Помоги проекту - поделись книгой:
Я лишь улыбнулся. Весной 73-го я и помыслить не мог о том, чтобы любить кого-то, кроме Венди Кигэн.
— У вас, я так понимаю, будет машина. За домом есть только два парковочных места, поэтому тут уж кто успел — тот и съел. Вы успели, и вы мне подходите. А если вдруг подходить перестанете — пойдете на все четыре стороны. Ну как, честная сделка?
— Да, мэм.
— Вот и отлично, потому что другой не будет. Аренду за первый и последний месяц заплатите вперед. Плюс залог на случай порчи имущества.
Сумму она назвала справедливую, но даже такая обратит в руины мой счет в «Нью-Гэмпширском Трастовом».
— Чек примете?
— А он не вернется?
— Нет, мэм, вряд ли.
Миссис Шоплоу откинула голову и расхохоталась.
— Тогда приму, если, конечно, вам понравится комната. — Она затушила сигарету и встала. — Кстати, наверху курить нельзя из-за страховки. Да и здесь тоже, когда постояльцы дома. Из вежливости, так сказать. Вы уже знаете, что старик Истербрук запретил курить внутри парка?
— Слышал. Наверное, отпугнет клиентов.
— Поначалу, возможно. А потом привлечет. Я бы не ставила против Брэда. Он мужик головастый, дважды ярмарочник.
Я хотел спросить, что это значит, но не успел.
— Пойдем смотреть комнату? — спросила она.
Едва увидев комнату, я понял, что она мне подходит. Большая кровать, окно с видом на океан — что может быть лучше? Ванная, правда, была такой малюсенькой, что когда я сяду на толчок, мои ноги окажутся в душевой кабинке. Но студентам, у которых в денежном буфете одни лишь крошки, не пристало капризничать. Все, конечно же, решил вид из окна. Вряд ли хозяева летних домов на пляже могли похвастаться лучшим. В моих грезах я уже привел сюда Венди. Мы наслаждаемся видом, а потом… в большой кровати, под шорох волн за окном…
Свершится «это».
— Беру, — сказал я и покраснел. Я ведь имел в виду не только комнату.
— Вижу. У вас все на лице написано. — Миссис Шоплоу словно бы знала, о чем я думал, а, может, и правда знала. Она широко улыбнулась и снова напомнила мне о героинях Диккенса, несмотря на плоскую грудь и бледную кожу. — У вас будет собственное гнездышко. Не Версальский дворец, конечно, зато свое. Уж точно лучше, чем комната в общаге, пусть и на одного?
— Да, — ответил я. Думал я сейчас о том, как буду уламывать отца положить пятьсот баксов на мой банковский счет, чтобы удержаться на плаву до первой зарплаты. Поворчит, конечно, но согласится. Просто я надеялся, что не придется разыгрывать карту Умершей Матери. Умерла она четыре года назад, но отец по-прежнему носил в бумажнике полдюжины ее фотографий, так и не сняв обручального кольца.
— Работа и гнездышко, — как-то мечтательно произнесла миссис Шоплоу. — Это же прекрасно, Девин. Можно вас так называть?
— Можно Девом и на «ты».
— Ладно. — Миссис Шоплоу окинула взглядом комнатку с ее наклонным потолком (она находилась прямо под свесом крыши) и вздохнула. — Возбуждение длится недолго, но чувствовать его приятно. Ощущение свободы. Думаю, тебе тут понравится. Есть в тебе что-то от ярмарочника.
— Мне уже сегодня это говорили. — Тут я вспомнил о разговоре с Лэйном Харди на стоянке. — Даже дважды.
— Готова спорить, я знаю, кто эти двое. Показать что-нибудь еще? Ванная крохотная, но лучше так, чем сидеть на унитазе в общажном туалете и слушать, как мальчишки у раковин пукают и брешут о девчонках, с которыми они обжимались прошлой ночью.
Я расхохотался, а Эммалина Шоплоу меня поддержала.
Мы спустились по наружной лестнице.
— Как там Лэйн Харди? — спросила она внизу. — Все в той же дурацкой шапочке?
— По-моему, это котелок.
Она пожала плечами.
— Котелок, шапочка… Какая разница?
— С ним все в порядке. Но он кое-что мне рассказал…
Она смотрела на меня, склонив голову, почти с улыбкой. Но только почти.
— Он сказал, что в джойлендской комнате страха — в «Доме страха», так он ее назвал, — есть привидение. Я спросил, не разыгрывает ли он меня, и он сказал, что нет. Говорит, что вы в курсе.
— Так и сказал?
— Да. Он говорит, что про Джойленд вы знаете побольше, чем он.
— Ну что ж, — сказала она, вытаскивая из кармана брюк пачку «винстона». — Я и правда знаю немало. Мой муж был там главным инженером, пока не умер от инфаркта. Когда выяснилось, что страховка у него была паршивая, и к тому же он назанимал под нее выше крыши, то я начала сдавать два верхних этажа. А что мне еще оставалось? У нас всего одна дочь, и сейчас она в Нью-Йорке, работает в рекламном агентстве.
Она закурила, вдохнула дым и выдохнула со смешком.
— Заодно она работает над тем, чтобы избавиться от южного акцента, но то другая история. Этот дом-переросток был любимой игрушкой Хови, и я никогда его за это не попрекала. По крайней мере, за него все выплачено. И мне нравится поддерживать связь с парком. Чувствую, что через него я поддерживаю связь с мужем. Ты понимаешь, о чем я?
— Конечно.
Она задумчиво посмотрела на меня сквозь завесу табачного дыма, улыбнулась и покачала головой.
— Да нет. Ты просто вежливый мальчик, но слишком молод, чтобы понять.
— Я потерял маму четыре года назад. Отец до сих пор о ней горюет. Он говорит, что не зря слова «жена» и «жизнь» начинаются с одной буквы. У меня, по крайней мере, есть учеба и моя девушка. А папа слоняется по дому к северу от Киттери, который для него одного слишком велик. Он знает, что надо его продать и купить другой, поменьше и поближе к его работе — мы оба это знаем, — но остается там. Так что я знаю, о чем вы говорите.
— Мои соболезнования, — сказала миссис Шоплоу. — Когда-нибудь я споткнусь о свой длинный язык. Твой автобус, он ведь в пять-десять уходит?
— Да.
— Тогда пойдем на кухню. Я сделаю тебе сэндвич с плавленым сыром и разогрею в микроволновке томатный суп. Времени у тебя хватит. А пока будешь есть, я расскажу тебе о джойлендском призраке, если хочешь.
— О настоящем призраке?
— Я никогда не была в той чертовой комнате страха, так что не знаю. Зато убийство настоящее, это я могу гарантировать.
Суп оказался обычным баночным «кэмпбеллом», зато плавленый сыр — моим любимым божественным «Мюнстером». Миссис Шоплоу заставила меня выпить стакан молока — растущему организму надо хорошо питаться, сказала она. Усевшись напротив меня с тарелкой супа, но без сэндвича («Мне надо следить за девичьей фигурой!»), хозяйка пансиона рассказала мне всю историю. Кое-что она узнала из газет и теленовостей. Но самые вкусные кусочки были добыты через связи в Джойленде, которых у нее хватало.
— Это случилось четыре года назад — примерно тогда же, когда умерла твоя мать, как я понимаю. Знаешь, что первым приходит мне в голову, когда я об этом думаю? Его рубашка. И перчатки. От мысли о них у меня мурашки по коже. Потому что это означает, что он все
— Вы, похоже, начали с середины, — сказал я.
Миссис Шоплоу рассмеялась.
— Похоже, что да. Твое предполагаемое привидение звали Линда Грей, и она была из Флоренса. Это в Южной Каролине. Она со своим парнем — если, конечно, он был ее парнем; копы изучили ее прошлое вдоль и поперек и не нашли никаких его следов, — провела свою последнюю ночь в гостинице «Луна-Инн», в полумиле к югу отсюда по побережью. Они вошли в ворота Джойленда около одиннадцати утра на следующий день. Он купил дневные пропуска за наличные. Они прокатились на нескольких аттракционах, пообедали в «Лобстере», ресторане морских блюд возле концертного зала. Где-то после часа дня. Ты, наверное, знаешь, как устанавливают время смерти… По содержимому желудка и так далее.
— Угу.
Я уже покончил с бутербродом и сосредоточился на супе. Рассказ миссис Шоплоу нисколько не умерил мой аппетит. Не забывайте: мне был двадцать один год, и я пребывал в уверенности, что никогда не умру, хотя вряд ли бы в этом признался. Даже смерть матери не поколебала этой убежденности.
— Он покормил ее, потом повел на «Каролинское колесо» — спокойный аттракцион, не вредящий пищеварению, — а потом в «Дом страха». Вошли они туда вдвоем, а вышел он один. Примерно в середине поездки, длиной около девяти минут, он перерезал ей глотку и сбросил под монорельс, по которому ездят вагончики. Выбросил, как мусор. Он, наверное, знал, что крови будет много, потому что надел две рубашки и желтые рабочие перчатки. Верхнюю рубашку — ту, которая впитала большую часть крови — нашли через сто ярдов от тела. Перчатки — еще дальше.
Я словно увидел все это: сначала тело, еще теплое и пульсирующее, потом рубашка, потом перчатки. Убийца тем временем спокойно сидит в вагончике и завершает поездку. Миссис Шоплоу была права: настоящая жуть.
— Когда поездка закончилась, этот щукин сын как ни в чем не бывало вылез из вагончика и ушел. Он вытер вагончик изнутри — рубашка была вся пропитана кровью, но кое-что осталось. Один из Помощников заметил кровь на сиденье перед следующим кругом и вытер. Он не придал этому значения. Следы крови в парке развлечений — обычное дело; чаще всего это какой-нибудь ребенок перевозбудился и у него пошла носом кровь. Скоро сам убедишься. Только не забывай надевать перчатки, когда будешь ее убирать: мало ли чем можно заразиться. Перчатки есть в пунктах первой помощи, которые разбросаны по всему парку.
— Никто не заметил, что он вышел из вагончика без своей девушки?
— Нет. Была середина июля, разгар сезона, и в парке был настоящий сумасшедший дом. Тело нашли только в час ночи, когда парк давно закрылся, и в «Доме страха» включили свет. Для ночной смены. У тебя будет шанс в ней побывать: все Добрые Помощники одну неделю в месяц отрабатывают в команде уборщиков; и советую выспаться заранее, потому что эти ночные смены — сущий кошмар.
— Люди ездили мимо нее до закрытия парка и ничего не заметили?
— Если и заметили, то приняли за часть аттракциона. Но скорее всего ее никто не видел. Не забывай, «Дом страха» — темный аттракцион. Единственный в Джойленде, кстати сказать. В других парках их больше.
— А как насчет его словесного портрета? Может, от тех, кто его обслуживал в ресторане?
— У полиции было кое-что получше: фотографии. И уж они позаботились, чтобы снимки появились на телевидении и в газетах.
— Откуда они взялись?
— Голливудские Девушки, — объяснила миссис Шоплоу. — В пик сезона в парке их обычно работает с полдесятка. В Джойленде никогда не было ничего похожего на «массажный салон», но старик Истербрук не зря столько лет работал на ярмарках. Он знает, что публика любит, чтобы к каруселям и корн-догам прилагалось немножко сексапила. В каждой бригаде Помощников есть Голливудская Девушка. У вас она тоже будет, и вы с ребятами должны будете за ней присматривать, как старшие братья, на случай, если кто-нибудь начнет к ней приставать. Они бегают по парку в коротеньких зеленых платьях, зеленых туфлях на высоком каблуке и хорошеньких шапочках, которые мне всегда напоминали Робина Гуда и его Веселых Парней. Только они — Веселые Девицы. Носят с собой камеры «Спид График» — как в старых фильмах — и фотографируют лохов. — Она запнулась. — Хотя лично я тебе не советую так называть посетителей.
— Мистер Дин меня уже предупредил, — сказал я.
— Еще бы. Так вот, Голливудским Девушкам говорят, чтобы они выбирали семьи или парочки, которым больше двадцати одного года. Тех, кто помладше, обычно не интересуют фото на память; они предпочитают тратить деньги на еду и игровые автоматы. Девушки сначала фотографируют, а потом подходят к посетителю. — Она заговорила с придыханием, в духе Мерилин Монро, — «Здравствуйте, добро пожаловать в Джойленд, меня зовут Карен. Если хотите получить свою фотографию, которую я только что сделала, продиктуйте мне ваше имя и подойдите к „Голливудской фотостудии“ на Песьей тропе, когда будете уходить из парка». Примерно так. Одна из них сняла Линду Грей и ее парня в тире Энни Оукли, но когда подошла к ним, парень ее послал. Довольно грубо. Позже она сказала копам, что у него был такой вид, будто он вырвал бы у нее камеру и разбил, если бы думал, что ему это сойдет с рук. И добавила, что от его взгляда у нее побежали мурашки по коже. Тяжелый взгляд серых глаз — так она сказала.
Миссис Шоплоу улыбнулась и пожала плечами.
— Только вот оказалось, что он был в темных очках. Знаешь, некоторые девушки любят все драматизировать.
Да, это я знал. Подруга Венди, Рене, способна была обычный визит к зубному превратить в сценарий фильма ужасов.
— То был самый четкий снимок, но не единственный. Копы просмотрели все фотографии Голливудских Девушек за тот день и обнаружили Грей с ее другом на заднем плане еще, по крайней мере, на четырех из них. На лучшей из них они стоят в очереди на «Чашки-вертушки», и он положил руку ей на задницу. Довольно фамильярный жест для парня, которого никогда не видели ее друзья и родные.
— Жаль, что там нет видеокамер наблюдения, — сказал я. — Моя подруга устроилась на лето работать в бостонском «Филене», и она говорит, что там есть несколько штук, и они собираются поставить еще. Борются с воровством.
— Настанет время, когда они будут везде, — сказала она. — Как в той фантастической книжке про полицию мыслей. И не могу сказать, что жду — не дождусь того времени. Но на таких аттракционах, как «Дом страха», их не поставят никогда. Даже инфракрасных, которые видят в темноте.
— Нет?
— Нет. В Джойленде нет «Туннеля любви», но «Дом Страха» — это, безусловно, «Туннель обжиманий». Муж мне как-то сказал, что если вечерняя смена уборщиков не находит возле рельсов по крайней мере три пары трусиков — считай, день прошел зря. Но все же один хороший снимок того парня есть. В тире. Он стоит бок о бок с ней и показывает, как держать винтовку, как обычно делают мужчины. Это фото, наверное, видел каждый житель обеих Каролин. Она улыбается, зато он абсолютно серьезен.
— И все это время у него в карманах лежали перчатки и нож, — сказал я, ошеломленный этой мыслью.
— Бритва.
— Что?
— Он воспользовался опасной бритвой или чем-то в этом роде; так сказал судебный эксперт. Так вот, у них было несколько фото, включая одно очень хорошее, и знаешь что? Ни на одном нельзя было разглядеть его лица.
— Из-за темных очков.
— Не только. Подбородок его закрывала эспаньолка, а бейсболка с длинным козырьком затеняла ту часть лица, которую еще было видно из-под очков и бороды. Это мог быть кто угодно. Хотя бы и ты, будь ты блондином, а не брюнетом, и имей на руке татуировку в виде птичьей головы. У того парня она была. Орел или, может быть, ястреб. На фото в тире она вышла очень четко. В газетах пять дней подряд печатали увеличенное изображение татуировки в надежде, что ее кто-нибудь опознает. Но этого не случилось.
— И никаких улик в гостинице, где они ночевали?
— Нет. Он зарегистрировался по правам, выданным в Южной Каролине, но они оказались украденными за год до того. А ее вообще никто не видел: наверно, ждала в машине. Ее не могли опознать почти целую неделю, но полиция опубликовала ее портрет. На нем она выглядела так, будто просто спит, а не лежит мертвая с перерезанной глоткой. Кто-то увидел портрет и узнал Линду — кажется, подружка по медучилищу. Она сообщила ее родителям. Представляю, что они чувствовали, когда ехали сюда в своей машине, надеясь против всякой вероятности, что в морге обнаружат любимое дитя каких-то других людей, а не свое.
Она медленно покачала головой.
— Иметь детей — это такой риск, Дев. Тебе это не приходило в голову?
— Ну, наверное…
— Значит, не приходило. А я… Если бы я увидела под откинутым углом простыни лицо своей дочери, то сошла бы с ума.
— Но вы ведь не думаете, что привидение Линды Грей и правда живет в комнате ужасов?
— Не знаю, потому что у меня нет определенного мнения по поводу загробной жизни. Я считаю, что все увижу, когда сама туда попаду, и мне этого достаточно. Я знаю только, что многие работники Джойленда уверяют, что видели, как она стоит у рельсов в той одежде, в которой ее нашли: синяя юбка и синяя блузка без рукавов. Никто из них не мог увидеть на фотографиях, какого они цвета, потому что «спид-графики» Голливудских Девушек снимают только на черно-белую пленку. Наверно, ее проще и дешевле проявлять.
— Может, про цвет одежды упоминали в газетах.
Она пожала плечами.
— Может быть. Но несколько человек упоминали еще, что в волосах девушки, стоявшей возле рельсов, была синяя лента, а об этом точно нигде не писали. Полиция скрывала эту информацию почти год, надеясь использовать, когда появится подозреваемый.
— Лэйн сказал, что лохи никогда ее не видят.
Поделиться книгой: