Конец актерской карьеры

Итак, я выскочил на сцену, подошел к микрофону и озабоченно хмурясь сказал:

— Дамы и господа! Такая неприятность — мне срочно надо записать одну оригинальнейшую мысль, но, оказывается, у меня при себе нет ручки. Может, у кого-нибудь из вас найдется ручка, или карандаш, или фломастер, или кисть с красками, или ноутбук?

Некоторые зрители уставились на меня в недоумении — а это что еще за чудо вылезло на сцену? Ну и что, что у него ручки нету! У них тоже много чего нету, но они же на сцену не лезут! А большая часть публики попросту меня проигнорировала. Но один солидный господин все-таки среагировал на мой призыв, он вытащил из внутреннего кармана пиджака ручку, вытянул ее перед собой и сказал:

— Вот, пожалуйста. Только постарайтесь вернуть мне ее до начала представления.

Я улыбнулся и ответил:

— Премного благодарен! Только вот боюсь, что вернуть вам ручку до начала представления никак не получится. Дело в том, — я торжественно повысил голос, привлекая к себе внимание зала, — что представление уже началось!

И в тот же момент ручка вырвалась из его руки, пронеслась над рядами и застыла передо мной. На несколько мгновений воцарилось молчание, а затем зал взорвался аплодисментами. Я раскланялся, поблагодарил почтеннейшую публику и сказал:

— После такого одобрения я не считаю возможным отвлекаться на запись даже очень оригинальных мыслей, так что я предоставлю этой любезно одолженной мне ручке самой их записать — мне кажется, она неплохо с этим справится.

Я взмахнул рукой, и ручка подлетела к столику, стоящему на сцене. На столике лежало несколько тетрадных листов, на одном из которых она начала что-то писать, старательно раскачиваясь в разные стороны. Зрители опять восторженно зааплодировали. Короче, все шло как обычно, я четко вел представление по устоявшейся системе, и Диджей тоже не зевал и честно отрабатывал свой эмоциональный хлеб.

Когда же я решил, что зал уже достаточно разгорячен, я перешел к главной части представления — кукольной. Вот что повергает публику в шок похлеще любых иных фокусов!

Для начала мы с ожившим Буратино немножко пообщались на сцене, и у зрителей еще могла оставаться слабая надежда на наличие ниток, магнитов под полом и еще черт знает чего, что могло бы приводить куклу в движение и говорить за нее. По-моему, Диджей справлялся с оживлением кукол существенно лучше всяких хитроумных технических приспособлений. Но объяснять это другим я, естественно, не собирался. Пусть надеются на веревочки и шестеренки. А я чуть позже попробую их воображение на прочность, отправив Буратино в зал. Обожаю наблюдать за реакцией ошеломленных зрителей, когда кукла отправляется в зал поболтать с ними по душам, проходя между рядами и садясь к ним на колени. Пускай поищут ниточки и веревочки. Хе-хе.

Привычно довольный собой, я кинул взгляд на Лили, ожидая увидеть восхищение в ее глазах, но вместо этого я обнаружил ее в том состоянии, которое вполне можно назвать скукой.

Однако! Это меня обескуражило. Впервые я почувствовал себя неуверенно на собственном представлении. А вообще, что за фигня?! С чего это она скучает, спрашивается? Она что не видит, какие я тут чудеса творю, что ли?! Уж всяко покруче, чем ее стройные задние конечности! Ишь ты, скучно ей, видите ли! Все, понимаешь ли, восхищены и потрясены, а она сидит зевает! Ладно, у меня еще не все козыри вышли, милейшая.

Оставив Буратино наедине с залом, я потихоньку ускользнул за кулисы переговорить с двумя нанятыми брауни.

Они были здесь. Оба. М-да… Я никогда еще не встречал брауни столь бандитского вида. Червячок. В смысле, червячок сомнения вновь зашевелился в моей душе. Даже не червячок — червяк. Червячище.

Я уставился на брауни. Брауни уставились на меня. "А теперь давайте станцуем вальс, сударыня, я пррриглашаю", донесся из зала задорный голосок Буратино-Диджея. Я молчал. Брауни молчали. Пора ломать это затянувшееся молчание, подумал я. Пора, согласно кивнул один из брауни. Ломать! — нарисовалось на лице второго, от чего оно приняло совсем уж садистское выражение.

— Значит, страх? — спросил я строго.

Брауни закивали головами.

— И даже ужас?

Брауни закивали еще энергичней.

— А может, договоримся о чем-нибудь попроще?

Брауни покачали головами.

— То есть твердо стоим на своем? Непоколебимо?

Твердо, кивнули брауни. И непоколебимо.

— Так. И что будете показывать? Какой именно глюк?

— Да так, — ответил один из брауни. — Ничего особенного.

— Да, — кивнул второй. — Лесок покажем.

— Значит, лесок?

— Лесок.

— И это все?

— Ну… не совсем… — замялся первый брауни.

— Еще зверушку покажем, — вставил второй.

— Какую еще зверушку? — продолжал я проявлять настойчивость.

— Ну такую… Вы таких не знаете, — сказал первый.

— Ничего особенного. Зверушка как зверушка. На змейку похожа… Немножко, — сказал второй.

Лесок. Зверушка. На змейку похожа. Нехорошее предчувствие стремительно переросло в очень нехорошее предчувствие.

— Значит, так, — сказал я как можно весомей. — Показываете лесок и свою зверушку, быстро надкусываете по ужасу и живо сворачиваете свой иллюзион. Вам ясно?!

Брауни кивнули.

— Ладно, я пошел объявлять, — сказал я. — И смотрите у меня!

Я вернулся на сцену, отозвал расшалившегося Буратино и объявил:

— А теперь, дамы и господа, прошу внимания! Сейчас мы с вами на минутку заглянем в щель между мирами. Мы увидим кусочек неизведанного. Станем свидетелями мистерии. Очевидцами потусторонних событий. Наблюдателями мира, что лежит по ту, — я произвольно махнул рукой, — сторону ночи. И может, это путешествие покажется вам несколько… волнующим, но вам будет о чем потом вспомнить. Итак, в путь, дамы и господа!

Сказав это, я отошел к краю сцены, пристроился там на стульчике и замахал руками, притворяясь, что колдую, Буратино-Диджей уселся у меня на коленях, а на середину сцены выбежали два моих новоиспеченных знакомца семейства брауни. Они взялись за руки, напряглись, и в тот же момент в зале стало темно. Воцарилась тишина. Смолкли даже посапывания и покашливания. И тогда со всех сторон появилось зеленоватое сияние, а в нем стали проступать контуры неясно пока чего. Над головами сияние приняло красноватый оттенок, и вдруг мы увидели небо. Точнее, мы догадались, что это небо. Потому что это небо было чужим, незнакомым и каким-то… неправильным. Оно было цвета красной глины, и по нему проплывали кажущиеся плотными свинцовые тучи — так низко, что, казалось, они вот-вот рухнут на наши головы. Недоброе небо. Такое небо наверняка скрывает в себе угрозу. Контуры неясно чего стали четче и превратились в диковинную флору. Массивные деревья, одним своим видом наносящие моральный ущерб. Слизь, покрывающая их стволы, издавала легкий стон. А из веток на нас смотрели тысячи глаз. Самих глаз не было видно, но это не имеет значения. Имеет значение то, что эти глаза СМОТРЕЛИ. Недобро так смотрели, недружелюбно. Так изголодавшиеся хищники смотрят на травоядных кандидатов в первое блюдо. Не удивлюсь, если эти глаза состоят в прямом родстве с этим небом. У них определенно есть родственные черты.

И тишина… И в этой тишине только тихий стон… Мне стало очень не по себе. Если это и есть их "лесок", то я даже подумать боялся, что может из себя представлять их "зверушка".

Так, надо прекращать это дело до появления зверушки.

— Диджей, — зашептал я на ушко Буратино. — Останови их. Немедленно.

Диджей отозвался не сразу. И это мне не понравилось. Еще больше не понравилось то, что он в итоге ответил.

— У меня не получается, — сказал Диджей. — Они меня не слышат. Они сейчас поедают страх и ни на что не реагируют. Там столько страха в зале… Разве ты не чувствуешь?

Откровенно говоря, я чувствовал. Когда страха ТАК много, он становится осязаемым. Я и сам был близок к состоянию ужаса. Надо что-то предпринять, пока не поздно! Но что? Если эти умники не реагируют на Диджея, то с чего бы им реагировать на меня? Нет, остановить их у меня нет шансов. Ждать пока они лопнут, нажравшись страху — тоже не годится. Значит надо позаботиться о публике. Убедить ее, что ничего страшного не происходит, что все, что они видят (а также слышат и обоняют), нереально. А потом попробовать потихоньку вывести зрителей из зала. Как выполнить последний пункт, я не имел ни малейшего понятия, так как отыскать выход в этой плотной стене слизистых глазастых деревьев — задачка не для рядовых суперменов. Значит, пока надо попробовать успокоить людей, а потом будем голову ломать. Черт, и где были мои мозги, когда я соглашался нанять этих не в меру прожорливых брауни! Впрочем, дурацкий вопрос. Кому как ни мне знать, ГДЕ были мои мозги…

Ладно, хватит рассуждений — надо действовать! Я решительно встал, подошел к микрофону и сказал:

— Дамы и господа! Не стоит волноваться. Все, что вы видите перед собой, это всего лишь искусно созданная иллюзия. Фантазия. Сказка. Выдумка. Очень реалистичная и мастерски выполненная, — насчет мастера это я на себя намекал, типа я это все сделал и совершенно не боюсь, вот и им бояться нечего, — но совершенно не реальная. Ее не надо бояться. Давайте лучше полюбуемся этими удивительными красками, диковинными деревьями и невероятным неземным небом. В конце концов, ничего страшного ведь не происходит…

И тут зал взорвал истошный женский вопль. А за ним — еще и еще вопли. Люди повскакивали с мест, с ужасом уставившись на что-то за моей спиной. Еще не обернувшись, я уже понял, в чем дело — это появилась "зверушка".

И я не ошибся. "Зверушка" была прямо за мной. "Зверушка" возвышалась надо мной на несколько метров, и при этом видимой была, похоже, не большая ее часть. У "зверушки" были глаза размером со спутниковую антенну-тарелку. Зверушка-зверушка, зачем тебе такие большие глаза? У "зверушки" были зубы — коллекция наточенных сабель и мечей. Зверушка-зверушка, зачем тебе такие большие зубы? А вот ушей у "зверушки" не наблюдалось, так как "зверушка" оказалась гигантской змеей. Слишком гигантской. Неприлично гигантской. Черт! Как говорится, приплыли… Будь она хоть трижды иллюзией, без инфарктов сегодня не обойдется.

Я перевел взгляд на паршивцев-брауни. Они явно прибывали в нирване — за страхом им подали в качестве второго блюда ужас. Интересно, подготовили ли они что-нибудь и на десерт? Козлы!

Тут змея открыла пасть. Медленно так открыла, чтобы мы в деталях разглядели ее коллекцию холодного оружия. Разглядели и оценили — богатая коллекция. Змея зашипела. Мне показалось, что она сейчас что-то скажет. Например, "вы слышите меня, бандер-логи?". Но змея ничего не сказала, она только шипела. Очень красноречиво шипела. И громко. Я никогда до сих пор не подозревал, что шипение может быть таким оглушающе громким.

Мне придется признать, что я находился в растерянности и совершенно не знал, что делать. До меня начало доходить, что чем бы это все не закончилось, это представление может стать последним. Кто захочет ходить на спектакли, где случается массовый инфаркт! Черт, что же делать? Ведь должен же быть какой-нибудь выход!

И вдруг все вокруг застыло. Застыла змея. Застыли облака. Застыли взгляды. Застыли зрители в нелепых позах с перекошенными от страха лицами. А по проходу между рядами ко мне медленно приближалась Лили, и в наступившей тишине был отчетливо слышен стук ее каблучков. Она подошла и уставилась на меня с иронией. А я, наверно, выглядел не очень умно, так как вообще перестал понимать, что происходит. Поэтому и не нашел ничего более умного, чем спросить:

— Что происходит?

Лили сложила руки на груди и с легкой насмешкой в голосе сказала:

— Мне показалось, что ты несколько потерял контроль над ситуацией. Поэтому я решила слегка остановить течение времени.

Просто так сказала. Как нечто обыденное. Подумаешь, делов-то. Остановить. Течение. Времени. Да, чуть не забыл — слегка. Да уж! Если бы это не я ее пытался поразить, чтобы ее добиться, а она меня, то можно сказать, что в этот момент она меня добилась.

Между тем Лили продолжала:

— Итак, что мы имеем? А имеем мы некоего субъекта, обнаружившего в себе незначительно повышенные способности к восприятию потаенного мира, но при этом ведущего себя так, будто ему открылись тайны мироздания.

— Незначительно повышенные? — возмутился я.

Вместо ответа она указала на двух прожорливых брауни и спросила:

— Ты их видишь?

— Конечно, вижу!

— А их? — она указала пальцем в другую сторону. Я проследил взглядом в этом направлении, но увидел только пол сцены.

— Нет, — ответил я в недоумении.

— Ну вот, — усмехнулась она. — А ИХ ты уже не видишь. А ведь ОНИ — там! И сейчас ОНИ всей компанией с интересом за тобой наблюдают.

Вот это я называю крушением иллюзий.

— Самое печальное в твоей ситуации, — продолжала Лили. — Это то, что ты стал совершенно бесконтрольно с нашей стороны играть с огнем.

Так… С НАШЕЙ стороны… Ну-ка, какие еще сюрпризы меня ждут?

— Ты как ребенок, который дорвался до коробка спичек. И ничего удивительного, что когда случился пожар, ты оказался не в состоянии его остановить.

— Какой еще пожар? — пробурчал я, скорее, чтобы вообще что-нибудь сказать.

— Это метафора, — пояснила Лили. — Я имею в виду то, что сейчас произошло.

— А, — сказал я.

— Какое легкомыслие! Ты очень несерьезный человек.

Вот тут она неправа. Легкомысленный — да! Но к своему праву быть легкомысленным я отношусь со всей серьезностью.

Лили пристально на меня посмотрела и вдруг перешла на сухой официальный тон:

— Ладно, перейдем к делу. Я представляю Общество Посвященных. Мы — Тайное Правительство нашего мира. Обнаруженные в тебе способности означают, что ты должен перейти под наш полный контроль. Тебе запрещается самовольно использовать свои связи в потустороннем мире. Со спектаклями придется покончить. Далее. Тебе надлежит оставаться в отеле еще один день. За тобой придут наши люди. И не пытайся скрыться, это бесполезно. А сейчас забирай своего Джедая…

— Диджея, — машинально поправил я.

— …забирай своего Диджея и отправляйся к себе в номер ждать наших представителей.

Она повернулась к брауни-недоумкам и приказала:

— А ну, немедленно прибрать за собой!

— А мы что? Мы — ничего. Мы уже наелись и собирались уходить, — залепетали брауни, и тут же "зверушка" и "лесок" испарились, а зал вернулся в свое естественное состояние.

Лили резко развернулась и грациозно направилась в сторону выхода. У самой двери, она на секунду задержалась, щелкнула пальцами и время снова пошло. Зрители зашевелились, начали ошалело озираться по сторонам, а самые смышленые стали посматривать в мою сторону, и их взгляды говорили о том, что у них накопились ко мне кое-какие вопросы. Я не был настроен отвечать на их вопросы ни сейчас, ни потом, поэтому быстро ретировался за кулисы и потихоньку смылся к себе в номер.

Я ни на секунду не собирался задерживаться в этом отеле. Фразы "Общество Посвященных" и "Тайное Правительство" вызывали у меня исключительно негативные эмоции, пусть даже в этом Тайном Правительстве и состоят девушки с умопомрачительными ногами. Обойдусь. Не хочу иметь ничего общего ни с тайными, ни с явными правительствами. А по поводу того, что меня отыщут, если я скроюсь, смею напомнить, что до сегодняшнего дня они меня вычислить не сумели, так что нечего меня на понт брать.

Я быстро собрал свои вещи, подхватил саквояж, свистнул Диджея и вылетел из номера. Но прежде, чем я покину этот гостеприимный отель, надо нанести визит директору за гонораром.

До директора, оказывается, уже дошла информация о скандале на моем представлении. Он очень топал, махал руками и кричал, что подаст на меня в суд. В итоге он все свел к тому, что никакого гонорара мне не положено. И даже мое обращение к силам тьмы не поколебали его решимости. Хорошо, что мы с вами уже знали о том, что он сволочь (вы ведь наверняка помните тот отвратительный эпизод с увольнением уборщика) и были готовы к любой пакости с его стороны. Иначе нас неминуемо бы ожидало разочарование в человечестве.

С тяжелыми мыслями я покинул стены этого недоброго отеля и побрел по улице вдоль увеселительных заведений и игорных домов. Взгляд мой неожиданно упал на большую неоновую надпись "Казино" на одном из зданий, я остановился и задумался. Ко мне подошел какой-то тип и псевдо-сочувственно сказал:

— Что, приятель, неприятности?

Я посмотрел на него и с удивлением узнал уволенного уборщика. Хм. Знаем мы, что кроется за этим притворным сочувствием. Доволен, зараза, что не один он в передрягу попал.

— Да, жизнь такая штука… — произнес уборщик с мрачным удовлетворением в глазах. — То падение, то взлет…

Так. Если он сейчас скажет что-нибудь о черных и белых полосах, я его возненавижу.

— Жизнь — она ведь как зебра, — глубокомысленно изрек экс-уборщик. — То белая полоса, то черная. Сейчас ты на мели, а завтра бац — и выйдешь в короли.

Ну вот, пять баллов мне за сообразительность. Вот ведь, философ хренов. Еще и поэт к тому же. "Бац — и выйдешь в короли". Нет, он не Байрон… Он совсем другой какой-то… А может, директор отеля не так уж и был неправ, что его уволил?

— Сегодня у тебя дырявый карман, а завтра ты срываешь банк, — сказал уборщик, кивнув в сторону казино.

Стоп! А вот это идея! Сволочь-директор мне не заплатил, и денег у меня мало. А чтобы скрыться и затаиться, нужны деньги. С этим, я полагаю, спорить никто не будет.