Циклон «Блондинка»

Енэ Рейтэ

Циклон «Блондинка»

О книге

Циклон «Блондинка» написан для веселья духа и отрады глаз. Этот роман и впрямь завораживает читателя подобно смерчу, циклону, тайфуну, торнадо и цунами, вместе взятым. Автор приготовил для вас знатный коктейль, состоящий из таких ингредиентов, как поиски клада, погружение в глубины преступного мира, международный шпионаж, опасные путешествия по странам и континентам, тайны, загадки, спасенная фамильная честь, недоразумения всех степеней сложности и, конечно же, Большая Любовь. Фамильное сокровище князя Радзивилла, бриллиант несметной цены, упрятан в некий предмет, который героям — симпатичным, не очень симпатичным, а то и вовсе несимпатичным (проще говоря, негодяям) — предстоит разыскать точно так же, как их великие литературные предшественники разыскивали шестого Наполеона или двенадцатый стул. Однако у наших героев есть существенное преимущество перед сыном турецко-подданного, уездным предводителем дворянства и отцом Федором: все они граждане Европы, а потому могут легко и свободно строить козни в Лондоне, заскакивать в Париж, гнать верблюдов по марокканской пустыне и соблазнять перезрелых швейцарских невест — все это с единственной, но благородной целью завладеть вожделенным миллионом фунтов стерлингов. Мало того, хрупкая блондинка Эвелин, вокруг которой и крутится весь изобретенный неуемной фантазией автора смерч, еще и встает поперек дороги целой сети шпионов, которые немедля принимаются сживать ее со свету. Что могут противопоставить козням и напастям неустрашимые герои? То же, что и во все времена: любовь, отвагу, честь. Это посильнее револьверов, алчности и обманных миражей пустыни, что и доказывает веселый и занимательный роман «Циклон «Блондинка»».

Енэ Рейтэ, писавший под псевдонимом Пол Ховард, один из немногих писателей, чья судьба складывалась в полном контрасте со светлым и радостным содержанием творчества. В 1934 году он окончил театральное училище в Будапеште и отправился путешествовать по Европе. Его совершенно покорила лихая вольница обитателей больших портовых городов: моряки, докеры, солдаты, симпатичные бродяги, экстравагантные девушки стали героями самых невероятных приключений в его многочисленных романах. Неповторимый юмор возвышает книги Рейтэ над обычными произведениями приключенческого жанра. Читаются они с неменьшим интересом, чем романы мастеров классического детектива.

В 1942 по доносу венгерских фашистов автор самых читаемых в Венгрии книг прямо с больничной койки был отправлен в штрафную роту на оккупированную территорию Украины, где вскоре оборвалась его жизнь. Но осталось более трех десятков романов, которыми и поныне зачитываются во всем мире; легкие остроумные высказывания его героев стали крылатыми афоризмами. Жизнерадостные персонажи, созданные фантазией талантливого писателя, выглядят сегодня современнее иных современных авторов.

Предисловие

Автор чистосердечно, без околичностей признается, что у его романа существуют предпосылки.

На так называемых предпосылках романа и читатель и писатель в равной мере предпочли бы не задерживаться, поскольку тема эта скучна и шаблонна, в особенности теперь, когда повести и романы, мало сказать, пекутся как блины, — их стряпают по готовым кулинарным рецептам. Вот вам, к примеру, один из них: «Взять два юных любящих сердца, разбить их, подогреть страсти, доведя до кипения, подсластить церковным благословением и в хорошо проваренном или пропеченном виде в любой момент подать читателю».

По-моему, честнее будет сразу же признаться, что при создании своего романа я вынужден был исходить из определенных предпосылок, о чем и намереваюсь сообщить читателю. Без этого не обойтись, и чем скорее мы покончим с вступительной частью, тем лучше.

Итак, что же необходимо для моего романа?

Возьмем бедную молодую девушку, которая зарабатывает на жизнь переводами баллад; разумеется, жизнь ее роскошной никак не назовешь, ибо вряд ли сыщется на всем белом свете хоть один богач, который бы нажил свои капиталы на переводах баллад. Затем возьмем старого каторжника, тщательно очистим его сердце от всякой скверны, покуда не докопаемся до запрятанного в глубине драгоценного камня человеческой доброты. Сей драгоценный камень оценивается примерно в миллион фунтов стерлингов. Старый каторжник, Джим Хоган, некогда был однокашником мистера Вестона — отца упомянутой юной девицы. Мистер Вестон время от времени проведывал своего бывшего школьного приятеля, иногда слал ему передачи, — словом, старался скрасить незавидную участь Джима Хогана. После смерти мистера Вестона опека над каторжником перешла по наследству к его семье, продолжавшей слать в тюрьму передачи, а дочь покойного Вестона — Эвелин — считала своим долгом изредка навещать Хогана. Далее, нам совершенно необходим легкомысленный молодой человек по имени Эдди Рэнсинг — мечтатель и вертопрах, которого никак не упрекнешь в излишней корректности. Он снимает комнатушку в мансарде по соседству с квартирой Вестонов. Читатель, вероятно, заинтересуется родом занятий означенного молодого джентльмена. Ну так он, видите ли, трудится над неким изобретением, в основу которого положен велосипед. Необходимо добавить лишь кое-какие существенные детали, и миллионные доходы потекут рекой. А пока что наш герой прослушал в университете курс юридических наук — с грехом пополам два семестра, да и то благодаря доброте своего опекуна и дядюшки мистера Артура Рэнсинга. Вот уже довольно долгое время молодой человек не щадя сил усердствует, проигрывая в карты дядюшкино вспомоществование, коего посему хватает лишь на первые четыре дня месяца. В свободные от основных занятий часы Эдди Рэнсинг влюблен в Эвелин Вестон — к моменту начала нашей истории безнадежно. Ну и наконец, следует представить вам мистера Чарльза Гордона: отбыв шестилетний срок наказания, он готовится покинуть тюрьму. Пять лет и триста шестьдесят два дня были ему не в тягость, зато последние трое суток показались невыносимыми. Бывают такие случаи. Например, один мой приятель — заядлый альпинист, который несколько раз совершал восхождение на Монблан, — на прошлой неделе залепил оплеуху привратнику, потому что лифт не работал и ему пришлось пешком взбираться на шестой этаж. Ну так вот этот Гордон за три дня до выхода на волю стал жаловаться на жестокие мигрени и сердцебиение, и тюремный врач, проявив чуткость, отправил страдальца в лазарет.

Глава первая

Некий миллионер навечно выпускает из рук ведро с клейстером. Он диктует завещание, в котором распоряжается своим имуществом. Отыскать это имущество не составит труда: оно находится где-то на земном шаре. И стены имеют уши, в данном случае уши Эдди Рэнсинга. План его заключается в следующем: обокрасть любимую девушку, дабы сделать ее богатой. Молодой человек убегает, чтобы немедленно приступить к осуществлению своего плана. Начальник тюрьмы предостерегает заинтересованных лиц относительно некоего каторжника ростом в метр девяносто и с безобразным шрамом на носу; упомянутый каторжник предположительно не спал в тот момент, когда решалась судьба миллионного состояния.

1

Миллионер с ведром в руке остановился на миг перевести дух и тотчас же раскаялся в этом опрометчивом поступке, так как бесцеремонный толчок в бок напомнил ему, что надо торопиться, поскольку в мастерской его заждались. А в мастерской миллионера с ведром и вправду ждали его соседи по апартаментам: дело в том, что они убивали время, изготавливая бумажные пакеты, а для этого занятия совершенно необходим клейстер, регулярно доставляемый миллионером, который оказался жертвой вышеописанного грубого обхождения.

Сей богатый господин воспринял эту выходку с безразличием, никак не отвечающим его имущественному положению. Миллионер — сколь невероятно это ни звучало бы — являлся обитателем английской каторжной тюрьмы, расположенной в местечке Дартмур. Он прогостил в этом уютном уголке целых восемь лет. О том, что он миллионер, не знала ни одна живая душа. Впрочем, о нем вообще мало что знали: молчаливый, замкнутый, несколько грузноватый господин почтенного возраста, которого после тридцати лет беспорочной службы на преступной ниве отправили в Дартмур на заслуженный отдых с полным пожизненным обеспечением.

Здесь преступнику в отставке гарантировано бесхитростное, покойное существование, которое разнообразили уборка камеры, прогулка, склеивание бумажных пакетов, иногда — передача с воли, а изредка — посетитель. У Джимми Хогана был один-единственный посетитель, вернее, посетительница — мисс Эвелин Вестон. С тех пор как мистер Вестон — его бывший школьный товарищ — удалился в мир иной, к старому каторжнику раз в два месяца наведывалась его дочь Эвелин, пытаясь завязать с Хоганом разговор, однако ответом на все ее попытки было лишь неприветливое старческое ворчание.

Мисс Вестон изучала в университете филологию, что вряд ли свидетельствовало о практичности сей юной особы. Как ни парадоксально, но факт: человек, вознамерившийся набраться ума-разума от мудрейших мира сего, в редком случае способен додуматься до какой-нибудь стоящей идейки, из которой можно извлечь прок. Эвелин Вестон, к примеру, пыталась зарабатывать на жизнь переводами старинных французских баллад. Если учесть, что к моменту начала нашего повествования в Англии катастрофически упал спрос на переводные французские баллады, то нечего удивляться, что мисс Вестон и ее матушка жили более чем скромно, ютясь в мансарде доходного дома на Кингс-роуд. Пенсии после покойного мистера Вестона едва хватало, чтобы сводить концы с концами. По счастью, брат миссис Вестон, хотя и не был богатым человеком, все же имел возможность время от времени подбрасывать сестрице деньжонок. Упомянутый брат — мистер Брэдфорд — был мужским портным, а кроме того, играл на бирже, и, как правило, весьма успешно.

Все эти подробности я считаю нужным сообщить лишь для того, чтобы читатель сумел должным образом оценить самопожертвование Эвелин Вестон: несмотря на стесненные обстоятельства, она не бросила на произвол судьбы старого каторжника и время от времени баловала его передачами.

2

После того как Джим Хоган из своих бессрочных отсидел восемь лет, дело его предстало рассмотрению Высшего суда — того, где выносятся лишь оправдательные приговоры. Старик Хоган на койке тюремного лазарета ждал своего освобождения от тягот бренного бытия и, пройдя суд, в глазах которого даже крупнейшее преступление кажется незначительным в сравнении с крохотным благим поступком, мог быть уверен, что в течение нескольких часов покинет Дартмур.

А в восемь часов вечера произошло невероятное событие: старик Хоган заявил, что желает составить завещание. Тюремный врач поначалу счел его слова болезненным бредом: спрашивается, каким имуществом может распорядиться старый каторжник? Тело его принадлежит земле, душа — преисподней, а тюремная роба — государству. Однако заключенный настаивал на своем странном желании, а поскольку даже тюремное начальство редко отказывается выполнить последнюю волю умирающего, то предсмертное распоряжение старика было оформлено протоколом — опять-таки по настойчивой просьбе завещателя — в присутствии лишь священника и начальника тюрьмы.

…На другой день старый Хоган, посиживая где-то на кольце Сатурна и весело болтая ногами, с расстояния нескольких тысяч световых лет взирал на нашу грешную планету и довольно потирал руки: он оставил в наследство мисс Эвелин Вестон примерно миллион фунтов стерлингов.

3

Не люблю осуждать людей за их слабости. И любопытство я не считаю пороком. Возможно, любопытные и вправду старятся раньше прочих смертных, во всяком случае, в пользу такого предположения свидетельствует факт, что многие дамы смолоду вынуждены прибегать к услугам косметичек, но и это не грех. Однако у любопытства существует уродливый двойник — подслушивание. Любителей подслушивать я искренне презираю. Всякий раз, когда сам я был вынужден подслушивать, меня терзали тяжкие угрызения совести. Поверьте, в этом есть что-то от подлого убийства из-за угла, когда наше ухо скрытно подбирается к тайне другого человека. Эдди Рэнсингу также непростительна была подобная низость, хотя молодой человек был влюблен, а нам хорошо известно, как легко эта душевная ржа разъедает даже самый железный мужской характер. Итак, Эдди Рэнсинг подслушивал. Комнатки в мансарде разделялись настолько тонкой перегородкой, что достаточно было прижаться ухом к обоям, чтобы отчетливо слышать каждое слово из разговора Эвелин Вестон со своей матушкой. Разговор оказался крайне интересным, и молодой человек рад был бы прижаться к перегородке и другим своим ухом, да вот только коварной природе, должно быть, назло охотникам до чужих секретов, угодно было так по-дурацки распорядиться, чтобы уши росли по разные стороны головы. Впрочем, Эдди Рэнсинг и одним ухом хорошо расслышал все, что говорилось по соседству.

Эвелин читала вслух письмо. Оно пришло с послеобеденной почтой и содержало завещание старого каторжника.

Согласно воле заключенного Джима Хогана, свидетельствуем, что вышеупомянутое лицо, находясь — по нашему мнению, подкрепленному авторитетом тюремного врача, — в здравом уме и, несмотря на болезнь, в твердой памяти, продиктовало нижеследующее распоряжение, скрепленное собственноручной подписью завещателя.

Т. X. Глэдстоун, священник,

М. Крикли, начальник тюрьмы.

Завещаю все свое состояние в размере миллиона фунтов стерлингов дочери Сэмюэля Вестона Эвелин Вестон, проживающей в Лондоне, в доме № 4 по улице Кингс-роуд. Именно в эту сумму оценивается алмаз величиной с орех, полученный мною в подарок. Понимаю, что это звучит удивительно и невероятно, однако и дар этот я получал во время событий удивительных и невероятных. В конце войны я вместе с несколькими британскими солдатами оказался в контрреволюционной армии Колчака. После того как колчаковский поход по Сибири был завершен, мне ценою неимоверных лишений удалось пробраться на европейскую территорию России. Воспользовавшись документами умершего военнопленного австрияка, я проник в эшелон с пленными и доехал до Москвы. Там сколотил подходящую компанию, и главным занятием нашим стал грабеж зажиточных людей, стремившихся сбежать за границу. Мы сами выискивали клиентов и предлагали переправить их в Польшу. С этой целью раздобыли военный грузовик и, завезя беглецов в какое-нибудь глухое место, обирали их до нитки и бросали на произвол судьбы. Вот так попался на удочку и наш последний клиент — седой господин в летах и с бородкой, невысокого роста и с негромким голосом. За переправу в Польшу он сулил нам баснословную сумму: пятьдесят тысяч долларов! В тот раз мы даже не стали связываться с другими желающими улепетнуть. Погрузили старичка со всеми его сундуками и узлами в машину, отвезли верст за двести, где дорога проходила через заснеженный лес, да там и ограбили. Вернее, хотели ограбить, но среди вещей старика, кроме белья, книг и прочего ненужного хлама, ничего ценного не оказалось. Мы разрезали подкладку его пальто, взломали дно сундука — все понапрасну: у этого человека не было при себе никаких ценностей. Трое моих сотоварищей накинулись на старика с руганью, допытываясь, где он прячет те пятьдесят тысяч долларов, коими обещал расплатиться с нами. «Я дам больше, — отвечал наш клиент, — если вы переправите меня через границу. Свой капитал я еще раньше вывез из России». Один из нашей шайки выхватил нож и прикончил бы старика на месте, не успей я вовремя вмешаться. Теперь мне нет причин выгораживать себя, я был отпетый негодяй, и, когда шел на дело, тут уж лучше мне под руку не попадайся, враз пропорю, но одно утверждаю категорически: человеческие чувства не вытравились из моей души окончательно. Вот и в тот раз я не позволил учинить над стариком расправу. Завязалась перебранка, а там и до драки дело дошло. Кончилось тем, что сбросили меня мои дружки с грузовика да и укатили прочь. Не стану пересказывать в подробностях, как мы добирались до польской границы, минуя хутора и местечки; для сути дела важен лишь факт, что мы наконец достигли важнейшего участка пути — полосы в несколько километров шириной, разделяющей на период перемирия обе страны и именуемой нейтральной зоной. Стояла суровая зима. Легко одетый, с раненой рукой, брел я, увязая в снегу, и из последних сил помогал измученному старику. «Вот увидите, сударь, — без конца повторял он, уверенный, что это придаст мне бодрости духа, — нам бы только выбраться отсюда живыми, и я вас озолочу!» Мне хотелось его поколотить. «Оставьте. Расскажите эти сказочки другим! Капиталов у вас только и есть, что драные штаны». Как сейчас вижу перед собой его серьезное лицо. «Ошибаетесь, сударь! Драгоценности стоимостью в несколько миллионов уже переправлены в Париж. Моему сыну удалось вовремя бежать. Я говорю правду. Запрашивайте, сколько хотите, любая сумма не будет для меня чрезмерной!» Я обозлился вконец. «Знаете что, — говорю, — тогда давайте прямо сейчас и условимся: при случае доставите мне в Лондон самую лучшую из ваших фамильных драгоценностей. Надеюсь, я не прогадал?» А старик так спокойно кивает: «Если мы оба останемся живы, сударь, я доставлю вам в Лондон нашу лучшую фамильную драгоценность. Хотя именно с нею мне не хотелось бы расставаться, ведь это великолепный алмаз, некогда украшавший царскую корону. Можете себе представить, что я ему ответил. Метет метель, за снежной пеленой не видно ни зги, ветер с ног валит, и вдобавок ко всему волки воют, да так страшно, что до сих пор, как вспомню, дрожь пробирает. А мы со стариком заблудились. Бредем по колено в снегу, ноги подкашиваются, совсем из сил выбились. Наконец мы снова выбрались на дорогу. Под конец мне пришлось, невзирая на раненую руку, сгрести старика в охапку и тащить на себе, а надо сказать, я и сам еле ноги волочил. Но у меня духу не хватило бросить его замерзать в снегу. Злюсь, зубами скриплю, а тащу его, несчастного. Наконец на нас наткнулись польские пограничники. Спутник мой совсем плох был. Его отвезли в ближайшую больницу, да и сам я за дорогу столько намучился, что пришлось влить в себя целую бутылку водки, чтобы слегка в чувство прийти. Потом с беженцами в битком набитой теплушке доехал я до Данцига, а оттуда на британском крейсере отплыл на родину. О русском старике-беженце я и думать забыл. В Лондоне разыскал прежних своих приятелей, и мы немедля приступили к «работе». Несколько краж со взломом прошли удачно, но потом нас застукали и мы угодили за решетку. Я считался рецидивистом, вот меня и упекли на два года, хотя судьям удалось повесить на меня лишь одну кражу. Адвокат предупредил, чтобы, выйдя на свободу, я хорошенько подумал, прежде чем решиться на какую-нибудь аферу, ведь если я вновь предстану перед законом, мне влепят на полную катушку. Ну а как быть, коли тебе уже за сорок и ты ничем другим в жизни и не занимался, кроме как кражами да грабежами?! На пятый день после выхода из тюрьмы я решил «наведаться» в универсальный магазин «Манхэттен». Нет чтобы обождать еще денек, и тогда бы я доживал свой век в богатстве и покое и не пришлось бы мне до конца дней гнить на каторге!.. За делом меня застал врасплох ночной сторож. Завязалась драка. Я пырнул его ножом и поскорей унес ноги. В полной уверенности, что сторож умер на месте, я решил собрать вещички и податься из Англии. Уж на этот счет можно было не сомневаться: утром, как только убийство будет обнаружено, я окажусь под подозрением. Мне и в голову не пришло, что на мой след могут напасть не дожидаясь утра. А между тем все так и случилось. Сторожа я не прикончил, а лишь тяжело ранил, ему удалось дотащиться до звонка и дать сигнал тревоги. Полиция очутилась на месте преступления в считанные минуты, и детективам хватило беглого описания наружности, чтобы сразу же опознать меня. Однако я-то ничего не знал. Я думал, что сторожа нет в живых, а значит, до открытия магазина у меня предостаточно времени, чтобы смотать удочки. Жил я на Найт-бридж, в доме номер восемь. По соседству со мной, на первом этаже помещалась крупная фирма по торговле декоративными изделиями — в основном керамикой и статуэтками. Название фирмы — «Лонгсон и Норт» — прошу запомнить как следует…

Эдди Рэнсинг, ни на секунду не отрываясь от подслушивания, вытащил карандаш и записал на стене упомянутое название.

— Боже мой, до чего удивительная история! — вырвалось у Эвелин.

— Читай дальше, — взволнованно прошептала миссис Вестон.

Эвелин продолжила чтение, а Эдди Рэнсинг — подслушивание.

…Я поспешил домой. Первая неожиданность подкарауливала меня у подъезда: несмотря на поздний ночной час, у входа стоял умопомрачительно роскошный большой автомобиль. Я вошел к себе в квартиру и отворил дверь в комнату. Напротив двери у стола сидел тот старый господин, которому я некогда помог перебраться за границу. Но как же изменился с тех пор этот человек! Глаза искрятся весельем, безысходная тоска, с какою он прежде смотрел на меня, сменилась на его лице выражением покоя, довольства, приветливости. Одет был русский господин в высшей степени изысканно, на столе перед ним лежали трость и шляпа. Он с улыбкой поднялся мне навстречу.

— Если память не изменяет мне, сударь, то я перед вами в долгу. Позвольте наконец представиться: князь Радзивилл. Я бы объявился и раньше, однако долго пролежал больным, а потом разыскать вас оказалось совсем не просто.

От растерянности я пробормотал нечто невразумительное, а он, положа руку мне на плечо, весело продолжил тоном человека, готовящегося отколоть славную шутку:

— Я принес обещанное вознаграждение, хотя оказанную мне услугу нельзя оплатить никакими бриллиантами. Насколько помню, вы пожелали самое ценное из фамильных сокровищ?

С этими словами он протянул мне маленькую черную коробочку с алмазом. Такого огромного и незамутненно чистого камня мне не доводилось видеть ни разу в жизни, думаю, в целом свете нелегко удалось бы отыскать алмаз ему под пару. Ослепленный зрелищем дивного камня, сверкающего у меня на ладони, я замер на месте, позабыв обо всем: о совершенном мною убийстве, о необходимости бежать…

— Помните, я сразу же сказал вам, что неохотно расстанусь с этой драгоценностью, поскольку прежде она украшала царскую корону. Однако это, разумеется, не причина, чтобы нарушать свое обещание. Любой член княжеского рода Радзивиллов всегда с готовностью подтвердит, что этот алмаз является законной собственностью Джима Хогана, приобретенной честным путем.

— Спа… спасибо, — тупо пробормотал я.

— Не за что, — ответил князь. — Это всего лишь ничтожная компенсация за вашу бесценную услугу. Будьте счастливы, сударь!

Он пожал мне руку и удалился. Я услышал, как загудел на улице автомобильный мотор, и выглянул в окно. Как нельзя кстати: позади княжеской машины у подъезда затормозил другой автомобиль — не столь роскошный, зато гораздо более вместительный. Оттуда высыпали полицейские и сыщики в штатском. Вот уж поистине трагикомическая ситуация: обладатель бесценного алмаза — преследуемый грабитель и убийца! Времени на размышления у меня не было. Конечно, даже если меня схватят, алмаз все равно останется моей собственностью. Но сколько людей, ограбленных, обокраденных мною, потребуют возмещения ущерба, стоит им только прослышать, что Джим Хоган владеет бесценным сокровищем? Алмаз необходимо спрятать! Но куда?.. Полицейские, вероятно, были уже в подъезде. В отчаянии я озирался по сторонам. В этот момент у входной двери раздался звонок. Через окно ванной комнаты я спрыгнул в вентиляционный колодец и влез в растворенное окошко напротив. Я очутился в просторном помещении, сплошь заваленном ящиками, стружкой, упаковочной бумагой и всяким мусором. Из окна моей ванной комнаты вдогонку мне грохнул выстрел. Я побежал дальше. В соседней комнате с улицы проникал свет утренней зари, так что можно было осмотреться. Я находился в мастерской при лавке декоративных изделий. В углу стояла огромная печь для обжига с наглухо закрытой заслонкой — значит, через печь мне не выбраться. Сквозь стекло витрины на улице были видны полицейский автомобиль и расставленные вокруг дома посты. Полицейские настороженно следили за всеми ходами-выходами, где я мог появиться. Мой взгляд упал на подготовленные к обжигу глиняные статуэтки… Одна из мелких скульптур изображала Будду, сидящего на крышке небольшой эмалевой шкатулки. Нечаянно задев ее рукой, я почувствовал, что материал еще не успел затвердеть. Я вдавил алмаз в податливую массу статуэтки и наспех разгладил поверхность деревянной лопаткой, чтобы уничтожить следы. Пришлось оставить драгоценный камень на произвол судьбы, положившись на собственную находчивость: авось да удастся по выходе из тюрьмы отыскать эмалевую шкатулку со статуэткой и вмурованным в нее алмазом. Конечно, не исключено, что до тех пор статуэтка разобьется и алмаз попадет в чужие руки, но все же и у меня оставалась хоть какая-то надежда, что в свое время я сумею его вернуть. Должен же в таких солидных фирмах вестись учет торговых сделок, а стало быть, ухватясь за эту ниточку, я сумею напасть на след той самой статуэтки. Даже если, допустим, лет через десять придется среди пятидесяти покупателей отыскивать одного, мне нужного, это не безнадежно… Вскоре я уже катил в полицейской машине к Скотленд-ярду. Раненный мною сторож выжил, но тем не менее я был приговорен к пожизненной каторге. Долгие годы я лелеял надежду: вдруг да удастся бежать или получить амнистию, и тогда уж я сумею отыскать эмалевую шкатулочку с сидящим на крышке Буддой. Теперь мне надеяться больше не на что, но и тайну свою я не хочу уносить с собой в могилу. Алмаз я завещаю мисс Эвелин Вестон; надеюсь, она сумеет разыскать статуэтку Будды с запрятанным в ней сокровищем, а семья Радзивиллов, в случае необходимости, подтвердит, что алмаз получен мною законным путем. Срок давности моих преступлений уже истек, так что никто из потерпевших ущерб не имеет права требовать возмещения убытков за счет стоимости алмаза. Мисс Эвелин остается лишь выяснить, кому были проданы после 9 мая 1922 года изготовленные в тот день шкатулки с фигуркой Будды на крышке. Кстати, изображен был Будда в очень странном виде: сидя — но не в прямом положении, а в согбенном и с низко склоненной головой. Насколько мне известно, фирма «Лонгсон и Норт» существует и поныне, что облегчит поиск хотя бы на первых порах. Благодарю мисс Эвелин Вестон и ее матушку за доброту к человеку, который этого не заслужил. Благослови их Господь и будь милостив ко мне, грешному!

Джим Хоган.

Эдди Рэнсинг был вполне доволен услышанным. Нахлобучив шляпу, он пулей вылетел из дому. Какое счастье, что дядюшка сейчас находится в Лондоне! Надо попросить у него денег и, опередив Эвелин, раздобыть алмаз, а затем вручить девушке этот королевский дар. Опередить ее ничего не стоит при его-то, Эдди Рэнсинга, гениальности, а уж если он разбогатеет, то и Эвелин перестанет упрямиться. Девушка выйдет за него замуж, и он станет обладателем обоих сокровищ!

Эдди мчался, не чуя под собой ног. А не мешало бы ему, чуть задержавшись, дослушать весь разговор до конца. Дело в том, что к завещанию было приложено частное письмо от начальника тюрьмы, в котором сообщалось следующее:

Считаю своим долгом поставить наследников в известность о том, что, пока диктовалось это завещание, в соседней палате находился некий каторжник, впоследствии утверждавший, будто спал. Однако палата эта числилась незанятой, поэтому у нас есть все основания полагать, что Чарльз Гордон (осужденный на шесть лет тюрьмы за подделку векселей) проник туда тайком и не спал, а подслушивал и, возможно, знает содержание завещания. Мы решили безотлагательно довести это до вашего сведения, учитывая тот факт, что означенный заключенный завтра отбывает последний день срока и по выходе на свободу может попытаться противозаконным, преступным путем завладеть наследством Джима Хогана. Сообщаем его приметы: рост — 193 сантиметра, лысый, склонен к полноте. Есть и особая примета: нос Чарльза Гордона изуродован огромным шрамом. Доведя сию необходимую информацию до вашего любезного сведения, остаюсь… и т. д.

Мать и дочь в полной прострации сидели друг против друга, не зная, стоит ли радоваться этому нечаянно привалившему наследству. Сокровище спрятано в статуэтке, изготовленной шестнадцать лет назад! Как знать, где, в какой куче хлама она валяется и вообще уцелела ли хоть в каком-то виде?

— Первым делом надо посоветоваться с дядей Мариусом, — решительным тоном заявила Эвелин.

Глава вторая

Первым делом Вестоны устремляются к дяде Мариусу. По счастью, мистер Норт не пренебрегает камнем в печени, а посему архивариус смеет мечтать о том, чтобы на старости лет совершать вылазки на континент в обществе смазливых дамочек. Он строит планы по распродаже старых конторских книг, после чего подвергается избиению. По мнению мистера Брэдфорда, судьба мало чем отличается от подвыпившего закройщика. В конце главы все действующие лица разъезжаются и Эвелин всходит на борт корабля… из лужи.

1

Едва успел мистер Брэдфорд закрыть дверь примерочного зала за последним клиентом, как появились миссис Вестон с дочерью. Брэдфорд любил свою младшую сестру, а еще больше племянницу. С тех пор как зятя его не стало, он всячески старался восполнить утрату и, в сущности, был главою семьи. Поэтому Эвелин и ее мать очень считались с его мнением во всех вопросах. Мистер Брэдфорд серьезно и не спеша положил перед собой завещание, с озабоченным видом достал из верхнего кармана очки и внимательно прочел документ.

— По-моему, — изрек он по долгом размышлении, — этот Джим Хоган бегал от работы как черт от ладана. Был у меня подмастерье — работник хоть куда, такую великолепную выкройку для пиджака построит, прямо загляденье. И все же, при всем моем уважении, пришлось дать ему расчет. Парень был не дурак выпить, а я этого терпеть не могу. Не далее как сегодня один из моих постоянных клиентов лорд Певброк изволил заметить: «Видите ли, мистер Брэдфорд, при нынешних нравах…»

— Дядя Мариус, — нетерпеливо перебила его Эвелин, — ведь мы обратились к вам за советом. Что нам делать? Завтра тот каторжник выходит на свободу. Не лучше ли было бы попытаться опередить его и начать действовать уже сегодня?

— Разве я не упомянул, что старик Норт, владелец фирмы «Лонгсон и Норт», — мой давний клиент? Лонгсон тоже шил свои костюмы у меня, но два года назад преставился, бедняга, а все потому, что не придавал должного значения камню в печени… Хорошо, хорошо, не стану отвлекаться… Позвоню-ка я мистеру Норту по телефону, он сейчас наверняка дома… Алло, говорит мистер Брэдфорд. Рад вас слышать, мистер Норт. Ну как, довольны вы своим демисезонным пальто?.. Как вы сказали? Прошу прощения, но это абсолютно исключено! Материал превосходный, я рекомендую его только своим постоянным клиентам… Нет, что вы, мистер Норт, я звоню вам совсем по другому поводу! Я хотел спросить: вы случайно не помните, кому была продана семнадцать лет назад статуэтка с крупным алмазом внутри?.. Помилуйте, мистер Норт, за мной сроду такого не водилось! Я только что уволил своего подмастерья, который грешил этой слабостью… Передаю трубку племяннице, а то она рвет ее из рук…

Эвелин наконец-то завладела трубкой.

— Простите за беспокойство, мистер Норт. Нас интересует судьба одной небольшой статуэтки, проданной несколько лет назад… Как вы сказали? А можно узнать адрес этого служащего?

Эвелин быстро записала что-то на полях модного журнала, валяющегося на столе, и повторила вслух:

— Остин Найкербок… Лонг-стрит, четыре… Благодарю вас.

— Вот видишь, — заметил мистер Брэдфорд, — никогда не стоит пасовать перед трудностями. Я и впредь желал бы держать это дело в поле зрения.

— Мистер Норт сказал, — снова перебила дядю Эвелин, — что в фирме трудится старичок архивариус. В его обязанности входит составлять опросные письма и наведываться к давним клиентам за очередными заказами. Поэтому все торговые книги он держит у себя на дому. Гроссбухи прошлых лет мы найдем у этого человека. Его зовут Остин Найкербок, а живет он в доме номер четыре по Лонг-стрит. Надо немедля ехать к нему. Каторжник, если он решил завладеть алмазом, тоже потянет за эту ниточку.

— Правильно, — одобрил ее предложение Брэдфорд. — Не начавши кроить, пиджака не сшить. Режь смелее — и не промахнешься.

Мистер Брэдфорд любил подкреплять свое мнение сравнениями из портновской жизни. Вот и сейчас он собирался изречь максиму касательно сходства между готовым на все злоумышленником и магазином готового платья, однако Эвелин с помощью миссис Вестон удалось нахлобучить на него шляпу и поспешно увлечь за собою…

2

Доходный дом номер четыре по Лонг-стрит оказался унылым четырехэтажным зданием. Мистер Найкербок снимал двухкомнатную вонючую дыру в самой глубине мрачного двора. Как и положено архивариусу, он был старым холостяком и застарелым неврастеником. В больших, круглых очках, делавших его похожим на филина, в люстриновых нарукавниках, окруженный пыльными конторскими книгами и папками с документами, старик видел смысл своего существования в том, чтобы побуждать нерадивых клиентов к приобретению декоративных изделий. Откопав в давних учетных книгах имена покупателей, он рассылал им письма, где с мягким укором доказывал, что современный интеллигентный человек немыслим без культурного окружения, а стало быть, должен заботиться о культуре жилища и своевременно приобретать для своих апартаментов художественные скульптуры, изящные керамические изделия и восхитительные вазы, почти неотличимые от китайских. Человека, который не стремится украсить свое жилище такими декоративными предметами, сторонятся знакомые и избегают друзья.

Живым подтверждением этой истины служил сам мистер Найкербок. В квартире его не видно было статуэток, полки не украшала керамика и нигде не сыскать было ни единой китайской вазы. Зато из старого кожаного дивана, на котором он спал, пышными клоками торчала набивка, а ужин ему приносили из харчевни напротив. Сравнение хромало лишь в одном пункте. Его не избегали друзья. Друзей у него вообще не было. Поэтому не стоит удивляться, что мистер Найкербок не без подозрения отнесся к нагрянувшим в столь поздний час гостям: мистеру Брэдфорду и его родственницам. Подозрительность его еще больше усилилась, когда мистер Брэдфорд достал из кармана десять шиллингов. У архивариуса вытянулось лицо, а в глазах внезапно вспыхнул алчный блеск, однако денег он не взял, пожелав сначала выслушать, чего от него хотят.

— Весьма сожалею, — корректно промолвил он, — но такая услуга стоит гораздо дороже. К тому же подобную заинтересованность проявляли и другие лица, — с интуитивной хитростью добавил он и сразу же понял, что попал в яблочко.

— Неужели вы отдали?! — воскликнула Эвелин.

— Нет! Я сказал заинтересованному лицу, что ниже пятидесяти фунтов не уступлю, и этот человек побежал за деньгами.

— Вот вам, держите! — вмешался Брэдфорд, протягивая чек на пятьдесят фунтов.

Найкербок не решился взвинтить цену выше и провел клиентов в соседнюю комнату, запахом своим напоминающую римские катакомбы. Отыскал на высоченном, под потолок, стеллаже пухлый фолиант с наклейкой «Год 1922». Книга была в довольно потрепанном состоянии, ярлычок отклеился и упал на пол. Поскольку суровостью большего результата было уже не добиться, Найкербок сменил гнев на милость. Рука его потянулась к пузырьку с клеем.

— Приклеить ярлычок на место? — угодливо спросил он.

— Нет, нет, — отозвались в один голос все трое и, подхватив заветную книгу, взволнованно удалились.

Когда за нежданными гостями захлопнулась дверь, мистер Найкербок первым делом выключил свет, чтобы не расходовать электричество попусту, затем опустился на кожаный диван, жалобно заскрипевший под ним, и закурил черную сигару. «Господи! — думал он, мечтательно пуская колечки дыма. — Наконец-то и бедный архивариус удостоился внимания в этом неправедном мире, где за людей почитают лишь влиятельных чиновников. Что ни говори, а от коррупции все же бывает прок!» Старый архивариус расчувствовался, размечтался, погрузившись в блаженные грезы, подобно тому, как грезит молодая мать. Из этого мечтательного состояния его вывел неожиданный звонок.

— Кого еще несет нелегкая?

Первым делом Найкербок зажег свет и, обуреваемый странным предчувствием, пошел открывать дверь. В квартиру ворвался темпераментный юноша. Он был явно взволнован.

— Я переговорил с вашим шефом по телефону! — тотчас выпалил он. — Мистер Норт сказал, что другие тоже проявляли заинтересованность в этом деле… К вам уже обращались?

Сердце архивариуса обдало приятной волной тепла. Как знать, ведь, по непроверенным слухам, дьявол не дремлет. Вдруг да этот юноша тоже намеревается прибегнуть к подкупу?

— Что вам угодно, сударь? — осведомился он.

— Меня зовут Эдди Рэнсинг. Я желаю приобрести регистрационную книгу торговых сделок за тысяча девятьсот двадцать второй год. — И в руке его мелькнула стофунтовая банкнота.

— Сударь, — чуть не плача взмолился Найкербок, — ну зачем вам именно двадцать второй год? Ведь у меня хранятся все тома начиная с тысяча восемьсот семьдесят восьмого и по сей день, в том числе и за четырнадцатый, военный, год — оба тома…

— Хватит болтать! Немедленно разыщите книгу учета за тысяча девятьсот двадцать второй год! Плачу сто фунтов, если найдете.

Найкербока охватило чудовищное подозрение. Те трое — они обманули его, мерзавцы, воспользовались его доверчивостью! Почем знать, что там в ней, в этой книге. Но он этого дела так не оставит, завтра же обратится в полицию! А сейчас надо попытаться выяснить, сколько же все-таки стоит злополучная книга.

— Сожалею, молодой человек, но мне уже предлагали за эту книгу двести фунтов. Покупатель с минуты на минуту должен явиться с деньгами… Зато другие книги я готов уступить дешевле. Если возьмете все — продам по оптовой цене…

— Послушайте… — задыхаясь, прервал его Эдди Рэнсинг. — Даю двести пятьдесят фунтов, сейчас же…

Архивариус оцепенел. Ему пришлось сильно сглотнуть, чтобы не задохнуться. Нет, без полиции тут не обойтись!..

— Сударь! — возопил молодой человек, решив, что Найкербок раздумывает. — Вот вам триста фунтов, только несите немедленно! — Рэнсинг боялся упустить товар, поэтому тотчас повысил назначенную им же самим цену. — Триста пятьдесят!

Найкербок вышел в соседнюю комнату. Он испытывал дурноту, подобно герою романа ужасов: к примеру, возвратясь домой, несчастный лесник застает на месте жилья лишь дымящиеся руины, под которыми погибла вся его семья. Ах, негодяи, унесли сокровище за какие-то жалкие пятьдесят фунтов! Еще бы: ведь он не знал, что отдает.

Ну а сейчас разве знает?

Да! Теперь он знает, что собственными руками отдал триста пятьдесят фунтов, упустил свой последний шанс на удачу!.. Его блуждающий взгляд ненароком скользнул по полу, и ему дерзко ухмыльнулся ярлычок: