Дмитрий Мережковский
(1865–1941)Дмитрий Сергеевич Мережковский был одним из зачинателей русского символизма. Вышедший в 1892 году в Петербурге его поэтический сборник “Символы” дал имя нарождающемуся направлению русской поэзии. Но развивая основные для символистов мотивы безысходного одиночества человека в мире, роковой раздвоенности личности и проповедуя красоту, “спасающую мир”, Мережковский не сумел преодолеть в стихах рассудочности и декларативности.
Вместе со своей женой, поэтессой З. Гиппиус, Мережковский был инициатором и активным участником религиозно-философских собраний, основателем журнала “Новый путь”. Позднее выступал преимущественно как прозаик, публицист и критик. Отойдя от художественной прозы, Мережковский писал историко-религиозные эссе. Революции он не принял, с 1920 года жил в эмиграции.
Поэту наших днейМолчи, поэт, молчи: толпе не до тебя.До скорбных дум твоих кому какое дело?Твердить былой напев ты можешь про себя, —Его нам слушать надоело…Не каждый ли твой стих сокровища душиЗа славу мнимую безумно расточает, —Так за глоток вина последние грошиПорою пьяница бросает.Ты опоздал, поэт: нет в мире уголка,В груди такого нет блаженства и печали,Чтоб тысячи певцов об них во все века,Во всех краях не повторяли.Ты опоздал, поэт: твой мир опустошен, —Ни колоса – в полях, на дереве – ни ветки;От сказочных пиров счастливейших временТебе остались лишь объедки…Попробуй слить всю мощь страданий и любвиВ один безумный вопль; в негодованье гордомНа лире и в душе все струны оборвиОдним рыдающим аккордом, —Ничто не шевельнет потухшие сердца,В священном ужасе толпа не содрогнется,И на последний крик последнего певцаНикто, никто не отзовется!1884* * *Дома и призраки людей —Все в дымку ровную сливалось,И даже пламя фонарейВ тумане мертвом задыхалось.И мимо каменных громадКуда-то люди торопливо,Как тени бледные, скользят,И сам иду я молчаливоКуда – не знаю, как во сне,Иду, иду, и мнится мне,Что вот сейчас я, утомленный,Умру, как пламя фонарей,Как бледный призрак, порожденныйТуманом северных ночей.1889Парки[27]Будь что будет – все равно.Парки дряхлые, прядитеЖизни спутанные нити,Ты шуми, веретено.Все наскучило давноТрем богиням, вещим пряхам:Было прахом, будет прахом, —Ты шуми, веретено.Нити вечные судьбыТянут Парки из кудели,Без начала и без цели.Не склоняют их мольбы,Не пленяет красота:Головой они качают,Правду горькую вещаютИх поблекшие уста.Мы же лгать обречены:Роковым узлом от векаВ слабом сердце человекаПравда с ложью сплетены.Лишь уста открою, – лгу,Я рассечь узлов не смею,А распутать не умею,Покориться не могу.Лгу, чтоб верить, чтобы жить,И во лжи моей тоскую.Пусть же петлю роковую,Жизни спутанную нить,Цепи рабства и любви,Все, пред чем я полон страхом,Рассекут единым взмахом,Парка, ножницы твои!(1892)Дети ночиУстремляя наши очиНа бледнеющий восток,Дети скорби, дети ночи,Ждем, придет ли наш пророк.Мы неведомое чуем,И, с надеждою в сердцах,Умирая, мы тоскуемО несозданных мирах.Дерзновенны наши речи,Но на смерть осужденыСлишком ранние предтечиСлишком медленной весны.Погребенных воскресеньеИ, среди глубокой тьмы,Петуха ночное пенье,Холод утра – это мы.Наши гимны – наши стоны:Мы для новой красотыНарушаем все законы,Преступаем все черты.Мы – соблазн неутоленных,Мы – посмешище людей,Искра в пепле оскорбленныхИ потухших алтарей.Мы – над бездною ступени,Дети мрака, солнца ждем,Свет увидим и, как тени,Мы в лучах его умрем.1894Двойная безднаНе плачь о неземной отчизне,И помни, – более того,Что есть в твоей мгновенной жизни,Не будет в смерти ничего.И жизнь, как смерть, необычайна…Есть в мире здешнем – мир иной.Есть ужас тот же, та же тайна —И в свете дня, как в тьме ночной.И смерть и жизнь – родные бездны:Они подобны и равны,Друг другу чужды и любезны,Одна в другой отражены.Одна другую углубляет,Как зеркало, а человекИх съединяет, разделяетСвоею волею навек.И зло, и благо, – тайна гробаИ тайна жизни – два пути —Ведут к единой цели оба.И все равно, куда идти.Будь мудр, – иного нет исхода.Кто цепь последнюю расторг,Тот знает, что в цепях свободаИ что в мучении – восторг.Ты сам – свой Бог, ты сам свой ближний,О, будь же собственным Творцом,Будь бездной верхней, бездной нижней,Своим началом и концом.Между 1895 и 1899Чужбина-родинаНам и родина – чужбина,Всюду путь и всюду цель.Нам безвестная долина —Как родная колыбель.Шепчут горы, лаской полны:“Спи спокойно, кончен путь!”Шепчут медленные волны:“Отдохни и позабудь!”Рад забыть, да не забудуРад уснуть, да не усну.Не любя, любить я будуИ, прокляв, не прокляну:Эти бледные березы,И дождя ночные слезы,И унылые поля…О, проклятая, святая,О, чужая и роднаяМать и мачеха земля!1907Да не будетНадежды нет и нет боязни.Наполнен кубок через край.Твое прощенье – хуже казни,Судьба. Казни меня, прощай.Всему я рад, всему покорен.В ночи последний замер плач.Мой путь, как ход подземный, черен —И там, где выход, ждет палач.<1909>Вячеслав Иванов
(1866–1949)Вячеслав Иванович Иванов – драматург и историк, поэт-философ, проповедовавший идеи преодоления разобщенности людей, некое обновление религии, утопию наступления нового периода в истории человечества, когда восторжествует “синтетическое”, всенародное искусство и красота. Относясь по возрасту к символистам старшего поколения, Иванов был теоретиком “младосимволистов”.
Поэтическим произведениям Иванова присуща пышная, красочная и по-своему оригинальная архаическая лексика, сложные инверсии и некоторая тяжеловесность слога. Многие стихи чрезмерно отягощены филологической ученостью и трудны для восприятия. А его мистический архаизм, стремление соединить несовместимые подчас противоположности вызвали протест соратников – Блока и Брюсова, что явилось одной из причин раскола символизма как течения. В дальнейшем Иванов основал знаменитую “Академию стиха”. После революции он работал в учреждениях культуры, преподавал, а в 1924 году навсегда покинул Россию и поселился в Италии, где и прожил до конца жизни.
ЛюбовьМы – два грозой зажженные ствола,Два пламени полуночного бора;Мы – два в ночи летящих метеора,Одной судьбы двужальная стрела.Мы – два коня, чьи держит удилаОдна рука, – одна язвит их шпора;Два ока мы единственного взора,Мечты одной два трепетных крыла.Мы – двух теней скорбящая четаНад мрамором божественного гроба,Где древняя почиет Красота.Единых тайн двугласные уста,Себе самим мы Сфинкс единый оба.Мы – две руки единого креста.(1901)ОсеньюАл. Н. Чеботаревской[28]
Рощи холмов, багрецом испещренные,Синие, хмурые горы вдали…В желтой глуши на шипы изощренныеДикие вьются хмели.Луч кочевой серебром загорается…Словно в гробу, остывая, ЗемляПышною скорбию солнц убирается…Стройно дрожат тополя.Ветра порывы… Безмолвия звонкие…Катится белым забвеньем река…Ты повилики закинула тонкиеВ чуткие сны тростника.1903ЛебедиЛебеди белые кличут и плещутся…Пруд – как могила, а запад – в пыланиях…Дрожью предсмертною листья трепещутся —Сердце в последних сгорает желаниях!Краски воздушные, повечерелыеК солнцу в невиданных льнут окрылениях…Кличут над сумраком лебеди белые —Сердце исходит в последних томлениях!За мимолетно-отсветными бликамиС жалобой рея пронзенно-унылою,В лад я пою с их вечерними кликами —Лебедь седой над осенней могилою…(1906)Из “Зимних сонетов”1Скрипят полозья. Светел мертвый снег.Волшебно лес торжественный заснежен.Лебяжьим пухом свод небес омрежен.[29]Быстрей оленя туч подлунных бег.Чу, колокол поет про дальний брег…А сон полей безвестен и безбрежен…Неслежен путь, и жребий неизбежен,Святая ночь, где мне сулишь ночлег?И вижу я, как в зеркале гадальном,Мою семью в убежище недальном,В медвяном свете праздничных огней.И сердце, тайной близостью томимо,Ждет искорки средь бора. Но санейПрямой полет стремится мимо, мимо.Узлы змеиТриста тридцать три соблазна, триста тридцать три обряда,Где страстная ранит разно многострастная услада, —На два пола – знак Раскола – кто умножит, может счесть:Шестьдесят и шесть объятий и шестьсот приятий есть.Триста тридцать три соблазна, триста тридцать три дороги, —Слабым в гибель, – чьи алмазны светоносные сердца,Тем на подвиг ярой пытки риши[30] Гангеса и ЙогиРазвернули в длинном свитке от начала до конца.В грозном ритме сладострастий, к чаше огненных познанийПрипадай, браман, заране опаленным краем уст,Чтоб с колес святых бесстрастий клик последних заклинаниМог собрать в единой длани все узлы горящих узд.<1907>СчастьеСолнце, сияя, теплом излучается:Счастливо сердце, когда расточается.Счастлив, кто так даровитЩедрой любовью, что светлому чается,Будто со всем он живым обручается.Счастлив, кто жив и живит.Счастье не то, что годиной случаетсяИ с мимолетной годиной кончается:Счастья не жди, не лови.Дух, как на царство, на счастье венчается,В счастье, как в солнце, навек облачается:Счастье – победа любви.20 июля 1917Константин Бальмонт
(1867–1942)В конце XIX – начале XX веков Константин Дмитриевич Бальмонт был едва ли не самым известным среди русских поэтов. В его ранних стихах слышны мотивы гражданской скорби и самоотречения, возникшие под влиянием народной поэзии. Вслед за этим он выступил как один из ранних представителей символизма.
Поэзию Бальмонта в значительной степени обесценивает некоторая экзальтированность, вычурность, манерность, крикливая напыщенность, а также нарочитый индивидуализм. Но многим его стихам присущи гибкость и музыкальность языка, неожиданные рифмы, сложные аллитерации, – они по-настоящему интересны.
Кроме того, Бальмонт известен как видный переводчик и страстный путешественник: он побывал на всех континентах. В 1920 году, преследуемый голодом и болезнями, поэт уехал во Францию. Всеми забытый и полубезумный, он умер в предместье Парижа.
Колокольный звонСонетКак нежный звук любовных словНа языке полупонятном,Твердит о счастьи необъятномДалекий звон колоколов.В прозрачный час вечерних сновВ саду густом и ароматномЯ полон дум о невозвратном,О светлых днях иных годов.Но меркнет вечер, догорая,Теснится тьма со всех сторон;И я напрасно возмущенМечтой утраченного рая;И в отдаленьи замирая,Смолкает звон колоколов.(1894)* * *Я мечтою ловил уходящие тени,Уходящие тени погасавшего дня,Я на башню всходил, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.И чем выше я шел, тем ясней рисовались,Тем ясней рисовались очертанья вдали,И какие-то звуки вдали раздавались,Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,И сияньем прощальным как будто ласкали,Словно нежно ласкали отуманенный взор.И внизу подо мною уж ночь наступила,Уже ночь наступила для уснувшей Земли,Для меня же блистало дневное светило,Огневое светило догорало вдали.Я узнал, как ловить уходящие тени,Уходящие тени потускневшего дня,И все выше я шел, и дрожали ступени,И дрожали ступени под ногой у меня.1894Челн томленьяКнязю А. И. Урусову[31]
Вечер. Взморье. Вздохи ветра.Величавый возглас волн.Близко буря. В берег бьетсяЧуждый чарам черный челн.Чуждый чистым чарам счастья,Челн томленья, челн тревог,Бросил берег, бьется с бурей,Ищет светлых снов чертог.Мчится взморьем, мчится морем,Отдаваясь воле волн.Месяц матовый взирает,Месяц горькой грусти полн.Умер вечер. Ночь чернеет.Ропщет море. Мрак растет.Челн томленья тьмой охвачен.Буря воет в бездне вод.1894КамышиПолночной порою в болотной глушиЧуть слышно, бесшумно, шуршат камыши.О чем они шепчут? О чем говорят?Зачем огоньки между ними горят?Мелькают, мигают – и снова их нет.И снова забрезжил блуждающий свет.Полночной порой камыши шелестят.В них жабы гнездятся, в них змеи свистят.В болоте дрожит умирающий лик.То месяц багровый печально поник.И тиной запахло. И сырость ползет.Трясина заманит, сожмет, засосет.“Кого? Для чего? – камыши говорят. —Зачем огоньки между нами горят?”Но месяц печальный безмолвно поник.Не знает. Склоняет все ниже свой лик.И, вздох повторяя погибшей души,Тоскливо, бесшумно, шуршат камыши.(Июль 1895)БезглагольностьЕсть в русской природе усталая нежность,Безмолвная боль затаенной печали,Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,Холодная высь, уходящие дали.Приди на рассвете на склон косогора, —Над зябкой рекою дымится прохлада,Чернеет громада застывшего бора,И сердцу так больно, и сердце не радо.Недвижный камыш. Не трепещет осока.Глубокая тишь. Безглагольность покоя.Луга убегают далёко-далёко.Во всем утомленье – глухое, немое.Войди на закате, как в свежие волны,В прохладную глушь деревенского сада, —Деревья так сумрачно-странно-безмолвны,И сердцу так грустно, и сердце не радо.Как будто душа о желанном просила,И сделали ей незаслуженно больно.И сердце простило, но сердце застыло,И плачет, и плачет, и плачет невольно.(1900)Меж подводных стеблейХорошо меж подводных стеблей.Бледный свет. Тишина. Глубина.Мы заметим лишь тень кораблей,И до нас не доходит волна.Неподвижные стебли глядят,Неподвижные стебли растут.Как спокоен зеленый их взгляд,Как они бестревожно цветут.Безглагольно глубокое дно,Без шуршанья морская трава.Мы любили, когда-то, давно,Мы забыли земные слова.Самоцветные камни. Песок.Молчаливые призраки рыб.Мир страстей и страданий далек.Хорошо, что я в море погиб.(1903)ОсеньПоспевает брусника,Стали дни холоднее,И от птичьего крикаВ сердце стало грустнее.Стаи птиц улетаютПрочь, за синее море.Все деревья блистаютВ разноцветном уборе.Солнце реже смеется,Нет в цветах благовонья.Скоро осень проснетсяИ заплачет спросонья.Август 1905Дурной сонМне кажется, что я не покидал России,И что не может быть в России перемен.И голуби в ней есть. И мудрые есть змии.И множество волков. И ряд тюремных стен.Грязь “Ревизора” в ней. Весь гоголевский ужас.И Глеб Успенский[32] жив. И всюду жив Щедрин.Порой сверкнет пожар, внезапно обнаружась,И снова пал к земле земли убогий сын.Там за окном стоят. Подайте. Погорели.У вас нежданный гость. То – голубой мундир.Учтивый человек. Любезный в самом деле.Из ваших дневников себе устроил пир.И на сто верст идут неправда, тяжба, споры,На тысячу – пошла обида и беда.Жужжат напрасные, как мухи, разговоры.И кровь течет не в счет. И слезы – как вода.(1913)Русский языкЯзык, великолепный наш язык.Речное и степное в нем раздолье,В нем клекоты орла и волчий рык,Напев и звон и ладан богомолья.В нем воркованье голубя весной,Взлет жаворонка к солнцу – выше, выше.Березовая роща. Свет сквозной.Небесный дождь, просыпанный по крыше.Журчание подземного ключа.Весенний луч, играющий по дверце.В нем Та, что приняла не взмах меча,А семь мечей – в провидящее сердце.И снова ровный гул широких вод.Кукушка. У колодца молодицы.Зеленый луг. Веселый хоровод.Канун на небе. В черном – бег зарницы.Костер бродяг за лесом, на горе,Про Соловья-разбойника былины.“Ау!” в лесу. Светляк в ночной поре.В саду осеннем красный грозд рябины.Соха и серп с звенящею косой.Сто зим в зиме. Проворные салазки.Бежит савраска смирною рысцой.Летит рысак конем крылатой сказки.Пастуший рог. Жалейка до зари.Родимый дом. Тоска острее стали.Здесь хорошо. А там – смотри, смотри.Бежим. Летим. Уйдем. Туда. За дали.Чу, рог другой. В нем бешеный разгул.Ярит борзых и гончих доезжачий.[33]Баю-баю. Мой милый! Ты заснул?Молюсь. Молись. Не вечно неудачи.Я снаряжу тебя в далекий путь.Из тесноты идут вразброд дороги.Как хорошо в чужих краях вздохнутьО нем – там, в синем – о родном пороге.Подснежник наш всегда прорвет свой снег.В размах грозы сцепляются зарницы.К Царьграду не ходил ли наш Олег?[34]Не звал ли в полночь нас полет Жар-птицы?И ты пойдешь дорогой Ермака,[35]Пред недругом вскричишь: “Теснее, други!”Тебя потопит льдяная река,Но ты в века в ней выплывешь в кольчуге.Поняв, что речь речного серебраНе удержать в окованном вертепе,[36]Пойдешь ты в путь дорогою Петра,Чтоб брызг морских добросить в лес и степи.Гремучим сновиденьем наявуТы мысль и мощь сольешь в едином хоре,Венчая полноводную НевуС Янтарным морем[37] в вечном договоре.Ты клад найдешь, которого искал,Зальешь и запоешь умы и страны.Не твой ли он, колдующий Байкал,Где в озере под дном не спят вулканы?Добросил ты свой гулкий табор-стан,Свой говор златозвонкий, среброкрылый —До той черты, где Тихий океанЗаворожил подсолнечные силы.Ты вскликнул: “Пушкин!” Вот он, светлый бог,Как радуга над нашим водоемом.Ты в черный час вместишься в малый вздох.Но Завтра – встанет! С молнией и громом!3 июля 1924 ШатэлейонЗинаида Гиппиус
(1869–1945)Зинаида Николаевна Гиппиус, жена и ближайший единомышленник Д. С. Мережковского, считала литературно-общественную деятельность наиболее важной для себя. В историю литературы она вошла не только как поэтесса, но и как блестящий критик и яркий публицист (под псевдонимом Антон Крайний). Гиппиус стояла у истоков русского символизма и стала одним из его лидеров. Вместе с Мережковским и Минским она принадлежала к религиозному крылу этого направления: они связывали обновление искусства с богоискательскими задачами.
Ее стихи отличались не только новыми для русской поэзии мотивами, но и зрелым мастерством, стилистической и ритмической изысканностью при внешней скромности и отсутствии эффектов. Поэтесса обладала исключительным умением писать афористически, замыкать свою мысль в краткие, выразительные, легко запоминающиеся формы.
После революции Гиппиус вместе с мужем эмигрировала из России, не приняв советской власти.
Любовь – однаЕдиный раз вскипает пенойИ рассыпается волна.Не может сердце жить изменой,Измены нет: любовь – одна.Мы негодуем, иль играем,Иль лжем – но в сердце тишина.Мы никогда не изменяем:Душа одна – любовь одна.Однообразно и пустынно,Однообразием сильна,Проходит жизнь… И в жизни длиннойЛюбовь одна, всегда одна.Лишь в неизменном – бесконечность,Лишь в постоянном – глубина.И дальше путь, и ближе вечность,И всё ясней: любовь одна.Любви мы платим нашей кровью,Но верная душа – верна,И любим мы одной любовью…Любовь одна, как смерть одна.1896ЭлектричествоДве нити вместе свиты,Концы обнажены.То “да” и “нет” – не слиты,Не слиты – сплетены.Их темное сплетеньеИ тесно, и мертво.Но ждет их воскресенье,И ждут они его.Концов концы коснутся —Другие “да” и “нет”,И “да” и “нет” проснутся,Сплетенные сольются,И смерть их будет – Свет.1901ПаукиЯ в тесной келье – в этом мире.И келья тесная низка.А в четырех углах – четыреНеутомимых паука.Они ловки, жирны и грязны.И всё плетут, плетут, плетут…И страшен их однообразныйНепрерывающийся труд.Они четыре паутиныВ одну, огромную, сплели.Гляжу – шевелятся их спиныВ зловонно-сумрачной пыли.Мои глаза – под паутиной.Она сера, мягка, липка.И рады радостью зверинойЧетыре толстых паука.1903ОнаВ своей бессовестной и жалкой низости,Она, как пыль, сера, как прах земной.И умираю я от этой близости,От неразрывности ее со мной.Она шершавая, она колючая,Она холодная, она змея.Меня изранила противно-жгучаяЕе коленчатая чешуя.О, если б острое почуял жало я!Неповоротлива, тупа, тиха.Такая тяжкая, такая вялая,И нет к ней доступа – она глуха.Своими кольцами она, упорная,Ко мне ласкается, меня душа.И эта мертвая, и эта черная,И эта страшная – моя душа!1905ПетербургСергею Платоновичу Каблукову[38]
Люблю тебя, Петра творенье…
Твой остов прям, твой облик жёсток,Шершавопыльный – сер гранит,И каждый зыбкий перекрестокТупым предательством дрожит.Твое холодное кипеньеСтрашней бездвижности пустынь.Твое дыханье – смерть и тленье,А воды – горькая полынь.Как уголь, дни, – а ночи белы,Из скверов тянет трупной мглой.И свод небесный, остеклелыйПронзен заречною иглой.Бывает: водный ход обратен,Вздыбясь, идет река назад…Река не смоет рыжих пятенС береговых своих громад,Те пятна, ржавые, вскипели,Их ни забыть, – ни затоптать…Горит, горит на темном телеНеугасимая печать!Как прежде, вьется змей твой медный,Над змеем стынет медный конь…И не сожрет тебя победныйВсеочищающий огонь, —Нет! Ты утонешь в тине черной,Проклятый город, Божий враг,И червь болотный, червь упорныйИзъест твой каменный костяк.1909Берегись…Не разлучайся, пока ты жив,Ни ради горя, ни для игры.Любовь не стерпит, не отомстив,Любовь отнимет свои дары.Не разлучайся, пока живешь,Храни ревниво заветный круг.В разлуке вольной таится ложь.Любовь не терпит земных разлук,Печально гасит свои огни,Под паутиной пустые дни.А в паутине – сидит паук.Живые, бойтесь земных разлук!Январь 1913Тогда и опятьПросили мы, чтоб помолчалиПоэты о войне;Чтоб пережить хоть первые печалиМогли мы в тишине.Куда тебе! Набросились зверями:Война! Войне! Войны!И крик, и клич, и хлопанье дверями…Не стало тишины.А после, вдруг, – таков у них обычай, —Военный жар исчез.Изнемогли они от всяких кличей,От собственных словес.И, юное безвременно состарив,Текут, бегут назад,Чтобы запеть, в тумане прежних марев, —На прежний лад.1915ВесельеБлевотина войны – октябрьское веселье!От этого зловонного винаКак было омерзительно твое похмелье,О бедная, о грешная страна!Какому дьяволу, какому псу в угоду,Каким кошмарным обуянный сном,Народ, безумствуя, убил свою свободу,И даже не убил – засек кнутом?Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,Смеются пушки, разевая рты…И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,Народ, не уважающий святынь!29 октября 1917СейчасКак скользки улицы отвратные,Какая стыдь!Как в эти дни невероятныеПозорно – жить!Лежим, заплеваны и связаны,По всем углам.Плевки матросские размазаныУ нас по лбам.Столпы, радетели, водителиДавно в бегах.И только вьются согласителиВ своих Це-ках.Мы стали псами подзаборными,Не уползти!Уж разобрал руками чернымиВикжель[39] – пути…9 ноября 191714 декабря 1917 годаД.С. Мережковскому
Простят ли чистые герои?Мы их завет не сберегли.Мы потеряли всё святое:И стыд души, и честь земли.Мы были с ними, были вместе,Когда надвинулась гроза.Пришла Невеста[40]… И НевестеСолдатский штык проткнул глаза.Мы утопили, с визгом споря,Ее в чану Дворца, на дне,В незабываемом позореИ в наворованном вине.Ночная стая свищет, рыщет,Лед по Неве кровав и пьян…О, петля Николая чище,Чем пальцы серых обезьян!Рылеев, Трубецкой, Голицын!Вы далеко, в стране иной…Как вспыхнули бы ваши лицаПеред оплеванной Невой!И вот из рва, из терпкой муки,Где по дну вьется рабий дым,Дрожа, протягиваем рукиМы к вашим саванам святым.К одежде смертной прикоснуться,Уста сухие приложить,Чтоб умереть – или проснуться,Но так не жить! Но так не жить!Осенью(Сгон на революцию)На баррикады! На баррикады!Сгоняй из дальних, из ближних мест…Замкни облавой, сгруди, как стадо,Кто удирает – тому арест.Строжайший отдан приказ народу,Такой, чтоб пикнуть никто не смел.Все за лопаты! Все за свободу!А кто упрется – тому расстрел.И все: старуха, дитя, рабочий —Чтоб пели Интер-национал.Чтоб пели, роя, а кто не хочетИ роет молча – того в канал!Нет революций краснее нашей:На фронт – иль к стенке, одно из двух.…Поддай им сзаду! Клади им взашей,Вгоняй поленом мятежный дух!На баррикады! На баррикады!Вперед за “Правду”, за вольный труд!Колом, веревкой, в штыки, в приклады…Не понимают? Небось поймут!25 октября 1919Ночь…Не рассветает, не рассветает…На брюхе плоском она ползет.И все длиннеет, все распухает…Не рассветает! Не рассветет.Декабрь 19191917Глядим, глядим всё в ту же сторонуНа мшистый дол, на топкий лес,Вослед прокаркавшему ворону,На край белеющих небес.Давно ли ты, громада косная,В освобождающей войне,О Русь, как туча громоносная,Восстала в вихре и огне.И вот опять, опять закована,И безглагольна, и пуста…Какой ты чарой зачарована?Каким проклятьем проклята?Но, во грехе тобой зачатые,Хотим с тобою умирать.Мы, дети, матерью проклятыеИ проклинающие мать.1920ВаршаваМераВсегда чего-нибудь нет, —Чего-нибудь слишком много…На всё как бы есть ответ —Но без последнего слога.Свершится ли что – не так,Некстати, непрочно, зыбко…И каждый не верен знак,В решеньи каждом – ошибка.Змеится луна в воде, —Но лжет, золотясь, дорога…Ущерб, перехлест везде.А мера – только у Бога.1924Валерий Брюсов
