У кладезя бездны. Псы господни

– Яволь! Слышали, что сказал герр обер-лейтенант?! За дело!

Ложилась на землю потревоженная лопастями пыль. Солнце упорно карабкалось в зенит, да ложились на крыло грифы, жадно смотря на прилетевших на стальном чудовище людей и размышляя – доведется ли им когда-нибудь отведать и их мяса…

К тому времени как они добрались сюда, трупы уже успели дать запах и привлечь внимание падальщиков и мух. Просто удивительно, что в местах, где мух, кажется, нет по определению, они моментально появляются, стоит только появиться пище для них – гниющей человеческой плоти.

– Их застрелили, герр обер-лейтенант. – Брауде наклонился над лежащими рядком трупами, не обращая внимания на вонь и мух. – Их застрелили и ограбили. Но их застрелили не ради того, чтобы ограбить.

– Почему ты так думаешь, Брауде? – полюбопытствовал обер-лейтенант.

– По нескольким причинам. Здесь никто не будет грабить, потому что нет дороги, какой смысл где-то сидеть в засаде, где враг, скорее всего, не пойдет. Второе – они сами на кого-то охотились. Видите – вот здесь вот, на плечах. Здесь ткань выцвела от солнца, а здесь – нет. И потертости. Они носили разгрузочные жилеты, вот что. И застрелили этих парней из чего-то очень большого, я такие раны видел, только когда с гауптманом Йенсом был несчастный случай на охоте.

Фельдфебель без всякой брезгливости встал на колени, чтобы посмотреть на руку одного из мертвецов, которую еще не обклевали грифы. Обер-лейтенант в это время поспешно рылся в кармане в поисках флакончика с кельнской водой.

– Может, это следы от лямок рюкзака?

– Нет, нет. От рюкзака следы лямок обычно уґже. Эти парни были не простые туристы или торговцы, – сказал фельдфебель, – это наемники. Ороговевшая подушечка указательного пальца, кто бы это ни был – он долго и часто стрелял.

– Но это же белые.

– Разве мало с той стороны белых наемников, герр обер-лейтенант? Полно. А может, это и не совсем наемники, судя по тому, как бегал по базе герр майор, как ему позвонили из Аддис-Абебы. А кто-то еще.

Обер-лейтенант прикинул – может быть и так. Четыре человека – стандартный дальний разведывательный патруль специального назначения практически в любой армии мира. Это могло быть как хорошо, так и плохо – они упустили их живых, но нашли – мертвых.

– Одного застрелили не здесь… – фельдфебель поднялся на ноги и продолжил расследование, – его застрелили… вот здесь, а потом… потом подтащили сюда. Четырнадцать метров… и, судя по всему, этот господин бежал.

– Когда это произошло? – спросил обер-лейтенант.

– Не раньше чем вчера ночью, герр Гернетт. Иначе грифы успели бы все сожрать подчистую. Прожорливые бестии.

– Герр обер-лейтенант, герр обер-лейтенант!

Они все обернулись – и даже солдаты, которые охраняли место происшествия. К ним бежал толстяк Гешке из третьего штурма.

– Герр обер-лейтенант, посмотрите!

– Не зря я тебя гонял вокруг лагеря, Гешке, – одобрительно заметил Брауде, – еще немного, и ты станешь похож на человека.

Но лейтенанту было не до шуток – он взял протянутую рядовым Гешке блестящую стреляную гильзу и почувствовал, как по спине ползут холодные струйки пота. Потом он передал гильзу фельдфебелю, тот достал из кармана монокль, осмотрел ее донце.

– Швайне… Это же гильза от патрона к снайперской винтовке. Пошли, Гешке, покажешь мне, где ты ее нашел. Надеюсь, ты не затоптал там все, как слон.

– Никак нет…

Обер-лейтенант огляделся по сторонам – горы как горы, но было ощущение, что в него уже целятся.

– Зиттард!

– Да, герр обер-лейтенант.

– Беги к вертолету. Скажи – где-то здесь может быть снайпер с крупнокалиберной винтовкой, пусть усилят бдительность. Пусть передадут в штаб, что мы нашли то, что искали, здесь четыре трупа. И захвати на обратном пути миноискатель.

– Яволь, герр обер-лейтенант.

Когда солдат убежал, обер-лейтенант подошел поближе к трупам. Кем бы они ни были – лейтенант совсем не хотел последовать их примеру.

– Значит, один человек, а по его следу шли четверо, – обстоятельно докладывал Брауде, соорудивший себе неуставной колпак от солнца на голову из листа бумаги поверх кепи, – и еще здесь были козы. Все они шли издалека, мы прошли по следу с километр. Потом произошло что-то непонятное. Там есть следы от сошек снайперской винтовки, до кострища – метров четыреста. Снайпер кого-то застрелил, но непонятно кого. А потом, судя по всему, убили и его, этот один каким-то образом сумел к нему подобраться и убить. Там, на лежке, следы крови и обратные следы. И еще гильзы – вот. Наш патрон, четыре и шесть на тридцать, не самый распространенный. Он убил снайпера, а потом, видимо, и всех остальных – из трофейного оружия. Потом он позавтракал здесь – мне кажется, что козлятиной, здесь полно козьего кала и кости похожи на козлиные. И пошел дальше. И еще – вот это, герр обер-лейтенант.

Фельдфебель протянул обер-лейтенанту полоску мяса, аккуратно срезанного, – оно чуть подпортилось.

– Он нарезал мяса из козы в такие вот полоски, повесил их на пояс, чтобы они провяливались под ветром и солнцем. Шкуру бросил вон там – это белый, шварце никогда бы не бросил шкуру, она у них идет на национальную одежду и отделку обуви. Приготовленное таким образом обезвоженное козлиное мясо вполне съедобно, им можно питаться целый месяц. Эту полоску он потерял. Так делают туареги и некоторые другие кочевые племена. Кем бы он ни был – этот парень знает, что делает, и умеет выживать в экстремальных условиях.

– Ты уверен, что он был один?

– Выходной след только один, других нет, герр оберлейтенант.

Обер-лейтенант достал из кармана несвежий платок, промокнул потный лоб.

– Выступаем по следу, – решил он, – это так оставлять нельзя. Пусть кто-нибудь свяжется с вертолетом. Мы остаемся, а они пусть взлетают и убираются отсюда. Как вернутся на базу, пусть свяжутся с зональным штабом люфтваффе, чтобы нам прислали беспилотник в подмогу. Через два дня, если ничего не найдем, эвакуируемся. Разбиться по штурмам! Предельная бдительность, этот снайпер может быть впереди и ждать нас. Брауде, распоряжайтесь!

– Яволь!

На следующие сутки уставшие германские солдаты вышли к проезжей дороге. Там след неизвестного и его коз оборвался.

Абиссиния, Аддис-Абеба

Несколько дней спустя

Черный микроавтобус «Ауто-Юнион» с тонированными стеклами, качнувшись на колдобине, которые были и здесь, на Ляйпцигерштрассе, и которую не засыпали, хотя германцы сообщили о ней куда положено уже два дня назад, въехал в арку, отделяющую мрачное, без окон на первом этаже и с решетками на втором здание, стоящее квадратом на пересечении Ляйпцигерштрассе и четырнадцатого проезда – так его называли, потому что проще было запоминать местным. Это здание было штаб-квартирой рейсхпредставительства РСХА, хотя использовалось мало. Людей не хватало, штаты сокращали за последние двадцать лет три раза, а те, кто остался работать, работали в основном в посольстве. Половина кабинетов была свободна, но здание содержалось в порядке и исправности, охранялось. Все как и положено для здания, находящегося в собственности рейха.

Во внутреннем дворике из машины выбрался здоровенный, под два метра, немец, огляделся по сторонам, махнул рукой, чтобы стоящие на посту солдаты закрыли ворота. Когда солдаты сделали это, он протянул ручищу в салон и вытащил оттуда человека, судя по кистям рук, чернокожего, а лица не было видно, потому что на голове был бумажный пакет, в каком продают спиртное. Следом выбрался еще один немец.

– А ну, пошел, свинья! – взревел немец и придал ускорение задержанному солидным пинком под зад. Задержанный пробежал несколько метров и, растянувшись на чисто выметенном асфальте, взвыл.

Здоровенный немец подошел к нему, схватил за шкирку и потащил за собой. Двери были закрыты, и он открывал их головой задержанного. Кивнув стоящему на входе часовому, он протащил задержанного в длинный, плохо освещенный коридор первого этажа без окон. Второй немец взял у часового ключ от свободного кабинета. Они открыли кабинет и бросили задержанного туда, на пол. Мебели в кабинете не было совсем, голые стены и пол – какой смысл держать здесь мебель, если тут никто не работает, верно? Здоровила немец отвесил валяющемуся на полу задержанному пинка, потом сорвал с головы пакет. Задержанный сплюнул кровь и начал жадно хватать ртом воздух.

– Хватит, хватит… – Сегодня на рейхскомиссаре был черный парадный мундир РСХА со знаками отличия и наградами, на идущем следом Зайдлере был штатский, аккуратно отглаженный костюм. – Фельдфебель, что вы себе позволяете? Я приказал доставить сюда задержанного, но разве я приказывал его бить?

– Задержанный оказал сопротивление, герр рейхскомиссар! – отрапортовал фельдфебель. – Поэтому я вынужден был применить к нему насилие. Унтер-офицер Бехтель был тому свидетелем, он подтвердит!

– Неосмотрительно. И все равно, вам не следовало нарушать моего приказа, фельдфебель.

– Виноват, герр рейхскомиссар.

– Выйдите отсюда. О том, как вас наказать, я подумаю позже.

Когда фельдфебель с помощником покинули кабинет, закрыв за собой дверь, лежащий на полу бывший генерал-полковник итальянской армии Айдид попытался встать, но это ему не удалось.

– Они! Они били меня! Их! Надо наказать!

– Накажем, обязательно накажем, не так ли, герр Зайдлер?

Зайдлер молча кивнул.

Они работали вместе еще в берлинской полиции и потому привыкли работать в паре, подыгрывая друг другу. Ирлмайер говорил – Зайдлер смотрел, потому что очень важно наблюдать за невербальными реакциями преступника со стороны. Сейчас они играли в старую как мир игру «добрый полицейский – злой полицейский», но злым был не Ирлмайер, как могло показаться, а Зайдлер. Дело в том, что Зайдлер был похож на одного маньяка из криминального триллера, с успехом прошедшего по экранам синематографа, – он повествовал о задержании одного психопата во Флоренции, бесчинствовавшего там два десятка лет. Зайдлер знал это и выработал очень неприятный, как у того маньяка, взгляд. Люди под таким взглядом терялись, а Ирлмайер представлялся чем-то вроде воплощения строгого германского закона в мундире в отличие от психопата в штатском, который только молчит и зыркает на тебя.

– А как наказывать тебя, мой дорогой чернокожий друг?

– О чем вы? Я работаю на Берлин!

Рейхскомиссар безопасности Абиссинии присел на корточки рядом с поверженным на пол генерал-полковником.

– Видишь ли, мой чернокожий друг, не все так просто. Берлин здесь – это я. К тому же я работаю здесь вот уже двенадцать лет и позабыл некоторые правовые нормы цивилизованного мира. Профессиональная деформация, наверное, лучше назвать это так. По мне, если человек нарушает законы и делает это помногу и с удовольствием – он не человек и его нужно просто пристрелить, особенно если он не одного со мной цвета кожи. А вот мой друг, доктор Зайдлер, который по странному стечению обстоятельств учился в том же университете, что и я, и тоже имеет степень доктора права, думает по-другому, не так ли, герр Зайдлер?

– Совершенно верно, господин рейхскриминальдиректор, – отчеканил Зайдлер.

– Вот видишь? То, что я забыл некоторые нормы цивилизованного мира, должно играть тебе на руку. Например, если ты будешь заниматься воровством на базаре, я прикажу тебя выпороть и отпустить, а вот доктор Зайдлер тебя посадит на каторгу, и ты будешь работать на рудниках. Если ты будешь подбивать людей на мятеж, я прикажу пристрелить тебя как собаку, а доктор Зайдлер сначала будет тебя судить, тратя драгоценное время и испытывая терпение рейхсминистра юстиции, который не любит выполнять лишнюю и бессмысленную работу. Если я знаю, что тебе привозят купленных на базаре и подобранных на улице семи-, десятилетних девочек и ты забавляешься с ними всю ночь, то мне на это будет наплевать, потому что я знаю, что вы все недалеко ушли от обезьян, даже если на вас костюм за тысячу рейхсмарок. А вот доктор Зайдлер думает по-другому, он считает, что законы рейха должны распространяться не только на территорию рейха, но также на все вассальные страны и рейхспротектораты. Потому что, по его мнению, современное германское право – плод труда десятков поколений германских юристов, светоч правды и мерило правосудия, и несправедливо было бы лишать хоть какой-то народ привилегии находиться под его защитой. Что скажете, доктор Зайдлер?

Бывший генерал-полковник итальянской армии и начальник штаба колониальных войск в Сомали мелко застучал зубами от страха.

– Совершенно верно, герр рейхскриминальдиректор, – сказал доктор Зайдлер, – вы как будто мои мысли читаете!

– Это верно, у меня есть такой талант – читать чужие мысли, поэтому я и нахожусь на своем посту. А напомните-ка мне, доктор Зайдлер, какое наказание по германскому уголовному уложению полагается для педофилов?

– Обычное либо любое иное удовлетворение половой страсти с лицом, не достигшим церковного совершеннолетия, наказывается каторжными работами на срок до десяти лет, насильственное удовлетворение своей страсти с означенным лицом наказывается каторжными работами на срок до двадцати пяти лет, а насильственное повторное либо неоднократное удовлетворение половой страсти с означенными лицами наказывается смертной казнью через повешение.

Рейхскомиссар похлопал успевшего обмочиться от страха генерал-полковника по щеке.

– Вот видишь, мой чернокожий друг. Лично мне все равно, что вы делаете со своими детьми, пока это не касается белых детей, а вот доктору Зайдлеру – не все равно. Он так страдает от осознания того, что рядом с ним творится беззаконие, что не может нормально спать – видишь, как он устал, какие у него красные глаза. Он так плохо себя чувствует, что недавно он обратился ко мне за разрешением повесить кого-нибудь из вас, чтобы правосудие хоть немного восторжествовало. Я отказал ему в этом, потому что вы нужны Берлину, но теперь я все больше и больше убеждаюсь, что Берлину вы не нужны. Как же вы можете быть нам нужны, если вы только лжете нам, отказываетесь сотрудничать и от вас одни проблемы. Я, пожалуй, пойду…

– Нет! – Бывший генерал-полковник хватко вцепился в сапог рейхскомиссара. – Нет, не уходите, герр Ирлмайер! Я же всегда помогал вам, как только вы о чем-либо просили!

– Так помоги мне и на этот раз, и будем считать, что этого небольшого разговора у нас не было…

– Но они меня убьют! И вас они тоже убьют!

– Ну-ну… – рейхскомиссар снова присел на корточки рядом с Айдидом. – Они могут убить тебя, это ты сказал правильно. Но вот меня они вряд ли убьют. И знаешь почему, шварце? Да потому, что я умею читать мысли людей! И им ко мне не подобраться! Что происходит в Италии?! Что происходит в Сомали?! Ну?

– Они… – генерал-полковник хватал воздух ртом, как вытащенная на берег рыба, – они собираются устроить мятеж! Государственный переворот! Они придут к власти!

– Это в Сомали-то?! Да ты бредишь, мой чернокожий друг…

– Нет! Не в Сомали! Не в Сомали! Умоляю, спрячьте меня от них! Они меня найдут! Найдут, потому что я их предал!

– Раз я сохранял тебе жизнь до этого, что мне мешает и дальше делать это?! Это моя земля, и никто не придет сюда без моего ведома. Но скажи мне правду, а не тот бред, который ты несешь. Они хотят восстановить поставки наркотиков? Хотят перехватить цепь?

– Нет! Нет! Они правда хотят свергнуть власть в стране! Это фашисты! Фашисты! От них нельзя ждать пощады!

Примерно через час рейхскриминальдиректор вышел из допросной камеры Министерства безопасности в коридор, темный и сырой. Капала вода, откуда-то из глубины коридора доносились крики – кого-то секли кнутом.

План, конечно, диковатый, но почему-то рейхскриминальдиректор ему поверил. Причем сразу. Он был достаточно опытным сыщиком, прошедшим практику в Пруссии, потом работавшим в Берлине перед тем, как перейти в Зарубежный отдел – и он видел слишком много лжецов, а потому научился разбираться – лжет человек или нет. Это не так просто, как кажется, правда обычно выглядит несвязным бредом, потому что действия обычного человека чаще всего хаотичны, основаны на эмоциях, а когда речь идет о несогласованных действиях разных людей… А вот ложь чаще всего выглядит логично, потому что тот, кто собирается лгать, продумывает свою ложь до деталей, репетирует ее. Но выявить ложь все равно можно при наличии старого доброго уличного полицейского опыта. Он у рейхскомиссара Абиссинии был.

План не такой уж плохой. Под видом подготовки к массированному наступлению террористических формирований Айдида из Абиссинии собрать в Сомали наиболее боеспособные части – морскую пехоту, горных стрелков, спецназ, отборные части карабинеров. Создать полевой штаб, под предлогом неготовности к управлению войсками в районе боевых действий заменить часть командного состава на своих людей. Погонять части на операциях, обозлить в достаточной мере. После чего по условленному сигналу поднимать авиацию и десантироваться на Рим. Захватить все ключевые объекты города, парализовать управление, арестовать правительство и короля. После чего провозгласить военную диктатуру.

Зачем нужен Айдид? В принципе нужен – для достижения неких договоренностей. Здесь важен начальный элемент плана – играть нужно согласованно. Плюс Айдид не должен предпринимать никаких резких действий в Сомали в то самое время, когда сконцентрированные там войска переместятся в Рим, оставив колонию без прикрытия.

Как он на это пойдет? Да запросто. На кой черт ему нужно восстание, если ему предложат все вернуть, как было – он с радостью согласится. О, мой бог, так может быть, во главе переворота те самые люди, которые не всплыли тогда в деле о контрабанде наркотиков?! Тогда понятно, как и на чем они купили Айдида.

Итальянцы на это пойдут. Особенно элитные части. Мотающиеся по горячим точкам – а ведь и в Триполитании берберские племена хулиганят, – проливающие кровь и взамен получающие скандалы в прессе и даже суды, они поддержат переворот. Правительство Италии – никуда не годные, мягкотелые, преступно халатные увальни, в основном – олигархи и политический бомонд, которого на такую маленькую страну излишне много. Более того – мятеж поддержат и переселенцы. Те, кто не выдержал, уехали давным-давно, а те, кто остался – им идти некуда, и они за свою землю когтями будут держаться и глотки рвать. У этих даже само обсуждение в Сенате вопроса о предоставлении самостоятельности Сомали – это уже преступление, и если им предложить вышвырнуть поганой метлой всех этих зажравшихся сенаторов из своих кресел – они за любым пойдут. В Италии давным-давно пора установить серьезную власть, то что есть – это не власть, это пародия на нее.

Что же тогда не так?

Киллер. Куда он делся. Кто его вообще послал? Зачем, с какой целью? Он не вписывается в игру.

Почему кто-то решил убрать Айдида с доски именно сейчас?

Кто-то знает о перевороте и пытается остановить его вот таким способом? Глупо. Достаточно дать утечку в газеты, понятную для всех посвященных. Мы все знаем, не делайте глупостей, если хотите и дальше сидеть в своих креслах, а не на скамье подсудимых. Почему Айдида решили убирать именно сейчас и именно таким образом?

И кто в Берлине приказал предоставить режим наибольшего благоприятствования этому «падре», скорее всего – итальянскому агенту?

А кто попытался ликвидировать исполнителя в горах? Четыре человека, крупнокалиберная винтовка – группа, представляющая серьезную опасность.

Многое не сходится. Итальянский исполнитель. Группа, которая пыталась его ликвидировать, и погибла сама. Эта история с переворотом.

Многое не вяжется. Почти ничего.

Если предположить, что Айдида использовали втемную, скормив ему историю о перевороте и пообещав, что после него все будет так, как прежде было – то в чем же правда? Каким боком к этому замешаны Берлин и, возможно, даже Ватикан?

Крики истязаемого теперь уже действовали на нервы…

Из камеры вышел Зайдлер.

– Что думаешь?

– Мне кажется, что это правда, – подтвердил Зайдлер, – по крайней мере, он думает, что это правда.

– Но это же бред!

– Такой, какой и можно ожидать от итальянцев. Они кажутся беспечными и неосмотрительными, но Африка сильно меняет людей.

Рейхскомиссар кивнул.

– Иногда я сам не могу вспомнить, каким был до Африки…