Том, Дик и Дебби Харри

Джессика Адамс

Том, Дик и Дебби Харри

Моей тете Маргарет, которая так любит «The Hollies»

Глава первая

На двадцать девятом году жизни Гарри Гилби пришлось побывать на пятнадцати свадьбах.

— И на тебе — еще одна, — жаловался он родителям за завтраком. — Мало того, хлопья отсырели — сплошная склизь, видите?

— Не «еще одна», а свадьба твоего брата, — ответил отец, — и начинается она часа через три, так что привел бы себя в порядок. Не возражаешь, если я немного хлопьев возьму, или ты на них арест наложил?

Гарри вдруг заметил, что мать с отцом в совершенно одинаковых махровых халатах. Это еще с какой стати? И тут до него дошло, что вот уже много лет он не видел своих родителей раньше одиннадцати. Стараясь не делать резких движений, Гарри налил себе кофе и втянул его крепкий аромат, надеясь взбодриться.

— Сплошные свадьбы, не продохнуть, — продолжал он, — и Ричард туда же!

Голова у него трещала, а помятая одежда все еще хранила следы вчерашней ночи — братец прощался с холостяцкой жизнью.

— Может, все-таки выключите это радио?

— Прогноз погоды, — ответил отец, небрежно махнув рукой в сторону орущего приемника, — мы слушаем прогноз погоды к свадьбе.

— Да это же прогноз по всей Австралии — Дюнду, Гундагай, Курри-Курри, Скоун, — Гарри бубнил на одной ноте, — Бахус-Марш, Димбула, Чинчилла… Думаешь, необходимо знать погоду в каждой дыре, чтобы эти двое поженились в нашем саду под розовым кустом?

— Ты злишься только потому, что самому уже под тридцать, — сказала мать, убирая звук. — Вполне естественно. В этом возрасте людям хочется остепениться.

Гарри поморщился, что в равной мере относилось и к реплике матери, и к отсыревшим хлопьям.

— Дебби Харри[1] за тридцать, а она что-то не больно остепенилась.

— Ой, только не это, я тебя умоляю, хоть сегодня не заводись, — быстро проговорила миссис Гилби.

Задетый за живое, Гарри молча жевал, наблюдая, как родители обмениваются газетными листами. Потянувшись за чем-то, он с удовлетворением отметил, что руки дрожат. Приятно было видеть подтверждение своего паршивого самочувствия.

— Смотри-ка, — произнесла наконец мать, пробегая глазами первую полосу, — Билл Гейтс пожертвовал все свои деньги на благотворительность.

— Ну конечно, — тут же вскинулся Гарри, — значит, мне про Дебби Харри нельзя, а вам про этого урода Билла Гейтса — сколько угодно.

— Именно — мы же про него не балабоним целыми днями, — отозвался отец.

— И картинки соблазнительные, где он так игриво губки облизывает, на потолок не приляпываем, — добавила мать.

Пропустив этот выпад мимо ушей, Гарри налил себе очередную кружку кофе. Состояние его было столь плачевным, что даже хруст хлопьев на зубах отдавался в висках грохотом отбойных молотков.

— И потом, нельзя сказать, чтобы ты уж и света белого не видел из-за этих свадеб, — произнесла вдруг миссис Гилби, мельком глянув на Гарри поверх молочного пакета.

— Да нет, просто я, дурак, надеялся, что все уже в двадцать пять отстрелялись, — жалобно продолжал Гарри с набитым ртом. — Думал, всё, завязали с этим делом. А в этом году — просто чума какая-то. Все, кто тогда не успел, спохватились и давай жениться. А Ричард, между прочим, даже дважды. Вдвойне остепенился.

— Ну, мне пора в парикмахерскую, — перебила его мать, взглянув на часы. — Сара уже, должно быть, там; бедняжка с шести утра на ногах.

Гарри невнятно хмыкнул, что, видимо, означало сочувствие: в конце концов, Сара, будущая жена Ричарда, какая ни на есть, родня.

— Мог бы, кстати, тоже в парикмахерскую сходить. Или так и явишься на свадьбу с заросшей мордой?

— Да уж, бакенбарды славные — физиономии не видать, — поддакнул мистер Гилби.

— Да не бакенбарды это, — горестно вздохнул Гарри.

— А что тогда?

— Не бакенбарды, а бачки. Бакенбарды у Чарльза Диккенса были. А это бачки. Это стильно.

Гарри хотелось поскорее сплавить родителей. Отвык он от совместных завтраков. Хоть Гарри и жил в родительском садовом флигеле, завтракал он обычно в одиночестве, если вообще завтракал. А тут сразу халатики парные.

— Не забудь открытку Саре с Ричардом подписать, — напомнил отец. — И учти, ты мне еще двести пятьдесят долларов должен за холодильник.

— Мы что, холодильник им подарили?! У Ричарда же один есть!

— Они сказали, что хотят новый, — пожал плечами отец.

— Улыбайся, — уже на выходе, прихватив пустую тарелку, бросила миссис Гилби. — Я хочу, чтобы на фотографии все улыбались.

Когда родители наконец ушли — к своему ужасу, он обнаружил, что тапочки у них тоже одинаковые, — Гарри допил молоко прямо из пакета. Чтобы хорошо спалось, подумал он. Уж что-что, а сон — или, того лучше, кома — ему точно не помешает, если он хочет пережить эту свадьбу. Вчерашняя попойка совсем его подкосила, хотя всего дел-то — виски стаканами да пьяные затеи вроде на спор всех Белоснежкиных гномов перечислить.

Отодвинув кота, Гарри улегся на диване и закрыл глаза. Решено, к возвращению матери он должен быть как огурчик. Ну, относительно. Он зарылся головой в диванные подушки и задумался о предстоящем дне. Здесь явно наблюдалась некая жизненная несправедливость. В свои тридцать пять Ричард успел жениться по второму кругу, в то время как Гарри еще и не думал о совместной жизни, — впрочем, как-то на Рождество он спьяну сделал предложение овце.

До чего же у Ричарда все складно выходит! Вот заглядывает он как-то на некую конференцию в Лондоне, смотрит — блондиночка (Сара, то есть), и не что-нибудь, а раму оконную измеряет. Он подсуетился, конец рулетки подержал. После конференции — обед в лондонском парке, чудная такая забегаловка, о которой вроде одна Сара знает, — там еще сандвичи с курицей — сплошное объедение. Потом он ее на «Титаника» приглашает — и пошло — поехало. Вот так. В два счета. А через полгода — свадебка. Почему же он так не умеет?

Придерживая разламывающуюся от боли голову, Гарри повернулся на бок, устраиваясь поудобнее. Просто женитьба — не для него, в этом все дело. Современные женщины отчего-то воспринимают любовь исключительно в комплекте с брачными обязательствами, а он совершенно не готов к столь радикальной перемене в своей жизни. В Комптоне ежегодно праздновалось около тридцати свадеб — и это при том, что все население городка составляет три тысячи, если верить указателю Лайонс-клуба при въезде в город. Но самое удивительное, что в последнее время главными действующими лицами доброй половины этих свадеб оказывались его одноклассники, друзья детства или партнеры по крикету.

Не пойти Гарри не мог. В конце концов, его присутствие на очередной свадьбе было необходимо для количества — массовость в Комптоне всегда ценилась. Но на церемониях он неуклонно засыпал, или путал псалмы, или просто в голову лезла всякая чушь вроде «интересно, каково ей будет всю жизнь на его волосатую спину пялиться!». А иногда, если уж совсем одолевала скука, представлял всю эту чинную свадебную публику голой.

Со стоном вытянув ноги, Гарри вспомнил две последние свадьбы, которые посетил в прошлые выходные. Мать первой невесты выкрасила своего пуделя в розовый цвет. Сама же невеста прибыла в экипаже, запряженном лошадьми, — по дороге она энергично размахивала огромным гладиолусом, и ее пышные груди только что по ветру не развевались. А гвоздем программы был гигантский лобстер в белом цилиндре, сложенном из салфетки.

На второй свадьбе чья-то сестра выдала на органе «Леди в красном»[2], каждому гостю вручили по памятной пивной кружке с выгравированными сердечками и датой, а под вечер Гарри застукал жениха блюющим в сей священный сосуд в темном углу автостоянки. Поразмыслив, Гарри пришел к выводу, что самая страшная пытка для него — оказаться на месте любого из четырех счастливых новобрачных. Мысль о пожизненном сексе с одним из них приводила в ужас.

Теоретически он, конечно, понимал, что следовало бы порадоваться за людей, но ничего, кроме тоски, эти свадьбы у него не вызывали.

На грудь ему вспрыгнул кот, Гарри поморщился, но, не в силах сопротивляться, позволил коту расположиться поудобнее. Вскоре тот свернулся клубком и принялся то выпускать, то втягивать когти в блаженной истоме. По незапамятной традиции в их семье это называлось «цоп — цоп».

— Слушай, цопал бы ты отсюда, — простонал Гарри, но кот и ухом не повел.

Гарри было настолько плохо, что он даже не мог вспомнить имя зловредной твари, не то что прогнать ее прочь. Он знал лишь одно: скоро кот начнет пускать слюну. «Прямо как я секунд через десять» — последнее, что подумал Гарри, прежде чем отключился, уткнувшись головой в подушки.

Часа через два он проснулся от раскатистого хохота и залихватского гиканья, доносившихся из кухни. Он вопросил пустоту, отчего у его родителей такие шумные друзья что, после пятидесяти регулятор звука ломается, что ли? Особенно этим грешили женщины. Их смех резал слух почище визга фанатов на концерте металлистов. Ужасающий безликий скрежет без толка и без смысла, и нет ему ни конца ни края — вынес вердикт Гарри. Ощутив во рту застоявшийся привкус молока, Гарри понял, что умирает от жажды. Он широко зевнул и отпихнул кота, который в приливе чувств бесцеремонно зарылся мордой ему в пах.

Пока Гарри спал, в столовой, похоже, прошелся уборочный смерч. Грязная посуда исчезла, вместо нее на столе возвышалась груда подарков. Ну что за пошлость, думал он, глядя на свертки, пестрящие подковками, колокольчиками и силуэтами женихов и невест. Просто пятидесятые какие-то, к тому же не в лучшем их проявлении.

— Ну что, проснулся? — заглянул в комнату отец.

Доктор Гилби был в костюме, при галстуке и в старомодных ботинках, — помнится, Гарри их как-то одалживал на маскарад в духе Рокки Хоррора[3].

— А который час? — спросил Гарри, потягиваясь.

— Самое время за ум взяться, — съязвил доктор Гилби. — Твоя мать уже собралась, а брат отправился в город за теткой и дядей. Вернется через полчаса. Да, кстати…

— Что?

— Ты что вчера пил гипс?

Когда отец вышел, Гарри посмотрелся в зеркало на комоде. Молочные усы над губами делали его похожим на Марселя Марсо. К тому же на носу вскочил прыщ, черт его дери! Сей знаменательный день обязывал выдавить прыщ. Гарри скорчил зеркалу рожу и решил, что оставит это занятие напоследок. Не дай бог, кто-нибудь из друзей родителей застанет его за выдавливанием прыщей — всю плешь проедят.

Просто удивительно, насколько его родители сегодня не в духе. Должно быть, из-за Ричарда.

Нелегко, наверное, во второй раз женить старшего сына, особенно если из первого раза хрен знает что вышло. Поморщившись, Гарри обхватил голову руками. Каждый раз во время похмелья его посещала мысль о неком спасительном каркасе для поддержания головы. Когда-нибудь нужно обязательно изобрести такую штуку.

Направляясь к своему флигелю в глубине сада, Гарри чуть не споткнулся от неожиданности — пока он спал, в саду умудрились возвести два огромных белых шатра. Он расценил это как вторжение в свое личное пространство — сад он всегда считал своей собственностью на правах обитателя флигеля.

Гарри жил там уже пять лет — якобы копил деньги на собственный дом, без долгов и кредитов, хотя на самом деле давно считал флигель самым настоящим домом, и его совершенно не радовало внезапное появление всяких там шатров в цветных лентах.

Прямо как в «Дне триффидов»[4], с отвращением подумал он, только вместо цветов-монстров с щупальцами — нашествие гигантских свадебных шатров.

— Чтобы через десять минут был здесь, Гарри! — крикнула ему мать из окна кухни.

— Что? — переспросил он.

С ума сойти — даже на расстоянии двадцати метров слышны стадионные взвизги ее смешливых подружек.

— Быстро! — рявкнула она и захлопнула окно.

Если они и флигель лентами разукрасили, подумал Гарри, сорвет все на хрен. К счастью, флигель благоразумно оставили в покое. Войдя в дом, он на всякий случай запер дверь — не дай бог, кого-нибудь из гостей занесет.

Как и следовало ожидать, родители израсходовали почти весь запас горячей воды. Гарри пустил душ и стал ждать, когда вода потеплеет, одной рукой стаскивая с себя одежду, а другой выдавливая злополучный прыщ.

— Вот это я понимаю! — восхитился он своим отражением в зеркале. — Орел!

И чем это, интересно, он отцу не угодил — бакенбарды, скажет тоже. При подобающем освещении, утешал себя Гарри, он все еще смахивает на юного Ника Кейва[5], — правда, на Ника Кейва, периодически отоваривающегося в оптовом супермаркете.

Как всегда напевая в душе песенки «Блонди», Гарри подставил лицо под струю и принялся намыливать подмышки новеньким куском «Имперской кожи». Интересно, готов ли Том — ведь на его плечах лежит тяжкая ноша свидетеля. Прелесть жизни во флигеле заключается в том, что можно принять душ, переодеться — и попасть прямиком на торжество в собственном саду. А бедняга Том жил черт знает где.

Вспомнив вчерашний загул, Гарри рассмеялся — уж очень забавно Том напрягался, пытаясь перечислить имена гномов из «Белоснежки». Так ни одного и не назвал. Беда Тома кроется в его врожденной невнятности, решил Гарри.

Взять хотя бы глаза. Женщины по ним с ума сходили — ну как же, небесная голубизна! — да только, если приглядеться, они у него всегда в легоньком таком расфокусе, как телевизор со сбившейся настройкой.

Другом Том ему не был — скорее принадлежал к окружению Ричарда, но время от времени они играли вместе в крикет, а в те далекие дни, когда Том был еще не прочь выпить, нередко проводили дни напролет на реке, за бутылочкой — другой пивка и ловлей форели.

Вода наконец согрелась, и Гарри открыл до предела горячий кран, закрыв холодный. Когда-нибудь, поклялся он себе, у него будет душ, не нуждающийся в хитроумной тактике и маневрах. Одно только поддержание приемлемой температуры воды требовало больше усилий, чем автомобильный разворот в три приема.

Горячие струи, стекающие по спине, сломили его упрямство, и Гарри вылез из душа. Он выудил розовое махровое полотенце, пожертвованное матерью, вытерся насухо и приступил к излюбленному процессу выбора одежды. Раскладывая на кровати всевозможные варианты, он попытался представить, в чем будет Ричард. Наверное, Сара ему что-нибудь подберет. Во всем, что касалось одежды, Ричард был безнадежен.

В конце концов Гарри отверг фиолетовые штаны, белый виниловый пояс и рубашку «павлиний глаз», отдав предпочтение коричневому кримпленовому костюму, купленному в благотворительной лавке в Хобарте за пятнадцать долларов, и оранжевой рубашке с рюшами. Костюм был и в самом деле сногсшибательным — из разряда тех вещей, которые Мужчина Стоимостью Шесть Миллионов Долларов не постеснялся бы надеть на коктейль с Женщиной-Биороботом[6], — но от него катастрофически разило лосьоном «Олд Спайс» и кошачьей мочой. В порядке компенсации Гарри еще раз почистил зубы. По крайней мере, к запаху изо рта никто не придерется.

Он наконец собрался. Шагнув за порог в своих «Доктор Мартенс», Гарри тщательно запер дверь и проверил, плотно ли закрыты занавески на окнах, скрывающие от посторонних глаз все его многочисленные постеры с Дебби Харри. Затем неторопливо прошествовал через сад к парадному шатру, где с удивлением обнаружил, что явился последним. Народу набилось — тьма тьмущая.

— Не скажете, который час? — шепотом спросил он у дамы в заднем ряду.

Оказалось, время близилось к полудню — он чуть было не опоздал.

Избегая родительских взглядов, Гарри отыскал свободное место, откинулся на спинку пластикового стула и попытался расслабиться. Ничего не вышло — он уже отчаянно потел. К тому же в его отсутствие отец успел завести музыку, а это грозило ему очередной головомойкой — он сегодня отвечал за музыкальную часть программы. В дополнение ко всем бедам родители застелили пол искусственным травяным покрытием, и оно уже начинало пованивать.

О насекомых тоже никто не позаботился, и три жирные мухи нагло топтались на белой ленточке, привязанной к его стулу. Чертово пекло, подумал Гарри. Типичная ноябрьская суббота в Комптоне. В это время года температура иногда подскакивала до тридцати, в шатре же воздух раскалился градусов до сорока.

Перелистывая свадебную программку, Гарри припомнил, как в одиннадцать лет в нем в последний раз вспыхнула и погасла искра веры в святость брака.

Их тогда всей школой отправили в ближайший паб, где на огромном экране показывали бракосочетание леди Дианы и принца Чарльза. Гарри и его девятилетняя подружка сидели в первом ряду.

Девочка, гречанка с кроличьими зубами и необычным именем Марианна Ксантексенидес, держала его за руку, и, когда Чарльз поцеловал Диану, Гарри представил себя в парадном костюме шествующим к алтарю со своей избранницей.

Да-а, времена меняются, подумал он, чувствуя себя умудренным жизнью стариком и вспоминая, как на том же экране весь город, затаив дыхание, смотрел похороны принцессы Дианы. Может, именно в этом и таятся корни его цинизма, заключил он. Воистину, чего только не свалишь на монаршую семью!

Марианна Ксантексенидес тоже присутствовала сегодня на свадьбе — Гарри и не знал, что она в числе приглашенных. Он покосился на другой конец шатра — Марианна сидела рядом с мужем и двумя детьми, спокойно сложив руки на коленях. Они нередко всей семьей заходили в банк, в котором работал Гарри. У детей были такие же кроличьи зубы.

Гарри совершенно не сожалел о конце отношений с Марианной Ксантексенидес. По его мнению, уже в десятилетнем возрасте в ней угадывались пассивная агрессия и склонность к насилию. Гарри и на ее свадьбе побывал. Да в общем, он уже чуть ли не всех тут переженил. Жизнь в Комптоне протекала в таком замедленном темпе, что приглашение на свадьбу можно было получить за три часа, не то что за три месяца. И главное, не отвертишься, даже если сказать, что кровью харкаешь, — он пару раз пробовал.

Несмотря на то что сегодня дело касалось его собственного брата, Гарри никак не мог избавиться от хронических симптомов. В предчувствии торжественных клятв его сводила судорога — обеты верности его никогда не убеждали, — а при мысли о марципановых розочках на свадебном торте к горлу неудержимо подкатывала тошнота.

Тело невыносимо зудело, Гарри уже жалел, что надел такие тесные брюки. А что, если взять и свалить в самый ответственный момент? Многое бы он отдал за то, чтобы поскорее добраться до своего флигеля и переодеться. Родители ему этого, конечно, никогда не простят, но тем не менее он не горит желанием лицезреть, как Ричард надевает обручальное кольцо на пальчик новоиспеченной женушки.

Вообще-то Сара была ничего — милая лондонская девочка с истинно английским именем и, пожалуй, самыми белоснежными зубами и светлыми волосами, которые ему приходилось видеть. И все же Гарри никак не мог взять в толк, почему обязательно нужно жениться. Жили бы себе вместе на здоровье. Неужели одного раза ему мало? Гарри было пятнадцать, когда Ричард повел под венец Бронте, свою первую жену. Бракосочетание проходило в городском соборе — все честь по чести, с органом, волынкой и последующим застольем с копченым лососем. Казалось, после одного этого можно было уяснить, что за чушь собачья эти свадьбы. Дым коромыслом, а прожили всего десять лет.

А главное, прямо как принц Чарльз и леди Диана, наобещали друг другу с три короба, Бога приплели, если ему память не изменяет. И чего им только не надарили — от кастрюльки с таймером для варки яиц до водяного матраса! А через пятнадцать лет все по второму заходу, только с новым кольцом и новой невестой. Попробуй тут удержаться от скептицизма.

Он пощупал у себя под мышкой, не проступил ли пот сквозь пиджак. Похоже, проступил. Улучив момент, он скосил глаза. Пиджак был ровного шоколадного оттенка — то, что надо. Насколько можно было судить, оранжевая рубашка с рюшами пока держалась молодцом, но, увы, темное пятно под мышкой, бесспорно, имело место быть. Гарри осторожно поднял руку, как курица крыло. Так и есть — пятно. Предательский след, как любила выражаться его матушка.

Попробуй тут сохранить лоск светского льва, когда пот глаза заливает. Гарри развернулся всем корпусом, пытаясь разглядеть, во что одет Ричард. Похоже, Сару до выбора облачения не допустили, поскольку на Ричарде был все тот же костюм, в котором он впервые щеголял в восемьдесят пятом году. Только тогда Ричард был вылитый Гордон Гекко[7] из фильма «Уоллстрит». Теперь же братец выглядел как простой смертный. Наверное, все дело в геле. Гель для волос был чумой восьмидесятых.

Гарри перевел взгляд на Марианну Ксантексенидес. В восемьдесят четвертом она заявилась на комптоновскую дискотеку «Голубые огни» с таким количеством геля на голове, что он чуть не порезался об нее. Еще ему вспомнился ее образок с Мадонной и голый пупок. Какой же, дай бог памяти, формы был пупок — кнопкой или узелком?

Опять за старое, спохватился он. Любая чушь, вроде пупка Марианны Ксантексенидес, в голову лезет — только не свадьба. Или вечная любовь. Или, на худой конец, брат.

Ричард беспокойно озирался у входа. Том стоял рядом, по своему обыкновению рассеянно уставившись вдаль. Да где же Сара? — подумал Гарри. Ей давно пора быть здесь.

Чтобы проверить, во сколько намечается торжественное появление невесты, Гарри стал изучать программку. Однако разобрать что-либо в ней оказалось довольно сложно: листы были усеяны золотистыми блестками — словно феями засижены, подумал Гарри. Что за проклятье — вспотел, стул дурацкий, да еще мешает что-то. Изловчившись, Гарри выудил из-под себя нарядный томик — при ближайшем рассмотрении он оказался Библией. Гарри швырнул книгу в траву и тут же поймал неодобрительный взгляд отца.

Сделав вид, что ничего не заметил, Гарри уставился в полотняную стену шатра — в привычных мечтах о Дебби Харри. И плевать он хотел на родительский остракизм за завтраком. Еще не хватало, чтобы двум жалким блюстителям мещанской морали в махровых халатах удалось изгнать ее светлый образ из его сердца!

Вот Дебби и Крис Стайн[8] и не думали жениться — и полюбуйтесь! Взяли и создали «Блонди», величайшую группу в истории рок-н-ролла. И даже вместе написали «Стеклянное сердце» — величайшую песню в истории мира. Правда, не то чтобы он сильно переживал, когда они расстались, поскольку его шансы, таким образом, слегка возросли. Пожалуй, пора уже черкнуть ей письмецо. В который раз.

Гарри вычитал в Интернете о новой моде среди влиятельных американских матрон — «больше чем любовник». Идея ему положительно импонировала. Насколько он понимал, она сводилась к тому, что простой обыватель вроде него, мелкий служащий банка в Комптоне, Австралия, мог запросто оказаться в объятиях звезды вроде Дебби Харри из Манхэттена, Нью-Йорк. Безусловно, их отношения строились бы на взаимном уважении. Правда, его годовой доход составляет, вероятно, не более двух сотых ее заработка. Впрочем, он откроет ей такие высоты в духовном, сексуальном и интеллектуальном плане, что с легкостью компенсирует эту досадную неприятность.