Помоги проекту - поделись книгой:
Другая прочитанная мною книжка — «Про двоих, что луну украли» Корнеля Макушинского[384]. Боюсь, в ней предсказана судьба братьев Качинских[385]. Не потому, что в детстве они сыграли Яцека и Пляцека[386], а из-за эпилога, в котором выясняется, что луна, которой завладели близнецы, вечером благополучно всходит на небе, целая и невредимая. Ничто не ново! Правление братьев Качинских тоже окажется лишь эпизодом в нашей истории, пусть и растянувшимся на несколько лет, но преходящим. Поэтому говорить о IV или V Речи Посполитой[387]кажется мне бессмысленным, как и вообще прибавлять к Польской Республике порядковые числительные.
У меня складывается впечатление, что политическая фантазия братьев Качинских развита слабо или ее нет вовсе. Как точно написал Роман Грачик[388], они отталкиваются от вторичного и концентрируются на устных декларациях. Управление государством — трудная задача; я не раздумал о том, возможно ли запрограммировать машину вроде компьютера, чтобы она управляла страной беспристрастно. Однако количество параметров, которые при этом пришлось бы учитывать, было бы слишком велико, да и множество вопросов можно решить лишь при помощи интуиции и чутья. Политический дар подобен удивительному и непостижимому таланту, который отличает гениев шахматных этюдов.
Качинские с волчьим аппетитом набросились на власть, но до сих пор их деятельность ограничивается тем, что происходит в сейме и вокруг него, внутри политической камарильи, ко всему прочему рассорившейся. Боюсь, что кусок, который они отхватили от пирога власти, гораздо больше, чем им под силу съесть. По счастью, экономическая жизнь государства течет своим чередом, благо у нас демократия и уже не действует типично советское правило, что все решает правительство. Принадлежность к НАТО и ЕС, в свою очередь, означает, что возможности наносить урон государству не безграничны, что мы не можем позволить себе безумства, вроде liberum veto[389].
Обычно новому правительству на первые сто дней дают кредит доверия, но теперь нападки начались сразу — в виде очень острых статей. У меня это вызывает противоречивые чувства. Пока госпожа Меркель[390] боролась за власть в Германии, большинство граждан скептически относилось к идее доверить пост канцлера даме, но сейчас ее рейтинг заметно вырос. Не то чтобы я желал резкого роста рейтинга Леха Качинского или обоих Качинских, но нам в Польше просто необходима стабилизация ситуации!
Нельзя всерьез относиться к ребячьим поступкам. Взять хотя бы такой пример: наш новый президент, говоря о разных странах, Россию упомянул в самом конце. Вряд ли он рассчитывал, что после его выступления Путин с горя покончит с собой. Отдельная проблема — энергетические основы нашей независимости. В конфликте между Россией и Украиной, правда, наступило перемирие, так что время подумать у нас есть, но проблема остается не решенной.
Ученые установили, что в Северной Африке около миллиарда лет назад появился естественный атомный реактор, который действовал в течение миллионов лет. Разумеется, при этом выделялось немалое количество энергии и излучения, но радиоактивные отходы не нанесли вреда окружающей среде. Нам не следует бояться атомной энергии, она должна стать одним из наших приоритетов, если мы не хотим, чтобы Путин снова взял нас за горло. Это важнее, чем временная угроза птичьего гриппа, который распространяют куры, а также некоторые утки{110}.
Меня беспокоит, что страны Западной Европы воспринимают газово-энергетический кризис в отношениях России с Украиной как стихию, которая разыгралась на другом краю света. Правительство Германии заявило, что не собирается выступать в этом деле мировым судьей, но ведь значительный процент их энергетики зависит от российских поставок! А для большего нашего счастья президентский пост в США занял человек исключительно глупый. Простите, что без конца повторяюсь, но я считаю президентство Буша серьезной проблемой.
Наш народ страшно разочарован политикой и политиканством, а те, кто лезет во власть, пытаются представить отсутствие поддержки со стороны населения, попросту говоря — безразличие, как зеленую улицу для себя. Первые пятнадцать лет свободной жизни я считаю вполне благополучными и согласен с пани Хеннелевой[391], которая, полемизируя с епископом Франковским[392], защищает все, что достигнуто за эти годы, и выражает сомнение, действительно ли отец Рыдзык — единственное наше спасение. Кажется, Слонимский[393] назвал Польшу вращающейся твердыней; теперь такой крепостью стал «Тыгодник». Прежде он стоял в оппозиции к ПНР и красным, сейчас — вынужден защищать здравый смысл.
Все это похоже на известный анекдот: «А будет ли нам хорошо? — Уже было». Если бы мне было двадцать, я мог бы сказать: лет через пять-шесть станет лучше. Когда тебе восемьдесят пять, трудно так говорить. Я много раздумал о том, что мой тесть, как и мой отец, умерли в страшнейшее время, в эпоху сталинизма, без надежды на перемены. В такой период, каким был, например, Октябрь[394], когда перед Польшей открывались какие-то, пусть и неясные, перспективы, — умирать гораздо спокойнее.
Некоторые авторы писем считают, что я не только в состоянии сказать нечто разумное, но и могу перевести стрелки таким образом, чтобы наша жизнь изменилась к лучшему. Конечно, ни на что подобное я не способен, но метафора не лишена смысла. Политика немного напоминает расписание движения поездов: приоритетом для нее становится все, что можно состыковать, синхронизировать и организовать, а содержимое и вместительность товарных и пассажирских составов — вне компетенции политиков. Иными словами: убежденность во всемогуществе властителей — иллюзия, теперь гораздо более призрачная, чем во времена Римской республики, когда верховную власть осуществляли два консула, примерно как у нас сейчас, хотя наша конституция такого раздвоения не предусматривает.
Поскольку «Тыгодник повшехны» стараниями Кшиштофа Козловского[395] и Михала Зелинского[396] в предыдущем номере весьма ловко разделался с новой командой, оказавшейся у власти, я могу позволить себе не касаться событий, происходящих в Польше. Я займусь тем, о чем у нас мало говорят и пишут.
Президент Ширак[397] публично заявил, что не исключает возможности нанесения Францией ядерных ударов по государству, которое будет способствовать распространению терроризма. Это заявление страшно напугало немецкую политическую элиту. Политики по очереди рассуждали перед камерой, какая это губительная, бессмысленная и вредная концепция, и призывали, чтобы Ширака убедили от нее отказаться. Еженедельник «Шпигель» в преддверии визита Ангелы Меркель[398]во Францию уверял, что госпожа канцлер подвергнет своего коллегу суровому осуждению за эти слова. Однако госпожа Меркель, выступая вместе с Шираком, выразила ему свое одобрение, сочтя подобное заявление обоснованным.
Корень этой проблемы — как можно затормозить иранскую ядерную программу. Американцы пытались (пока безрезультатно) создать новый тип ядерных зарядов, которые помещаются на несколько метров в грунт и вызывают глубинный подземный взрыв, что позволило бы уничтожить иранские ядерные базы. Некоторые говорят, что уже в следующем году, другие — что только через два года Иран будет располагать достаточным количеством урана. С политической точки зрения атака на Иран, даже достигшая своей непосредственной цели, вызвала бы бурю на Ближнем Востоке и способствовала бы усилению антиамериканских настроений. А работы над созданием иранской атомной бомбы удалось бы приостановить лишь на некоторое время. Будь жив товарищ Сталин, он быстро навел бы там порядок; мне представляется, как по его приказу в Сибирь были бы сосланы какие-нибудь 10–15, а может, и 20 миллионов иранцев, чтобы у них мозги встали на место. Ситуация по-настоящему патовая: в голове у нынешнего президента Ирана бродят совершенно безумные идеи, он хочет уничтожить Израиль или переселить его на Аляску. К тому же самый отважный израильский стратег, Ариэль Шарон[399], тяжело болен, и хотя еще жив, но в политику уж точно не вернется. А выборы в Палестинской Автономии выиграл Хамас[400]… Интересно, что в мире все время царит нестабильность.
Может быть, поэтому на минувшей неделе меня в основном занимала грустная (по крайней мере для меня) история с утконосым китом, который по пути из Атлантики в Северное море случайно попал в воды Темзы и доплыл аж до Лондона, шестьдесят километров от устья! Англичане предпринимали грандиозные усилия, чтобы спасти его, а огромные толпы зевак глазели на это с берегов и мостов. Не слишком большого (разумеется, по сравнению с другими китами), шестиметрового кита, который весил около шести тонн (столько же, сколько весят слоны!), с помощью понтонов подняли на палубу корабля, который направился в сторону моря, потому что само животное было не в состоянии вернуться обратно. Впрочем, кит был болен, ранен и истекал кровью. По оценкам бригады медиков и ветеринаров, его шансы выжить равнялись 50 процентам, но почти в самом конце пути кит все-таки умер. Наблюдение по немецкому телевидению за развитием этой истории полностью вышибло у меня из головы наши польские политические перипетии: захваченный судьбой кита, я не успевал отслеживать, что происходит в Польше.
Однако вернемся к политике: мне очень нравится стиль руководства госпожи Меркель. Вместо того чтобы плестись в хвосте немецких дел, она проявляет инициативу, и остается только молиться о том, чтобы во главе нашей страны оказался бы кто-то, столь же разумный. К сожалению, с этим дела у нас обстоят не слишком хорошо. Я был не самого худшего мнения о новом премьере, но на него продолжают вешать всех собак. Боюсь, братьев Качинских[401] — или по крайней мере Ярослава — погубит жажда власти. Слишком мало сейчас говорится о важнейших вещах — таких, как диверсификация источников энергии, — все заняты сиюминутными политическими играми. Радек Сикорский[402] посулил резко повысить уровень модернизации наших вооруженных сил, однако он хочет осуществить это за счет средств из бюджета. Из этой затеи ничего не выйдет; в лучшем случае удастся прикупить два-три суперсовременных самолета и, возможно, еще какую-нибудь канонерку.
Когда зимними вечерами мы заканчиваем ужинать, жена и ее сестра рассказывают, что творилось во время войны в имениях, где они провели детство: в Ягельнице у Ланцкоронских, потом в Кавенчинах, где их отец арендовал землю, и, наконец, в Гайке, в поместье у дедушки и бабушки, руины которого находятся сейчас под толщей воды Добжицкого залива. Мне кажется удивительным, что в Польше до сих пор не было опубликовано (хотя, может, я ошибаюсь?) солидное исследование под названием «Гибель польского крестьянства после 1945 года». Ведь с каждым годом все меньше людей, испытавших это на собственной шкуре! Мои знания элементарны и отрывочны, однако я понимаю, что потери были страшными. Может быть, при новой власти кто-нибудь подготовит подобный труд?
Когда я написал о вновь возникшей ядерной угрозе, один из читателей прислал мне письмо, в котором пишет, что атомная война невозможна, поскольку это означало бы конец цивилизации, а следовательно, никто не отважится ее начать. Именно в это время госпожа Меркель поддержала в Париже президента Ширака… У Буша мало сил, он растратил их, неизвестно зачем выслав войска в Ирак. К тому же вновь объявился Бен Ладен, которого несколько раз уже успели похоронить. Давать прогнозы, как будут развиваться события — дело необычайно трудное; лучше уж заниматься только китами.
Голоса из сети*{112}
Я хотел написать о неприятностях, которыми чреваты наметившиеся в последнее время в Польше крайне правые тенденции, но вдруг получил пятьдесят два сообщения российских пользователей Интернета, которым один тамошний портал предложил задавать мне вопросы[403].
Трудно на это не отреагировать, тем более что авторы — люди в основном молодые, лет двадцати с небольшим. Меня совершенно ошеломил град похвал, хоть я и догадываюсь, что эти высказывания были выловлены из гораздо большего числа вопросов. Я узнал, что мои книги считаются в России «культовыми», а мои российские читатели просто в восторге от того, что я такой, какой есть. Сплошные дифирамбы и панегирики. Положение немного неловкое, тем более что не такой уж я замечательный, как им кажется. Кроме того, я не люблю, когда меня слишком хвалят, и охотнее всего признал бы большую часть этих похвал недействительными.
«Пан Станислав! Не может быть, что это происходит со мной!!! Никогда не думал даже в фантазиях своих, что Вам можно будет задать вопрос!!!» — восклицает в экстазе Андрей. «Книги с Вашими произведениями уже затерла до дыр, — признается двадцатитрехлетняя Маша. — Короче, спасибо без всяких вопросов». «Фотографию на фоне вашего дома в Кракове храню как реликвию», — пишет Сергей. И еще одно высказывание: «Я Вас люблю с первой прочитанной мной в юности сказки роботов и до конца моих дней, и никаких вопросов. Всегда и во всем Ваш».
«Я действительно благодарю Бога за то, что есть Интернет, и я имею возможность задать вопрос человеку, книгами которого зачитывалась с детства!» — пишет Ангелина и тут же спрашивает, что такое сепульки, появляющиеся в одном из путешествий Ийона Тихого. Не она одна — этим интересуется и Андрей Бовыкин: «Всю жизнь, с самого детства, меня занимает один вопрос: что же такое сепульки и в чем заключается их порносферичность?» А чтоб им пусто было! Я и сам понятия не имею!
Есть и вопросы чисто предметные — например, знаком ли я с творчеством молодых российских писателей-фантастов. Мне очень жаль, но я их просто-напросто не читаю — я очень давно перестал читать научную фантастику. Дмитрий хотел бы узнать, как я отношусь к творчеству братьев Стругацких. Что ж, думаю, это уже история, хотя история прекрасная. Еще кто-то сообщает мне, что в московской квартире Владимира Высоцкого находится экземпляр моих «Сказок роботов» с посвящением: «Володе. Март 1965» — и спрашивает о моей встрече с Высоцким, который тогда был еще не слишком популярен. Я не очень хорошо помню эту встречу, но припоминаю, что он спел мне «Песню о нейтральной полосе». Я относился к нему с уважением, независимо от того, насколько он был знаменит. Поэтому, когда он умер, меня не удивило, что русская молодежь ломала над его могилой гитары.
«Должно ли человечество пытаться узнать правду о существовании жизни после смерти? Верите ли вы в такую жизнь сами, верите ли в то, что она вечна?» Что ж, на такие вопросы я не отвечаю. Еще один пользователь Интернета сначала восклицает: «Боже!!!! Я не могу поверить!!! ИноСМИ все же смогли уговорить Вас ответить на вопросы посетителей сайта», — после чего цитирует мое высказывание о том, что мир нужно менять, иначе он неконтролируемым образом начнет изменять нас самих. В заключение автор дает к этим словам свой собственный комментарий: «Не буду отвечать за весь мир, но меня Вы изменили — это точно. В лучшую сторону, конечно!»
«Каково сейчас Ваше мнение о войне в Ираке? Из уважаемых мной людей в поддержку войны выступали только Вы», — пишет Михаил Голубев. Не буду скрывать, что решение Буша кажется мне сегодня серьезной ошибкой. «Лично для Вас Львов — польский город или украинский?» — спрашивает Алексей. Я, к сожалению, тут необъективен. Конечно, я понимаю позицию украинцев, но мне трудно отказаться от Львова, который был и останется моим городом. Журналистка, беседовавшая со мной в декабре о моих львовских воспоминаниях, поехала во Львов и прислала мне оттуда множество фотографий. Вчера я рассматривал их до потери сознания.
«Ощущаете ли Вы себя на склоне лет по-прежнему поляком?» — спрашивает (провокационно, как он сам признается) Сергей Цедрик. А кем же еще я могу себя ощущать, черт возьми?! «Что для Вас Польша?» Что ж, Польша — это место, с которым связана моя судьба. И хотя иногда я думаю, что охотно бы отсюда уехал, найти сегодня в мире более безопасное место вовсе не так легко. «Ваши книжки так не похожи на то, что ассоциируется у меня с польской культурой и польским обществом… Что-то в них… инопланетянское…» — пишет тот же автор. Не знаю… Во всяком случае, это получилось у меня неумышленно.
«Я начал вас читать примерно с тех пор, как научился читать вообще. В 6 лет я в первый раз прочитал «Солярис», и сейчас мои дети читают его тоже. И они четко отличают бессмысленные произведения от тех, где надо думать». Неужели человек, читающий «Солярис» в шесть лет, может в этой книге хоть что-то понять? Не знаю, но меня трогает непосредственность и искренность автора.
А вот высказывание, которое мне особенно понравилось: «Уважаемый господин Лем! — пишет Иван. — К сожалению, в отличие от большинства написавших Вам вопросы, я не прочитал еще ни одной Вашей книги. Но моя тетя — Ваш горячий поклонник». И эта тетя, у которой нет доступа в Интернет, хочет узнать, каково будущее современного общества всеобщего потребительства. Предполагать, что у меня есть какие-то необычайные сведения на этот счет, и несколько забавно, и трогательно.
«Обязательно ли человечеству чего-нибудь бояться, чтобы стать единым?» — спрашивает Дмитрий Комиссаров из Оренбурга. Это трудный вопрос. В последнее время, после публикации рядом европейских газет карикатур на пророка Магомета, мы стали свидетелями взрыва арабского цунами. С одной стороны, я считаю, что не следует нарушать чужие иерархии ценностей — в данном случае ценностей религиозных. Но, с другой стороны, нельзя поддаваться диктату насилия. Только один человек в мире может быть доволен — это профессор Сэмюэль Хантингтон[404], предсказывавший столкновение цивилизаций.
Томаш Фиалковский. Послесловие{113}
Когда раз в две недели фельетоны Станислава Лема появлялись на последней странице «Тыгодника повшехного», большинство читателей начинали чтение именно с них. Первый из опубликованных в этой книге текстов относится к концу мая 2004 года, последний был написан в феврале 2006-го, а точнее — в четверг, 9 февраля. На следующий день Лем попал в больницу, из которой уже не вышел.
Сейчас эти фельетоны складываются в необыкновенную хронику двух минувших лет. Ее ведет наблюдатель, который, уже практически не покидая свой дом на краковских Клинах, внимательно, а порой с почти юношеским волнением следит за судьбами мира. Окруженный кипами журналов на разных языках, он продолжает жадно схватывать все новое и эмоционально реагировать на происходящее — особенно на ничтожество и глупость современных политиков, на отсутствие у них провидения, на игнорирование угроз, маячащих на горизонте. А таких угроз, по мнению Лема, очень много: начиная с терроризма, принимающего сейчас все новые обличья, и ближневосточного котла, под которым кто-то продолжает разжигать огонь, — и заканчивая будущим политическим курсом Польши. Несколько раз он возвращается к теме «нового Рапалльского договора» («Рапалло остается символом и сигналом, что, если за нашей спиной заключаются какие-то немецко-российские соглашения, поляки вправе почуять запах гари»), а также нашей энергетической зависимости от России.
Писатель очень радикален в своих суждениях: «Из нашей политической элиты я не доверяю абсолютно никому /…/ левые полностью себя скомпрометировали, а правые, к сожалению, несколько имбецильны». После прошлогодних выборов он пишет «Сам я, руководствуясь здравым смыслом, проголосовал за «Гражданскую платформу» и Туска, но в глубине души, тем не менее, мечтаю о том, чтобы смести со сцены всю польскую политическую элиту». Среди мировых лидеров он также не находит персонажей, достойных уважения, а уж больше всего достается Бушу-младшему…
Времена трудные: война в Ираке, «оранжевая революция» на Украине, выборы в Германии и Польше. А еще стихийные бедствия, показывающие «уязвимость нашей земной цивилизации»: цунами, опустошившее побережья Шри-Ланки, Таиланда и Суматры, ураган «Катрина», разрушивший Новый Орлеан… «Основы мира сотрясаются, и неизвестно, появится ли из личинки «дневная бабочка» или скорее «совка ночная», как когда-то писал Мицкевич». К тому же уходят последние непререкаемые авторитеты. «Уход из жизни Милоша был равносилен тому, как если бы обрушился Гевонт», — пишет Лем. А после смерти Иоанна Павла II, он, хоть и ворчит на «гейзеры апологетики», тем не менее отдает дань уважения Папе Римскому, сравнивая его трагическую кончину на глазах всего мира с кончиной Христа.
Фельетоны Станислава Лема не относятся к политической публицистике: это скорее попытка поставить диагноз миру во всей его сложности, это переплетение различных тем, сочетание которых часто удивляет, однако всегда оправданно. Это также дневник читателя. Круг чтения Лема необыкновенно широк — от уже упомянутых ежедневных газет, политической и научной периодики вроде «Нью сайентист» или «Форин афферс» до художественной литературы: среди прочих — книг Андруховича, Фейбера и Уэльбека, а также представителей самого младшего поколения польских писателей. Относясь с благосклонностью к авторам, публикующимся, например, в журнале «Лампа» — что является скорее исключением для писателей его поколения! — Лем обеспокоен картиной действительности, изображенной в их произведениях. По прочтении «Павлина королевы» Дороты Масловской он пишет: «Вещь интересная: большой талант, незаурядный ум, но при этом возникает впечатление, словно вы пытаетесь на моторной лодке плыть по сточной канаве. Мотор ревет на полных оборотах, но вокруг грязь, мерзость, вы еле пробираетесь через все это: ведь мир, столь блестяще описанный Масловской, — страшное болото». Среди этого переплетения одна из линий сегодня, после смерти автора, стала особенно заметной. Это линия подведения жизненных итогов, составления — как будто мимоходом — окончательного баланса. «Vita nostra brevis est… но оказывается, что в нашу короткую жизнь можно уместить огромное количество переменчивых событий и переживаний, а также ненужных и вредных режимов, которые распадаются в прах и неизвестно, зачем они вообще возникали». «Можно лишь позавидовать людям, которых танк истории не смял на середине их жизненного пути».
Мы найдем много подобных цитат; на страницах книги также многократно упоминается родной город писателя — Львов. А появление новых переводов произведений Лема во все более экзотических странах заставляет автора взирать на свой обширный творческий багаж не без меланхолического изумления. «Я не испытываю особого пиетета перед собственным творчеством — скорее удивление, что мои книжки дошли так далеко: до Китая, Японии, Тайваня. /…/ Надо обладать определенной скромностью — вот самый здравый урок, который можно извлечь из более чем шестидесятилетней писательской карьеры».
Судьбе было угодно, чтобы в последнем фельетоне фигурировали российские пользователи Интернета, которые по приглашению одного из интернет-порталов задавали свои вопросы Станиславу Лему. Большинство, однако, вместо того, чтоб задавать вопросы — выражало благодарность. Один из них, перефразируя слова самого писателя о том, что надо изменять мир, пока он не начал менять тебя так, что ты уже не сможешь на это повлиять, написал: «Не буду отвечать за весь мир, но меня Вы изменили — это точно!» Думаю, что многие из нас могли бы подписаться под этими словами.
Алфавитный указатель
Андропов Юрий — 89
Андрухович Юрий — 127, 229
Арафат Ясир — 79, 252
Ас-Систани — 52
Байтлик Станислав — 99
Бальцерович Лешек — 114, 186, 207, 257, 266, 269
Бандера Степан — 13, 235
Бардецкий Анджей — 143
Бартошевский Владислав — 40, 96, 111, 120, 243, 254, 256, 258
Бах-Зелевски Эрих фон дем — 40, 242
Бачинский Кшиштоф Камиль — 39, 242
Белька Марек — 47, 79, 120, 133, 244, 252, 259
Бенедикт XVI — 190
Бенеш Эдвард — 11, 234
Берлинг Зигмунт Генрик — 39, 242
Бжезицкий Эугениуш — 159
Блонский Ян — 62, 108, 248, 255
Болехув Бартош — 195
Бохняж Генрика Теодора — 135, 260
Брандт Вилли — 14, 236
Браунли Дональд — 97
Брежнев Леонид — 89
Бродский Иосиф — 148, 151
Бунш Кароль — 145, 261
Бур-Коморовский Тадеуш — 40, 243
Буртанувна Галина — 143
Буш Джордж — 15–17, 23–24, 28, 46–47, 50–51, 57–58, 68, 75, 79, 90, 92–94, 103, 117, 121, 164–165, 167–168, 175, 185, 187–188, 192, 204, 216, 221, 224, 228
Буяк Адам — 36, 240
Валенса Лех — 53, 166, 247, 263
Валяс Тереса — 60–61, 63, 65—66
Вейгель Павел — 130
Вжодак Зигмунт — 110, 256
Вильдштайн Бронислав — 108, 113, 255, 257
Винярский Якуб — 53
Внук-Липинский Эдмунд — 19
Войтыла Кароль — 116—118
Врангель Петр — 58
Выка Казимеж — 202, 269
Высоцкий Владимир — 223
Гедройц Ежи — 9, 44, 48, 58, 67, 106–107, 163, 233, 244, 245, 247, 249, 252, 255, 263
Гельбанд Фримета — 115
Герек Эдвард — 12, 234
Гертых Мачей Мариан — 135
Гертых Роман — 67, 110, 112–113, 133, 135, 160, 193, 249, 255–257, 259–260, 263, 267
Гинденбург Пауль фон — 86
Гитлер Адольф — 11–13, 37, 86–88, 125, 137–139, 178, 207, 240, 241
Голубев Антоний — 62, 142, 224, 248, 261
Гомбрович Витольд — 66, 72, 107, 249, 250, 255
Горбачев Михаил — 37
Грачик Роман — 214, 271
Гусарский Роман — 143
Поделиться книгой: