Помоги проекту - поделись книгой:
Компьютерра
02.09.2013 - 08.09.2013
Колонка
Обустройство России номер два дробь одиннадцать
Лестно жить в столице! Отблеск божественного огня нет-нет да и падёт на скромную фигуру маленького человечка, и тому сразу станет теплее. Да и в бюрократическом смысле удобно: нужно жалобу или прошение подать министру, о визе в Лондон похлопотать или справку в бассейн получить — вот и министерство, вот и посольство, вот и справки в переходе продают. Куда провинции! Наконец, и эстетическое чувство среди дворцов и филармоний расцветает нечувствительно: иной и в театре-то никогда не был, но одним взглядом способен срезать уездного Станиславского. Мол, что вы в своей Гвазде понимаете…
Да и перед знакомыми можно иной раз козырнуть: иду-де я по Невскому, а навстречу великий князь Константин Константинович. Я шляпу приподнял, наше вам здрасьте, а он тоже вежливо так осведомляется: чего новенького написали, Василий Павлович?
Благодать!
О влиянии местоположения столицы на характер государства рассуждать можно долго. Вот была у нас столица морская — и флот строился активно: одних линкоров сколько успели до революции семнадцатого произвести. Стала столица сухопутной — и танки стали печь как пирожки, а о линкорах подзабыли, и сколько ещё мучиться «Викрамадитье» — неведомо.
Вот люди от всей души и предлагают: а давайте из Москвы перенесем столицу опять в Санкт-Петербург! Нет, лучше на Волгу, главную артерию страны! Нет, на Урал, хребет государства! Новосибирск — центр России! Недавно и Владивосток отметился: раз Лондон и Вашингтон располагаются на востоке своих стран, отчего бы и нам не последовать примеру атлантидов?
Воронежу в стороне тоже не след оставаться. Наше дело предложить, а если не согласятся — пусть на себя пеняют. В конце концов, Воронеж был столицей ЦЧО (по Платонову — «Че-Че-О»), а ЦЧО побольше иного государства. И по сей день с высоких трибун провозглашают, что мы не просто так, мы — столица Черноземья, на что соседи из Липецка, Курска, Белгорода, Орла или Тамбова только улыбаются. Кто жалеючи, а кто и с насмешкой. И пальцем у виска крутят. От зависти это они, от зависти.
Но опыт-то есть, с этим никакой Тамбов не поспорит. В генах воронежцев прочно сидит этакое столичное мироощущение, этакий потенциал, и не по-хозяйски будет дать ему пропасть зря. Москва переполнена, Москва стоит в пробках, неужели трудно поделиться? Дайте нам министерство–другое из тех, что не жалко. Здравоохранение, образование. Опять же насчет кораблей мы не прочь, ещё со времен Петра Великого охочи до флотостроения, вот и сейчас построили линкор «Гото Предестинация».
Про сельское хозяйство умолчу: «ходить бывает склизко по камешкам иным».
Но не дают нам министерств. С точки зрения москвича, оно и правильно: сегодня одно кресло отдашь, завтра — другое, послезавтра — третье, а там процесс станет неуправляемым. Судьбу Крыма припомним, Одессы… Нет, отдавать нельзя. Даже Воронежу.
Но делать что-то необходимо. Хочется обустроить то, что, возможно, не подлежит обустройству в принципе. А как?
Творчески развить решения премьер-президента, вот как. Решение о создании электронного правительства. Оно как бы и выполняется, что-то такое там делается, средства осваиваются. Но электронное правительство немыслимо без электронной столицы, вот в чём соль! Мы можем вспоминать и Конрада Цузе с его идеей компьютерного социализма, и Владимира Ленина с его идеей электрифицированного социализма, но обходить и дальше вопрос о создании электронной столицы означает строить дом с крыши, позабыв про фундамент. Заявления «Екатеринбург — электронная столица Урала» или «Воронеж — электронная столица Черноземья» в корне неверны. Электронная столица делокализована по определению. Привязывать электронную столицу к конкретному географическому пункту — значит, совершенно не понимать цели создания электронного правительства. Е-столица самодостаточна, она в принципе не может соотноситься ни с Екатеринбургом, ни с Воронежем, ни с Москвой. Она — всюду и нигде. Живи человек на острове Врангеля или в станице Кущёвская, везде он может считать себя столичным жителем, зная, что вся королевская конница и вся королевская рать встанут на защиту его жизни, чести и достоинства по одному лишь велению долга.
Где Министерство здравоохранения? В сети. А Министерство обороны? Опять в сети. А Министерство культуры? И это в сети. Даже централизованные серверы необязательны: в идеале каждый компьютер гражданина станет кирпичиком электронной столицы. Но я хочу попасть на прием лично! Зачем? Включи «аську», включи «Скайп» и выкладывай всё, что на душе наболело, свои просьбы и требования. Решение в виде нужной бумаги — вернее, файла — получишь в установленный законом срок.
Разумеется, сеть будет суверенная, а не какой-нибудь интернет. И в сеть можно будет войти только по паспорту или иному документу, удостоверяющему гражданство России. Таким образом будут исключены анонимные поклёпы и DDoS-атаки; впрочем, техническую сторону дела пусть проработают специалисты соответствующего профиля.
Наконец, о самом главном. Следует не только делокализовать столицу. Нужно и деперсонифицировать правительство. В нем, в правительстве, нет никакого Иванова, Петрова или Сидорова. А есть президент (можно даже с маленькой буквы), есть премьер, есть первый вице-премьер, второй вице-премьер и так далее. Министр здравоохранения. Первый заместитель министра здравоохранения по хозяйственной части. Второй заместитель министра здравоохранения по экономической части. Третий заместитель министра здравоохранения по лечебной части — в общем, идея ясна. Гражданину совершенно не важно, мужчина правитель или женщина, глубокий старик или розовощекий юноша. Главное — результат. По результатам и судим.
Оцениваем деятельность президента ли, премьера или восьмого помощника третьего заместителя министра обыкновенными лайками или дислайками — естественно, с учтённых адресов. Если число дислайков становится критичным, правительство принимает надлежащие меры.
А выборы? А как же всеобщие прямые выборы?
Кто нам мешает? Хотите выборы — будут выборы. По партийным деперсонифицированным спискам. Голосуем за программы, корректируем по делам. И да, немаловажно: всякий гражданин вправе на своем компьютере присвоить тому или иному электронному чиновнику аватар по вкусу. Хочешь — и президент будет Лениным. Подчеркиваю: не Ленин президентом, а президент Лениным. Или Хрущёвым. Или Александром Третьим, Иваном Грозным, Симеоном Бекбулатовичем. Не личина ведь важна, а результат. А что — результат? Чего ждать-то?
Во-первых, резко возрастет безопасность страны. Захотят тёмные силы разбомбить столицу массированным ядерным ударом, а столицы-то и нет! Во-вторых, станет ясно, едут ли люди в Москву потому, что Москва — это столица, или потому, что Москва — это Москва. В-третьих, выборы из нездорового действа превратятся в урок политнауки: будем изучать программы партий, разбирать аргументы, проверять формулы, а не слушать потоки лжей и клевет. В-четвёртых, поумерят пыл народовольцы, эсеры и прочие Азефы, Принципы и Освальды: как стрелять в того, кого как бы и нет? В то же время невидимые, но от того не менее грозные силы правопорядка найдут способ укоротить подстрекателей и саботажников, тех, кто режет кабели связи и распространяет компьютерные вирусы. В-пятых…
Я бы мог дойти и до тридцать седьмого пункта, но это было бы нехорошо. Читатель уже понял идею. И, надеюсь, поддержал.
Подписываюсь просто: писатель.
Философский ликбез: что мы знаем, чего никогда не узнаем, а в каких случаях вынуждены обходиться принятием презумпций
Не исчерпав ещё окончательно тему эволюции экологических ниш человека, которую разбирал в последних трех колонках, я решил прервать их ряд и поговорить о другом. Эта тема тоже не нова: я несколько раз обращался к ней, в разных колонках обсуждая её отдельные аспекты. Сейчас я сделаю нечто иное: соберу ключевые мысли вместе и представлю их в виде некоего ликбеза. Почему вдруг так?
Новый, 5774 год со дня сотворения мира (по версии евреев) я встретил, начав чтение курса для магистров, который называется «Историческое развитие биосистем». Изучение истории становления некоего феномена — совершенно необходимое условие для его понимания. Во вводной лекции я попробовал (и ради слушавших меня студентов, и ради себя самого) ещё раз понять границы, до которых нас может довести наука.
Я готов понять чувства тех, кто воспринимает науку как храм. Cтены этого храма уместно украсить произведениями стенной живописи на классические сюжеты. Леверье открывает Уран на кончике пера, Гёте обнаруживает межчелюстную кость у человека, американские радиоастрономы (Пензиас и Вильсон) регистрируют предсказанное Гамовым реликтовое излучение, «биологи приветствуют своего Менделеева» после доклада Вавилова о гомологических рядах изменчивости…
Естественные и точные науки наглядно демонстрируют возможность предсказания и доказательства. Там, где причинно-следственные связи могут быть установлены достаточно надёжно, наука являет прямо-таки чудеса. Обычный светодиодный фонарик — зримое доказательство справедливости квантовой механики (в классической физике он попросту необъясним), релятивистская поправка, рутинно вычисляемая при GPS-навигации, зримо подтверждает теорию относительности. Есть области, где по состоянию рассматриваемых объектов мы можем уверенно судить об их следствиях или причинах. M → N; N → O; O → P; P → Q… Но можно ли на основании этого уверенно утверждать, каким Z всё закончится или с какого A все начиналось? Нет! Мы можем уверенно говорить только о тех переходах, для которых мы поняли причинно-следственные закономерности…
Дело в том, что научное мышление происходит по весьма строгим, контролируемым правилам. В этом и его сила (на описанной «территории» наука позволяет приходить к заслуживающим доверия, а часто даже весьма практичным выводам), и его слабость (при отсутствии начальных данных или в том случае, если правила перехода от начальных данных к выводам остаются неизвестными, наука пасует). Нет-нет, я сейчас говорил не о фантазии учёного при научном поиске и выдвижении гипотез! Догадки догадками, но любая из них должна быть вписана в комплекс имеющихся данных и представлений, и для этого её надо надлежащим образом обосновать.
А как пройти дальше, за пределы понятного сегодняшней науке? Мы вступим в область философии. Сколько там разных суждений и точек зрения! Попробуем в них разобраться.
На картинке ниже показаны четыре достойных господина, которых можно считать характерными представителями четырёх подходов (школ, линий…) в философии. С той точки зрения, с которой написана эта колонка, главное различие этих подходов в том, что они предлагают принять на веру разные (но в равной мере удивительные) утверждения.
Конечно, Моисей — вовсе не единственный автор идеи о том, что мир создан Богом. Эта идея существует в форме разных религий, принимает вид то теизма (веры в Бога, активно управляющего миром), то деизма (представления, что роль Бога ограничивается Сотворением), но в общем остается сама собой.
Демокрит, прозванный Смеющимся, верил, что истинным бытием обладают лишь атомы. То, что мы воспринимаем, — лишь отражение в нас настоящего бытия, бытия атомов. Точка зрения кулачного бойца Платона только кажется совсем непохожей на точку зрения Демокрита. На самом деле она тоже постулирует существование чего-то первичного по отношению к нашему бытию, только на роль первопричины Платон выбрал нечто иное, чем Демокрит. «Линия Платона» и «линия Демокрита» (как, собственно говоря, и «линия Моисея») и по сей день имеют своих явных и неявных сторонников. К примеру, не спешите списывать в утиль платонизм: чуть не вся математика является платоновской по своему подходу…
С именем Беркли часто связывают идею солипсизма, которую проще всего выразить так: «Существую только Я, а все остальное — мои фантазии». Точка зрения Беркли была иной. Он понял, что всё нам данное — это наше восприятие. Раз так, существование есть восприятие,
На последний вопрос философия дала четкий ответ: нет. И дал его Дэвид Юм, который раз и навсегда доказал, что наше познание ограничено нашим восприятием. Мы можем по-разному представлять себе то, чт
А как же разговоры про «доказательства бытия Бога»? Со времён Юма ясно, что их быть не может. Бытие Бога так же невозможно доказать, как его отсутствие, существование материи столь же недоказуемо, как несуществование. Начиная с Юма, существовало множество ученых, осознавших эту мысль и находивших в ней опору для своей работы. Я привожу портреты некоторых из них после портрета самого Юма.
Томас Гексли придумал слово «агностицизм» в ходе споров со сторонниками «линии Моисея». Супруги Медоузы и их коллеги по моделированию будущего Земли неизбежно должны были понять, что любое познание является созданием моделей, и ничто, кроме моделей, для нас недоступно. Стивен Хокинг с Ленардом Млодиновым, обсуждая процесс познания, были вынуждены признать, что доказать правильность модели невозможно. Можно предполагать, что за моделями что-то есть (отсюда слово «реализм»), но ничего, кроме моделей, которые могут быть различными, мы познавать не можем.
И вот тут, уважаемые читатели, я хочу поделиться с вами поражающим меня фактом. Я работаю в хорошем университете с давними академическими традициями. Нашим студентам читают курс философии, говоря, что он необходим для формирования их мировоззрения. Аспирантов заставляют сдавать философский кандидминимум, рассказывая, что это дает им опору в занятиях наукой. Ни в курсе философии для студентов, ни в курсе для аспирантов Юм и его идеи не упоминаются вообще!
Вы можете не согласиться со мной в том, что идеи Юма — самое важное во всей истории философии, но не можете же вы отрицать, что они были высказаны и не были опровергнуты? Как можно выбрасывать из курсов философии тот анализ отношений между восприятием и знанием, который восходит к Юму? Не понимаю…
Как объяснить такое замалчивание? Можно предположить, что нынешние философы или сами сформировались во времена доминирования диамата-истмата, или учились у тех, кого искалечило это догматическое учение. Во времена господства коммунистической идеологии главным философским авторитетом считался Владимир Ульянов-Ленин, политический авантюрист начала XX века. Ленин утверждал, что существует некий «основной вопрос философии», имеющий онтологический и гносеологический аспекты. Онтологический аспект связан с определением того, чт
Не знаю, справедлива ли моя версия о диаматовских корнях замалчивания Юма в курсах философии. Может, апологеты философской основы научной картины мира не понимают значения выводов Юма, а может быть, просто не хотят распространяться о том, что для них невыгодно. Важно вот что.
«Храм науки» не имеет фундамента. Внутри него можно говорить о доказательстве (основывающемся на принятии определённых аксиом). Доказать принятие этих аксиом невозможно. Философия не помогает решить эту проблему; ещё в XVIII веке стало ясно, что доказать основы науки она не может. Вопрос, который имеет смысл решать, состоит в ином: на каком основании можно выбирать подходящие исходные предположения из множества возможных?
Что означает «подходящие»? Способствующие достижению целей, которые мы перед собой ставим. Выбирая между разными возможными терминами, я уверенно отдаю предпочтение слову «адаптивные», и делаю это вот почему.
Находясь внутри «храма науки» (того самого, что висит в воздухе), мы видим, что наше познание является частью процесса адаптации живых организмов. Начиная с некоего момента, важным аспектом адаптации является создание (в психике, опирающейся на восприятие) различных моделей и выбор между ними. Одни модели позволяют создавать упомянутые выше светодиодные фонарики и GPS-навигаторы; иные требуют человеческих жертвоприношений. В зависимости от того, чт
) и реакции на него — позитивной или негативной, удовольствия или страдания. Различие в оценке разного восприятия порождает потребности. Для удовлетворения этих потребностей мы способны совершать действия. То, что мы воспринимаем, может изменяться вследствие наших действий, и эти изменения часто оказываются закономерными. Анализируя восприятие (в том числе — являющееся ответом на наши действия), мы можем находить закономерности. Мы учитываем эти закономерности, строя модели того, чт
Если мы сочтем, что наиболее адаптивной является та картина мира, которая легче всего распространяется среди доверчивых людей, мы скатимся к той или иной версии «вирусов мозга» (© Ричард Докинз). Если мы решим, что адаптивная картина мира — эта такая его модель, принятие которой с наибольшей вероятностью обеспечивает максимально долгое существование человечества, наш выбор будет совсем иным. Вы догадались, какой вариант из двух названных представляется мне предпочтительным?
Обратите внимание: сами критерии для выбора более адаптивной картины мира оказываются зависимыми от этой картины! Это означает, что в одном случае, при одних начальных установках, оптимальной окажется одна картина мира, а в другом — иная. Вам это не нравится? Ничего не поделаешь…
Делая этот выбор для себя, я ищу такую картину, в которой наиболее осмысленным является феномен науки. Кто-то другой предпочтёт решение, при котором те из любимых близких, с кем его разлучила смерть, пребывают с благим Богом.
«
И та и другая позиция вполне логичны. Выбор между ними зависит от того, чт
В зависимости от того, чт
К примеру, Александр Павлович предложил комплект презумпций, на которые опирается его наука — палеонтология. Эти предположения, принимаемые «по умолчанию», Расницын не придумал: их нащупала сама наука за века своего развития. Осталось только осознать их и выразить в явном виде.
Мы принимаем какие-то презумпции не потому, что можем их доказать. Возможна ситуация, при которой нам придётся от них отказаться. Мы опираемся на них только потому, что они позволяют нам находить решения тех задач, которые стоят перед нами. Эта логика работает как для тех, кто не верит раввину из процитированного анекдота, так и для тех, кто ему верит. Всё остальное — самообман, как это стало ясно ещё Юму.
Вы ещё не вспомнили барона Мюнхгаузена, который сам вытаскивает себя за волосы из болота? Да, не имея «внешней» опоры, наука может найти основание в себе самой. По-моему, не столь уж плохое решение.
Мы не можем доказать, что за нашим восприятием стоит целый мир. Все, что нам подвластно, — установить, что мы лучше адаптируемся, если моделируем этот мир, основываясь на предположении, что он существует. И перед нами открываются неограниченные возможности совершенствования наших моделей…
Голубятня: Jagal — акт убийства
Сегодня мы поговорим о совершенно невероятном фильме. Фильм документальный, однако с учетом его психологического воздействия на зрителя можно смело говорить о рождении совершенно нового жанра. Я даже не рискну определять этот жанр или придумывать для него оригинальную терминологию, потому что все равно так вот, с ходу ничего путного не получится.
«The Act Of Killing» («Акт убийства», «Jagal» на языке бахаса) был снят в 2012 году Джошуа Оппенгеймером, о котором я могу сказать с достаточной степенью осмысленности, что он родился в Техасе и окончил Гарвардский университет. Все прочие попытки детерминировать Оппенгеймера лишь заводят в тупик: американо-британский режиссер еврейского происхождения, проживающий в Дании.
Как бы там ни было, Джошуа Оппенгеймеру удалось подложить не только под западную цивилизацию, но и под весь род человеческий самую чудовищную бомбу, какую мне только доводилось видеть в истории. Во всяком случая я не встречал ничего более ошеломляющего, обескураживающего и разрушающего абсолютно все сложившиеся в жизни стереотипы.
«Акт убийства» — это очень длинная (2 часа 40 минут) документальная лента, в которой все диалоги произносятся на языке бахаса (государственный язык Индонезии) и титруются по-английски. К сожалению, мне так и не довелось найти в Сети русских субтитров, поэтому кому-то придется, наверное, помучиться, хотя смею уверить — диалоги и монологи очень несложные, так что вполне хватит и школьных знаний.
В документальном фильме рассказывается, на мой взгляд, о самом страшном геноциде в истории человечества — индонезийской бойне 1965 года. Бьюсь об заклад, что подавляющее большинство читателей об этих событиях слыхом не слыхивала, и в этом как раз и заключается беспрецедентный ужас индонезийского геноцида. Дело даже не в том, что за несколько месяцев (с октября 1965-го по март 1966-го) по этническим и идеологическим поводам было уничтожено, по разным оценкам, от одного до трех миллионов человек, а в том, что сегодня — в 2013 году! — все убийцы не только гуляют на свободе, не только находятся у власти в Индонезии, не только почитаются как национальные герои, но и пользуются уникальной привилегией — полной фигурой умолчания со стороны западной цивилизации и, похоже, вообще всей мировой общественности.
Если про убитых в годы Второй мировой войны евреев каждый божий день слышат даже зулусские и папуасские крестьяне, если о зверствах коммунистического режима Пол Пота уже четверть века в мире слагают устрашающие легенды, то об умерщвлении в Индонезии в 1965 году миллионов людей только за то, что они либо разделяли догматы коммунистической идеологии, либо были к ним огульно причислены, либо родились китайцами, — об их умерщвлении не знает и — главное! — не желает знать ни один человек на свете. Кроме разве что Джошуа Оппенгеймера, который и взорвал бомбу дьявольского откровения.
Откуда же берётся такое циничное забвение? Куда смотрят правозащитные организации? Увы, никаких тайн здесь нет. Дело в том, что беспрецедентный геноцид проводил не монстр Адольф Гитлер или коммунист-маньяк Пол Пот, а индонезийская военная хунта, которая действовала не просто с позволения западной цивилизации, а при прямом и непосредственном участии Соединенных Штатов и Великобритании. ЦРУ снабжало оружием индонезийскую армию и молодёжные бригады добровольцев, а американское посольство в Джакарте собственноручно передало военным список из 5 тысяч подозреваемых коммунистов. Эдакий список анти-Шиндлера.
Знаете, как комментировали в западных СМИ индонезийский холокост 65-го года? «От 500 тысяч до 1 миллиона вышибленных (knocked off) коммунистов… думаю, можно с уверенностью говорить о том, что состоялась полная смена ориентиров», — заявил премьер-министр Австралии Гарольд Холт в интервью The New York Times. А вот радуется журнал Time: «Это лучшая новость для Запада, поступившая из Азии за долгие годы».
Историческая декорация кровавых событий сама по себе банальна и разыгрывалась в ХХ веке множество раз в самых разных уголках планеты. Президент Индонезии Сукарно адаптировал в начале 60-х годов уникальную доктрину Nakasom (национализм + религия + коммунизм), целью которой было примирение этнических групп и разнонаправленных политических, общественных и религиозных движений страны. В Индонезии, получившей в 1945 году независимость от Голландии, на тесной арене сошлись мусульмане, индуисты, этнические китайцы, социал-демократы, сторонники военной диктатуры и коммунисты.
Влияние СССР в послевоенные годы было огромным, что привело к колоссальному росту популярности коммунистической партии в Индонезии. В середине 60-х в КПИ состояло около 2 миллионов человек, из которых 300 тысяч были активными участниками политической жизни страны. Накануне экстерминации компартия Индонезии была третьей по численности и влиянию в мире (после КПСС и КПК).
30 сентября 1965 года группа военных, явно симпатизирующих коммунистам, попыталась обезглавить верхушку армии (были убиты 6 генералов) и совершить государственный переворот. Заговорщиков, однако, ликвидировали уже на следующий день, что заставляет задуматься об искусственности этого «путча» либо о знакомой до боли операции под чужим флагом.
Как бы там ни было, сразу после «победы над путчистами» по всей стране начались погромы, которые вылились в беспрецедентный геноцид. Убивали подряд всех коммунистов, всех сочувствовавших коммунистам, всех подозреваемых в связях с коммунистами, а также китайцев и противников генерала Сухарто, который после доблестного подавления «путча» отобрал у президента Сукарно все рычаги власти (под предлогом защиты президента :-) ).
Как убивали, зачем убивали, и попытался рассказать режиссёр Джошуа Оппенгеймер. Если бы речь шла о художественной реставрации исторических событий по воспоминаниям пострадавших и жертв репрессий, мы бы получили еще один многочасовой «Шоах» Клода Ланцманна (самая неубедительная и тоскливая попытка восстановить историческую справедливость, какая когда-либо была создана в кинематографе). Подход Джошуа Оппенгеймера оказался совершенно уникальным: поскольку все убийцы сегодня в Индонезии на свободе и пользуются статусом национальных героев и «спасителей от заразы коммунизма», режиссёр просто взял и предоставил им слово!
Поделиться книгой: