля застряла у него в левом глазу!
Мистер Джек одобрительно улыбнулся, сплюнул длинную струю слюны, смешанной с табаком, и сказал:
— Хорошо! Чисто сработано. Но не начинайте снова.
— Тогда прикажите им убрать оружие.
— Хорошо! Эй, ребята, спрячьте клинки и ножи. А ты оставь нас с миром. Нам дорога наша шкура.
Железная Рука промолвил по-прежнему невозмутимо:
— Раз они питают ко мне необъяснимую ненависть… Скажите этим людям, что я желаю оказать им честь сразиться со мной. Но только один против одного. Выбор оружия предоставляю противнику: револьвер, сабля, карабин… и даже благородный бокс.
— Отлично, дружище, хорошо сказано. И если вы только не блефуете[83], я провозглашаю вас человеком чести и мужества.
В глубине зала раздалось:
— Смерть ему! Смерть!
— Тихо! Свиньи недорезанные! — остановил крикунов хозяин. — Хоть вы и последние из подлецов, но должны принять предложение джентльмена.
— Ладно! В конце концов можно и договориться.
Мустик, хорошо знавший содержателя заведения, наклонился к уху Фишало:
— Уверен, что Джек вынюхал хорошее дельце! Однако не бойся. Вот увидишь, патрон перетасует их всех одного за другим.
Хозяин добавил:
— Среди вас есть чемпион по боксу, не так ли? Известный Том Канон, который уже победил троих.
— Если быть точным, то пятерых! — прохрипел голос, вырвавшийся из широкой груди некоей «ломовой лошадки».
— Очень хорошо! Вы откроете матч, сразившись с этим джентльменом.
— С этой пигалицей? Пф! Я уложу его запросто.
— Посмотрим, — с обычным спокойствием ответил Железная Рука.
— Но сперва, — продолжал хозяин, — я предложу вам одно дельце.
— Давайте.
— Вы будете биться здесь, в казино.
— Да, и тотчас же.
— Нет, завтра.
— Почему?
— Да потому, что эта смертельная дуэль будет редким зрелищем, все захотят посмотреть. Но мне надо сообщить о ней по всей округе. Понимаете? Я заставлю платить за представление по пять гиней…[84] Люди будут драться, чтобы войти, народу соберется пропасть. И если вы спасете свою шкуру, что ж — получите четверть выручки. Согласны?
— Браво! Лучше не придумаешь. Я согласен.
— И правильно. У вас есть секунданты?[85]
— Нет, черт побери! Но это не помеха.
— Мой вам совет: возьмите Фишало и Мустика.
— Опять же согласен.
— Теперь вы с двумя приятелями — мои гости. Пейте, ешьте, курите… Я за все отвечаю и, клянусь Господом Богом, никто не посмеет нарушить приличия.
— Благодарю.
ГЛАВА 4
На верхушках девственного леса появилась едва заметная полоска чудесного нежно-розового цвета. Внезапно обезьяны-крикуны замолкли. Еще были слышны последние звуки, напоминавшие шум поезда, стучавшего колесами в туннеле; звуки то исчезали, то ненадолго возникали вновь и смешивались с каким-то криком, подобным визгу свиней, которым вспарывают брюхо, с дуэтом alonute…[86] И вот наступила тишина. Ночные бабочки спрятались под листьями; светлячки погасли; летучие мыши-вампиры[87] перестали кружить в воздухе; умолк ягуар…[88] Ночная жизнь замерла.
И почти тотчас же адскую симфонию заменило нежное пение птиц. Вспомнилось жалобное и монотонное нашептывание горлицы[89] в наших лесах. Изящная гвианская куропатка извещала о восходе солнца. А над лесом ширилась полоска света, и вскоре начали возникать яркие сполохи. Повсюду поверх листвы сверкала яркая роса; капли переливались и блестели, как драгоценные камни. А внизу еще была ночь!
В течение нескольких минут шла схватка между светом и темнотой, и без особого перехода, почти без зари, в один миг ночь оказалась побежденной. Наступил ослепительный день.
Начали безумно верещать попугаи, они барахтались и дрались в косых лучах света. Так называемые американские петухи глухо квохтали, перекликаясь в полете. Перцеяды надсаживались, напрягая горло.
Пересмешник[90], не смолкая, как всегда иронично повизгивал. Обезьяны истово занимались своей ежедневной гимнастикой. Похожие на наших зайцев зверьки, посвистывая, настороженно перебирали лапами. Выпь[91] выла, изливая свои жалобы. Жужжали пчелы и осы, гигантские пауки плели свои сети. Бабочки присосались к орхидеям, украшающим высокие деревья; внизу флегматично[92] ползали черепахи, а мхи захватил отвратительный мир насекомых и мелких рептилий.
Так пробуждался лес.
День все светлел. Возникали рассеянные там и тут жилища людей, наполовину разрушенные, с провалившимися крышами. Вырисовывались поваленные старые деревья с подгнившими толстыми стволами. Узнавались одичавшие плантации маниоки, картофеля, маиса, банановых деревьев, табака. И наконец, прочертились обвалы, уступчатые овраги с кучами белого, как снег, песка, среди которого извивалась речушка с прозрачной водой.
Жилища людей, поваленные деревья и котлованы напоминали: здесь когда-то добывали золото. Под крышей одной из хижин висел большой провисший гамак из белых хлопчатых веревок, в нем лежал человек. Рядом, в постройке, расположились прямо на песке четыре человека. Двое сидели и курили. Остальные спали.
Из гамака доносился стон, страдальческая жалоба ребенка. Один из сидевших мужчин встал, потянулся и сказал:
— Вот и рассвет. Я боялся, что доза велика… Такое снотворное — почти яд.
— Я тоже. Ее смерть разрушила бы все наши планы.
— Это было бы катастрофой!
Первый собеседник был среднего роста, крепкого сложения, с шеей атлета, прекрасными чертами лица, черные глаза светились решительностью и даже дерзостью, а от его взгляда становилось не по себе. Огромный нос тоже указывал на смелость и силу. Губы казались слишком узкими, но рот выглядел красиво, как и зубы, белые, сильные, крепкие.
Однако цвет лица у этого человека лет двадцати шести — двадцати восьми был нездоровый, мертвенно-бледный, характерный для анемии. Короткие волосы свидетельствовали о том, что совсем недавно его обрили, голова стала голой, как у всех каторжников. Одет он был прилично: пиджак из фланели цвета морской волны, серая фетровая шляпа с широкими полями, какую носили золотодобытчики.
Его собеседник — странного вида юноша лет двадцати, худой, проворный, как обезьяна, с жестами клоуна, неспокойный, под носом — три желтых волосинки, зубы уже пораженные кариесом[93], лицо бледное, веснушчатое, глаза бледно-голубые, веки с красноватыми краями, волосы тускло-белые, уши большие без мочек — производил впечатление человека, о котором говорят: гнусный тип. Его отличала особая примета: он с вызовом носил соломенную шляпу каторжника, брюки и блузу из грубого серого полотна, помеченного буквами А и К с регистрационными номерами, то есть одежду администрации каторжной колонии или, как там говорили, исправиловки.
Гамак дергался, раскачивался: из него доносились стоны и мольба:
— Мама Нене (мама негритянка), твоя малютка очень больна. О! У меня заноза в голове. О! Мама… Приди ко мне.
Молодой человек жутковатого вида захохотал и сказал вполголоса:
— Малышку ухайдакали!
Приятель резко оборвал его:
— Хватит, слышишь? Чертова морда! Я запрещаю тебе, раз и навсегда, говорить на жаргоне.
— Хватит так хватит! Здесь вы — батя (хозяин).
— Опять! Мы здесь не для того, чтобы говорить глупости и перекидываться шуточками. Постарайся быть серьезным и прилично выглядеть. Иначе всыплю тебе как следует. Ты знаешь, Маль-Крепи, я не люблю повторять!
По глазам с красными прожилками пробежал огонь, но через минуту укрощенный отвратительный каторжанин опустил голову и отступил на шаг.
«Батя» подошел к гамаку и приподнял его вместе с лежавшим в нем человеком. Внезапно показалось испуганное милое личико Мадьяны.
Она заплакала:
— Муша, моя муша… Я погибаю!
Поделиться книгой: