Помоги проекту - поделись книгой:
Его учение, как сообщает Википедия, декларировало «своей целью свободную и счастливую жизнь человека, борьбу с предрассудками, ложными ценностями общества, бюрократическим государством, бюрократизированной церковной верой (клерикализм), бездуховностью семейного уклада и прочим. Он разработал множество новых систем медитации, связанных с музыкой, движением, дыханием».
Несколько моих друзей, считающих себя суфиями, раньше регулярно посещали основанный им ашрам в Пуне. Сейчас они каждое лето организуют лагерь на Карельском перешейке. Но я там никогда не был. Сам Ошо считал, что для учения важен лишь живой учитель. После его ухода учение неминуемо искажается. И нет смысла в религиозной общине. Однако на деле и ашрамы, и саньясины Ошо остаются.
Когда Ошо спрашивали о кажущихся противоречиях в его высказываниях, он отвечал, что более чем сами слова важна пустота между ними. Слова — это только двери, которые могут быть и деревянными, и золотыми, но главное не дверь, а то, что находится за ней.
И в заключение этого разговора об Учителях и учениях мне хотелось бы упомянуть о сахаджа-йоге. С этим учением я познакомился вовсе не в Индии, а на работе в газовой котельной. Когда-то ленинградские котельные были заселены представителями литературного и художественного андеграунда (эта тема достойна целой книги). Потом, в начале 90-х, состав сменился и котельные заполнили представители разных религиозных меньшинств. И у нас в котельной, кроме меня и не совсем правоверного еврея, работали свидетель Иеговы и сахаджа-йогиня. Так, на рабочем столе помимо документации последовательно появились иконка святого Николая Чудотворца, под стеклом — звезда Давида, рядом — изображение Нирмалы Деви Шриваставы и стопка журналов «Сторожевая башня».
Нирмала Шривастава (в девичестве Салве) (1923–2011) — известная гуру из Индий, основательница сахаджа-йоги. Более известна как Шри Матаджи, или Нирмала Деви. Она выросла в очень образованной семье (ее отец Нирмала Салве знал множество языков, прекрасно разбирался в искусстве. Он был христианином, но знал наизусть «Бхагавад-гиту», и перевел на хинди священную книгу мусульман Коран). С семи лет она общалась с Махатмой Ганди и часто гостила в его ашраме. Многое из того, чему учил Ганди, она использовала в собственном учении.
В молодости она занималась социально ориентированной общественной деятельностью, стала женой известного политика Чандика Шриваставы. Но в 60-х, когда ее дочери выросли и вышли замуж, полностью отдала себя духовной практике. И 5 мая 1970 года вошла в самадхи и получила откровение. После этого она стала передавать знание другим, назвав свое учение «сахаджа-йогой» («сахаджа» — врожденная, «йога» — союз, соединение). В каждом человеке с рождения заложен механизм, который позволяет соединить индивидуальное сознание с коллективным сознанием космоса. Впрочем, об этом учит не только сахаджа-йога.
Все ее занятия были бесплатны. «Как можно платить за то, что ваше собственное, что дано от рождения? — говорила она. — Можно ли заплатить за то, что проросло зерно, за то, что светит солнце? Так же и Кундалини: она — это сила Любви, и каждый человек имеет право и возможность познать ее как приятное дуновение…»
Для полноты картины я положил под стекло открытку с буддийской мандалой. Честно говоря, я подумал и о мусульманах, но в исламе, в отличие от других мировых религий, нет традиции создания изображений религиозных символов. Теперь любой посторонний оператор, который заменял кого-либо из нас во время болезни или отъезда, мог найти на столе близкий своей религии объект. Но летом все, кроме свидетеля Иеговы, ушли в долгосрочный отпуск, и он, делая уборку, аккуратно разложил по нашим шкафчикам «не связанные с работой вещи». Только свои журналы на столе и оставил.
Ганготри
Если дорога до Уттаркаши иногда отходила от Ганги на несколько десятков километров, то после Верхнего Светлого города приблизилась и переплелась с рекой. Эту дорогу стоило бы пройти пешком — так делают многие индийские паломники, совершающие Чар-дхам (Чар-дхам включает посещение четырех самых почитаемых священных мест в Гималаях: Ямунотри, Ганготри, Кедарнатх и Бадринатх) и, в отличие от нас, владеющие временем. Каждый метр этой дороги по-своему прекрасен. Она тянется вдоль отвесных стен, перескакивает мостами с одного берега на другой через пропасти глубиной в десятки метров, скрывается от Ганги в высоком хвойном лесу, снова прижимается к бурлящей воде и, наконец, заканчивается удивительно красивым поселком — Ганготри. Он находится на высоте 3140 метров и с октября по апрель отрезан от остального мира снежными завалами. Поэтому зимой в Ганготри живет всего лишь несколько десятков человек. Зато летом численность населения возрастает на два порядка: все дома в поселке заняты паломниками и туристами.
У ворот нас встретила шумная ватага индийских подростов, каждый из которых предлагал свой самый лучший отель, с душем, горячей водой и прочими цивилизованными делами. Можно было выбирать или идти наугад в любой из них — каждый чем-нибудь был хорош, и у каждого наверняка имелись свои недостатки. Ценовой диапазон был невелик — в поселке для духовных путешественников нет пятизвездочных отелей: от 200 (если поторговаться) до 800 рупий за комнату.
В ресторанах и лавочках также недостатка не наблюдалось.
Мы провели небольшой тендер между отелями, которые предлагали мальчишки, и остановились на втором этаже небольшого семейного гестхауса в дальней части города с видом на храм, посвященный Ганге, и на саму Гангу. Тропа к ее истокам начиналась практически от наших дверей.
Что касается обещанного душа с теплой водой, то душ был и вода, которая текла из крана, была священной водой Ганги, но очень холодной. Горячую воду пообещали через несколько минут, в ведрах. Я полагал, что где-то находится бойлер, но, когда выбрался погулять на крышу, увидел детей, разводящих костер под большим баком. Рядом стояли наши ведра. Любому понятно, что за пару минут такое количество воды вскипятить трудно. Однако в Индии время течет по-другому. Поэтому пара минут для индуса может оказаться нашим часом. Думаю, это связано с тем, что человеческое время и божественное сильно различаются (один «божественный» год равен 360 «человеческим»). А обслуживающий персонал отеля считает по среднему. И действительно, через час мы смогли насладиться мытьем в горячей воде.
Бхочбаса
На следующее утро, оставив часть вещей в гостинице, мы вышли на тропу. Она была довольно натоптанной, а в ближайшем перелеске нас встретил пропускной пункт заповедника. Там у нас проверили документы и бегло досмотрели рюкзаки, переписав количество пластиковых бутылок, которые мы несли с собой. Лесник объяснил, что, если мы вернемся без них, нас могут серьезно оштрафовать. Через несколько километров — еще один кордон, где у нас тоже проверили документы и переписали данные в журнал. В принципе, оба кордона можно обойти выше по горам, но все же лучше купить пропуск — ведь деньги, выложенные за него, идут на благое дело.
Тропа была широкой и ровной, первые восемнадцать километров до поселка Бхочбаса (Bhojbasa) можно в полной мере считать конной тропой: богатые паломники добираются туда на маленьких горных лошадках. Днем каждые пятнадцать-двадцать минут мы встречали либо идущих нам навстречу паломников и гидов, либо святых людей с блестящими котелками и пучками зеленой травы в руках. Один из них объяснил, что эта трава растет практически вдоль всей тропы в лесной зоне. Ее запах помогает справиться с нагрузками и недостатком кислорода в высокогорье. На вопрос о названии он ответил «оксижен», то есть кислород. Мы сорвали по маленькой веточке кислорода, чем-то похожего на нашу пижму. И нюхали его всю дорогу. Наверное, помогал.
Гималаи неспроста называют матерью всех гор (точнее, отцом, ведь Хималай (Химават) не богиня, а бог). В многообразии ландшафтов я иногда узнавал Кавказ, Памир, Тянь-Шань, Алтай. И здесь, в долине Ганги, нас также ожидали сюрпризы: едва мы миновали скалы, чем-то похожие на алтайские в районе Аккема, как за поворотом вдруг увидели готический каменный город. Причудливые остроконечные башни стояли вдоль склона, спускались к реке. Некоторые из скал напоминали острые крыши готических соборов, из которых, словно глаза химер, смотрели гладкие валуны. Затем пейзаж снова изменился, ущелье расширилось, зона лесов закончилась, остались лишь карликовые деревья, и после очередного подъема нашим глазам предстала Бхочбаса.
Это поселок, состоящий из ашрама, небольшого палаточного лагеря для туристов и метеостанции. Ашрам был к нам ближе всего и назывался
Эти три имени совсем не случайно оказались вместе. Шри Рамакришна (1836–1886), великий мистик, пропустивший через себя все формы религиозного опыта от тантры до адвайты (недвойственность), способный легко достигать состояния самадхи, его жена, с детства неразрывно связанная с ним духовной близостью, и продолжившая его учение Сарада Деви (1853–1920), и преданный ученик Свами Вивекананда (1863–1902), ставший оригинальным мыслителем и известным общественным деятелем. Рассказывать кратко об этих великих людях, об их биографии и учении нет смысла — написаны десятки книг. Я лично посоветовал бы начать с Ромена Роллана: «Жизнь Рамакришны» и «Жизнь Вивекананды».
В ашраме нас приняли довольно приветливо. И один из местных, дочерна выгоревший человек в темных очках, сразу же предложил свои услуги проводника на Тапован — плато, расположенное над ледником, на 500 метров выше истока Ганги. Летом на Таповане живут великие отшельники. Мы решили их не беспокоить. А Носов, увидев темные очки, спросил проводника, не продаст ли он их. Тот пообещал не продать, но найти утром вторую пару. Дело в том, что Сергей, попав в Индию, решил приносить в жертву богам именно темные очки (как я понимаю, таким образом он говорил — мое зрение было затемнено, а теперь я вижу ясно). Иначе трудно объяснить тот факт, что очки у него пропадали с регулярностью в три дня. И приехав в какой-либо населенный пункт, он первым делом шел в магазин в поисках очков, воды и батареек для фотоаппарата. Две последние вещи интересовали не только его: большинство батареек, продаваемых в местных лавочках, позволяли сделать максимум три-четыре снимка, а затем садились. В итоге и у Тони, и у Носова был с собой изрядный их запас, которым они постоянно делились. А Катин фотоаппарат в батарейках не нуждался.
Что же касается темных очков, то к концу путешествия они стали материализовываться в самых неожиданных местах. Но Сергею они уже были не интересны.
Обед и ужин в ашраме проходил по расписанию, которое висело возле дверей кухни. Мы пришли на пару часов позже официального обеда, но нас накормили и напоили горячим чаем. Крайне простое тали (рис — дал — овощи) показалось Тоне невкусным. Впрочем, мы были в том месте, где останавливаются настоящие саньясины, а им не важно, какой вкус и запах у пищи — такие мелочи не должны их отвлекать. Затем нам показали наши апартаменты — комнату с заколоченными окнами, на полу которой валялись матрасы. А рядом стопкой лежали теплые одеяла. Стоило это 250 рупий с человека, причем в плату входили обед и ужин. Для жилья на высоте 4 тысячи метров это вполне приемлемые условия и хорошая цена. Пока мы размещались, в ашрам пришли две американки, Кэтрин и Келли, и одна из них предложила вечером пойти к местному бабе, сказав, что тот очень красиво поет.
Сны
Вечером мы гуляли вдоль Ганги. Небо было затянуто тучами, по склонам ползли облака, грозившие то ли пролиться дождем, то ли рассыпаться снегом. Мы повернули в сторону поселка, миновали камень с указателем «Welcome for Bhajan Kirtan» (бхажаны и киртаны — религиозные песнопения в индуизме) и оказались в палатке у Рам Бабы (так его назвал один из европейцев на своем сайте, у меня же в блокноте твердой неукуренной рукой записано: Двидрас Баба), немолодого бородатого человека в очках. Собралась довольно интернациональная компания: один израильтянин, один немец, две американки и шестеро граждан России. Баба читал проповедь, суть которой сводилась к тому, что в каждом имени есть имя Бога, а значит, в каждом изначально — Бог. Проповедь перемежалась красивыми песнями, у него был несильный, но чистый голос, и он великолепно аккомпанировал себе на таблах. В полутьме я видел лишь вспыхивающие в такт музыке стекла очков, отражающие свет от входа. Снаружи шел дождь.
Далее он попросил каждого из нас рассказать о своей религии. И тогда Тоня прочитала молитву «Отче Наш», писатель Носов рассказал об Иисусовой молитве и о странниках, которые повторяли ее десятки тысяч раз, чтобы она вошла в сердце и звучала там постоянно, а я прочитал стишок собственного сочинения, который Тоня перевела на английский. Звучал он так:
Баба в ответ рассказал о своем учителе. Это был религиозный человек из небогатой семьи, у которого не было возможности приехать к Ганге и совершить пуджу. И он попросил своего друга сделать это за него.
Когда друг опустил приношение в Гангу и кораблик из листьев с подношением и горящим светильником на борту отправился по течению, из воды вдруг появилась рука, которая сначала подняла его, а затем утянула под воду. Это был знак, благодаря которому учитель нашего Бабы оставил земные дела и стал саньясином. А впоследствии известным гуру. И это была его дхарма, его предназначение.
Затем Баба запел удивительно красивый бхажан, посвященный Ганге, а мы подпевали ему. Получилось хоть нестройно, но дружно. Потом на улице окончательно стемнело, и, включив фонарики, мы вышли под моросящий холодный дождь. И если бы не шум Ганги, можно было легко представить, что мы находимся в петербургском пригороде поздней промозглой осенью.
Ужин оказался похожим на обед, но он собрал в три ряда на полу всех обитателей ашрама, среди которых были (судя по виду и шиваитским тилакам на лбу) очень серьезные товарищи. После коллективного пения мантры мы получили на тарелках из прессованных листьев набор, идентичный дневному, — рис — овощи — дал.
Плюс чапати. Носов строго следил за исполнением правила правой руки. Когда я случайно прикоснулся к чапати левой, по руке не врезал, но посмотрел со значением.
Ночью мы долго не могли заснуть. Дождь, который вечером лишь накрапывал, разошелся в полную силу.
На потолке горели ярко-зеленые огни — словно огромные звезды заглядывали сквозь крышу, хотя снаружи было пасмурно. Судя по яркости, это были не насекомые — да и откуда взяться светлячкам на такой высоте. Вспомнили и про огни святого Эльма, и про датчики солнечных батарей, которые мы видели днем на одной из крыш. Однако утром никаких приборов ни на потолке, ни на крыше не нашли.
Мне снились молитвы — я лежал на спине под безоблачным темно-синим небом, несказанные слова разворачивались длинными лентами в воздухе, закручивались по спирали, таяли. А я всю ночь повторял словно мантру: «Господи, помилуй меня…» И стоило мне остановиться, как по моему лицу кто-то пробежал. Я вскочил и, видимо, закричал, потому что все проснулись. Это оказалась обычная мышь. После я уже не мог заснуть и слышал, как она с сотоварищами шуршала в наших вещах. Полакомиться им было нечем. К их шуршанию примешивался храп Севы.
Тоня рассказывала, что ей тоже снились удивительные сны. Снилось, что она умерла и оказалась где-то внизу, под землей, в полуразрушенном храме. Причем умершие могли общаться с живыми через колодец, и она разговаривала со своим бывшим мужем. Из этого места не было выхода, и все, кто находился в нем, пребывали в нем вечно. Тоня встретила многих знакомых, в частности своих коллег, и ей пришла мысль, раз мы здесь вечно, почему бы не сделать свое издательство.
Второй ее сон был не менее странным: «Я обнаружила себя сидящей в позе лотоса возле храма и подумала: надо же, раньше не могла сделать этого, а теперь могу. А потом вдруг увидела, словно со стороны, что у меня выбиты колени, сломаны нош и сложены, а руки переломаны и распяты, но при этом я улыбаюсь. Только улыбка вырезана на лице ножом».
Гомукх
Утром погода наладилась, и как только рассвело, мы, оставив большую часть вещей в ашраме, продолжили путь к леднику Гомукх. Свое название он получил за сходство с мордой коровы
Мы миновали подъем, на котором возле тропы стоял лингам высотой полметра, трезубец Шивы, и флаги, рядом с ним стоял еще совсем маленький лингам, а в стороне — еще один. Сразу три храма!
Лингам — символическое изображение мужского начала, у основания часто имеет круг, символизирующей женское начало, йони. Лингам связан с культом Шивы. Он «мыслится как воплощение жизненной энергии Бога, символ его творящего начала». (Цит. по:
Динанатха Бодхисвами (Дмитрий Борзунов) в статье «Шива и Шивалингам» на сайте: www.sivalin-gam.ru пишет о том, что культ лингама выходит далеко за рамки индуизма. Он упоминает, что даже в Хибинах, на Кольском полуострове, недавно были обнаружены 2-метровые лингамы, стоящие рядом с возвышениями в форме йони.
Несколько садху с характерными тилаками на лбу, завернувшись в одеяла, сидели возле храмов.
Далее русло Ганги расширялось, образуя плоскости, которые, видимо, в сезон активного таяния, заполнялись водой. Сейчас по идеально ровной галечной поверхности тянулась тропа, а возле нее стояли микрохрамы, внешне неотличимые от туров — пирамид из камней, положенных друг на друга, обозначающих путь. А чуть в стороне — стела с латунной табличкой: BENCH MARK AT 100 MTR DISTANCE, и далее под стрелкой — PLEASE DON’T DISTURB — SASE RDS
Ближе к леднику, представляющему собой стену в несколько десятков метров, серую от вмерзших в нее камней, снова несколько предупреждающих табличек. Возле надписей не преминули сфотографироваться с очередным садху. Этот, судя по тилаке, был вишнуитом. Теперь тропа шла вдоль самого берега, по камням. На одном из камней лежала оранжевая одежда и деревянный посох. Однако владельца этих вещей видно не было. Возможно, его унесли воды Ганги, как нам объяснили, такое здесь случается часто. Дальше наши пути на время разделились — я поднялся по осыпи, чтобы полюбоваться ледником и Гангой сверху, Тоня выбрала для себя подходящий камень и расположилась на нем в позе лотоса — той самой, которую она могла принять во сне, лишь переломав кости. Катя достала фотоаппарат и занялась своим любимым делом, Носов, проигнорировав многочисленные предупреждения, залез в ледяную пещеру (как выяснилось впоследствии, путь главного героя нового романа Сергея заканчивался в этой пещере и писателю было просто необходимо в ней оказаться самому, чтобы оставить героя там, дальше, за пределами этого мира). Впрочем, было еще раннее утро, и Гомукх сыпал камнями не в полную силу.
А Сева просто нашел маленькую суводь, разделся и полностью окунулся в Гангу.
Мы же лишь умылись ледяной водой и набрали пару канистр. Два молодых человека, один очень стильный, в черной одежде — черный высокий тюрбан, черная куртка, черные гольфы, черные ботинки, а в руках черный зонт-трость и позолоченный золотой котелок, а другой в более привычном оранжевом, курили чиллум: в прозрачном воздухе запах марихуаны не желал улетать по ветру, а оставался над рекой.
На обратном пути мы разговорились с одним сань-ясином и попытались выяснить, почему у парня столь строгий наряд. «У людей есть разные работы», — пояснил он. Теперь мне ясно, значит, работа у него такая.
В Ганготри мы возвращались с песнями. На Тоню внезапно накатила горняшка и для того, чтобы легче было идти по тропе, она пела марши — от «Прощания славянки» до «Варяга».
Горняшка, по-научному — гипоксия, или горная болезнь, связанная с недостатком кислорода в воздухе. Проявляется обычно на высоте более 3000 метров при резком наборе высоты. Выражается в головной боли (обычный способ ее снять — пенталгин), общем недомогании, тошноте. Помню, что первый раз, когда я с ней столкнулся (а было это на Памире), поначалу чувствовал себя великолепно, весело и даже слегка пьяно, легко смог расчистить площадку под палатки, а наутро встал как с сильного похмелья. Второй раз я ее поймал через много лет уже выше 6000, где на подъеме после каждого десятого шага приходилось отдыхать. При этом на фоне видимого пейзажа я мог конструировать собственные полупрозрачные зрительные образы — например, некоторое время крутил перед глазами зеленый стул, который затем рассыпал в разные стороны цветными шарами. Некоторые вещества позволяют достичь подобного состояния, но при меньшей чистоте сознания. У Тони же была просто общая слабость и некоторые проявления сердечной недостаточности. Последнее меня испугало.
К вечеру мы добрались до отеля, но в наших номерах кто-то жил. Маленький важный карапуз лет пяти, которого мы встретили на террасе, заявил безапелляционным тоном: «All rooms booked!»
Мы уже собирались искать другой отель, а Тоня — лечь на полу, на балкончике, как появились взрослые, совершили некоторые перестановки жильцов и освободили для нас три комнаты. Соседями оказались родственники хозяев гестхауса, приехавшие на паломничество, а суровый мальчишка — сыном одного из них, врача по профессии. Врач осмотрел Тоню и сказал, что после хорошего сна все пройдет. И действительно, уже утром она чувствовала себя нормально.
Дети хозяина гестхауса снова грели на крыше для нас воду, и когда мы попросили чаю, принесли прозрачный полиэтиленовый пакет с мутной сладкой жидкостью.
Наконец-то я добрался до чая, этого традиционного индийского напитка, название которого и на хинди, и на русском звучит одинаково — чай. Только в Индии чай, во-первых, не заваривают, а вываривают, во-вторых, всегда добавляют молоко, сахар, а иногда и кар дамон. Что такое «чай без молока», работники большинства дхаб не знают. Но есть выход — заказать
Носов предположил, что мы после предыдущего чаепития не вернули стаканы, и поэтому нам доставили чай таким странным образом. Но через минуту появился поднос с чистыми стаканами, которые затем были наполнены через дырку, проделанную в днище пакета.
Американки рекомендовали одну из дхаб на центральной улице: «Мимо не пройдете, она с одной стороны выходит на дорогу, а с другой — нависает над Гангой, и сквозь окна можно видеть реку. Еще у нее на стекле помимо названий индийских блюд написано
На центральной улице было несколько дхаб, удовлетворяющих вышеописанным условиям. И мы не стали выбирать, а зашли в ту, внутри которой красовался рекламный щит следующего содержания:
«I AM A BUSINESSMAN RESTAURANT IS MY TEMPLE CUSTOMER IS MY GOD THIS IS MY WAY OF THINKING», где с удовольствием приняли участие в священнодействии путем поедания тали и пития чая.
Синяя птица
Утром вышли на прогулку по поселку и окрестностям. Первая и главная достопримечательность — храм Ганги, находившийся прямо под окнами нашего отеля: невысокий, но при этом довольно изящный. Он был белого цвета, лишь по краю крыши и фундаменту тянулась малиновая обрамляющая полоса. Четыре угловых придела завершались башенками, по высоте чуть ниже главного купола, на площадь выходили большие ворота со ступенями. Как выяснилось, он был построен в начале XVIII века и реставрирован правителем Джайпура в XX.
Мы прошли к храму мимо скульптурной композиции, состоящей из Шивы, под ногами которого лежал его бык Нанду и стоял трезубец, царя Бхагиратхи и Ганги. Шиву я опознал сразу — по трезубцу и леопардовой шкуре на бедрах, а вот насчет того, что по правую руку от него был Бхагиратха, а чуть ниже — Ганга, не уверен.
Вторая достопримечательность — валун Бхагиратха Шила, на котором Бхагиратха молил Шиву принять воды реки себе на голову.
Третья — водопад Гаурикунд, по гималайским меркам не слишком большой, но удивительно красивый, в его струях висела радуга, а в углублениях гладких камней, под которыми летела вода, стояли малиновые и зеленые лужи.
Четвертая — потрясающий хвойный лес, высокие деревья, прозрачный подлесок: и все это в долине, зажатой между крутых склонов и причудливо прорезанной столь глубоким ущельем, что внизу уже полутьма, в которой грохочет белая и мощная река. В Гималаях есть по крайней мере два места, где я чувствую себя дома. Это Ганготри и Наггар — ему будет посвящено несколько последующих глав.
Мы дошли до притока, вдоль которого начиналась тропа на озеро Кедратал. На его берегу находился палаточный лагерь индийских туристов и маленькая электростанция, обеспечивающая поселок энергией. В данный момент станция была «на профилактике» и никого ничем не снабжала. Надо сказать, что рассчитывать на постоянное электроснабжение в Ганготри нельзя и стоит ловить электричество, пока оно есть. Мы поймали его всего на несколько часов.
На обратном пути возле одной из лавочек, где Сева что-то высматривал, сжимая в руках деньги, к нему подошел весьма шустрый баба. Он взял банку кока-колы, затем посмотрел на Севу. «Ты меня угостишь?» — спросил баба. Это было так неожиданно, что Сева согласился. В итоге ничего не купив себе, угостил бабу отнюдь не дешевым в этих местах напитком.
Наши барышни, как говорится, «прикололись по вяленой тыкве». Это одна из типичных сладостей, которую можно купить повсюду (около десяти рупий за сто граммов).
Я же, вдруг услышав от двух проходящих мимо людей русскую речь, разговорился с ними. И далее наш разговор продолжился за чашкой чая в одной из дхаб. Ребят звали Роман и Женя, первый — типичный для Индии путешественник с немецким гражданством и русским прошлым, второй — из Киева, с дредами и хиповым видом, столь же типичный для Индии саньясин. Они рассказали, что живут в палатке на берегу Ганги чуть выше поселка, что недавно поднимались к озеру Кедратал, но наверху пошел сильный снег и пришлось вернуться обратно, что в Ганготри мы и они не единственные русские, около восьми человек находятся здесь уже не первый день. Они рассказали нам о дхабе, где очень вкусно и дешево готовят, и мы договорились вечером там встретиться. Поговорили и об Учителях. Женя — саньясин Пилота Бабы и часто сопровождает его во время поездок по Украине и России. Обычно я стараюсь придерживаться совета Ра Хари — «Если вам случится жить в Индии, то старайтесь меньше общаться с русскими духовными искателями», но в данном случае общение с Женей совершенно не напрягало. Он показался мне очень светлым человеком. Если у Пилота Бабы такие ученики, то какой же он сам?
А у нас появился свой баба. Поначалу, при разборе должностей, Сергей Носов приобрел статус «научного руководителя экспедиции по непосредственному… и так далее», но после пения бхажан и самовольного посещения ледяной пещеры он сильно изменился. Его слова стали весомее, а поступки тверже. Если кто-то из нас случайно нарушал местные традиции, например брал чапати левой рукой, Носов делал ему строгое замечание, и кому-то сразу становилось стыдно. А гуляя по живописному сосновому лесу на берегу Ганги, Носов глубокомысленно произнес: «Бог — это не бог». Правда — потом он быстро развил это учение, и следующая фраза, которую мы от него услышали, была такова: «Не бог — это бог». И в этом не было никакого противоречия.
А потом мы увидели синюю птицу. Когда ее крылья были сложены, оперение казалось черным, но стоило ей их расправить, как возникал глубокий синий цвет. Она пролетела под нами по ущелью Ганги и села на одну из отполированных водой природных ступеней. Рядом с ней лежала пустая холщовая сумка и угли от костра. И не говорите мне, что это просто синяя сойка, а не птица счастья.
Кафе, которое нам порекомендовали Женя и Роман, оказалось действительно уютным. В нем сидела довольно большая компания русских и японцев. Удивительно, что представители этих двух столь разных наций здесь тесно общались. И я подумал, что фраза Киплинга в ее расхожем понимании — «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут» — здесь не работает.
На самом деле всем, вырвавшим эту фразу из контекста прекрасного стихотворения, следовало бы знать его целиком. А смысл баллады скорее противоположен общему пониманию фразы. Она об уважении к чужому мужеству, о дружбе. Вот это четверостишие целиком:
Электричества так и не дали, мы ужинали на террасе в свете керосиновых ламп и свечей. Было в этом что-то от древней мистерии.
On the road to Rishikesh[3]
Рано утром покинули Ганготри в компании с Кэтрин, Келли и саньясином из Германии Рамой, который собирался оставить нас в Уттаркаши. Мы беседовали о путешествиях, а Сева писал стихи. Вот одно из его стихотворений, написанных в джипе.
Водитель был молодым и гнал, мы останавливались лишь для того, чтобы перекусить и разобраться с машиной, повредившей нам задний бампер, — джип, идущий следом, все время нас поджимал (хотя куда уж быстрее), и стоило нашему водителю притормозить, как тот въехал в нас, но несильно. Почему-то большинство водителей джипов либо совсем молодые люди, либо за сорок. Я подумал, что на таких дорогах происходит некий отбор — тот, кто лихачит, не доживает до среднего возраста.
В обед решили покурить, и Сева вдруг обнаружил, что все оставил на окне. Носов Баба его не осудил, зато я — очень. На рынке в Утгаркаши снова купили фруктово-ягодный набор: арбуз, бананы, манго. Так что вечером в Ришикеше устроили фруктовый пир вместе с американками, одна из них, Келли, оказалась фотографом, живописцем и художником по керамике, а Кэтрин — искусствоведом и преподавателем колледжа. Обе постоянно путешествуют, но вместе поехали в Индию впервые. Кэтрин обычно брала с собой дочь, и, когда дочь была маленькой, ей это нравилось. Но теперь дочке уже шестнадцать, и она решила жить по-другому: без бесконечных дорог, ночевок в дешевых отелях и ашрамах и прочих радостей искателей истины.
Тем временем у нас стали заканчиваться крепкие дезинфицирующие средства. В основном дезинфицировали себя Носов и Сева. Причем если Сергей после процедуры иногда чувствовал себя неважно (в горах он понял, что стоит отказаться от алкоголя), то Сева дезинфицировал себя и наверху. Но, вопреки моим опасениям, проявил себя настоящим богатырем: возможно, водолазные навыки позволяли ему с изрядной дозой остатков алкоголя и каннабиса в организме вставать по утрам полным сил и со светлой головой, а также бежать десятикилометровый горный кросс.
Способность находить алкоголь у жителей России в крови. Даже в абсолютно трезвом Ришикеше моим спутникам удалось его найти. Причем нам продали его из-под полы в одной из продуктовых лавочек. Мы искали вино (нашим барышням надоели крепкие напитки), и на вопрос, есть ли
Виски местного производства «Red Knight» не так уж и плох. Официальная цена вполне приемлемая — около 300 рупий бутылка 0,75. Индусы по сравнению с жителями нашей страны пьют очень мало, винные магазины в крупных городах, разумеется, есть, но их немного и ассортимент довольно беден: пиво «Kingfisher» и крепкий алкоголь. Могу порекомендовать еще ром «Old Monk», но он противнее виски. В местах религиозного паломничества алкоголь вообще не продают.
Впрочем, в Новгородской области, где мне довелось немного пожить, крестьяне называли, и по сию пору называют, водку белым вином. В принципе для них все, что до 16 градусов, — красное вино, все, что около 40, — белое.
Не надо думать, что мои спутники такие уж безумные алкоголики, просто почему-то в эту книгу преимущественно попадают воспоминания о вечерах, связанных с употреблением алкоголя.
Я спустился на завтрак раньше Тони, и, стоило мне уйти, на террасу прибежала здоровенная обезьяна. Она вывернула помойное ведро с арбузными корками и принялась доедать остатки нашего вчерашнего пиршества. Почувствовав, что содержимое ведра от нее никуда не уйдет, с арбузной коркой в лапе она зашла в нашу комнату. Тоне это не очень понравилось, и она сказала обезьяне об этом. Та в ответ сделала страшную рожу. Тоне это еще больше не понравилось, она схватила юбку и, размахивая ею как мечом, пошла на злодейку. Обезьяна неохотно ретировалась из комнаты в угол террасы. Тоня собрала остатки манго и арбуза и отнесла к ней, ибо в большой книге Носова Бабы было написано, что обезьян обижать нельзя, они животные священные.
В садах Пармат Никетан
Победу Тони над обезьяной мы отметили вкусным завтраком, после чего отправились в Ришикеш. Мы решили обойти этот город святых по кругу, по часовой стрелке. Спустились вниз, на площадь, где в центре в стеклянной будке стоит Рама с луком и стрелами. Сева предположил, что он регулирует движение: «Кто правила нарушит, тому стрелу в зад». Рама — лучник первоклассный, не промахнется.
Затем прошли вниз по ступеням, где многочисленные садху сидят с котелками для подаяния, перешли через мост Лакшманджула на противоположную сторону к тринадцатиэтажному храму Шри Траянба-кшвар, московскому небоскребу в миниатюре, на каждом из этажей которого живет множество богов, миновали статую Шивы на небольшой площади с левой стороны от моста. На площади нас нагнала кавалькада веселых молодых индийских паломников на мотоциклах, мы их уже встречали на пути в Ганготри. По улочке между ашрамами мы выбрались к пустому пляжу, где с удовольствием искупались в священной реке.
Вода была теплой и чистой.
Пока мы плавали и сушились на камнях, к нам подошли двое серьезных мужчин, один в полицейской форме, другой — в светлой европейской одежде. Последний хорошо говорил по-английски. Он очень вежливо объяснил, что его задача — просвещать иностранных туристов относительно правил поведения в городе. «Здесь, несмотря на отсутствие людей, женщинам в открытых купальниках находиться нельзя, — пояснил он. — Надо, чтобы тело было закрыто». Это касалось Катиного купальника. Человек рассказал, что он родился в Индии, много лет провел в Австралии, а теперь купил дом в Ришикеше и живет здесь.
Можно купаться выше по течению Ганги, за Лах-манджулой, на очень хороших и пустынных пляжах, где я даже провел пару ночей во время своего первого посещения Индии. Дальше за пляжами — живописная тропа к небольшому водопаду и поселку Патна. Пока еще тихие, спокойные места — если кого и встретишь, то одиноких медитаторов и приветливых дачников.
Мы постепенно дошли до Рамджулы, но не стали возвращаться на другой берег, а отправились дальше, к двум очень известным ашрамам — первый, процветающий, знаменитый своими садами Пармат Никетан
Махариши Махеш Йоги (1917–2008) — известный гуру, который, как утверждается на посвященном ему сайте, «сформулировал Генеральный план создания Рая на Земле и переустройства всего мира, внешнего и внутреннего».
Махариши получил высшее образование в области физики и химии, но по окончании университета около двадцати лет учился и работал у гуру Дева Свами Брахмананда Сарасвати. Когда гуру ушел из жизни, Махариши отправился в Гималаи, где провел около двух лет. Затем вернулся в «мир», начал проповедовать и учить знанию вед и практике трансцендентальной медитации (ТМ). В 1957-м им было организовано всемирное Движение Духовного Возрождения. В 1961 году в Ришикеше был проведен первый курс подготовки Учителей ТМ. А в 1968 в ашрам Махариши приехала группа «Битлз». Они прожили здесь несколько недель и за это время написали 48 песен, часть из которых впоследствии вошли в «Белый альбом».
Сейчас дело Махариши продолжается во многих странах. Согласно материалам сайта, в настоящее время в мире насчитывается около 6 млн человек, обучившихся технике ТМ. Среди них многие видные деятели науки и искусства, представители бизнеса и политики. Но мне, честно говоря, не по душе их американизированный подход: плати деньги — и мы тебя научим.
Существуют многочисленные путеводители по ашрамам Ришикеша, и если вы духовный искатель, то наверняка найдете тот, что нужен именно вам: в одном обучение платное, в другом — бесплатное, но надо пройти серьезный экзамен, в третьем требуется владеть навыками йоги и так далее. Одни ашрамы элитные, другие — для всех.
Но Пармат Никетан — один из самых интересных. Можно любоваться его садами, однако мне всегда нравилась его скульптура — десятки композиций в человеческий рост, под навесами и за металлической сеткой.
Они иллюстрировали фрагменты Махабхараты, Рамаяны и пуран. Принципа, по которому они расположены внутри сада, мне понята не удалось. Вот несколько сцен, которые я запечатлел на камеру:
Раненый Карна лежит на поле боя. Кришна и Арджуна подходят к нему в облике брахманов (делается это все для того, чтобы доказать Арджуне, что есть на свете праведники покруче его).
Кришна говорит:
— Карна! Мне нужно совершить обряд и для этого необходимо золото.
— Я рад бы помочь, но я ранен, — отвечает Карна, — но ты можешь прийти к моей жене, она даст тебе золота сколько нужно.
— Я хочу попросить только у тебя. Если не можешь дать, что ж, мы пойдем дальше.
Поделиться книгой: