Годы на привязи (сборник рассказов)

Входит Ляля. С тем же умным видом. Встает у стеллажей. Ищет нужную книгу. Чего ее искать! Очки придают ей ученый вид. Ляля уходит. Слышится хлопанье входных дверей. Вася вздрагивает. Ерзает.

— Я не отнимаю у вас время? — вежливо осведомляется он.

— Сиди! — сурово отвечает Лев. — У меня еще есть время, — добавляет чуть мягче.

— У меня еще есть бутылка, — Вася направляется в коридор, за свертком.

На тумбочке, там, где он оставил, свертка не видно. Он ищет по сторонам. Кто-то переставил сверток на пол, рядом с мусорным ведром. Видимо, Ляля. Причем сверток явно приобрел форму бутылки. Вася вскрывает пробку и возвращается обратно.

— Ты еще хочешь? — спрашивает Лев.

— Вы не будете?

— Нет, мне уже достаточно.

Вася наливает себе полный стакан и опустошает, потом еще наливает, словно выплескивает воду на огонь. Лев задумчиво вертит свой недопитый стакан. Васе обидно за свое вино.

— Вам противно пить дешевое вино? — глаза Васи сузились.

— Отчего же? Просто не идет.

— Забыли, как одеколон пили?

В глазах Льва мелькает любопытство.

— Ну, скажем, одеколон я никогда не пил. Это, брат, ты загнул.

— Мне пришло в голову, я и сказал. Мое правило — говорить то, что думаешь. Я никогда не буду лицемерить!

— Ну-ну!

— Вы же знаете, что все равно надо пить, хочется не хочется, раз пришли к вам с эт-тими бу-бу-тылками, ин-н-наче…

— Полно тебе, мне просто не хочется пить.

— Я же к вам чистосердечно зашел. После долгого перерыва. Даже сам оттягивал.

— Ну и хорошо, мы рады.

— Вы не рады. Я людей чувствую, у меня чутье. Вам жена запретила. Возможно, вам надо было работать. Я что, не понимаю? Но вы прямо не сказали: заходи в другой раз, а все намеками…

— Раз ты это понял, мог бы и уйти, — говорит иронично Лев.

— Мог бы. — Вася обмякает. — Но не встал вовремя, все сидел. Приятно было, соскучился по разговорам, я ведь прямо со стройки, а там не поговоришь на таком уровне.

— Чего уж теперь.

— Потому и злюсь, злюсь на себя, а срываю на вас. В это время послышалось, как во двор въезжает машина: смех, шум голосов, среди них детский. Лев и Вася встают и подходят к распахнутому окну. Лев приветствует тех, кто во дворе.

В комнату влетает девочка лет пяти-шести.

— Дядя Вася приехал! — Она бросается к Васе.

— Ксюша! — Вася обнимает девочку и сажает ее на колени.

— Почему тебя так долго не было?

— Я уезжал.

— Куда?

— На заработки.

— А зачем уезжать? Папа мой не уезжает на заработки. Он дома зарабатывает…

— Папа твой большой человек.

Входят гости, сорокалетние женщина и мужчина, по виду представители творческой интеллигенции. С ними Ляля и Лев, которые вдруг изменились, чувствуют себя бодро, весело. Мужчины подшучивают друг над другом, женщины не отстают от них.

— Старик, подумать только, уже десятая книжка! Это же юбилей! Давай, покажи!

Лев берет из перевязанной шпагатом пачки, которая стоит на полу, небольшую книжку и протягивает Борису. Борис переворачивает книгу и сразу смотрит в конец:

— Пятнадцать листов? Тридцать тысяч — тираж, конечно, не ахти!

— Да, так себе. Вот Сарычев, тот действительно делает…

— Сарычев — да.

— Эти серьги тебе идут, новые? — спрашивает Ляля Вику.

— Что ты, шутишь? Еще зимой купила. Три тысячи, — отвечает Вика.

— Зимой — уже старые, ну Знаменские, ну Знаменские!

— Давай расписывайся, — говорит Борис Льву.

— Сарафанчик от «Левиса»? — оказывает ответную любезность Вика, приглядываясь к фирменному знаку.

— О-о, ублажил, друг! — говорит Борис, пряча книжку в свою молодежную спортивную сумку, заодно вываливая оттуда на стол консервные банки с пивом. На столе уродливо торчит литровая бутыль-бомба, «Южное», не допитое Васей. Борис, как кролик, быстро-быстро моргает, глядя на вино. Лев тоже, чуть косясь на бутылку, берет в руки одну из красивых банок.

— Баварское? Прекрасно! У меня тоже кое-что припасено.

Лев направляется к буфету и вынимает черную красивую пузатую бутылку и ставит на стол, подальше от «Южного».

— Мужики, мужики, — тараторит Ляля, — сейчас буду стол делать.

Она вдруг видит бутыль-бомбу и чуть в обморок не падает. Кончиками двух пальцев берет ее, брезгливо морщась: «Фу, гадость!», относит в тот угол, где сидят Вася с Ксюшей, и ставит на пол.

— Иди руки мыть и переоденься, потом будешь есть и рисунком заниматься! — приказывает она Ксюше.

— Ну ладно, я скоро приду и покажу тебе свои рисунки, а ты пока не скучай без меня, — говорит Ксюша.

Вася остается один со своей бутылью-бомбой. Ляля накрывает на стол. Лев и гости увлеченно разговаривают между собой. Вася ушел в себя и не слышит их разговоры. Теперь все расположились вокруг журнального столика, на котором коньяк, пиво в жестянках, бутерброды с икрой и балыком, фрукты и кофе. Лев гостеприимно наполняет рюмки.

— А где Вася? Вася, что ты там сидишь, присоединяйся к нам! — зовет Лев.

Гости оглядываются на Васю, словно впервые заметив его, и снова занимаются приготовлениями. Вася подходит со своей бутылкой, поставив ее перед собой на край стола, садится.

— Вася? Очень приятно. Коньячка не отведаете?

— Нет, спасибо, я вина, — Вася булькает в стакан. — Не буду мешать, а то утром голова болит. И вообще, я не люблю коньяк «Наполеон». А вы не хотите «бормотухи»?

— Нет, увольте! Это вы сами! — хихикает Борис.

— Вася, и впрямь, оставь свое вино! — просит Лев. Все чокаются, все протягивают свои маленькие хрупкие рюмки, а Вася — свой большой граненый стакан.

— Вася у нас со стройки, а там, как известно, предпочтение отдают не столь изысканным напиткам, — говорит Ляля.

— Период адаптации?

— В принципе, нужно ли адаптироваться? Мне кажется, каждый должен оставаться самим собой и на своем месте.

— Вопрос сложный.

— Звонил Алеша из Москвы.

— Да? Идет статья?

— В ноябре. Не думаю, что после нее Петров останется в плане.

Борис и Лев, довольные, хихикают.

— Старик звонил, интересовался. Позвоню завтра.

— Звони, конечно, обрадуй!

— Как твой Коля? — спрашивает Вика Лялю на ухо.

— Дала отставку.

— Так быстро?

— Ах, надоел.

— Смазливенький был…

— Да, в нем была «вечная женственность русской души».

— Это что, Бердяев?

— Да, Бердяев.

— Это не Бердяев! — встревает в разговор Вася. Все замолкают, поднимают головы, соображая, откуда идет этот голос, из какого космоса, кто это говорит, о чем, зачем?! Потом соображают: ах, это же Вася! Разве он еще тут?

— Это сказал Розанов, а Бердяев привел его слова в книге «Судьба России».

Вася снова уходит в себя. А они возвращаются к прерванному разговору.

Держа в руке яблоко, Вика читает:

— Храня под пепельным загаром Укусов лунных тайный след, Они лелеяли недаром Свой томный дух и тусклый цвет. Висят и ждут руки девичьей. Затем, что бог осенний сам Сулил их сладкою добычей Голодным розовым губам. И нежно-сладковатый мускус…

— Неверно! — перебивает ее Вася. — И нежно-горьковатый мускус…

— И нежно-горьковатый мускус, —

продолжает Вика,—

Их золотого естества Размелют весело и хрустко Зубов прекрасных жернова. И сгусток солнечного яда, Ночей тоскующая гроздь Родной железистой прохладой Проступит в девственную плоть, — Чтоб в жизни яростной…

— Не яростной, а гибельной, — поправляет Вася.—

Чтоб в жизни гибельной и щедрой, Где свят любовью каждый дом, Вся терпкость яблочного недра Была в объятье молодом.

— Какой образованный юноша! Кто это? — спрашивает Борис.

— А это Вася! Мой ученик! — с оттенком гордости отвечает Лев. — Ребята, познакомьтесь! Вася подает большие надежды! Пишет талантливую прозу.

— Настолько талантливую, что пока не печатают? — по-доброму подтрунивает Борис.

— У него все впереди, всему свое время.

— Когда вы освободите место для нас!

— Вася из деревни, но успешно осваивается в городе, все-таки уровень культуры разный.

Вася молча смотрит на Льва. Лев понимает, что сморозил. Вася медленно встает.

— Да, я талант, а вы, вы кто такие? Вот вы, вы, кто такие? Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой!

Все ошарашены. Вася встает и тычет пальцем им в лицо.

— Лев Сидорович, я наконец понял, кто вы такой, и рад, что понял!

— Ну скажи, кто же я по-твоему?

— Соглашатель! Почему вы не пишете проблемных вещей?