Десятая жертва (сборник)

Фигура противника исчезла, и над головой вспыхнул свет. Поллетти лежал на пыльном полу гимнастического зала. Перед ним на табурете рядом с панелью управления сидел старик в грязном комбинезоне. Он скорчил недовольную мину и покачал головой.

– Ну что? – спросил Поллетти, вставая и отряхиваясь. – Как на этот раз? Ведь я ухлопал его, правда?

– Ты отреагировал, – ответил старик, – медленнее почти на десятую долю секунды.

– Я действительно пожертвовал скоростью, – пояснил Поллетти, – ради точности.

– Неужели? – ехидно поинтересовался старик.

– Да, – кивнул Поллетти. – Это мой принцип, профессор.

– В таком случае можешь плюнуть на свои принципы, – заявил профессор Сильвестре. – Ты промахнулся на 3,2 сантиметра.

– Но это очень близко, – заметил Поллетти.

– Недостаточно близко.

– А как мой оборонительный маневр номер три? – спросил Поллетти. – Мне показалось, что я исполнил его очень неплохо.

– Действительно неплохо, – согласился профессор, – причем именно так, как рассчитывал противник. Даже корова могла бы повернуться быстрее. Он убил тебя первый раз, когда ты поворачивался, и второй раз, когда ты приготовился к стрельбе лежа. Если бы это было не трехмерное объемное изображение противника, а настоящий Охотник, ты был бы дважды убит.

– Вы уверены в этом?

– Посмотри на показания приборов.

– Подумаешь, – пожал плечами Поллетти. – Это же не настоящая Охота.

– Разумеется, – саркастически промолвил профессор. – Когда решающий момент наступает на самом деле, человек действует еще медленнее. Ты помнишь, сколько раз выстрелил противник?

– Два, – тут же ответил Поллетти.

– Пять, – поправил его профессор.

– Неужели?

– Так говорят приборы. Я сам установил последовательность действий.

– Значит, меня сбило с толку эхо, – с горечью заметил Поллетти. – В таком помещении невозможно отличить выстрелы от эха.

Профессор Сильвестре поднял правую бровь так высоко, что она коснулась бы волос, если бы они у профессора были. Он потер небритый подбородок и встал с табурета. Профессор был невероятно мал ростом и походил на безобразного гнома. Даже его лучший друг – если бы он у него был – не мог бы считать Сильвестре привлекательным человеком.

У многих преподавателей техники защиты и нападения на теле имелись следы, говорившие о том, как они приобретали свой опыт. У профессора Сильвестре их было больше, чем у других. Его правая рука была сделана из нержавеющей стали; кроме того, профессор имел дюралюминиевый подбородок, пластмассовую левую щеку, а также серебряную пластинку в черепе и коленную чашечку из золота пятьдесят восьмой пробы. Ходили слухи, что и некоторые другие, не столь заметные части его тела были сделаны из заменителей.

Долгое время психологи придерживались мнения, что люди, утратившие значительную часть своих органов, склонны к цинизму. Сильвестре не был исключением.

– Как бы то ни было, – заключил Поллетти, – мне кажется, что я совершенствуюсь. Неужели вы не согласны со мной, профессор?

Профессор попытался поднять правую бровь, но обнаружил, что она уже поднята, тогда он опустил ее и закрыл левый глаз. Стало ясно, что профессор воздерживается от выражения своей точки зрения.

– А теперь, – деловито заявил он, – переходим к следующему экзамену.

Он нажал одну из кнопок на панели управления. В стене открылся люк, оттуда выскочил миниатюрный бар и остановился так резко, что полдюжины бокалов для шампанского попадали на пол и разбились. Поллетти вздрогнул.

– Я ведь просил механика, чтобы он смягчил остановку, – покачал головой профессор Сильвестре. – Сейчас никто не заботится о качестве работы. Итак, Поллетти, приступаем к следующему испытанию.

Он искусно смешал коктейль, наливая понемножку из разных безымянных бутылок, и подвинул стакан к Поллетти.

Тот осторожно понюхал жидкость, задумчиво нахмурился и произнес:

– Джин с ангостурой, немного соуса табаско.

Профессор молча смешал еще один коктейль и подал Поллетти.

– Водка с молоком и лимоном, – заявил Поллетти, – пара капель уксуса из эстрагона.

– Ты уверен?

– Совершенно.

– Тогда выпей.

Поллетти поднял стакан, взглянул на Сильвестре, еще раз понюхал и поставил стакан на стол.

– И правильно, – согласился профессор. – То, что тебе показалось запахом уксуса, было запахом мышьяка – его в коктейле солидная порция.

Поллетти смущенно улыбнулся, обнаружив, что переминается с ноги на ногу, как школьник, и сказал:

– У меня сегодня насморк. Разве можно надеяться…

Профессор взглядом заставил его замолчать, затем нажал кнопку на панели. Из стены выскочил диван и едва не снес стену. Оба сели.

После короткой, но многозначительной паузы Сильвестре произнес:

– Марчелло, до сих пор ты удачно избегал смерти.

– Разве это не относится к большинству людей? – быстро возразил Поллетти. – Я хочу сказать, что природа самой жизни случайна и необъяснима…

Профессора невозможно было отвлечь от выбранной темы.

– В первый раз тебе повезло – жребий оказался счастливым: ты стал Охотником, а в Жертвы компьютер выбрал слабоумного англичанина.

– Он был не слабоумным, – возразил Поллетти, – а рабом своих привычек.

– Неважно… Англичанин оказался легкой добычей, – продолжал Сильвестре, – мечтой любого Охотника. Затем ты стал Жертвой, а твоим Охотником был девятнадцатилетний юноша, страдавший от безответной любви. И снова убийство не составило для тебя особых трудностей; между прочим, по-моему, бедный мальчуган просто искал такой способ самоубийства, против которого не возражало бы общество.

– Ничего подобного, – ответил Поллетти. – Юноша оказался немного рассеянным.

– А когда ты стал Охотником в третий раз, в качестве Жертвы тебе попался этот нелепый немецкий барон, думавший только о лошадях.

– Действительно, справиться с ним было нетрудно, – признался Поллетти.

– Справиться со всеми было нетрудно! – воскликнул Сильвестре. – Неужели ты думаешь, что так будет продолжаться вечно? А теория вероятности? Просто тебе еще ни разу не попался хороший противник! Больше ты не сможешь одерживать победы, не используя умственные способности, быстроту реакции, интуицию, без тщательной подготовки.

– Послушайте, профессор, я не так уж плох. Смотрите, уже почти двадцать четыре часа, как я являюсь Жертвой в своей четвертой Охоте, и еще ничего не произошло.

– За тобой уже наверняка следят, – заметил Сильвестре. – Твой Охотник изучает тебя, манеру твоего поведения, выбирает наилучший момент для нанесения удара. А ты даже не подозреваешь об этом.

– Очень в этом сомневаюсь, – возразил Поллетти с чувством достоинства.

– Вот как? Он сомневается! Ну что ж, посмотрим, как ты справишься с опознанием.

Профессор Сильвестре снова нажал кнопку. В зале стало темно. Он нажал на другую кнопку. У противоположной стены возникли пять человеческих фигур. Четверо из них были подставные «ангелы», по терминологии Охоты, – многие выражения сохранились со времен легендарной Второй мировой войны. Один был убийцей, и Поллетти предстояло его опознать.

Поллетти внимательно посмотрел на фигуры. Они изображали полицейского, швейцарскую стюардессу, священника-иезуита, носильщика из отеля и иорданского араба. Они медленно подошли к дивану и исчезли.

Сильвестре включил свет.

– Ну? Кто из них был Охотником?

– Нельзя ли взглянуть еще раз? – попросил Поллетти.

Профессор отрицательно покачал головой.

– Я и так дал лишнюю секунду.

Марчелло потер подбородок, взъерошил волосы и нерешительно произнес:

– Араб показался мне каким-то подозрительным…

– Неправильно!

Сильвестре снова нажал кнопку, и у дальней стены возник иезуит, фигура которого в освещенном зале казалась прозрачной, но была хорошо видна.

– Взгляни, – сказал Сильвестре. – Иезуит, вне всякого сомнения, не тот, за кого пытается выдать себя. Буква «И», первая буква в названии его ордена, видна как на правой, так и на левой стороне груди. Ведь это сразу его выдает!

– Я никогда не обращал внимания на иезуитов, – пробормотал Поллетти, вставая и звеня монетами в кармане.

– Но в Риме они попадаются на каждом шагу! – воскликнул Сильвестре.

– Именно поэтому я никогда не обращал на них внимания.

– Как раз поэтому ты должен был замечать их! – В голосе Сильвестре звучало возмущение. – Фальшивая деталь в традиционной одежде – самый верный признак и сразу должна вызвать подозрение. – Он печально покачал головой. – Когда я принимал участие в Охоте, мы обращали на подобные вещи особое внимание. Ничто не ускользало от моего взгляда.

– Ничто, кроме банана со взрывчаткой, – подхватил Поллетти.

– Верно, – согласился профессор. – Этот парень из Нигерии узнал о моем пристрастии к тропическим фруктам.

– Насколько я помню, у вас были и некоторые другие ошибки, – уколол учителя Поллетти.

– А я и не скрываю, – голосом, полным достоинства, произнес Сильвестре. – Мне всегда не везло, поэтому теперь я стараюсь научить других избегать моих ошибок. У меня были весьма способные ученики. Боюсь, Марчелло, ты к ним не относишься.

– Пожалуй, – согласился Поллетти.

– Ты закончил полный курс обучения. Нельзя сказать, что у тебя начисто отсутствуют способности. Но какое-то глубоко засевшее безразличие, равнодушие мешает тебе вложить душу и сердце в самое благородное занятие человека – Охоту!

– Пожалуй, вы правы, – признался Поллетти. – Почему-то интерес к этому у меня быстро исчезает.

– Наверное, в твоем характере есть какой-то серьезный недостаток, – печально произнес профессор Сильвестре. – Какая судьба ждет тебя, мой мальчик?

– По-видимому, я умру, – заметил Поллетти.

– Да, пожалуй, – согласился Сильвестре. – Но тут возникает другой вопрос: как ты умрешь? Будет ли твоя смерть великолепной, как гибель камикадзе, или жалкой, как у загнанной в угол крысы?

– Не вижу особой разницы.

– Что ты! Между этими смертями колоссальная разница! – воскликнул профессор. – Раз уж ты не можешь хорошо убивать, сумей по крайней мере красиво умереть. В противном случае ты навлечешь позор на свою семью, друзей и на школу тактики жертв профессора Сильвестре. Никогда не забывай лозунг нашей школы: «Умирай не хуже, чем убиваешь!»

– Постараюсь запомнить. – Поллетти встал.

– Мой мальчик! – Сильвестре тоже поднялся и положил стальную руку на плечо Поллетти. – Твое кажущееся равнодушие – всего лишь прикрытие глубоко скрытого мазохизма. Ты должен бороться не только с Охотником, угрожающим твоей жизни, но и с более опасным врагом внутри себя.

– Постараюсь. – Поллетти попытался подавить зевоту. – Но сейчас я должен спешить, у меня назначена встреча…

– Конечно, конечно, – сказал профессор. – Однако нам следует решить небольшую проблему платы за обучение; этим можно заняться прямо сейчас. После сегодняшнего урока сумма составляет триста тысяч лир. Если ты можешь…

– В данный момент не могу, – поспешно ответил Поллетти, заметив, что рука профессора из нержавеющей стали находится всего в дюйме от его сонной артерии. – Но завтра утром, как только откроются банки, я заплачу все.

– Ты мог бы сейчас выписать мне чек, – предложил Сильвестре.

– К сожалению, у меня нет чековой книжки.

– К счастью, у меня есть.

– Мне очень жаль, но я не могу выписать чек сейчас, потому что деньги хранятся в банковском сейфе.

Сильвестре пристально посмотрел на упрямого ученика, пожал плечами и снял стальную руку с плеча Поллетти.

– Хорошо, – сказал он. – Завтра? Честное слово?

– Честное слово, – подтвердил Поллетти.

– Закрепим наше джентльменское соглашение рукопожатием. – И профессор протянул свою стальную руку.

– Пожалуй, не стоит, – возразил Поллетти.

Профессор улыбнулся и протянул здоровую руку. Поллетти с чувством пожал ее. Внезапно Сильвестре отдернул руку и уставился на ладонь. На ней красовалась капля крови.

– Видите? – Марчелло показал крошечный блестящий шип, прикрепленный к ладони. – Как вы справедливо заметили – фальшивая деталь… Если бы этот шип был смазан ядом кураре…