С-Т-И-К-С Иммунные и не очень.

С-Т-И-К-С Иммунные и не очень.

Первая улыбка

Ей не повезло с момента рождения, девочка родилась глухонемой. Родители поняли это только на втором году жизни маленькой Милы и отказались от ребенка. Так малышка оказалась в доме малютки вместе с другими отказниками, имеющими физические и умственные отклонения.

Девочка росла замкнутой и необщительной, иначе и быть не могло, ведь немота и глухота не способствовали приобретению друзей.

Лет до семи Милка себя вообще не помнила, какие-то обрывки сюжетов, лица и меняющийся по временам года вид из окна. Так как ее единственным развлечением было смотреть в одно из грязных окон приюта, где Мила жила уже несколько лет.

Когда ей исполнилось семнадцать лет, ее просто выставили за порог приюта, выдав направление на работу. Единственное благо, которое получали выпускники этого мрачного дома, было устройство на работу по их возможностям, конечно.

Автобусом Милка добралась до города и направилась к первому прохожему, тыкая замерзшим пальцем в листок бумаги, где был указан адрес ее будущего места пребывания.

Прохожий шарахнулся от нее, как от прокаженной, но на листок все-таки посмотрел.

— А, это тебе к заводу надо, — и указал в сторону больших дымящих труб.

До завода девушка шла почти полчаса и сильно замерзла. Неприветливый вахтер долго рассматривал бумагу, протянутую ему, и, скорчив небритую рожу, указал на дверь, обитую желтой фанерой.

— Шлют колек сюда, как будто здесь цирк уродов, — мужчина недовольно бурчал себе под нос.

В дверь пришлось долго стучать, прежде чем ее открыла женщина в помятом сером костюме.

Не дожидаясь вопросов, которые она не слышала, Милка сунула женщине свою бумагу прямо в лицо.

В курс дела ее ввели быстро, выдали метлу, ведро и определили на постой в одной из каморок, находившихся в подвальном помещении.

Работать было тяжело, но Милка ныть просто не умела, привыкшая к понуканиям и тяжелой работе.

Кормили два раза в день, и одеждой снабжали, а ей больше ничего и не надо. Всё бы ничего, да положил глаз на глухонемую девку охранник.

Долго присматривался, да и подловил вечером спускавшуюся уборщицу в подвале. Завалил мычащую девку и снасильничал. Милка билась и царапалась, как дикая кошка, но куда ей отбиться от здоровенного мужика.

Безнаказанность в этом случае ему точно была гарантирована, девка немая, да и писать толком не умеет. Так и стал захаживать ночами к ней мужлан, справлять свою похотливую нужду.

Мила терпела и только после его ухода тихо плакала в подушку от боли и безысходности.

Ее насильник сегодня ушел рано и недолго мучил свою жертву, девушка, выплакавшись, уснула.

Проснулась Милка от сильной вони, которая проникала в ее каморку из приоткрытого оконца, находящегося почти под потолком. Девушка закрыла створку и снова уснула. Запах чего-то химического ее не напугал, так как с завода часто шла вонь, и трубы дымили круглые сутки.

Проснулась совсем поздно, в страхе, что проспала на работу, быстро оделась, выбежала на улицу. Голова гудела, и слабость сковывала движения, но это уже не первый день с ней такое, еще хорошо, что тошноты нет, которая донимала ее по утрам уже несколько месяцев. Выбежала на улицу и сразу поняла, что проспала. Солнце было высоко и слепило глаза. Девушка сжалась, как от удара. Начальница часто ее колотила за любую провинность и даже просто так под настроение (а настроение у нее было каждый день хорошее после принятия горячительного с утра). Бежать сил почему-то совсем не было, и Милка поплелась к зданию управления, где ожидаемо должна была получить взбучку. На улице происходили странности, вернее, странности били именно оттого, что ничего не происходило. Не было дворника, с утра до вечера обычно метущего территорию перед зданием, и собаки не бегали, путаясь под ногами, и даже кота, который всегда к ней ластился, сегодня не было видно.

Милка, недоумевая, оглядывала территорию перед администрацией и не находила объяснения странностям.

Запнулась и, растянувшись, пластом уткнулась лицом во что-то твердое и холодное. Ее глаза полезли на лоб, когда она поняла, что это голова дворника. Бельма глаз смотрели на нее с окровавленного перекошенного лица. Она орала только так, как умеют кричать немые. Открывала рот, как рыба, и орала, ее язык пересох, а из глаз ручьем бежали слезы.

Девушка вскочила и кинулась бежать к себе в коморку, плотно прикрыла за собой дверь, оттерла с одежды и рук чужую кровь, выпила почти ковш воды и только тогда немного успокоилась.

Мысли бешеными кошками метались в ее голове и не давали ей думать.

А что, собственно говоря, ей думать, она просто посидит тут, а когда всё уже решится и начальники разберутся, она снова пойдет мыть полы в цехах. Просидела так, не двигаясь, несколько часов, тело совсем затекло, и пить очень хотелось.

Набрала из ведра ковш воды и выпила, но жажда не перестала терзать ее. Из тумбочки достала большой нож и сунула его в карман куртки, зачем это сделала, Мила не могла объяснить, просто взяла, потому что... Просидела еще полчаса и снова решила снова выйти на улицу в надежде незаметно для всех пройти в медпункт и попросить таблетку от так сильно мучившей ее головной боли.

Солнце уже клонилось к закату, и девушка расстроилась, что медпункт уже закрыли и она не получит обезболивающее.

Над многострадальной головой дворника склонилась начальница и что-то делала, непрерывно дергая головой туда-сюда. Милка замычала, привлекая внимания, и сразу пожалела об этом, начальница подскочила и кинулась в ее сторону. На окровавленном лице мутные глаза — это всё, что успела рассмотреть Милка, начальница вцепилась в руку, которой девушка пыталась закрыть лицо.

Не помня себя от ужаса, девушка воткнула нож в висок обезумевшей бабы, пытавшейся откусить от нее кусок. Тварь как-то неестественно запрокинула голову и свалилась, дергая ногами. Черная струйка крови вытекала с ее головы на серый асфальт.

Милку била дрожь, хотелось упасть рядом с начальницей и тоже бить ногами, но девушка взяла себя в руки, решив, что это просто страшный сон.

Она всего один раз в жизни видела кино, еще в прошлом году на завод приезжали какие-то люди и показывали фильм. Милку не пустили в зал, но она забралась в нишу в стене и, сжавшись в комок, смотрела на большой белый экран. Сначала было много букв, а потом замелькали картинки. Страшнее этого она в жизни ничего не видела. Фильм был про зомби-апокалипсис, где зомби жрали всех, кто от них убегал и прятался, а убегали и прятались все, так что в живых никого не осталось. После этого ей иногда стали сниться кошмары, пока в ее жизнь не ворвался более реалистичный кошмар под названием насильник Жора. Его имя было вышито у него на куртке и всегда было перед глазами, когда он делал с ней свое грязное дело. Чтобы окончательно проснуться от мурчавшего ночного кошмара про зомби, Милка всегда плескала себе воды из ковшика на лицо. Но сейчас ковшик был не рядом, да и воду она всю выпила, и девушка направилась к зданию управления, чтобы умыться холодной водой и наконец-то проснуться. Смело перешагнула через обглоданную голову дворника, она вошла в здание и направилась в туалет. На ее пути попадались останки людей, которые она перешагивала, даже не разглядывая, кто это. Страха уже не было, ведь это очередной страшный сон, не более.

Когда на нее накинулся один из сотрудников, она решительно воткнула нож ему в глаз и, перешагнув через еще дергающееся тело зомбака, пошла дальше. Упокоив по дороге в туалет еще троих зомби, Милка окончательно убедилась, что это сон. В реальности она была робким забитым существом, которое точно не могло вот так мочить зомби одним ударом в глаз. Нож, крепко зажатый в руке девушки, был не простым кухонным ножом. Милка получила его в подарок от одного работника-станочника, ловко выпиливавшего на своем станке разные детали. Мужчина приметил девчушку, убиравшую в цеху, и часто угощал ее то конфетой, то печенькой, а иногда и яблоком. Подарок, конечно, странный, но Милка недолго удивлялась ножу, быстро найдя ему применение, и ловко резала метелки под свой рост.

— Вот и теперь пригодился, — на перемазанном кровью зомбаков лице появилась белозубая улыбка, первая в ее жизни.

Убивать зомби ей понравилось.

По заявке читателей напишу продолжение.

Я знала.

Мямля, как всегда, копался в мусорном баке. За этим уже обычным для него делом его и застал дворник Степан. Здоровенный мужик частенько гонял от мусорки бомжа, которого жалела и подкармливала Зинаида, дама его сердца.

Степан уже более пяти лет вздыхал в сторону проходящей по двору миловидной женщины неопределенного возраста. Зиночке можно было дать 30, но только со спины, а вот с фасада ей было далеко за 40, но это совсем не смущало деловитого дворника.

Именно из-за симпатии и жалости Зинаиды этому бомжеватого вида парню и доставалось от грозного хранителя двора. Вот и сегодня Степан раздавал тумаки, молотя парня по спине и голове. Мямля только прикрывался грязной рукой и мычал, а потом и совсем завалился в грязную лужу, образовавшуюся от гниющего мусора.

— Фу, погань немытая, еще и в дерьме извозился, — дворник смачно плюнул на бомжа и удалился по своим делам.

Мямля растер грязь и кровь по лицу, отчего стал еще страшнее.

Его не принимали городские бомжи и гнали от себя, так что этот двор был единственным местом его обитания и кормежки. За домом находился пустырь, на котором Мямля соорудил себе жилище из ящиков и коробок, выброшенных жителями, старый матрас служил ему постелью, а вход в это подобие жилья был просто завешан драным ковром. От дождя его спасал яркий рекламный плакат. Еще в прошлом году во время штормового ветра он подобрал его и завернул свою хибару им, как конфету в фантик.

Сколько ему лет и кто он, Мямля не помнил, как и не помнил того, как оказался на улице. Огромный шрам пересекал его голову от лба до затылка и часто болел на изменение погоды. За это его местные называли еще и барометром. Заслышав, как Мямля воет в своей берлоге, жители готовились к дождю или снегу, в зависимости от времени года. На зиму Зинаида открывала для него подвал и пускала зимовать к себе в кладовку, отгороженную еще ее покойным мужем для хозяйственных целей. На это Степан только ругался на чем свет стоит, но не смел выгнать постояльца с зимней квартиры. Обычный сентябрьский день обещал быть солнечным, но у Мямли разболелась голова еще с самого утра. Да и тумаки от Степана добавили боли в его многострадальную голову. Охая и кряхтя, бомж поднялся, обтер стекавшую с него вонючую жижу и отправился в свою берлогу. Что-то воняло так, что дышать стало совсем тяжело, Мямля закашлялся и, закрыв лицо грязным рукавом, снова погрузился в сон. Разбудил его какой-то грохот и крики людей. Обхватив голову руками, бомж выбрался на воздух и сел, открыл рот от удивления. На его пустыре теперь стояли аккуратные домики, а в усадьбах цвели яблони. Мямля заполз за свою хибару и уставился заспанными глазами на дом, в котором жила Зинаида. В общем, там и смотреть особо было не на что, кроме этого дома больше ничего не было. Ни парка, ни соседних домов и даже остановки трамвая, на которой бомж иногда поджидал свою благодетельницу с работы. Ничего, кроме дома и двора. Бомж тер глаза, колотил себя по и так болевшей голове, но ничего не менялось. Даже заполз в хибару и снова выполз, но дачные домики не исчезли с его пустыря, а дом остался одиноко стоять в окружении высоких деревьев.

Тяжело поднявшись на ноги, Мямля поплелся к дому, из которого слышались истошные вопли. Женщина орала в своей квартире так, как будто ее резали. Уже на подходе к дому бомж узнал голос Зинаиды и ускорился. Дверь в ее квартиру была выдрана и валялась на площадке, загораживая проход в квартиру. Перемахнув через преграду, Мямля очутился в темной прихожей, где и наткнулся на Степана, навалившегося на вторую выдавленную им дверь, из-под которой истошно орала Зиночка.

В полумраке помещения что-то подробнее было невозможно разглядеть, и недолго думая бомж вцепился в плечи дворника мертвой хваткой, пытаясь отодрать его от орущей где-то под ним женщины. Степан как-то странно урчал и сильно вонял тухлятиной.

Мгновенно отреагировав на навалившегося сверху человека, дворник попытался вывернуться и схватить обидчика, но Мямля, сам не понимая как, перехватил амбала за подбородок и свернул ему голову. Раздался хруст позвонков, дворник задрыгал ногами и через минуту затих. Из-под него раздалось всхлипывание и нытье, которое вернуло Мямлю к реальности. Он слез со здоровяка, лежавшего теперь горой неподвижного мяса, и, осознав, что наделал, сполз по стенке, теряя сознание.

Кто-то плескал ему в лицо воду и обмахивал веером, таким большим красивым японским веером.

Женщина причитала и уговаривала его очнуться, ее голос он узнал бы из тысячи других... Зинаида, да, именно она сейчас обмахивала веером потерявшего сознание Мямлю.

Он вытер мокрое лицо рукавом и открыл глаза, перед ним порхал ярко-красный веер с белыми птицами.

— Красивый какой у вас веер, Зиночка, — бомж подал голос.

Женщина отскочила от него, сильно испугавшись.

— Ох, очнулся и не урчишь, ну слава богу, с тобой всё нормально, — женщина протянула Мямле руку и коснулась его лица.

От этого прикосновения у бомжа всё поплыло перед глазами, и его беззубый рот растянулся в идиотской улыбке.

Совместными усилиями они выволокли сильно вонявший труп дворника в подъезд и прикрыли дверью проход. Степан как-то сильно подрос и успел отрастить когти на руках, теперь они больше походили на лапу гориллы, а также где-то потерял штаны (возможно, его намерения к хозяйке квартиры стали более похотливыми).

Мямля удивился тому, что голова убиенного им Степана имела большую шишку, которая теперь была вскрыта и зияла черной пустотой.

Ведь в квартире они с Зинаидой были одни, Мямля задумался.

А вот то, что в этой голове отсутствовало серое вещество, его совсем не удивило. Но делиться с Зиночкой он этим открытием не стал во избежание травмирования психики этого интеллигентного цветочка.

Уже вечером Зиночка разогрела на газовой горелке суп и накормила Мямлю, преподнесла ему изящную рюмочку с мутным, плохо пахнущим напитком (который бомж выпил, даже не нюхая), он мало что понимал в происходящем и тупо пялился на обстановку в ее квартире, и отвратительный вкус напитка его не смутил.

— Ну вот так получается, что мы с тобой, Мямля, иммунные и здесь одни остались. Степан первым обратился и сожрал всех остальных, и на меня напал, — женщина закатила глаза, заново переживая трагедию.

— А ты вовремя подоспел и свернул его тупую башку, — продолжила свой рассказ женщина.

Как сожрал? — Мямля непонимающе уставился на Зиночку, сидевшую напротив него за столом.

Женщина протянула ему потрепанную книгу и раскрыла первую страницу.

— Вот здесь всё написано про этот мир, куда мы с тобой попали. Я, когда ее прочитала, сразу поняла, что это не просто выдумка автора, а предупреждение. Уж очень реалистично написано, и такое не придумаешь, — женщина сунула книгу в руку Мямли.

— Обратившийся дворник подарил нам споран, дав шанс выжить. Такая вот в этом мире взаимосвязь. Твари жрут людей, чтобы своими потрохами из наростов дать выжившим лекарство.

Теперь и ты ее внимательно прочитай, а я пока соберу нужные для тебя вещи.

И, немного задумавшись, добавила: «Свои я давно собрала».

Мямля посмотрел на обложку и вслух прочитал название книги: «СТИКС» — миры Артема Каменистого.

Если история понравится читателям, напишу продолжение.

Любовь и монстры

возможно

Рая, не родилась на улице. Бомжихой ее сделал отец, продавший все имущество и заложивший квартиру. Рая не оскотинилась после того как осталась на улице. Она продолжала работать уборщицей в жил конторе, которая и выделила ей коморку в одном из подвальных помещений. Там и проводила бомжиха все свободное от работы время, шила кукол из ветоши и напевала детские песенки.

Кисляк застал ее поздно вечером, когда она собирала мусор с урн у подъездов. Прохожих почти не было и Рая неторопливо делала свою работу. Стало сильно вонять химией, в небе засверкали молнии. Бомжиха знала, что после молний должен последовать гром и дождь, но ни чего не происходило и женщина закончив работу вернулась в свою коморку, закрыв дверь на шпингалет. Ночью спала плохо, с дома слышались крики и ругань, что не привлекло ее внимание так как в доме часто происходили ссоры между пьяными соседями. В общем ночь как ночь со звуками к которым бомжиха уже привыкла.

На утро у нее сильно разболелась голова и очень хотелось пить. Чувствовала себя Рая очень плохо, но все таки оделась и вышла на улицу. Запнулась о что-то мягкое, женщина опустила глаза и охнула, на ступенях лежало обглоданное тело дамы с третьего этажа. Аккуратно перешагнула еще не остывшее тело Рая осмотрелась, возле дома бродили люди видимо отходившие от тяжелого похмелья. Они тихонько что-то урчали и пялились мутными глазами в никуда. Одежда была неопрятно заляпана бурыми пятнами. Такое зрелище Рая видела впервые и очень удивилась, не столько труппу сколько жильцам издававшим нечленораздельные звуки. Труппы ей уже приходилось находить и не единожды, район был не благополучный и случаи насильственной смерти случались часто. Мертвая дама, сейчас лежавшая и медленно коченеющая вызвала у дворничихи жалость, так как она была чуть ли не единственным приличным человеком в этом доме и часто угощающая бомжиху разносолами. Голова у Раи уже болела так что ей хотелось забиться в свою коморку и завыть от боли, что бомжиха и сделала. Но сначала она аккуратно подняла труп дамы и перенесла в подвальное помещение спрятав от дальнейшего надругательства и поедания. Тело было сухенькое, так как дама при жизни была миниатюрным созданием и носила прозвище Божий одуванчик, бомжиха отличалась крепким телосложением и силой что помогало ей выполнять тяжёлые работы и труп она перенесла с легкостью. Оберегать от крыс тело ей тоже не пришлось, так как эти прожорливые твари обходили подвал, где жила Рая седьмой дорогой. Уж что за особенность была у дворничихи было непонятно, но там где она появлялась, крысы мгновенно ретировались без малейшего возрождения. Вот и сейчас Рая была спокойна за безопасность тела дамы. Плотно закрыла подвальную дверь Рая вернулась в свою коморку и приняла единственные таблетки которые у нее были. Анальгин запила водой из уже неполной бутылки и прилегла на край своего топчана, прикрыв голову подушкой тихо заурчала.

В ее голове происходило что-то странное и непонятное. Боль понемногу отступала уступая чувству голода. Рая была не избалована деликатесами и питалась очень скудно, не чаще двух раз в день, а вот сейчас потребность в пище не давала ей покоя. Встала с дивана, чувствуя какую то слабость и дискомфорт в теле, бомжиха включила плитку и поставила на нее металлический чайник, предварительно напившись из носика. Скудные запасы провианта не особенно ее заботили, ведь всегда можно было подождать у подъезда возвращавшуюся с магазина Божьего одуванчика и поклянчить что-нибудь съедобное. Вот и сейчас Рая уже направилась к выходу, совершенно забыв про чайник на плитке которая так и осталась холодной из-за отсутствия электричества, но ее мутные глаза уставились на тело уже начинавшее пованивать.

-Уррр, заурчала бомжиха и потащила тело к себе в каморку.

Ее пир продолжался около часа, а потом еда как то неожиданно закончилась, что сильно расстроило бомжиху и заставило перевести взгляд на коробку где она раньше хранила продукты.

-Ур, уррр, измазанная в крови бомжиха стала ковыряться в коробке запихивая себе в рот все что могла схватить плохо слушающимися пальцами.

Коробка оказалась не бездонной и и еда состоящая из картофеля и морковь закончилась еще быстрее предыдущей трапезы.

-УРРРРР, — сердито заурчала бомжиха и осмотрела свою коморку.

Жадно втянула носом воздух и не обнаружила запах еды, снова заурчала.

Обглоданные костяки дамы ее больше не интересовали. Коробка была выпотрошена и растоптана сердитой бомжихой, которая все еще чувствовала сильный голод. Где-то в ее сознании было понимание, того что происходящее не правильно и аморально, но голод в ее голове притуплял все угрызения совести.

Рая вышла на улицу и осмотрелась, кучи мусора и обглоданные костяки валялись во дворе, в ее голову ворвалось осознание того, что она сегодня не вышла на работу и за этим последует ее увольнение и как следствие этого, потеря такого уютного гнездышка, как ее коморка в подвале. Бомжиха опустила голову и тихо заурчала. Она спустилась в подвал и просто вырвала дверь в подсобное помещение, где хранился уборочный инвентарь, взяла ведро и метлу еще раз осмотрела подвал смутно припоминая что-то и вернулась на улицу занявшись уборкой двора.

Кто-то сказал "что труд сделал из обезьяны человека" и это бомжиха хорошо запомнила, так как ее начальница каждое утро начинала именно с этой фразы. Вот и сейчас она усердно мела двор и повторяла эту фразу иногда переходя на урчание. В ее голове и почти потухшем сознании понемногу начало проясняться, голод уже не терзал ее пустой желудок так сильно, от чего Рая тихонько запела какую то детскую песенку. Слов она не помнила и не понимала смысла, просто ее губы шевелились и издавая звуки слабо похожие на человеческое пение.

Огромная трех метровая тварь выскочила из-за многоэтажного дома и шумно втянуло воздух, пахло едой и не едой одновременно. Но не обглоданные костяки, уже собранные и сброшенные в мусорный бак, работящей дворничихой, привлекли ее внимание. Эта двуногая, старательно выметавшая мусор, пахла странно, ее запах и привлекал и отталкивал одновременно. Тварь еще раз втянула воздух и заурчала.

Бомжиха подняла голову и заурчала в ответ, ее совсем не напугала эта огромная тварь, а даже наоборот она чувствовала в ней что-то родное и привлекательное.

Тварь уркнула, мотнула клыкастой башкой и направилась к бомжихе, спокойно стоящей и опиравшийся на метлу готовую вот-вот переломиться под тяжестью прыгуна.

Твари обнюхали друг друга и заурчали на разные лады. Бомжиха первый раз в жизни почувствовала острую необходимость быть любимой и слабой, странное чувство наполнило ее разум и она призывно заурчала. От монстра пахло силой, независимостью и еще чем то ей совсем незнакомым. Бабочки в ее животе конечно бы залетали, если бы она была молода и красива, но у зараженных видимо свои стандарты красоты и по ее коже побежали огромные мутантские мурашки.

Что-то происходило и в голове твари, она втягивала воздух наполненный запахом еды и прыгуна и терялась в догадках, сожрать или... Этот слабый зараженный, так призывно урчал и ее голос был ему приятен.

Возможно, что у бомжихи проснулся дар нимфы на ранней стадии заражения, это было бы по крайне мере странно, но чего в Стиксе не бывает?

Гамма

Обычное утро в психиатрическом отделении, санитары заняты сменой памперсов и кормлении лежачих больных.

Жуткое отделение с палатами в которых корчатся на кроватях сумасшедшие связанные по рукам и ногам, это жертвы своего больного разума. В соседних палатах еще более страшное зрелище, люди не потерявшие разум, а только лишившиеся возможности управлять своим телом, разбитые параличом. Они корчились и стонали от невыносимой боли в изувеченных болезнью телах, разъеденных пролежнями. Гнилое мясо еще в живых людях издавало невыносимую вонь.

И именно эта вонь рано утром смешалась с кислым химическим запахом перезагрузки. Санитары и мед. Персонал вяло выполнявший свои обязанности вообще не обратил внимания на еле заметный кислый запах просачивавшийся в почти сгнившее дерево оконных рам и давно не работающей вентиляции. Кисляк смешивался с запахом фекалий, мочи и гноя расползался по серым помещениям старого двухэтажного здания больницы где-то на окраине небольшого городка.

Работа персонала продолжалась почти до обеда, когда один из санитаров заурчал и уставился мутными глазами на корчившийся на кровати полутруп, от которого вдруг вкусно запахло едой. Зараженный вцепился в худое плечо и откусив кусок кожи радостно заурчал. Через пару минут к нему присоединились ещё несколько урчащих, жадно отрывающих от корчившегося, привязанного к кровати человека куски плоти. Обглодать зараженные его не успели, когда внизу послышался треск ломающегося дерева и звон битого стекла. В здание ворвались монстры они, крушили все на своём пути, хватали огромными лапами людей в грязно-серый халатах и рвали их на части.