Невидимые бои

Начался инструктаж.

Муллард подробно перечислил вопросы, по которым Чурсин должен был представить ему свой первый большой письменный доклад. Он называл документы, которые следовало выкрасть, переписать или сфотографировать. Выяснил во всех деталях, с кем он дружил, у кого из своих знакомых может получить интересующие американскую разведку сведения. Получив ответы Чурсина, дал подробные указания, вручил немалую сумму денег для угощения друзей только что завербованного шпиона…

Даже сегодня, через девятнадцать лет после окончания Великой Отечественной войны, нельзя, к сожалению, привести все интереснейшие, тончайшие подробности этого дела. Они свидетельствуют об инициативности, остроумных, полных творческой изобретательности оперативных действиях чекистов города Архангельска.

Можно лишь сказать: с первого момента знакомства Мулларда с Чурсиным оперативные работники в результате принятых ими мер были в курсе почти всех шпионских деяний таможенного служащего.

И Муллард, и его трусливый от природы агент, скрупулезно выполнявший все указания американского военно-морского разведчика, рассчитывая, что это обеспечит его безопасность, спасет от разоблачения, конечно, не предполагали, что каждый их шаг был под контролем, что их так скоро схватят с поличным. Муллард дважды выезжал в Москву, докладывал генералу Дроуву о работе со своим новым агентом. Теперь он действовал с полного одобрения генерала и руководства «Джи-ту» в Вашингтоне.

Подполковник Борисов вступает в дело

Подполковника Борисова столкнула с Дроувом, Муллардом, Матуновой война. Возвращаясь с задания из глубокого партизанского тыла, после завершения с группой товарищей-чекистов блестящей разведывательной операции, погиб полковник Курбатов. Все было закончено — уничтожен особо свирепствующий генерал СС, в хвосте самолета за бочкой запасного авиационного масла угрюмо сопел связанный полковник германского генерального штаба, с которого не спускал глаз молодой чекист.

Самолет шел ночью. До линии фронта осталось с полсотни километров, когда внизу загавкали, захлебываясь, германские зенитки. Один из снарядов разорвался поблизости, прошил дюралевый фюзеляж осколками. У гитлеровца была начисто срезана мочка уха. А Курбатов молча повалился с длинного бокового сиденья на пол. Разорвав гимнастерку, осколок вошел в грудь под самым орденом. Чекист умер, когда его бережно укладывали на носилки на аэродроме. Николай Михайлович хорошо знал Курбатова, хотя они и не были друзьями. Смерть боевого товарища оставила свою заметину в сердце. Сколько их было там, этих заметин!

…Генерал поднял на подполковника усталые от бессонницы глаза, отвечая на приветствие, протянул широкую крепкую ладонь.

Подробный, обстоятельный доклад выслушал молча, время от времени прерывая его лаконичными вопросами. Такими же короткими и исчерпывающими были ответы Борисова. По старой чекистской привычке факты в них четко отделялись от предположений, выводы и заключения — от размышлений.

— Этот оберст, которого Сергей Курбатов приволок, оказался набит сведениями, словно гусь яблоками. Заместитель начальника разведки корпуса. Сразу же расшифровал карту — видно, боится, что мы будем мстить ему за гибель Сергея. В общем, молодчина был Курбатов. Да и ребята, что с ним в операцию летали, орлятами оказались. Особенно радист один — Кривонос. Вот сидишь здесь, работаешь, думаешь, кто сядет в это кресло, когда состаришься? Вроде некому. Ан нет, растут, растут орлята. Прибавить к их храбрости опыт да знания — и можешь, генерал, уходить отсыпаться.

Придется тебе, Николай Михайлович, принять дело, которое не довелось завершить Курбатову.

Дело это важное и тонкое. Понимаешь, кое-какие представители наших американских союзников явно злоупотребляют нашим доверием к ним. Из Архангельска поступают сигналы. Помощник морского атташе Муллард, его люди пытаются получить такие сведения, которые вовсе не нужны им для обеспечения операций по ленд-лизу. Получая вежливый, но твердый отказ от наших властей, они стараются добыть эти сведения нелегально, методами шпионажа.

Надо, соблюдая необходимый такт, внести ясность в деятельность людей генерала Дроува в Архангельске.

Генерал подробно рассказал Борисову о недозволенной нелегальной деятельности Дроува и его людей в крупнейшем северном порту.

— Приказ о передаче тебе архангельского дела уже подписан. На ознакомление с деталями дела по документам даю… — генерал взглянул на часы — было пять утра… — двадцать часов. Завтра в час ноль ноль вылетишь в Архангельск на самолете адмирала… — генерал назвал фамилию крупного морского военачальника.

— Работу на месте координируй с Коробковым (начальник управления НКГБ по области). У него уже есть немало конкретных наметок. Среди них — дело некоего Чурсина. Муллард связался с ним через переводчицу Матунову. Помощником возьмешь с собой лейтенанта Деревянко. Завтра в десять вечера у меня совещание по всему этому делу.

Генерал встал и, с неожиданной энергией пожав руку Борисову, бросил шинель на кожаный диван — пора было кончать рабочий день. Откозыряв, Николай Михайлович отправился в секретариат. Прочитав приказ, расписался, пошел в свой кабинет. Едва открыл дверь, как раздался звонок телефона.

— Докладывает лейтенант Деревянко. Когда прикажете явиться, товарищ подполковник?

…Полковник Коробков встречал Николая Михайловича на аэродроме. Они сразу же отправились в управление. По дороге Коробков ознакомил Борисова с последними событиями. Накопилось очень много фактов нелегальной деятельности американских военных представителей в Архангельске. Среди прочих дел Коробков упомянул о деле Чурсина. Оно близилось к развязке. Чурсин так и не пришел в органы госбезопасности рассказать о своих подозрительных связях с Матуновой. Более того, позавчера он около часа разъезжал в машине по загородному шоссе с Ирэн и Муллардом. Домой вернулся бледный и взволнованный. Выпил залпом два стакана виски — подарок Мулларда — и сразу же лег спать. На работе стал еще более сдержанным. Видимо, акт вербовки состоялся — Муллард вчера устроил попойку с капитаном одного из американских «купцов», прибывших недавно в порт.

В управлении Коробкову и Борисову доложили новые факты. Выслушав доклады, Коробков и Борисов засели за материалы, назначив через три часа совещание старших оперативных работников управления.

Полковник Коробков сделал подробный доклад, обобщив огромный материал, терпеливо, по крохам собранный чекистами. Касаясь дела Чурсина, отметил: этот явно готовит какой-то материал, видимо для Мулларда. Собирает секретные сведения о системе морских военных грузоперевозок, пытается раздобыть карты-лоции архангельского района. Каждый вечер пьет — спиртным его снабжает Матунова.

С обобщающими предложениями выступил подполковник Борисов. Он подчеркнул исключительно щекотливый, тонкий характер операции — Америка не враг, а военный союзник. С Муллардом следует обращаться как с гостем, который забыл, как следует вести себя в порядочном обществе. Но надо положить конец его разведывательной деятельности.

После обмена мнениями был утвержден общий план работы. В отношении Чурсина было решено: если он так и не придет с повинной и попытается передать Мулларду или Матуновой собираемые им сведения, его и Матунову — как советских граждан — задержать и — при наличии вещественных доказательств изменнической деятельности — подвергнуть аресту и суду. Мулларда, пользующегося дипломатическим иммунитетом, задержать нельзя. Но, представив документы, подтверждающие его разведывательную деятельность, можно сразу же поставить вопрос о его немедленном выдворении из страны.

Пафнутий Чурсин так и не узнал, что с того момента, как он процедил сквозь зубы «Согласен» на окончательный вопрос Мулларда, он в буквальном смысле слова держал свою судьбу в своих руках.

«Пойти к чекистам? — думал он, с трудом мысленно произнося это теперь страшное для него слово… — Затаскают по допросам, и вообще доверия потом не жди! Да и что плохого, если я кое-что сделаю этому Малому (так он называл про себя Мулларда). С него небось требуют. Да и Америка нам ведь не враг. Значит, это вовсе и не измена, а помощь союзнику. Наши небось волынят, как всегда. Пока добьешься от них чего — месяцы пройдут. А я тут — в рабочем порядке, мигом… И ему приятно, и мне неплохо… Денег вон сколько отвалили… Продуктами помогает…

Да и неизвестно еще, как война обернется. Немцы все прут, еле их под Москвой остановили. Глядишь, еще нажмут и… того. А американцы выкрутятся… С немцами договорятся. Во всяком случае, немцы их вешать не станут. Будут их суда удирать — возьмут меня. Местечко для одного найдется. Вот и будет все шито-крыто…»

И Пафнутий собирал вечерами «нужных» людей, выспрашивал у них вещи, составлявшие — он это знал — тайну Советского государства, особенно во время войны. За бутылкой водки — виски он пил сам, от гостей прятал (не заподозрили бы) — в пьяном разговоре нет-нет да и подбросит вопрос-другой.

— И где это ты, Панька, столько водки достаешь, однако? — спросил однажды лоцман Терентий Журавлев.

— Нам, таможенникам, бывает перепадает. Нет-нет да и обломится чего. В пределах закона, — солгал он и побледнел. Тревожно скосил глаз на Терентия. Но тот и не слушал вроде ответа — громовым голосом рассказывал, как проводил по Северной Двине последний караван.

Пафнутий не знал, что, видя эти попойки, многие шли к чекистам, подробно рассказывали им все, что знали. Проявляя тонкую сметку да умную догадку, высказывали предположение — может, запутался Панька, не то делает, что надо, не туда гнет. Как бы не достукался до беды.

Чекисты благодарили людей, выполнявших свой долг перед обществом, государством, бойцами, героически сражавшимися на фронтах Отечественной войны. В ряде случаев чекистам удавалось сделать так, что сведения, поступавшие к Чурсину, не соответствовали действительности. Но некоторые важные оборонные секреты Чурсин все же добыл для Мулларда. Кое-кто из собутыльников Пафнутия оказался не в меру болтливым.

С поличным

Все было на месте, все рассчитано. Завершалась большая, сложная и тонкая работа большого коллектива людей.

Настал решающий этап — предстояло захватить преступников с поличным. Нужно было безошибочно определить момент передачи документов, не упустить его, задержать участников этой преступной операции, оформить надлежащим образом факт нарушения международного права Муллардом.

Дело это было высоко ответственное. Опоздай чекисты, увези Муллард полученный материал — и важные документы могли уйти в мешках дипломатической почты, могли попасть к врагу — ведь среди военных союзников были и германские агенты.

Если бы поторопились чекисты, взяли «ложный старт», захватили бы Чурсина до момента передачи им его шпионской «продукции», соучастие Мулларда и Матуновой в шпионской деятельности Чурсина нельзя было бы доказать. Затронь их так, наобум — посыплются протесты, разразится дипломатический скандал, враги военного союза и сотрудничества ухватятся за инцидент.

Понятно поэтому, что все участники операции — чекисты и их помощники — испытывали те же чувства, которые владеют скрипачом перед концертом, хирургом перед сложной операцией. Все готово, диагноз поставлен, к опасной опухоли проложен путь мимо важнейших органов, которые — не затронь, не прихвати скальпелем. Все готово — осталось несколько решающих движений. И вот волнение проходит, появляется уверенность, привычная способность действовать спокойно, решительно, безошибочно.

Николай Михайлович — в скромном штатском костюме — был на месте решающей схватки — в таможне. Накануне с Чурсиным встретилась Матунова.

— Все готово, — заверил ее Пафнутий, несколько уже привыкший к напряжению и даже расхрабрившийся. — Тебе не дам, тебя захватить могут. А у него — дипломатический паспорт, его не тронут.

Разработали и план передачи — Муллард будет получать на таможне несколько пакетов в коричневой «манильской бумаге». К ним Чурсин подложит и свой, в таком же конверте, который тут же передала ему Ирэн.

И вот на столе в кабинете начальника таможни, где сидел Николай Михайлович, зазвонил телефон. Муллард с Матуновой выехали, судя по всему, в таможню. Выслушав быстрый, четкий доклад, Борисов тут же положил трубку. Почти сразу же раздался новый звонок, потом еще один: да, машина шла в порт, видимо, в таможню.

— Теперь не спускать глаз с Чурсина, — приказал Борисов. — Действовать, как условлено.

В этот час Чурсина лихорадило. Его толстое лоснящееся лицо пылало жаром, руки дрожали, он держал их на столе. Перед ним, неестественно улыбаясь, стоял Муллард. Ирэн следила, как Чурсин считает пакеты в коричневой бумаге.

— Один, два, три, четыре… семь, восемь… — Кладя поверх стопки восьмой пакет, Чурсин выразительно указал на него глазами Мулларду. И тут Муллард сделал ошибку.

— Этот я возьму с собой, — сказал он по-английски, расстегивая портфель и кладя в него верхний пакет из стопки. Чурсин чуть заметно кивнул головой. — А остальные забирайте вы, Ирэн.

— Я думаю, что этот пакет принадлежит не вам, мистер Муллард, — на чистейшем английском языке сказал подполковник Борисов, подходя к Мулларду и спокойно забирая у него портфель.

Громко шлепнулись на пол пакеты из ослабевших рук Ирэн. Она опустилась на какой-то тюк.

— Это ведь наш пакет, — с потрясающим спокойствием продолжал по-русски Борисов. — Правда, Чурсин? — быстро повернулся он к таможеннику, по бокам которого уже стояли двое чекистов…

— Правда, — едва выдавил тот.

— Как это?.. Что?.. — по-русски сдавленным голосом произнес Муллард. — Переведите ему, Ирэн…

— Не надо перевода, мистер Муллард, — иронически продолжал по-английски Борисов. — Мы ведь прекрасно понимаем друг друга.

— Вы хотите меня задержать? — частил Муллард.

Ему уже чудился запах горячего машинного масла и металла на эсминце, тонущем вместе с ним у Окинавы.

Но пока Муллард шел ко дну здесь, в таможне Архангельского порта, у берегов Северной Двины.

К нему было проявлено необходимое почтение. Ему возвратили его пакеты, которые выронила Ирэн, не затрудняли никакими формальностями — ему пришлось лишь подписать акт, зафиксировавший происшедшее. Неестественно улыбаясь, Муллард повторял по-английски: «Это — недоразумение, это — недоразумение».

— Конечно, мистер Муллард, это — недоразумение, — ответил ему Борисов. — Только по недоразумению вы, представитель союзной державы, можете делать то, чем занимаются сейчас агенты врага. Интересно, как отнесутся к этой вашей деятельности в Вашингтоне?

При упоминании о своей столице Муллард сник. Ему была хорошо известна директива президента Рузвельта, запрещавшая шпионаж против Советского Союза. Мрачно поглядывал Муллард на содержимое пакета, так и не отправленного морскому министерству США.

А в пакете были важные агентурные материалы — первый письменный доклад шпиона Чурсина с подробными ответами на вопросы, подготовленные ему Муллардом. К докладу были приложены копии секретных документов. И среди них таблицы промеров глубин всех участков Архангельского порта и подходов к ним, за которыми давно охотился генерал Дроув.

Теперь Муллард окончательно потерял дар речи. Он даже забыл, что пользуется дипломатической неприкосновенностью. Он заискивал перед чекистами. Вел себя как мелкий жулик, которого схватили в тот момент, когда он запустил руку в чужой карман. !

— Ведь мы друзья, союзники, — лепетал он, немного придя в себя.

— Конечно, — ответил Борисов. — Наши страны — Друзья и союзники. Что же касается вас, мистер Муллард, то тут еще надо подумать.

Чурсин напоминал человека, которого хватил апоплексический удар. Когда он обрел наконец дар речи, он так заикался, что ничего нельзя было разобрать. Впрочем, и ему, и тем более чекистам все было понятно без дальнейших слов.

Показания Чурсина вынудили власти вскоре арестовать и Ирэн Матунову. Народный суд Архангельска осудил их обоих, приговорив к длительному тюремному заключению. От расстрела за шпионаж в военное время их спасло лишь то обстоятельство, что они шпионили в пользу «союзника», и у прокурора не было прямых доказательств, что собранные ими сведения попадали в руки немцев, хотя косвенные данные позволяли делать подобные умозаключения.

Через 48 часов после оглашения приговора Муллард был выдворен из Советского Союза. Впоследствии, по настоянию генерала Дроува, его перевели в действующий флот. Он был убит… Где бы вы думали? При взятии Окинавы.

Вслед за провалившимся Муллардом за подобные дела были выдворены из СССР и некоторые другие американские разведчики.

Шли недели и месяцы. Напрягая все силы, советский народ, наносил все новые и новые удары по гитлеровским ордам. Советские войска начали решительно продвигаться вперед, на запад. Всему миру становилось ясно, что советские Вооруженные Силы в состоянии выполнить великую миссию освобождения Европы от гитлеровского рабства в одиночку, без военного вмешательства их союзников на континенте Европы.

Только теперь начали поспешать в вашингтонских штабах. Им не улыбалась перспектива освобождения, скажем, Парижа с Востока, советскими танкистами. Впервые в Вашингтоне начали торопиться.

В книге «Странный союз», написанной в 1946 году с целью убедить американцев в том, что Советский Союз якобы не выполнял свои обязательства в качестве союзника по многим мелким вопросам, бывший руководитель объединенной военной миссии США в Москве генерал-майор Джон Р. Дин тем не менее писал:

«Всегда будут спорить о том, наша ли помощь спасла Россию от поражения».

Возможно, об этом будут спорить. Но бесспорно одно: военный подвиг, огромная военная помощь, оказанная Советским Союзом своим западным партнерам, явились решающим фактором совместной победы над озверелым врагом. Разумеется, свою скромную роль сыграл и яичный порошок, прозванный «стеттиниусом», и — в несколько большей степени — мощные «студебеккеры»: добрым словом поминают их советские солдаты, которым довелось воевать на них.

Уже цитированный нами Дин уверял в своей книге, что, добиваясь проникновения на фронты, в воинские части и на оборонные предприятия, представители непомерно разросшейся в Москве военной миссии хотели лишь установить, «эффективно ли используются» американские поставки по ленд-лизу. Но чем дальше на запад гнали советские Вооруженные Силы гитлеровские полчища, тем меньше, казалось, было оснований у генерала беспокоиться на этот счет.

Но нет, с нарастанием советских побед любопытство американских военных разведчиков не только не ослабевало, а, наоборот, усиливалось. Теперь, видимо, их уже интересовало, как советский народ, при относительно мизерной американской помощи, свершает такой огромный, исторический, небывалой силы воинский и трудовой подвиг. Причем, как правило, их интересовали не столько победы и достижения, сколько слабые стороны, нехватки, недоделки, недоработки, которые, конечно, бывали в то тяжелое, героическое, прекрасное время в жизни советских народов.

С упорством, достойным лучшего применения, на протяжении всей Великой Отечественной войны они продолжали заменять своих провалившихся профессиональных разведчиков новыми столь же незадачливыми кадрами. Но и эти не избегали участи своих предшественников. Умелые действия наших чекистов быстро и надежно пресекали их подрывную деятельность против Советского Союза.

Смерть президента Рузвельта. Победное окончание второй мировой войны. Трумэн начинает «холодную войну» против мира социализма. Американская военная разведка резко расширяет свои усилия по разведыванию военных тайн Советского Союза.

Усиливали свою бдительность и чекисты. Опираясь на помощь рядовых советских людей, они эффективно обезвреживали шпионскую агентуру.

В послевоенные годы за попытки вести шпионскую работу на территории Советского Союза были выдворены из нашей страны сотрудники военного, военно-морского и военно-воздушного атташатов посольства США — генерал-майор Гроу, капитан Дрейер, майор де Толли, капитан Медведев, подполковник Филбин, подполковник Фелчин, майор Маккини, подполковник Бенсон, капитан Строуд, капитан Мюлэ, майор Тенсей, капитан Стоккел и многие, многие другие.

Выдворялись и дипломатические сотрудники посольства, которым не давали покоя «лавры» военных разведчиков. Например, атташе посольства Лэнжелли был задержан во время конспиративной встречи с находившимся в Москве американским агентом, которому он передал инструкцию по шпионской работе, крупную сумму денег и средства тайнописи. Агент был арестован и осужден, шпионские материалы изъяты, а сам Лэнжелли выдворен из СССР. Но это уже тема для другого рассказа.

* * *

Несмотря на многочисленные и шумные провалы в шпионско-разведывательной деятельности и на то, что на протяжении всей войны генерал Дроув передавал в Вашингтон недоброкачественную, лживую информацию о советских военных усилиях и перспективах развития войны, командование «Джи-ту» оценило его рвение. Он был произведен в генерал-лейтенанты.

Сразу же после смерти президента Франклина Рузвельта, в начале 1945 года, еще до окончания войны, генерала Саймона отозвали в США. Фактически он был разжалован до своего старого звания подполковника. Не без усилий добился он назначения начальником небольшого арсенала в мелком городке одного из среднезападных штатов США.

Так американская военная разведка «Джи-ту» отомстила строптивому генералу за то, что, соблюдая кодекс воинской чести и прямое указание своего президента, он отказался заниматься агентурной работой против союзника в войне, за то, что он правильно оценил неисчерпаемые силы советского народа и его вооруженных сил. Рузвельт ценил его суждения, прислушивался к его советам.

Приход к власти в Белом доме Трумэна, отнюдь не заинтересованного в объективной оценке сил и намерений Советского Союза, дал возможность руководителям «Джи-ту» свести старые счеты с Саймоном… Вскоре после окончания войны подполковник Саймон ушел в отставку из армии. С трудом нашел он место преподавателя русского языка и литературы в небольшом колледже в Калифорнии. А горе-разведчик Дроув продолжал успешно продвигаться по иерархической лестнице Пентагона.

СУДЬБА ЧЕКИСТА

Перед рассветом

Брякнула железная дверь. Лязгнул казенный тщательно смазанный замок. Звуки эти как бы отсекали целый этап жизни подполковника Николая Михайловича Борисова, отделяя его от внешнего мира.

Несмотря на весь трагизм положения, Николай Михайлович не мог удержаться от улыбки… Он — чекист, привыкший всем и всегда смотреть прямо в глаза, ходивший по родной земле уверенной походкой, гордый победами над хитрым, коварным, изобретательным врагом, победами, в которых — он знал — были и частицы его ума, знаний, опыта, изобретательной выдумки, терпения и мужественной воли, — он, чекист, оказался в тюрьме.

Черт побери, да уж не сон ли все это? Может быть, это просто скверная шутка, неостроумная затея каких-то незнакомых шутников? Может быть, сейчас откроется захлопнувшаяся дверь и люди, которых он знал, которые долгие годы работали рядом с ним, шумно, со смехом ворвутся в камеру, посмеются вместе с ним и отвезут его домой?

Домой, где ждет его Таня…

Горькая мука, возмущение, гнев застыли в ее потемневших глазах. Сейчас сидит она без сна над мирно посапывающими девчушками, под мягким светом лампы, встречая мутный рассвет.

Она верила ему, гордилась им. И вдруг… Громовой удар. Арест. Обыск. Недоумение, промелькнувшее в глазах жены, сразу же исчезло, сменившись нежностью, уверенностью, доверием, когда он открытым, без страха взглядом ответил на ее немой вопрос. Разумеется, сейчас все выяснится. Иначе быть не может. Окончится наконец это наваждение.

Но нет, дверь крепко заперта. Никто не приходит. Он в тюремной камере. А тюрьма — это тюрьма. Железные двери. Решетки. Суровый режим. Здесь оставляют силы, здоровье, а некоторые — мужество и разум.

Утратить мужество?.. Нет. Нет. Нет. Только не это. Он сохранит мужество. Он сохранит достоинство, честь. Честь чекиста чего-нибудь да стоит, черт побери.

Она распрямляла его в сложных условиях глубоко законспирированной подпольной работы, когда одно необдуманное слово, нерассчитанный жест, неверный шаг могли привести к аресту, расстрелу без следствия и суда. Сколько шагов до смерти было в глубоком тылу фашистской Германии, куда его забросили во время войны? Пожалуй, значительно меньше четырех. Два? Три? Иногда — один шаг. Но работа шла тогда словно песня, на тугой стальной пружине нервов, на точном расчете, на сознании, что ошибаться нельзя, не имеешь права.

И не ради личной безопасности. Что значила она в мире, где ежеминутно гибли женщины, дети, где со «скорбным помертвелым взглядом» падали на землю тысячи бойцов, которым так и не привелось дострелять обойму по врагу.

— Нет, старина, там было, пожалуй, проще, — сказал себе Николай. — Ты видел перед собой врага. Его надо было раскрыть, разгадать, перехитрить, подчинить своей воле, сломить или уничтожить…

А здесь? Кто противостоит тебе? Враги? Нет, конечно. Война окончена, враг разбит, разгромлен. Друзья? Нет, это какой-то кошмар, чертовская неразбериха…

Ну, так как же ты все-таки себя чувствуешь? Боишься? Нет. Негодуешь? Пока еще, собственно, тоже нет. Скорей всего недоумеваешь… Как все-таки получилось такое?..

Спокойно, спокойно, Николай. Только не срывайся. Ты чекист. Ну-ка, разберемся во всем по порядку.