У кладезя бездны. Псы господни

– Да, убил, – подтвердил Паломник.

– Мне тоже доводилось убивать… – спокойно сказал брат Евген, – далеко отсюда. Я служил в поисково-спасательной службе ВВС. Однажды нас послали выручать пилотов вертолета… он упал в горах. То ли был сбит, то ли из-за технической неисправности. Информации о том, что происходит, у нас не было. У нас был самолет… поддержки десанта[102], мы десантировались с него как раз в том самом месте, где был сбит вертолет. К тому времени как мы прибыли на место, жители сразу нескольких деревень поблизости бросились туда, потому что с той стороны границы заинтересованные люди платили золотом за медальон летчика, причем очень много. Мы с боем пробились к тому месту, где были летчики – один к тому времени был убит, а другой ранен, – и заняли оборону в ожидании вертолетов. Все это время с самолета вели огонь, потом присоединились и вертолеты…

Брат Евген помолчал и продолжил:

– В тот раз мне довелось посмотреть на тех, кто с нами воюет. Среди них были даже дети, которые взяли старую винтовку и пошли воевать вместе со взрослыми. Потому что местный мулла сказал им, что мы – не от Аллаха. Таких погибло много в тот день…

– И ты ушел, чтобы замаливать грехи?

Брат Евген покачал головой.

– Нет. В тот день я понял, что есть кое-что поважнее автоматов и ракет. Это что-то – вера, брат мой. Тот мулла, который посылал взрослых и детей на смерть, нес веру, но это была злая вера. Я понял, что есть еще один фронт, на котором тоже кто-то должен сражаться. Кто-то должен идти туда, где веры нет или где веру в добро подменила вера во зло, и своей верой, своим примером лечить души людей от зла. И тогда нам просто не придется воевать и убивать. – Брат Евген вздохнул и добавил: – Кроме того, Господь дал мне дар врачевать людские тела, и могу ли я отказаться от этого дара Господнего?

– И ты веришь в то, что вера твоя излечит людей от зла?

– Да, – просто ответил брат Евген.

– А как быть с теми, кто несет зло, несмотря ни на что? С тем же муллой?

– Архистратиг Михаил сразился со змеем. Сразись и ты…

– Там человек!

Не обращая внимания на опасность обвала, Паломник бросился вперед.

Человек лежал на животе у валуна… было видно, что из последних сил он заполз за валун, чтобы его не было видно ни с дороги, ни с воздуха. Человек был очень высоким, выше Паломника почти на фут, и Паломник сразу узнал его – даже не переворачивая…

Это был Джумба.

– Джумба, мать твою… как же тебя угораздило…

Он перевернул его на спину, сам встав на колени. В голове роились мысли… правила оказания первой помощи в боевых условиях. Чтобы запустить отказавшее сердце, надо ввести адреналин… если нет адреналина, нужно очень сильно ударить…

Человек открыл глаза.

– Черт… ты живой. Ну-ка, держи…

Паломник открыл самодельную фляжку, поднес к потрескавшимся губам выдолбленную изнутри деревянную трубку.

– Пей… Пей давай и не смей умирать…

Капли воды попали на пересохшее горло, человек глотнул и закашлялся.

– Ты живой…

Джумба ничего не ответил.

– Его надо отнести в монастырь, – сказал пастух.

– Сначала надо осмотреть его…

Паломник вспоминал то, чему его учили на флоте, на курсах по выживанию. Ранения, дальше самые опасные травмы – это травмы позвоночника, человек может остаться неподвижным на всю жизнь. Первым делом надо остановить кровь… да, остановить кровь.

Но крови уже не было. Зато из-под перевязанных как попало ран уже доносился запашок гниения.

В Джумбу попали два раза. В правую руку и в бок. Ранение руки было самым опасным, скорее всего – высокоскоростные пули автомата или винтовки с близкого расстояния. Они убивают похлеще пистолетных, только не сразу…

Паломник решил, что здесь ничего с этим не сделать – раз кровь не течет. Пока этого достаточно. Перевернул… и обнаружил третью рану, ножевую, точнее рубленую, пангой или мачете. Рана тоже воспалилась и загноилась от пота и грязной тряпки вместо нормальной повязки.

Это было удивительно – у Джумбы были антибиотики и он умел ими пользоваться. Он не был карикатурным негром из детской книжки, примитивным и глупым…

– Черт… Подожди…

Эта рана была поверхностная, и он решил обработать ее сам. Снял повязку, острым как бритва ножом начал чистить рану. Джумба захрипел от боли…

– Терпи…

Он убрал столько омертвевшей ткани и грязи, сколько мог, потом посыпал антибиотиком. Антибиотик был в порошке, не самый современный, но на африканских микробов, не слишком-то привыкших к современным методам борьбы с ними, он действовал словно серебряная пуля на вампиров…

– Нам…

– Помолчи.

– Надо завязывать… так встречаться…

– Заткнись, сказал.

– То ты меня найдешь… полудохлого, то я тебя…

– Где тебя так?

– Далеко… м…

Зулус сцепил зубы так, что они едва не раскрошились, но не закричал, потому что мужчина не должен кричать, иначе он не мужчина…

– Держись…

– Ты… хорошо лечишь…

– С чего ты взял?

– У нас… чем больнее, тем лучше…

– Уже все. Не жалуйся, как старуха…

Зулус закрыл глаза.

– Я бы тебе… врезал… если бы… как будто леопард порвал…

– Уже все.

Тем же ножом Паломник отрезал часть своей одежды, чтобы сделать повязку.

– Давай свой посох! – крикнул он на пастуха. – Сделаем волокушу…

В монастырь они притащили Джумбу уже глубокой ночью. Из своей кельи, расположенной в глубине горы, вышел брат Евген. Снял повязки, коротко взглянул на Паломника.

– Мой руки. Поможешь мне…

От нечего делать брат Евген обучал Паломника методам врачевания, как традиционным, так и нетрадиционным, пришедшим из древних веков. Паломник уже сейчас знал гораздо больше, чем полагалось знать санитару итальянского военно-морского флота, которым он, кстати, не был…

Джумба поднялся на ноги через две недели – африканцы вообще быстрее оправляются от ран, чем белые. Точнее, на одну ногу, потому что второй у него больше не было. В отличие от Паломника, Брат Евген не смог помочь ему сохранить ногу. Винтовочная пуля попала прямо в кость, разнеся ее в щепки…

Еще через неделю, опираясь на плечо Паломника и на посох, Джумба вышел из монастыря. Посмотрел на закат, сплюнул на землю…

– Скажи, где ты похоронил мою ногу?.. – спросил он.

– Я тебя отведу.

Это было совсем недалеко. На склоне горы, несмотря на то что была поздняя ночь, Паломник хорошо запомнил это место.

Джумба присел на валун. Скрутил себе сигарету с местным табаком, закурил. Сказал несколько слов, которые Паломник так и не понял.

– Что ты говоришь?

Зулус вкусно затянулся сигаретой…

– Когда мужчина нашего народа убивал врага… он кричал «Нги дла!», когда вытаскивал ассегай из тела врага. Это значило – «Я поел». Теперь, друг мой, я до конца жизни останусь голодным…

Паломник покачал головой:

– Разве монастырь бросит тебя?

– Я не про это. Женщина может жить, если у нее есть дети, если она продолжит род. Мужчина может жить, если у него полный крааль скота. Воин может жить, если все его враги мертвы. Увы, другой мой, у меня и у моего народа еще много врагов.

– Тех, которые едва не убили тебя?

– Эти… это просто бандиты, друг мой. Бандиты, которые стали полицией.

– Ты был на той стороне?

– Да, был.

– И что там происходит?

– Все то же. Твои соплеменники потерпели поражение, друг мой. Но это не принесло счастья никому…

– Потерпели поражение?!

Паломник просто не мог поверить своим ушам. Долгое время, очень долгое, он был здесь как в космосе. В этих малообжитых горах воздух был почти стерилен, солнце могло убить, а ночью звезды были так близки, что можно было коснуться их рукой, если забраться достаточно высоко в горы. И он забыл, кто он такой, кому он служил и что ему приказали. Забыл – как будто этого и не было.

Но он знал, что вечно так не будет.

– Твои соплеменники поставили на худшего из худших. На бандита-полукровку по имени Мохаммед Фарах Айдид. На человека, который ненавидит свой цвет кожи и убивает людей своей крови. И твоей крови тоже. Теперь он – главный в Могадишо.

– А как же… итальянская армия?

– А итальянская армия теперь готовит его воинов, чтобы уйти самой.

Джумба глубоко затянулся.

– Нет худшего хозяина, чем бывший раб. Мой народ знает это, как никто другой. Узнают и местные. Те, кто питал надежду…

Несколько ночей Паломник мало спал. Он выходил и смотрел на звезды. Как будто те могли подсказать ему, что делать дальше. На самом деле он знал решение, знал, что он должен был делать. Просто боялся сказать это даже сам себе…

И одним утром, когда звезды еще не погасли окончательно, но край солнечной короны уже был виден, когда монахи закончили молитву, он пришел к настоятелю монастыря и сказал, что хотел бы креститься. По православному обряду.

При крещении он воспринял имя Михаил в честь святого Михаила Архангела, предводителя небесного воинства. Одним воином Христовым стало больше…

2005 год

Где-то в Абиссинии

Это была уже не Африка, но еще не Европа, даже не полуцивилизованный Магриб. Серо-белая, прямая как стрела скоростная трасса-автобан, построенная германскими инженерами для того, чтобы эксплуатировать Африку, вывозя из нее все ее богатства и до пота лица эксплуатировать чернокожих как рабов. По крайней мере, говорили именно так. Но те, кто так говорил, вероятно, никогда не бывали в Могадишо. Городе мертвых, где живут – живые…

Водитель огромного «Магирус-Титана» по имени Кирабо так не думал… Он сильно бы удивился, что кто-то думает так и при этом считает, что защищает его права. Из двадцати девяти лет он уже девять был на трассе и за это время выкупил эту машину, а также еще одну, на которую посадил двоюродного брата, туповатого, но верного Лузалу. Как и все африканцы, выбравшиеся из нищеты, он старательно подражал белым – вместо национальной одежды он носил рабочий костюм из джинсовой ткани, волосы свои он выпрямил, хотя это стоило ему денег, и коротко подстриг, вместо национальных напитков он пил кофе и ел панцер-шоколад, чтобы выдержать тяжелую дорогу[103], а вместо родного языка говорил по-немецки. Вернее, думал, что говорил по-немецки, но получалось все лучше и лучше. И при этом Кирабо был африканским националистом, да таким, что и европейские бы позавидовали. Такая двойственность Кирабо не смущала – для Африки это было нормально…

Груз он взял в Триполи, в международном порту. Больше сорока тонн самой разной электроники, которые он погрузил в прицеп и полуприцеп: в отличие от Европы в Африке были разрешены двух– и даже трехзвенные автопоезда. По Восточному радиусу – так назвались скоростные дороги, одна идущая вдоль восточного побережья, другая по западному, и сходящиеся в Бурской конфедерации. Теперь ему предстоял долгий, на двенадцать-пятнадцать дней круговой маршрут, по которому он будет останавливаться в крупных городах, разгружать одно, загружать другое… работы хватает. Да, есть железная дорога, но по какому-то странному стечению обстоятельств чернокожие предпочитают пользоваться именно грузовым транспортом. Возможно, потому, что железная дорога принадлежит рейхсбану, а грузовики – большей частью африканцам. Африканское сопротивление можно утопить в крови, но победить – не получится, наверное, никогда. Даже у такой нации, как германская…

Итак, Кирабо ехал, смотря сверху вниз на стелющийся под колеса автобан, и вдруг заметил на обочине, рядом с отбойником автобана медленно идущую в сторону Аддис-Абебы черную фигурку. Он удивился… здесь нельзя было перемещаться пешком – если и не собьют, то большой штраф обеспечен. И, сам не зная зачем, нажал на тормоза…

«Магирус» начал останавливаться, поднимая тучи пыли. Теперь штраф грозил уже ему самому…

Кирабо высунулся из кабины и увидел, что бредущий рядом с автобаном в сторону Аддис-Абебы человек одет в черную сутану, значит, он или монах, или священник. И что самое удивительное – это был белый монах или священник. Такие тут тоже были – они назывались «проповедники», но Кирабо впервые видел белого проповедника, у которого не было машины.

Может быть, он сумасшедший? Но в Африке уважали сумасшедших, считали, что сумасшедшие могут говорить с духами предков.

– Эй, святой отец! – крикнул Кирабо. – Тебя подвезти?