Помоги проекту - поделись книгой:
Полёт мечты
Ах, если б мы летать могли.
Не отрываясь от земли!
Летая, по земле скользить —
Идея очень хороша!
Куда ж приятнее ходить
По небу, крыльями маша.
На стихи Владимира Касьяненко
Мона Лиза
…«Мона Лиза» наших дней,
Приходи ко мне скорей —
Верный Леонардо твой
Без тебя едва живой!
Я понял честно, без вранья,
Что подмигнула мне удача:
Ты – Мона Лиза, а вот я,
Я – Леонардо, не иначе.
Как в песне, грусти не тая,
Я знаю – путь давно предсказан:
Коль ты – мелодия моя,
То я Орфеем стать обязан.
Судьба меняет жизни план,
Лишь бы тебя она хранила,
Ведь я – твой преданный Руслан,
Тогда как ты, видать, – Людмила.
Несётся жизни колея,
И поняла душа поэта:
Наверное, Ромео я,
А ты, как водится, – Джульетта.
Сравнений, попросту, не счесть,
А в голове мелькнуло снова:
Кто я среди поэтов есть
Коль ты – Наталья Гончарова?!
На стихи Александра Комаровского
Мысли и мыслишки
О себе, обо всех, о судьбе,
Обо всём, где есть тайны печать,
Сам с собою порою в борьбе
Я пытаюсь чего-то сказать.
. . . . . . . . . . . . .
По сусекам мыслишки скребу…
. . . . . . . . . . . . .
Я молчу, где бы нужно кричать..
. . . . . . . . . . . . .
Вот такой вот разэтакий я!
О себе, про лихую судьбу,
Я пытаюсь сказать, но – прости!
По сусекам мыслишки скребу,
Но никак не могу наскрести…
Я молчу, где бы надо кричать,
Но надеюсь, что всё же смогу
Я сумею чего-то сказать,
А выходит опять – ни гу-гу!
Сам с собою борюсь и борюсь,
Стих слагаю – не пью и не ем —
И, как рыба, об лёд колочусь,
И, как рыба, безмолвен и нем.
Мыслей я не встречал на пути,
Не в претензии, это – излишки!
Мне б мыслишек чуть-чуть наскрести —
Только где они, эти мыслишки!
Все истоки и суть бытия
Мне б познать, али я не поэт?
Вот такой вот разэтакий я!
… А мыслишек по-прежнему нет.
Две тропинки
Пусть забурьянились тропинки:
Твоя ко мне, моя к тебе.
Я понял: в жизни половинку
Свою нашёл я по судьбе,
И забурьянилась тропинка
Твоя ко мне, моя – к тебе.
Порой в стихах бываю резок,
Но в жизни – мягче муравы,
Забуреломился пролесок
Из разнотравнейшей травы.
Застихотворничал в стараньи
Неологизмейший поэт,
И стало ясно – для признанья
Метафор недостатка нет.
Себе любимому
Поэты даже в зимней стуже
Умеют разглядеть весну.
Прикинул как-то – чем я хуже?
А вот возьму и писану!
. . . . . . . . . . . . . .
Сам «Амфибрахий» просто ахнет,
Когда прочтет сей мой шедевр.
. . . . . . . . . . . . . . . .
А вот о чем порассудачить?
Мозги кипят, ядрена вошь!
Вдруг вспомнил: главное ведь «начать»,
Как нас учил недавний вождь.
Когда шедевры я читаю,
Тогда моя душа поёт,
И Амфибрахий просто тает,
И Ямб в ладоши громко бьёт.
Хорей в восторге начал снова
Мне прямо на ухо кричать:
«Ну, Комаровский, право слово,
Тебе ведь главное начать!»
Скажи, Хорей, что это значит?
Пишу шедевры, ну и что ж?
Ведь важно – не начать, а начать,
Знай классику, ядрена вошь!
Я стих расширил и углубил,
А вот возьму и писану,
Бокал, как водится, пригубил,
Уж если начать, так начну
Порой цитировать несложно
Всех наших вождей и вождей,
Без них и понять невозможно
Всех поэтических идей.
Защитники Отечества
Что не поступил и в солдаты попал,
То в этом профессор один виноват.
Он на сочиненьи моём написал:
«В нём очень нуждается военкомат».
Таких защитников не знали
В Отечестве ещё вчера —
Тому причиной, видно стали
Доценты и профессора.
Философское
… Я «Homo», вроде бы, разумный
И даже кончил институт.
……………………………….
Но что-то сильно я разнылся.
Не все ж мосты ведь сожжены.
Маленько я вчера напился,
Ну… и попало от жены.
Мне жизнь приносит дивиденды —
И там, как водится, и тут.
Я был вчера ещё студентом,
А нынче – кончил институт.
Когда-то я не слыл богатым,
Теперь же сказочно богат.
Совсем недавно неженатый,
Я нынче счастлив и женат.
Не жизнь, а сон, видать, приснился:
Как будто нет конца весны.
… Но тут по случаю напился,
И так попало от жены!
Бывают острые моменты —
Небезупречна жизни нить:
Ведь даже с крупных дивидендов
Налог приходится платить.
На стихи Николая Красильникова
Попугай
… А ну-ка, клоун птичий – попугай,
За мной слова по буквам повторяй:
Аптека… Цирк… Смелее говори!
Передохни и снова повтори…
Я на досуге сел, стихи слагая,
Пред клеткой с попугаем, прочитал
Свои стихи, взглянув на попугая,
А тот по клетке прыгал и летал.
Ну что за бред! И повторить не может,
Тебе бы, клоун птичий, в цирк скорей!
Поэзия тебе уж не поможет,
Смеши народ и цирковых зверей!
Аптека. Цирк! – стихи мои послушай.
Приятно прочитать и говорить,
И даже попугая тронуть душу
Они способны, надо повторить!
А попугай молчал, и, как я ни старался:
Аптека. Цирк! – запомни и лети!
А он по клетке прыгал и метался,
И ничего не мог произнести.
И вдруг повел сурово птичьим оком,
И выдал, не мигая – Божья тварь! —
«Цирк не причем. Послушай, как у Блока —
Учись: Аптека. Улица. Фонарь!»
2009
На стихи Бориса Курочкина
Жаворонок
По утрам звоню поэтам,
Неосознанно при этом, —
По утрам поэты спят.
Получаю тут же взбучку:
Ох, боксёр ты, самоучка!
И порою слышу мат.
Рано утром мне не спится —
У бессонницы в плену
Я пишу стихов страницы
И надеюсь, что усну.
Я творю шедевры лихо:
Уж написан целый ряд,
А вокруг темно и тихо,
И звоню я всем подряд.
Я сперва звоню поэтам —
Мнение услышать рад.
Зачитав стихи при этом,
А в ответ услышал мат.
Голова трещит от боли —
Ведь не спится по ночам,
И, заложник поневоле,
Я звоню скорей врачам.
Что врачи мне говорят?
В трубке раздаётся мат.
Я звоню друзьям скорее —
А друзьями я богат —
Думал – душу отогрею,
А в ответ услышал мат.
Взял тогда бутылку водки,
Свой шедевр и встал на стул:
Стих прочёл, прочистил глотку
Не заметил, как уснул.
На стихи Ирины Леонтьевой
Змей Горыныч
Зашёл ко мне сегодня Змей Горынын
Конечно, при параде – без хвоста.
Но он вчера гулял на именинах
И потому позеленел с лица.
Горыныч Змей ко мне примчался -
Видать, лукавый, неспроста.
Вчера по случаю надрался
И оказался без хвоста.
Я не спросила о причинах,
И он остался не у дел,
Вчера он был на именинах -
И так, и сяк хвостом вертел.«Горыныч, – говорю без фальши, -
Ты злобой дышишь без конца,
Лети-ка от земли подальше!»
А он позеленел с лица.Взглянул и гневно, и сурово,
Как будто съесть меня хотел,
Оскалив зубы трёхголово,
Хвоста остатком повертел.Две головы зевнули сладко,
Мне ничего не говоря,
А третья, подмигнув украдкой,
Сто грамм глотнула втихаря.
На стихи Дмитрия Лобанова
Визит
Пришла, как будто недотрога.
Невроз с собою принесла.
Сказала: «Как я одинока».
Так говорила и вчера.
……………………………..
Ушла, покушав все конфетки.
Уходу я, признаться, рад.
Ты просто мелкая креветка,
А я люблю большой салат.
Пришла, как будто недотрога,
Я в тот момент креветки ел —
Взглянула как-то очень строго,
А я остался не у дел.
Но, несмотря на те креветки,
Визит твой не предусмотрел,
Я предложил тебе конфетки,
И сам об этом пожалел.
Наверное, по воле рока,
К тебе душой давно привык.
Сказала: «Как я одинока!»
И тут же съела весь шашлык.
Мне подсчитать убытки сложно
В моей наивной простоте,
А ты поела всё, что можно,
И растворилась в темноте.
Креветки – это всё вторично,
Ты ешь свой ужин, не спеши.
Я понимал тебя частично,
Теперь люблю от всей души.
Я сам известен и заслужен —
Пишу стихи, впадая в раж,
Но оплатить твой скромный ужин,
Боюсь, не сможет мой тираж.
На стихи Михаила Мартышкина
Негритянка
Настоящая негритянка,
С маслянистою чёрной кожей
В полосатом наряде ярком,
Шла Арбатом в толпе прохожих…
Настоящая негритянка
. . . . . . . . . .
Лишь она подошла поближе,
Я не знаю, на час, на век ли,
Наши женщины вдруг поблекли,
Стали серенькими, как мыши …
Стихов немало прозвучало
В просторных залах ЦДЛ.
От максимального накала
Струна звенела и дрожала,
Мартышкин был на пьедестале,
Но в зал, однако, снизошёл,
Когда увидел – в этом зале
Разнообразен женский пол:
Есть и брюнетки, и блондинки,
И сердце бьётся рифмам в такт,
Но в рамках данной вечеринки
Нет негритянок – это факт!
Что за нелепость и досада!
Без негритянки жизни нет!
Без негритянки – рай без сада
И без поэзии поэт.
Судьба привыкла издеваться,
Рукой махнул и глянул в зал —
В конце концов, куда ж деваться —
Ведь не Марокко ж, не Непал…
В досаде
Придётся, видимо, ей-ей,
Довольствоваться серой мышкой —
Женой чужой (или своей?!)
Последнее совсем не катит,
И в сердце холод (или жар?)
…Ну всё, довольно, будет, хватит!
В деревню, к тётке, в глушь, в ЮАР!
… И Грибоедов отдыхает,
Забыв про жизни суету,
Когда Мартышкин воспевает
Вмиг почерневшую мечту.
Два поэта
Был великолепным парнем
Данте Алигиери.
В трудах знатоков лысых
Медальным он стал и суровым,
А он щеголял в джинсах,
А не в венке лавровом.
Уже занималось зарево
Глобальной славы Поэта,
А он шатался с гитарою
По набережной вдоль парапета.
. . . . . . . . . .
Была Беатриче просто
Девочкой из предместья.
Носила пальтишко «макси»,
А юбочку, может, «мини».
Века миновали, и всё же
Хоть был незнаком с прогрессом,
Шокировал Данте прохожих
Крутым своим ирокезом,
А в ухе серьга блестела —
Был вызов во всём обличье —
Поглядывал то и дело
Он искоса на Беатриче.
Она же плевать хотела
На лысых учёных нудных
И мини-юбку надела,
И шастала в ней прилюдно.
Бежали они вприпрыжку
По древнему парапету,
А к ним подошёл Мартышкин
И закурил сигарету.
Венок лавр
Мартышкин на всякий случай.
Заметим, что Алигиери
Был в джинсах – явно, от Гуччи,
И Данте не стал удивляться,
Признав в собрате поэта,
И оба пошли шататься
С гитарою по парапету.
2011
Русалка
…Есть Озеро Круглое, заросшее
камышом,
В котором водятся русалки и
караси.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И в этой восхитительной
красоте и тишине
Я вдруг увидел, – а я был трезвым
притом, —
Молоденькую русалку, сидящую на
бревне,
Во-первых, голую, а во-вторых, с
хвостом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А в чём же такая разгадка этой
странной истории?
Ответ, как всё в этом мире,
тривиален и прост:
– Русалка моя проживала в
соседнем санатории,
А платье её серебристое, я принял
за рыбий хвост.
Дом у поэта деревянный.
Есть сад, и пруд, и озерцо.
Поэт, совсем ещё не пьяный,
Стихи писал, и пил винцо.
Русалка рядом проживала,
Как оказалось, в двух шагах,
Хвостом серебряным махала,
И глазом озорным мигала,
Но не была о двух ногах.
А рыбий хвост, как у селёдки,
На солнце серебром блистал,
Поэт хлебнул немного водки,
И вмиг подумал – час настал!
Идет к русалке с видом кротким,
Она ж – как рыба холодна,
Отпил ещё немного водки,
Глоточек крепкого вина.
Тут бес в ребро ударил рьяно,
Русалка – любо посмотреть —
Поэт совсем ещё не пьяный,
А хвост русалочий – как медь.
…А в озере, помимо тины,
Шныряют ловко караси,
А звёзды в небе – мандарины
И месяц – чисто апельсин.
Что за комедия творится:
Русалки плещут в камышах,
И изумление на лицах,
И водоросли на ушах.
Хлебнул ещё немного водки —
Пришли иные чудеса —
Русалки плещут как селёдки,
И разбегаются глаза.
Поэт – и так, и эдак, мнётся —
К одной русалке подошёл,
Она ж в глаза ему смеётся,
И хмель в мгновение прошёл.
Поэт в сердцах откинул ветку,
Глядь – а русалки-то и нет.
То не русалка, а соседка,
И благо – не пришёл сосед!
Рыцарь
…Казалось бы, вправе был верный
рыцарь
Этой, довольно гнусной из баб,
При всем народе начистить
рыльце
Али в харю плюнуть хотя б.
Но РЫЦАРИ даже не матерятся.
Он даже не крикнул: – «Нашла
дурака»!
А просто – выдал некую
информацию,
Пальцем энергично повертев у
виска.
Ранее был телеграф или рация,
Но быстротечен поток времён —
Нынче откуда берут информацию?
Есть телевизоры, есть телефон,
Есть и компьютер, и многое разное,
Сколько возможностей шлёт Интернет!
Но вот у рыцарей времени праздного
Это использовать – попросту нет.
Рыцари суть благородство безмерное,
Сердце открыто, душа широка,
А выдают информацию верную,
Пальцем обычно вертя у виска.
Но даже рыцарь – душа безмятежная —
Глазки потупив, смущаясь слегка,
Вовсе не знает: поймут ли сердешного,
Если лишь пальцем вертеть у виска.
Рыцарь – ведь он же всегда в одиночестве
Дамы прекрасной защитник и раб,
Ну а порой в харю плюнуть-то хочется,
Рыльце б начистить гнуснейшей из баб,
В морду бы дать, слово б выдать обидное,
Да матерком бы приправить слегка,
Но воспитание! – вещь очевидная —
Можно лишь пальцем вертеть у виска.
Идеология
…Имеет место массовый психоз:
Всем хочется во что-то слепо
верить.
Был коммунистом Иисус Христос
Был гибеллином Данте Алигиери.
Всё это – заблужденья. Или ложь.
В твоих объятьях сладостных
балдея,
Я заявляю: «Ты одна мне – Вождь,
Устав, Программа, Знамя и
Идея!»
Твои на каблуках высоких ноги
Конечно, выше всех идеологий.
В объятьях Музы искренне балдея,
Вдыхая запах ароматных роз,
Поэт поверит в разные идеи —
Что коммунистом был Исус Христос,
Что нету политической системы,
И государства тоже, как бы, нет,
Какой бы ни коснуться умной темы,
Все кажется нелепо, словно бред!
Что Муза скажет бедному поэту,
Во всё поверить искренне готов,
Её любому мненью или совету
Он следует бесспорно и без слов.
К чему науки, мысли и сужденья?
Неужто это пища для ума?
Всё это чушь, всё это – наважденье,
Когда к нему пришла Она сама!
О, Муза! Ты прекрасное творенье,
Ты подмигни ему и подожди —
И для него уйдут из поля зренья
Планеты, государства и вожди.
А каблуки твои важней Вселенной,
Отбросит всё он, как ненужный ком.
Да, ты прекрасна, Муза, несомненно,
Одно беда – поэт под каблуком.
И нет идей возвышенней пока
Чем высота такого каблука.
Поэт-пророк
…Много ли собственности
индивидууму
принадлежит,
Ходит ли в синагогу, в церковь или в
мечеть,
А также – зулус он, русак или жид?
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Но ИСТИНА, повторяю, открылась
МНЕ,
Как может быть, иноку – Божий лик…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И вот Человечество, подобно отаре
овец,
Заполнившей до горизонта холмы и
поля,
Признало во мне Пророка, наконец.
И жалобно блеет, об откровении моля.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Я плачу. Я плачу. Бриллианта слёз
Стекают по белоснежной моей бороде.
Время для всех и всегда спешит,
По морю жизни плывя кораблём,
Будь ты – зулус, русак или жид?
Будь ты синицей иль журавлём,
Будь ты коровой, отарой овец,
Стадом безмолвным иль вожаком,
Перед тобою поэт-певец,
Выкатит строк рифмованных ком.
Будучи кем-то из тех овец,
Заполонивших холмы и поля,
Осознаёшь: Мартышкин – творец,
Об откровеньи его моля.
И подбирая любой предлог,
Истины ждёшь, развеявши мрак,
Осознавая, что он – Пророк,
А ты всего лишь жид иль русак.
И коль ты понял: Мартышкин – Бог,
Зачем тебе имя других творцов?
И миллионы церквей, синагог
Или мечетей, в конце концов?
Ведь винограду верит лоза,
А не поверит – так быть беде.
Как по иконе течёт слеза
По белоснежной его бороде.
Верь – откровенье в устах дрожит,
В жизнь он играет, как в волейбол,
Будь ты зулус, русак или жид,
Будь ты татарин или хохол.
Сотворение мира
Этот божественный солнечный свет,
Что бы священники ни говорили,
Сто пятьдесят миллионов лет
Сиял исключительно для рептилий.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И, управляя планетой всей
Все эти миллионолетние эры,
Господь обходился без церквей,
Без верующих и без веры.
Он сам, полагаю, имел, тогда
Чешуйчатый гребень вдоль хребта.
Да, управляя планетой всей
Во все эпохи и времена,
Господь не сразу создал людей,
Когда же создал, Он дал сполна
Им чувства, разум и средь светил
Под ясным небом Свой Райский Сад,
Адаму с Евой его открыл,
Чтоб жили много веков подряд
Среди гармонии без церквей,
Но чистая вера грела сердца,
И чистым голосом соловей
Воспел в Эдеме Бога-Отца.
Пока любили цветущий край,
И сердце власти не восхотело,
Адам и Ева имели рай
И без изъянов душу и тело.
Средь птиц, порхающих меж ветвей,
Средь райских роз и цветущих лилий
Явился однажды коварный змей —
Самый коварный из всех рептилий.
С тех пор свою змеиную власть
Он навязал всем людям без веры,
Дав им возможность нещадно пасть
В разные годы, века и эры.
…Ещё весной поёт соловей,
В сердцах разгоняя неверья мрак,
Господь обходится без церквей,
Вот только людям нельзя никак.
И если змею следовать впредь,
Забывши про скорбный путь Христа,
Люди всегда рискуют иметь
Чешуйчатый гребень вдоль хребта.
Поделиться книгой: