Помоги проекту - поделись книгой:
Игорь Демин
Карна
Глава 1
Под утро «Весталку», лучший бордель Озерного, охватывала тишина. Время клиентов заканчивалось, и они разбредались, кто куда – в гостиницу, в снятый дом, а кто и в кабак, принимать утреннюю дозу спиртного. Девушки же натягивали тонкое ажурное белье, запахивались в прозрачные пеньюары, прятали, зябко ежась, ноги в высокие шерстяные гольфы и собирались в бытовку, пить чай.
Здесь, на плите печи-камина, кипятился, позвякивая крышкой, большой пузатый чайник, один на всех. Можно было поставить электрический, но любили именно этот, блестящий, с витой кованой ручкой, подернутый по кромке дна полоской уже не отмывавшейся копоти.
Кипяток разливали по кружкам, и комната наполнялась ароматами чая: крепкого терпкого черного, душистого тонкого зеленого, сладковатого цветочного каркаде. Девушки разбирали кружки и, грея руки, рассаживались по диванам и пуфикам.
Это было единственное время и место, когда не было между ними ни разногласий, ни размолвок, ни различий. Садились кто куда, без оглядки на авторитет, статус и возможную неприязнь.
Коротконогая Дженни, обладательница белых рыхлых бедер и самого масштабного в «Весталке» бюста, глупая и беспомощная, могла без боязни усесться в кресло у камина, не опасаясь, что сгонят ее грозным взглядом, а то и выкинут, дернув за волосы. Ведь каждый сверчок знай свой шесток.
Нелюдимая длинноногая плохо говорящая по-русски испанка, которую все так и звали «Испанка», не выходившая обычно без дела из своей комнаты, в этот заветный час переставала чураться общества, садилась на первое попавшееся место, и не стеснялась потеснить, прижаться к чьему-то боку.
Пили чай молча, думая каждая о своем, устало уткнувшись носами в кружки. Почесывали свежие синяки и ссадины, потягивались, разминали намятые за ночь следы от наручников и веревок. Клиенты «Весталки» редко удовлетворялись быстро и почти никогда не были ласковыми, предпочитая вовсю издеваться, срывая на оплаченном на ночь теле все свои комплексы, страхи и неудачи. Особенно страдала Дженни со своей необъятной грудью. Ей помощь знахаря нужна была едва ли не каждое утро.
- Боров сегодня был, - подала голос Карина, невысокая длинноволосая азиатка. Ходили слухи, что вытащили ее из едва ли не правительственного самолета на аэродроме неподалеку. Что работала она переводчицей у невероятно важных шишек, да только Стикс всех уравнивает, отправляя на дно жизни. А там уж как повезет. Как выкарабкаешься.
Карине везение не улыбнулось. Не появился толковый дар, не встретился и мужик, что соблазнился бы длинными густыми волосами и взял под свое обеспечение и защиту. Пришлось вчерашней переводчице идти в бордель, где она со своими двумя высшими образованиями и свободным владением тремя языками зарабатывала за ночь едва ли не меньше большегрудой тупой как пробка Дженни.
«Боров сегодня был», - пожаловалась Карина, и не нужно было ничего добавлять. Все знали обрюзгшего, всего в родинках, мужика с красноватой лоснящейся кожей. Он всегда оплачивал ночь по самому простому тарифу, и никогда не выходил за рамки, о чем девушки скорее жалели, потому что ни спорана им не доставалось сверху положенной доли из кассы. Уж лучше б доплачивал и бил, чем вот так, как он любил – драть всю ночь, безостановочно, в двух-трех самых простых позах. Так, что сводило мышцы, выламывались от усталости суставы – а он долбил как отбойный молоток, до самого утра. Хоть плач навзрыд, хоть стони от удовольствия – ему все равно. И не помогала в такие ночи ни естественная влажность, ни тюбик специально для таких случаев предназначенной смазки.
Карине сочувствовали, но больше молча, потому что не только у нее была сложная смена.
- Девчонки, помогите перевязать, - на пуфике с бинтом и ножницами возилась Мурка, высокая, болезненно худая, так и не набравшая в Стиксе так необходимых ей для идеальной плавности килограммов. Хотя с Мурки станется и специально голодать – она и до Стикса мучала себя диетами, подгоняя фигуру под идеальные «модельные» параметры. По меркам нового мира – костлявая, но находилось на ее худобу столько любителей, что хозяева борделя только рады были, что она никак не толстеет.
Взялись ей помочь сразу несколько сидящих по соседству подружек. Мурку любили, да и знали, как это – когда тебя на всю ночь ангажирует бригада Гвоздя.
Мужики эти ходили в рейды только в один сектор и всегда возвращались с богатой добычей. Особо при этом не рисковали, да вот только никто на их место не стремился и выгодный маршрут отбить не пытался. В кластере том зашкаливал уровень радиации, и группа превращалась потихоньку в бригаду атомитов со всеми вытекающими из этого неприятными обстоятельствами. Например, царапины после их ногтей пару дней потом саднили и не заживали, и кровь в них не сворачивалась, как ни промывай.
Девушки с такими ранами еще две-три ночи потом не могли работать, и в жизни бы гвоздевцев не пустили в «Весталку», но брали они всегда одну девку на всех и платили столько, что с лихвой окупило бы и недельный ее простой. А то, как себя чувствует отработавшая под бригадой, хозяев борделя, откровенно говоря, волновало слабо.
Не нравится – дверь всегда открыта. Иди, вон, в «Ангельскую плеть» или «Лауру». Ублажай носильщиков, строителей, уборщиков и прочую бедноту. Они не рискуют, по лезвию ножа каждый день не ходят, а потому пользуют девок аккуратно, а иногда даже ласково. Там не связывают, не бьют, не режут, в душу как местный ментат гипнотическим взглядом не лезут, от чего все внутри переворачивается и три-четыре дня жить не хочется. Но и платят там столько, что едва хватает на живчик, еду и постой. И уж если угораздило женщину оказаться там проституткой – это, считай, что на всю жизнь. Пока не сойдешь от тоски с ума, или не сожрет тебя особенно наглый рубер по время профилактической поездки по нестабильным кластерам.
Мурку любили, а потому перевязывали осторожно, в несколько рук, наперебой сыпали советами, как быстрее заживить раны, как остановить сочащуюся сквозь бинты кровь, и как уснуть, когда все тело саднит и чешется. Советовали не спать на хороших простынях, а постелить самую простую и дешевую, а под нее клеенку. И еще – не обращаться к знахарю, потому что ничего с ранам от атомитов он сделать не сможет, только спораны зря потратишь.
Мурка же внимательно слушала и кивала, хотя и сама знала все не хуже других, но слушала все равно, и благодарила. За это ее и любили, а еще за ее бедовую судьбу, которая вызывала жалость даже в Стиксе, где у каждого в душе тлеет какое-то неизбывное горе. Имела Мурка совсем недавно, чуть больше полугода назад, отличный боевой дар. Стрелком была так себе, но в рейдах была нарасхват. Хорошо зарабатывала, имела авторитет, и сама могла бы мужикам приплачивать за ласки, да перешла дорогу кому-то богатому и мстительному. Мурка и сама не знала, кому. Да только однажды проснулась без дара. Совсем.
Вмиг ставшая никому не нужной, пыталась найти свое место хотя бы в одном, пусть и самом захудалом отряде. Рыскала по стабам в поисках способного помочь знахаря. Вернулась ни солоно хлебавши, да еще и бедная, как церковная мышь. Помыкавшись месяцок по старым друзьям, да так и не найдя ни работы, ни покровителя, пришла в «Весталку», где пользовалась неизменной популярностью среди тех, кто раньше только и мог, что завидовать удачливой бабе. За это девчонки Мурку и любили, потому что всегда приятно думать, что есть кто-то рядом несчастливее и бедовее тебя.
- А где Злата с Милкой? – до Дженни всегда все доходило до одной из последних, - Видел их кто?
Опоздание на утреннее чаепитие означало только одно – с девушкой беда. В лучшем случае - строптивый клиент, не пожелавший остановиться по раздавшемуся сигналу. В худшем – лежит в комнате с переломанными ногами, или без сознания, или уже мертвая. Такое очень редко, но все же случалось.
Потому и запрещалось по утрам друг на друга собачиться и затаивать обиды, чтобы никому и в голову не пришло пройти мимо бытовки или, заглянув на минутку, уйти. Нужно было обязательно дождаться, пока соберутся все. Побеседовать. Осмотреть друг друга и помочь перевязаться. Отвести тех, кому ночью особенно не повезло, к знахарю.
- Видела я их, - подняла голову Мурка, - и охране передала, что видела. Они взяли в баре печенье, вино и яблоки, и пошли Карну искать.
- Во-о-от крыски подвальные, - не сдержалась Дженни, хотя в присутствии самих Златы и Милки и рта бы побоялась открыть, - Всю жизнь ее только и травили, а как выгодой запахло, так сразу в подруги.
- Завидуй молча, - бросила в ее сторону Испанка, известная нетерпимостью к слабости и малодушию гораздо большей, чем к злу, - Девки еще во что-то верят. Они не ты.
- И вправду, что в этом плохого. Вдруг получится? Я за них только порадуюсь, - поддержали Испанку остальные.
- А что там? Что с этой официанткой-то? Почему они подружиться с ней решили? – загалдели сразу несколько девчонок, всего пару недель назад проданные в бордель проходящим мимо караваном.
Как и положено свежакам, их гораздо больше интересовало, как вообще теперь в новом мире жить, и как побольше заработать и заработанное надежней сохранить, чем всякие там официантки и их истории.
- Такие истории нужно знать. – Мурка оглядела уставших скучающих девушек в поисках поддержки. Кто-то промолчал в ответ, кто-то кивнул, но не возразил никто, - Хотя бы для того, чтобы жизнь здесь не казалась совсем уж беспросветной.
***
Едва слышные детские стоны, терявшиеся в лабиринте больничных коридоров действовали на Шлепа не хуже дозы спека.
Это была его мечта – хоть раз спасти свежака, и он торопливо осматривал отделение за отделением, палату за палатой, опасаясь только одного – что ребенок перестанет кричать. Устанет, или испугается, или не дай бог умрет – ищи его потом среди этих бесконечно однообразных стен, разбросанных бумаг, разломанной мебели и безобразно воняющих трупов.
Стоны терялись за топотом шарящихся по складам и кабинетам больницы рейдеров, за звоном стекла и треском взламываемых дверей. Иногда слышались выстрелы, и тогда ребенок надолго замолкал. Шлепу хотелось попросить товарищей заткнуться и помочь в поисках, но он уже успел усвоить главное правило Стикса – всем плевать.
Плевать на Шлепа и его просьбы. Плевать на любого живого выжившего свежака, и, тем более, ребенка. От взрослого мог быть хоть какой-то толк, особенно если переживет первые два месяца. С ребенком же возни – проще не заметить криков и пройти мимо. Такой вот весьма прагматичный бесчеловечный цинизм.
Шлеп себя героем не считал. Да что там, до попадания в новый мир он был скорее антигероем. Теневым королем провокационных расследований, ниспровергателем кумиров, тем самым парнем, что найдет грязное белье у любого, даже давно умершего человека. Найдет, развернет самым невыгодным ракурсом и вынесет в колонки интернет-изданий. Его ненавидели, и даже иногда били, и он отвечал аудитории столь же незамутненной ненавистью и презрением.
И все же спасти свежака хотелось, будь он хоть ребенком. Нужно Шлепу было это пусть небольшое, но стоящее разговоров дело. Похвалиться в баре, подвесить лапши на уши не обремененной умом девчонке, рассказать перед сном в лагере во время многодневного рейда.
И Шлеп нашел ее. Совсем кроху - года три или четыре от роду. Зато фигурка – словно надутый бочонок. Никак не меньше шестнадцати килограмм, что позволяло сделать вывод, что она точно иммунная и мутации можно не опасаться.
Девочка пряталась за кроватью. Слышала людей, звала на помощь, хватило ведь мозгов малявке, но сама из укрытия не выбиралась, забравшись так глубоко, что и обнаружив палату найти ее меж кроватей оказалось непросто.
Вряд ли она сама додумалась закричать. Наверняка надоумил кто-то из взрослых. Из тех, кто попал под перезагрузку и, чуя неладное, оставил ребенка в палате одного – ждать помощи. Сказал затаиться, а когда послышаться топот, голоса и выстрелы – кричать как можно громче.
Может быть это была ее мать. Может медсестра. Повзрослев, Карна так и не вспомнила, кто спрятал ее за кровать.
Именно Карна. Шлеп точно знал, как назовет свежака, если это будет женщина. Придумал заранее, потому что не должно быть в Стиксе таких имен, как Шлеп и прочих унизительных прозвищ. Пройдя ужас кисляка, поймав удачу за хвост и добравшись до ближайшего стаба, люди, Хиил был в этом уверен, уподоблялись богам, и называть их стоило соответствующе.
***
- И что мне с тобой делать?
Карна, посасывая палец, стояла посреди комнаты Шлепа. Его комнаты, личной, делить которую Шлеп не собирался ни с кем, кроме залетающих на вечерок женщин легкого поведения. Хотя, если быть честным, ни одна жрица любви сюда еще не заглядывала, а вот Карна пробралась.
- Как меня угораздило-то, а? - Шлеп понимал, что ребенок не ответит.
Карна с интересом осматривалась, и не было в ее взгляде ни растерянности, ни страха.
Когда Шлеп притащил ее к командиру, она даже умудрялась улыбаться, хотя немало натерпелась наверняка после перезагрузки и все еще куксилась от вкуса живчика. Командир рейда похвалил за внимательность, похлопал по плечу и поинтересовался, как теперь носильщик собирается выполнять свои обязанности, с ребенком-то на руках? И лишил Шлепа половины платы за рейд.
За что боролся, как говорится. Спас свежака – сам о нем и думай. И ладно бы только это.
По приходу в Озерный Шлеп с удивлением обнаружил, что в поселке нет и никогда не было специального места, куда можно отдать найденного ребенка. Ни детского сада, ни приюта, ни в конце концов какой-то работы, которую могут выполнять даже дети. Был только призрачный шанс в будущем продать девчонку работорговцам, да только когда эти ребята появятся в поселке и будут ли покупать детей никто точно сказать не мог.
«Выведи за периметр и забудь», - посоветовала жена хозяина ночлежки, - «Вон, в лесок. А если оставишь – плату увеличу наполовину, да и то только если не будет кричать и грязь разводить».
Шлепа едва не вывернуло от самой мысли, что можно так поступить. Никогда он не был человеколюбом. Скорее наоборот, искренне и беззаветно ненавидел всех, кого ненавидеть было не лень. Но у всего должны быть границы.
Карна сосала палец, и только совсем уж слепой не понял бы, что она голодна.
- Пойдем, - Шлеп махнул рукой на будущие проблемы, взял девочку за руку и повел из комнаты, - В бар пойдем. Столовка уж закрыта. Цени, ни одну девку я в жизни в бар кормить не водил, только если напоить. А тебя веду. Ты чего хоть есть любишь?
- Калтошечку…
- Будет тебе калтошечка.
***
- Это ты где таким богатством разжился, Шлеп? – глаза Золки, жены хозяина «Лауры» сияли дерзкой, но доброй насмешкой.
Шлеп, давно пожалевший, что притащил Карну в кабак, недовольно сгорбился, но ответить на усмешку не посмел. Не того уровня он был человеком, чтобы дерзить богатым и влиятельным людям. Золке только бровью пошевелить – и Шлепа размажут по стенке не только охранники, но и добрая половина бара.
Проще смолчать. Тем более, что есть повод – Карна никак не хотела есть стейк. Набросилась поначалу, признав едой, но как только запихнула в себя кусочек – подавилась и выплюнула. Говяжий стейк с кровью и вправду не казался подходящей детской едой, но кухня в кабаке еще не начала работу, а все что осталось от вчерашнего – только вот этот одинокий стейк. Бери или проваливай.
Шлеп взял, но скормить девочке так и не сумел – она давилась, кашляла и противно ныла, когда удавалось проглотить маленький кусочек.
- Мужики! Толку от вас, как от козла молока. Только с оружием бегать, - Золка поставила на стол широкий круглый поднос и присела рядом сама, - А мы и без этих глупых мужиков обойдемся, да… - она вопросительно взглянула на Шлепа.
- Карна.
- Да, Карночка?
На подносе стояла миска парящей манной каши, лежали разрезанное на четыре дольки вареное яйцо и красное наливное яблоко. Карна тут же потянулась к фрукту, но Золка всучила ей ложку и пододвинула тарелку.
- Нет, подруга, сначала кашу. Потом все остальное.
- Давай я ее покормлю, - Шлеп, ошеломленный внезапной помощью, потянулся к ложке сам.
- Даже не думай! – голос Золки превратился в командный, - Она взрослая девка и все умеет делать сама. Да, Карна?
Карна уплетала за обе щеки, явно расстраиваясь, что нет второй ложки и что кашу нельзя подцепить с горкой.
- Завтра приходи, - Золка с трудом оторвала взгляд от ребенка, - Я скажу на кухне, чтобы сделали картошку, как ты просил, и котлеты на пару. За мой счет. А то так и будешь ее ерундой всякой кормить. Еще и водки нальете, с вас, с мужиков, станется.
Она ушла и только сейчас Шлеп заметил, что вокруг стола, раскрыв рты от умиления, стоит еще несколько женщин. Две официантки, помощница повара и еще кто-то, может даже из проституток. И когда они отвлекались от уже доедающей кашу Карны и переводили взгляд на Шлепа, впервые за все проведенные в Стиксе время, он видел в их взгляде не только презрение и равнодушие. Он подмигнул одной и не получил привычный отлуп.
Шлеп еще в номере понял, что не продаст его работорговцам, пусть они хоть жемчужину за нее предлагают. В приют бы отдал, чтобы видеть иногда и знать, что все нормально. А черт те знает куда - ни за что.
Но только сейчас он понял, что кроме кучи проблем и бесконечной головомойки присутствие Карны в его жизни может принести кое что еще. И это кое что нравилось ему все больше и больше.
***
Злате и Милке пришлось подождать, пока Карна закончит уборку в зале. Подойти сейчас – значит нарваться на «ой, давайте потом», «ой, не сегодня» - и прочие способы избавиться от незваных гостей.
Результат же нужен был стопроцентный. Не каждый день в поселок приезжает ни много, ни мало, один из влиятельнейших и богатейших людей Стикса. И уж точно раз в жизни выпадает шанс оказаться от него на расстоянии вытянутой руки. Если, конечно, удастся подружиться с Карной.
Поэтому и сидели «в засаде», поджидая удобный момент, и пошли навстречу, только когда официантка отнесла инвентарь в кладовку и направилась в свою комнату на чердаке.
- Привет, пупсик! – Злата и не думала расплываться в неуместных реверансах. «Привет, пупсик» - это уже лучше, чем «Эй, вот здесь еще убери. Это же твоя работа?» и прочие язвительные замечания, которые раньше они с Милкой себе позволяли по поводу и без.
Из зависти, конечно же. В этом Злата и не думала себя обманывать. Стикс отмерил Карне удачи без края. И нашли ее совсем маленькой, такой, что не помнила она жизни в прежнем мире. И не бросил ее крестный, не продал в рабство, не отвел в лесок, как советовали. Хотя самому тогда не на что было лишний раз поесть.
А когда уехал в поисках лучшей жизни из стаба – отдал Карну на воспитание вполне приличной паре, присылая время от времени спораны в качестве оплаты их услуг. И не пропал ведь Шлеп, не сгинул в Стиксе. Год за годом высылал средства и приезжал иногда сам, с каждым разом демонстрируя все больший успех и все большее богатство, пока не стали говорить о нем, что богаче и влиятельнее человека в Стиксе просто нет.
Он и имя тогда поменял, превратившись из Шлепа в какого-то непонятного Хиила.
И вот теперь он едет забрать повзрослевшую Карну с собой. И каждая, кто окажется рядом, и кого Карна назовет подругой, будет иметь шанс понравиться и уехать из Озерного куда-нибудь в более приличное место.
Шанс на это был вполне осязаемый. Карна, пережив за пятнадцать лет, ни много, ни мало, три приемные семьи, не загордилась, ничего сверх меры у влиятельного крестного не просила, а как только смогла устроиться на работу в «Весталку», и сама начала зарабатывать.
Вот это Злату бесило, пожалуй, больше всего. Она-то бы легко нашла к доброму Шлепу подход, прилепилась бы в один из визитов, уехала бы с ним и устроилась на новом месте, если уж не как королева, то уж точно не как вшивая официантка в грязном борделе.
Примерно так же думали и все девчонки борделя, или просто боялись перечить Злате. Карна же не навязывалась. Жила в каком-то своем маленьком мире, и никто всерьез не знал, что творится у нее в мыслях, чем она увлекается и как проводит свободное время.
- Привет, пупсик! – повторила за подругой Милка.
Карна недовольно сморщилась.
- Отстаньте!
Но ее уже подхватили за руки, лишили возможности вырваться без серьезной борьбы. Карне труда бы это не составило, но повода для драки пока явно не было.
- Знаешь, что, Карна? - интонации Златы вдруг приобрели дружелюбный и даже извиняющийся оттенок, - Мы тут подумали. Присмотрелись к тебе. Ты классная девчонка. Давай дружить?
- Мы вина взяли, - похвалилась Милка, - И сыра. Сказали на кухне, что для тебя, и нам дали, какой ты любишь.
Сыр и вино и вправду были такие, как Карна любила. И вполне могла себе позволить, да только пить в одиночку никогда не хотела, а проститутки в компанию ее к себе не звали. Немного уговоров – и Карна согласилась, сама уже довольная, что удастся так здорово посидеть в столь знаковый вечер, последний в Озерном.
Каморка официантки не располагала к многолюдным посиделкам, но втроем уместились. Карна села на кровати, Злата на единственном стуле, а Милка, продемонстрировав полное презрение к комфорту, повалила на бок и оседлала двадцатилитровую бутыль с водой. «Не сахарная, не растаю», - сказала она и вытащила штопор.
Пили вино не торопясь, растягивая удовольствие. Шутили, смеялись, перемывали косточки работникам и работницам борделя. Пробовали обсуждать клиентов, но Карна тут же выпадала из разговора и тему эту пришлось оставить.
- А это кто? – Милка присмотрелась к шести фотографиям на стене. Они занимали центральное место – прямо над столом.
- Опекуны? – Ни Злата, ни Милка не застали период жизни Карны, когда она жила с приемными родителями, но в общих чертах историю официантки знали в борделе все.
Карна кивнула, без грусти и сожаления. Словно равнодушно. Вот только портреты висели на самом видном месте, и означало это только одно – в душе ей не все равно.
- Расскажи о своем детстве, - вдруг попросила Злата, до этого остерегавшаяся затрагивать тему прошлого. Ей и вправду было интересно. Было что-то в комнате официантки такое, что заставляло увидеть совсем в ином свете.
Не как глуповатую, хоть и счастливую, девчонку. Не как неловкую, пусть и старательную, официантку, высокомерно отвергавшую любые приставания. Говорили, она до сих пор была девственницей, что для Стикса было делом непривычным и каким-то неестественным. Проверять, так это или нет, никто не решался. Кто же рискнет приставать к крестнице, ни много, ни мало, самого Хиила?!
Поделиться книгой: