Наземные броненосцы

Корреспондент приподнялся и пролаял проклятие.

— Что за чертовщина валит наших солдат?

— Оно чёрное, — сказал художник, — и похоже на форт. В двух сотнях ярдов от нашей первой линии.

Он поискал сравнений.

— Что-то вроде большого блокгауза или гигантской, перевёрнутой миски.

— И оно двигалось! — воскликнул военный корреспондент.

— Вы вообразили, что движется — иллюзия прожекторных лучей, крадущийся ночной кошмар.

Они выползли на кромку выемки и лежали теперь среди безмерной темноты. Некоторое время ровно ничего не было видно, затем прожекторные лучи с обеих сторон снова сошлись на странном предмете.

Бледный свет открыл нечто вроде огромного, неуклюжего насекомого — жука, размером с броненосный крейсер; оно ползло прямо на первую линию траншей и било огнём через боковые пушечные порты. Пули барабанили по его панцирю словно яростный град по железной крыше.

Видение задержалось на единый миг; затем монстра сокрыла вновь наступившая тьма, и лишь крещендо выстрелов указывало на его движение вперёд, к траншеям.

Мужчины принялись обсуждать увиденное, но залетевшая на холм пуля бросила в лицо художника горсть земли и товарищи решили вернуться под защиту окопов. Они постарались никак не выказать своего присутствия и незаметно вернулись ко второй линии ещё затемно. Рассвет не успел открыть поля боя, в траншеях скопилась толпа оживлённо судачащих в ожидании стрелков. По их мнению, выдумка врага совладала с передовыми пикетами но не была способна на большее. «Днём мы захватим их во множестве» — сказал дородный солдат.

— Их? — спросил корреспондент.

— Говорят, они выстроились в цепь и ползут на нашу линию по всему фронту… Говорят так.

Темнота убывала медленно, видимость устанавливалась постепенно. Лучи прожекторов перестали мести горизонт. Вражеские чудовища — тёмные пятна на тёмном фоне — постепенно приобретали чёткие очертания. Военный корреспондент механически жевал шоколад, не отрывая глаз от обширной панорамы под хмурым небом. По оси батальной картины с интервалом в три сотни ярдов протянулся строй четырнадцати или пятнадцати огромных, неповоротливых призраков и их линия, видимая в перспективе, нисходила к передовым траншеям. Судя по всему, устройства вели огонь по скученным в укрытии солдатам. Они подошли так близко, что артиллерия умолкла. Бой шёл лишь на первой линии траншей.

Вторая линия возвышалась над первой и, по мере прибывания дня, корреспондент смог разглядеть защитников — они расступались перед машинами и скучивались за поперечными насыпями — защитой траншей от анфиладного огня. Вблизи от машин не осталось никого — валялись лишь раненые и мёртвые останки; обороняющиеся раздались направо и налево от сокрушившего бруствер носа наземного броненосца. Репортёр достал бинокль и немедленно оказался среди солдатских расспросов.

Они хотели видеть и знать; сначала корреспондент объяснял, что люди за валами не могут ни сопротивляться, ни отступать и ищут спасения, а не боя; затем счёл за лучшее отдать бинокль дюжему и недоверчивому капралу. Позади раздался скрипучий голос — тощий солдат болезненного вида беседовал с баталистом:

— Эти парни, внизу, в ловушке. Если отступят — попадут под огонь, их перебьют начисто…

— Они стреляют не часто, но каждый раз в цель.

— Кто?

— Люди в этой штуке. Когда ребята поднимутся…

— Куда?

— Мы уведём их из траншей, когда сможем. Наши парни уйдут к нам, наверх, зигзагами… Кто-то уцелеет… И когда все уйдут, придёт наш черёд. Обязательно! Эти штуки не могут пересечь траншеи или войти в них, они повернут назад и тогда их разобьёт артиллерия. Непременно разобьёт. Понимаете?

Уверенность вернулась к солдату.

— А потом мы сам пойдём к этим хитрецам.

Корреспондент обдумывал идею несколько минут, затем отобрал бинокль у дюжего капрала.

День разгорался. Низкие облака рассеивались, место солнечного восхода засветилось лимонно-жёлтым пятном. Репортёр смотрел на броненосец. Теперь блеклый свет серых утренних сумерек осветил склон и дополз ровно до линии передовой траншеи. Корреспондент нашёл, что сухопутный корабль вовсе не собирается поворачивать. Он был длиною в восемьдесят, а то и сто ярдов — расстояние в двести пятьдесят ярдов скрадывало размеры — с крышей в форме плоского черепашьего панциря. Сплошные, гладкие стенки доходили до десяти футов; выше, под самым козырьком крыши, поверхность была устроена сложным образом — там теснились пушечные порты, выглядывали стволы винтовок и трубы телескопов — частью фальшивые, но неотличимые от настоящих. Машина заняла подобающую позицию и вела продольный обстрел траншеи — в ней, насколько мог видеть корреспондент, повсюду валялись мёртвые, немногие солдаты оставшиеся в живых скучились в две-три группки. Травяное поле перед траншеей осталось размечено цепочками вмятин — так морское животное оставляет на пляже прерывистые следы. Справа и слева от линий следов-цепочек валялись мёртвые тела и шевелились раненые — солдаты попали под огонь, убегая с выдвинутых вперёд позиций в свете вражеских прожекторов. Машина свесила голову в траншею и замерла, как будто мыслящее существо размышляло над планом дальнейшей атаки.

Корреспондент опустил бинокль; теперь многое прояснилось, он получил пищу для размышлений. Ночные твари, очевидно, выиграли первую линию; теперь в сражении наступила пауза. Возможно, враг увидел — случайно, или узнал загодя — о второй и третьей линиях обороны вверх по склону. В траншеях залегли густые цепи стрелков, изгибы верхних линий предоставляли возможность для перекрёстного огня. Рядом говорили о пушках.

— Сейчас мы на линии огня тяжёлых орудий на холме, но скоро их передвинут и тогда пушки сотрут эти штуки в порошок, — успокоительно объяснял тощий солдат.

— На мелкие куски, — отозвался капрал.

«Банг! Банг! Банг! Виииииир!» — звук ударил по нервам, стрелки непроизвольно опорожнили магазины. Корреспондент обнаружил, что лишь он и художник остались позади и без занятия; перед ними вдруг выстроился ряд прилежно дёргающихся от неустанной стрельбы спин.

Чудище двинулось и двигалось под градом выстрелов; потоки пуль высекали искры из металлической шкуры. Оно запыхтело — туф-туф-туф — и выпустило за собою маленькие струйки пара, затем подобралось, подобно моллюску перед движением, подняло подол и, по всей длине монстра, бахромою появились — ноги! Короткие, толстые конечности, нечто вроде бородавок или кнопок, толстенькие, с плоской пяткой — так выглядят ноги слона и, одновременно, ножки гусеницы. Юбка чудовища задиралась всё выше, корреспондент внимательно пригляделся в бинокль — так и есть; ножки прикреплены к ободьям колёс. Мысль прыгнула в прошлое время: безмятежный мир, Виктория-Стрит, Вестминстер, интервью с мистером, мистером…

— Мистер Диплок — вспомнил корреспондент. — Он назвал это «системой Педрэйл». Какая неожиданная встреча!

Один из стрелков оторвался от ружья и поднял голову чтобы получше разглядеть умозрительный результат — шквальный огонь, по всем соображениям, должен был смутить монстра и остановить его у траншеи — но тотчас получил пулю в шею, рухнул и исчез из виду. Военный корреспондент присел пониже, но после беглого взгляда назад и некоторой — короткой и мучительной — заминки вновь направил бинокль на устройство, выпускавшее из себя ножки — одну за другой. Желание видеть вытягивало его из траншеи. Казалось, лишь пуля в голову способна пресечь репортёрское любопытство…

Тощий стрелок со скрипучим голосом бросил стрелять и обернулся, чтобы ещё раз настоять на своём. «Они не смогут перейти — выкрикнул он. — Они…»

— Банг! Банг! Банг! — гремело кругом.

Тощий проскрипел ещё пару слов, затем оставил разговор, резюмировал совершенную невозможность никому перейти траншею энергичным мотанием головы и вернулся к стрельбе.

В те самые минуты увесистый аппарат пересекал траншею. Когда корреспондент вновь обратился к биноклю, машина уже стояла над препятствием и ощупывала чудными ножками противоположный борт в попытках найти опору. Опора нашлась, и чудище поползло, пока большая часть его туши — вот уже и вся туша — не оказалась на другой стороне. Аппарат на мгновение помедлил, опустил юбку чуть пониже, нервно вздохнул — «тут, тут!» — и вдруг зашагал прямо на холм, на наблюдателя со скоростью шесть миль в час.

Любопытствующий баталист толкал корреспондента под локоть.

Некоторое время солдаты держали позицию и отзывались яростным огнём. Затем настроение тощего солдата переменилось, и он заспешил от места боя. «За ними» — сказал художнику репортёр и, не оглядываясь, двинулся по траншее.

Только что он наблюдал, как десяток жирных тараканов рвутся на склон, перерезанный траншеями; теперь внешний мир остался за бруствером и репортёр видел только узкий, наводнённый людьми проход. Большая часть спешила уйти, лишь несколько пробирались навстречу или оставались на месте. Ему не пришло в голову обернуться и посмотреть, как нос чудовища переползает траншею; он даже не проверил — успевает ли следом рисовальщик. Рядом посвистывали пули; солдат впереди шатнулся и упал; затем журналист стал частью толпы, отчаянно дерущейся за вход в поперечный коридор — один из зигзагообразных ходов сообщения, они позволяли обороняющимся подниматься и спускаться по склону, не выходя на поверхность холма. Это было похоже на панику в театре. По жестам и обрывкам фраз корреспондент понял, что чудища овладели и второй линией.

Репортёр потерял всякий интерес к общему ходу сражения, теперь его заботила одна лишь собственная персона; он стал дерзновенно труслив, старался уйти от боя подальше; разрозненные, дезорганизованные толпы стрелков вокруг занимались ровно тем же. Он пробирался по сети траншей; время от времени собирал волю в кулак и перебегал участок открытой местности, испытал мгновения паники, чуть ли ни животной и минуты стыда — тогда он останавливался и пытался разглядеть рисунок боя. В то утро он вёл себя ровно так же как многие тысячи людей вокруг. Разум вернулся к нему на самой вершине холма. Он стал в кустарнике и огляделся.

Наступил полный день. Серое, утреннее небо теперь блистало синевой; от густых рассветных облаков остались лишь тающие на глазах пушистые клочки. Мир внизу был ясен и необычно чист. Невысокий — каких-то сто футов — холм стоял посреди совершенно ровной местности и предоставлял замечательный круговой обзор. На севере, в удалённой миниатюре, открывался лагерь с его палатками, гружёными повозками, всем хозяйством большой армии; офицеры скакали, солдаты исполняли бесцельную работу. Некоторые, впрочем, спешили встать в строй; за палатками собиралась кавалерия. Прежние защитники траншей густо спешили в тыл по склонам, расстроенной массой, словно овцы, лишившиеся пастуха. То тут, то там вспыхивали разрозненные попытки встать и удержаться, но сколь-либо заметной концентрации сил не усматривалось; люди текли потоком. Южный склон пересекали траншеи и прочие земляные оборонительные сооружения. Там атаковали железные черепахи — четырнадцать машин выстроились в линию на трёхмильном участке и шли вперёд со скоростью бегущего человека, методически расстреливая и рассеивая всякий возникающий очаг сопротивления. Здесь и там виднелись небольшие группы под белыми флагами — обойдённые, без возможности бежать либо сопротивляться. Вражеские мотоциклисты шли в открытую брешь, в свободном строю и полной безопасности — моторизованная пехота довершала работу аппаратов. С вершины холма защитники выглядели совершенно разбитою армией. Механизм в железной броне прошёл сквозь пули, пересёк тридцатифутовую траншею и теперь, спокойно и точно расправлялся со стрелками; он, несомненно, мог одолеть всё кроме рек, пропастей и пушек.

Корреспондент посмотрел на часы.

— Половина пятого! Дело началось в половину третьего. Бог мой! Всего два часа и хвалёная армия бежит — и до сих пор эта воинственная деревенщина никак не использовала пушки!

Он повёл биноклем направо и налево, затем уставил стёкла на ближайшего врага — броненосец двигался прямо на него, их разделяло не более трёх сотен ярдов — и поискал места для отступления: пора было уходить от скорого плена.

— Они ничего не предпринимают, — сказал корреспондент и бросил последний взгляд на машину.

И тут, издали, слева пришёл пушечный удар. Им началась скорая орудийная пальба.

Корреспондент замялся и решил задержаться.

§ 3

Защитники рассчитывали парировать прорыв одними лишь винтовками. Они укрыли орудия на разных позициях, на холме и за холмом в готовности ответить на артиллерийскую прелюдию противника к атаке. Обстановка переломилась на рассвете и пока расчёты готовили орудия к движению, сухопутные броненосцы успели пройти передовые траншеи. Никто не предполагал бить по собственным, пусть и отступающим частям, большую часть пушек разместили в расчёте на контрбатарейную борьбу с противником и артиллеристы не могли немедленно накрыть целей у второй линии траншей. Тем временем, наземные броненосцы быстро шли вперёд. Генералу обороняющейся стороны выпало противостоять невиданному способу атаки; теперь одни лишь пушки должны были воевать среди разбитой и отступающей пехоты. Враг не оставлял достаточно времени на осмысление ситуации — у генерала было едва ли полчаса для ответа на вызов и он не нашёл достойного ответа. Тем утром наземные броненосцы продолжили атаку и каждое орудие, каждая батарея действовали по обстоятельствам. Для большей части артиллеристов игра закончилась скверно.

Некоторые пушки успели дать два или три выстрела; некоторые один или два. Процент попаданий оказался мал. Гаубицы, естественно, не смогли ничего. Броненосцы применили единую тактику. С началом артиллерийского обстрела, монстр поворачивал на орудие, подставляя под прицел как можно меньшую площадь, но действовал не против самой пушки, а заходил несколько сбоку с намерением уничтожить расчёт. Несколько выстрелов дали замечательный результат: три батареи при бригаде левого крыла разрушили один из аппаратов. Три машины вышли на те же орудия, получили попадания с дистанции прямого выстрела, но остались в движении и повернули прочь. Наш военный корреспондент не увидел, как несколько пушек мгновенно остановили неудержимую атаку на левом фланге; он — забыв на время об опасности — наблюдал за безрезультатными попытками ближайшей к нему полубатареи 96В на правом крыле.

Немедленно за первыми выстрелами — их дали три левофланговые батареи — корреспондент услышал лошадиный топот с обратного ската холма; вскоре появилась первая упряжка, за ней ещё две — три орудия спешили на северную сторону возвышенности, к позициям, невидимым из большинства машин — теперь аппараты ползли прямо на гребень, через поток медлительной пехоты, разбрасывая толпу по сторонам и оставляя её внизу.

Полубатарея развернулась в линию, каждое орудие получило сектор обстрела. Упряжки остановились; расчёты сняли пушки с передков и приготовились к делу.

Банг!

Броненосец показался сквозь бровку растительности холма, пушкари отчётливо увидели его длинную чёрную спину. Машина остановилась как будто в замешательстве.

Два орудия выстрелили вслед за первым; огромный противник повернул на пушки. Теперь он был отчётливо виден на фоне голубого неба. Машина ринулась вперёд.

Пушкари отчаянно засуетились. Корреспондент оказался вблизи от орудийных позиций и мог разглядеть в бинокль гримасы возбуждения на их лицах. Затем один из расчёта упал и репортёр осознал, что машина ведёт ответный огонь.

Какое-то время броненосец быстро наползал на мечущихся артиллеристов, но в сорока ярдах от орудий отвернул с пути и стал к позициям бортом — внезапно, словно в порыве великодушия. Журналист перевёл бинокль на пушки и понял, что монстр косит расчёты пулями со смертельной скоростью.

Великолепное зрелище обернулось кошмаром. Пушкари беспорядочно падали. Смерть шла от пушки к пушке. Банг! Левое орудие дало второй, безнадёжный выстрел — промах; это было последнее, что сделала полубатарея. Среди мёртвых и умирающих выжили полдюжины артиллеристов. Они тотчас подняли руки. Бой закончился. Военный корреспондент замешкался, выбирая — остаться в кустах, дождаться момента, чинно сдаться в плен или последовать намеченному пути отступления и укрыться в ближайшей канаве? Плен определённо воспрепятствует передаче в редакцию материала; бегство оставляет кое-какие возможности. Он решил спрятаться в канаве, выждать и, при первой же возможности спуститься в лагерь, воспользоваться замешательством и раздобыть лошадь.

§ 4

Позднейшие авторитеты находят в первых наземных броненосцах множество изъянов, но в день боевого крещения они отлично исполнили свою задачу. Боевые аппараты вышли длинными и узкими, двигатель покоился на надёжнейшем стальном каркасе; броненосец ходил на восьми парах больших — диаметр десять футов — колёс системы «Педрэйл»; каждое колесо — ведущее, на собственной длинной оси; каждая колёсная ось соединена вертлюгом с центральным валом. Конструкция ходовой части наилучшим образом отвечала езде по неровностям местности. Аппарат мог ползти по грунту с ямами и кочками высотой или глубиною в фут; свободно держал прямой и поперечный ход даже и на крутых склонах. Двигателем управляли инженеры под командой капитана; сам командир сухопутного корабля наблюдал обстановку через маленькие бойницы прорезанные вокруг самого верха подвижной двенадцатидюймовой железной брони — защитной шкуры монстра. Помимо боковых амбразур, капитан мог выдвинуть из центра стальной крыши рубку со смотровыми оконцами. Каждый стрелок располагался в отдельном, маленьком каземате особенного устройства. Конструкторы подвесили стрелковые кабинки вдоль силового каркаса броненосца, с внешней и внутренней его стороны на манер сидений ирландского прогулочного кабриолета. Оружие стрелков — их винтовки — были особенными и не шли ни в какое сравнение с примитивной машинерией солдат противника.

Прежде всего, они были автоматическими — выбрасывали стреляную гильзу и досылали новый патрон после каждого выстрела и так до опустошения магазина; затем, винтовки оснастили весьма примечательными прицелами — маленькими камерами-обскурами. Отчётливая световая картинка отображалась в плоскую коробку на столике перед каждым стрелком.

Картинка перекрещивалась двумя линиями, и когда перекрестие ложилось на подходящую цель, ружьё давало выстрел. Прицеливание стало изумительно удобным делом. Стрелок стоял за столиком, держа в руках приспособление, схожее с чертёжным циркулем и, применяясь к картинке, менял раствор этого циркуля — разводил или сближал ножки, постоянно удерживая прицел на должной высоте — около высоты человеческого роста, если хотел убить человека. Короткий, двойной спиральный провод — такой же, как провод электрической лампы — связывал устройство с винтовкой; ножки циркуля расходились или сходились, прицел поднимался или опускался. Влажность могла сказаться на прозрачности воздуха, но тут помог изобретательно применённый кетгут — материал, известный своей чувствительностью к атмосферическим условиям. Когда броненосец был на ходу, прицел получал компенсирующее отклонение в направлении движения. Стрелок стоял в каземате, среди кромешной темноты, вглядывался в картинку обскуры и оперировал циркулем, сжимая в другой руке набалдашник, похожий на дверную ручку. Он поворачивал ручку и тем крутил над собою винтовку; картинка в камере ходила направо и налево, подобно колеблющейся панораме. Стрелок видел цель — вражеского бойца — ловил его в перекрестие линий и нажимал пальцем маленькую кнопку — такую же, как кнопку звонка — с удобным расположением в центре ручки. Тогда винтовка стреляла. Если, в силу какой-то неудачи, стрелок давал промах, он немного подкручивал ручку, или юстировал циркуль, повторно нажимал кнопку и уже не промахивался.