Помоги проекту - поделись книгой:
Рыбаки в заявлении на имя начальника Закаспийской области просили принять меры к зарвавшимся дельцам. Подполковник Карпинский, которому было поручено изучить достоверность фактов, описываемых в заявлении, в рапорте на имя начальника Закаспийской области в 1913 году сообщал, что действительно между главными скупщиками рыбных товаров с гасан-кулийских и чикишлярских промыслов астраханскими дельцами Свиридовским, Ройтманом, Ландо и Заславским с одной стороны, и Гасан-Кулийским товариществом, в которое входили местные рыбопромышленники Бабаев и астраханские купцы Казбинцев, Мазандеранцев, Печёнкин с другой, состоялось тайное соглашение о скупке рыбы во время её хода — путины по заранее сниженной цене. Это был не единичный случай. От продажи по таким ценам ловцы получали доход, которого не хватало даже рассчитаться за задаток с ватажником.
Не учитывая интересов местного населения, промышленники могли закрыть ватагу вообще, и иногда рыбаки вынуждены были доставлять рыбу в другие отдалённые ватаги.
В том же рапорте подполковник Карпинский писал, что в 1913 году рыбопромышленники закупили рыбу только с одной туркменской ватаги (Караева), тогда как до этого они договорились о закупке рыбных товаров со всех ватаг. Это делалось также с целью оказать давление на ловцов. Не имея договорённости с ватажником о приёмке им рыбы, рыбаки вынуждены были продавать её по любой цене скупщикам. Например, купец Дильдаров собирался закрыть ватагу, находящуюся на Кизыл-Су, куда по договору доставляли рыбу весь рыболовный год многие туркмены. На другие ватаги в постоянные сильные осенние штормы доставлять её было нельзя, потому что выходить в открытое море было опасно. Рыбакам пришлось ходатайствовать перед начальником Закаспийской области о том, чтобы Дильдаров ватагу на Кизыл-Су не закрывал. Закрытия ватаги могло бы лишить их заработка. На этот раз правительство пошло навстречу рыбакам и предложило купцу Дильдарову ватагу в Кизыл-Су в зимний период не закрывать.
Рыботорговцы, договорившись между собой о понижении цен при скупке рыбы с целью повысить их затем при продаже, свои действия объясняли якобы угнетённым состоянием рыбного рынка в Астрахани. Если даже в какой-то момент обстояло дело именно так, то секрета не составляет, что астраханский рынок по скупке и продаже частиковой рыбы (сельди, воблы, сазана, судака), главного источника существования населения Гасан-Кулийского района, находился в руках сплочённых крупных фирм и что Гасан-Кулийский район составляет только одну из ячеек, подвергавшихся воздействию этих фирм, в смысле установления цен на рыбу, а вошедшие в согласие на настоящее время в Гасан-Кули рыботорговцы действовали тоже под давлением материальной зависимости от подобных фирм и компаний. Наглядно это можно представить в виде пресса, на верхней крышке которого находятся астраханские дельцы-рыбопромышленники, под прессом, в самом низу, рыбацкое население, над последним — последовательно — подрядчики, мелкие скупщики, отдельно работающие на месте промышленники. Всё выжимаемое этим прессом попадает в их руки, а случайно, недожатое, прогрессивно уменьшаясь от фирмы к подрядчикам, перепадает некоторым из них. Ловцам остаются какие-то крохи».
«В 1893 году, — пишет он далее в своём донесении о сложившемся положении в Гасан-Кули — основном рыболовецком районе восточного побережья Каспия, — этот пресс был нажат с полной силой, а поэтому прошу принять на месте в пределах Гасан-Кулийского района меры, направленные к расслаблению вредного воздействия астраханских рыбопромышленников на участь рыболовецкого населения».
Как видим, царский чиновник довольно объективно изложил положение дел в Гасан-Кули, а таким оно было на всём побережье. Он просил вышестоящие власти принять необходимые меры к эксплуататорам, но меры приняты не были. Скупщики рыбы и рыбопромышленники по-прежнему жестоко эксплуатировали ловцов, а те по-прежнему жаловались на них, но безуспешно.
От подобных действий рыбопромышленников страдали не только мелкие рыболовы из местного населения. Состоятельные туркмены Якши Мамедов, Черкез Аман Клыч оглы, Мамед Анна Нуры оглы, Айваз Багдад оглы по примеру русских тоже пытались содержать ватаги. Но со временем пришлые рыбопромышленники при расчётах поставили их в такие условия, что те вынуждены были отдать свои ватаги в аренду последним. Самим же владельцам они предложили работать у себя в качестве подрядчиков. Таким образом, пришлые рыбопромышленники устранили со своего пути конкурентов и из числа местного населения. Кроме того, все дела по покупке рыбы у местных рыболовов обсуждались доверенными на гасан-кулийской ватаге крупного дельца всего побережья Бабаева, который диктовал, в частности, и цены на рыбные товары.
В 1897 году по соглашению Астраханского рыбного и тюленьего промыслов с начальником Закаспийской области генерал-лейтенантом Куропаткиным основан Красноводский рыболовный участок, отданный в ведение чинов Астраханской рыболовной полиции; этот участок всецело включал в себя морские берега Красноводского уезда. В Красновод-ском уезде была введена продажа рыболовных билетов сначала для пришлых рыбопромышленников и ловцов, а затем и для коренных жителей побережья. В 1898 году всем рыбопромышленникам и ловцам уезда было объявлено требование рыболовной полиции об обязательном представлении сведений об улове рыбы, а всем ловцам уезда — иметь на каждой лодке продольную верёвку под руль и киль. Такой контроль был введён с целью определения длины лодки, в зависимости от которой определялась величина налога на судно.
Положение рыбаков — туркмен, русских, киргизов и других национальностей побережья из года в год ухудшалось. Годы, когда рыбаки не могли рассчитаться с ватажниками, повторялись всё чаще и чаще. А тут всё новые и новые притеснения со стороны рыбопромышленников и со стороны властей: то менялись сроки лова различных пород, то запрещалось ловить прежними орудиями лова и снастями, то менялась стоимость билетов на право ловли.
В 1905 году жители местностей Челекен (Айдак) Огурчинский и Дарджа Закаспийской области из-за плохой погоды совсем не имели средств на содержание своих семей.
И рыбаки снова писали царскому правительству прошения. Они просили удлинить сроки лова рыбы, освободить от налогов или дать льготы по ним, помочь продовольствием голодающему населению в годы, когда заработка совсем не было.
В письме от 12 июля того года на имя Туркестанского генерал-губернатора они просят отменить постановление номер 3457, согласно которому запрещается лов рыбы с 15 июня до 1 августа. Этим же постановлением запрещено производить лов рыбы теми снастями, которыми они до сего времени пользовались, повышена стоимость билетов. И жители этих местностей просят распоряжения о предоставлении им права заниматься рыболовством прежними снастями, равно и разрешить им платить за билет на право ловли по-старому, то есть по одному рублю двадцать три копейки.
По документам не удалось проследить, что ответил им генерал-губернатор. Судя по многочисленным другим письмам и прошениям, положение их не изменилось.
Посредниками между царскими властями и населением были старшины племён, которые, казалось бы, должны защищать интересы народа, но это не всегда было так. В одних случаях, как говорят, «сытый голодному не разумеет», в других — боялись навлечь на себя немилость царских чиновников. Чаще было, когда рыбаки, не дождавшись от аксакалов никакой помощи, как мы уже знаем, сами писали просьбы начальнику уезда в Красноводск, а иногда и в Ташкент к генерал-губернатору. Или, собрав последние сбережения, отправляли нарочного в Санкт-Петербург к царю.
С пожелтевших от времени листов с ходатайствами рыбаков к царским властям слышны стоны простого народа, мольбы о защите…
Мне, как сыну рыбака, особенно понятны их переживания и надежды, выраженные в этих письмах. В одном из таких документов рыбаки Красноводского уезда в надежде найти справедливое решение вопроса, имеющего жизненно важное значение, подробно описывают состояние рыбацкого населения в один из многих тяжёлых сезонов.
Они пишут о том, что небывало суровая зима 1910–1911 года тяжело отразилась на ловцах Красноводского морского участка и на их семьях. Вследствие бурной непогоды они были вынуждены бездействовать в продолжении четырёх месяцев, проживая последние крохи и забирая в долг необходимые припасы. Особенно тяжёлое положение в конце той зимы создалось у туркмен, лишившихся почти всего скота. Голодное ловецкое население, перенося лишь благодаря способности, свойственной кочевникам, все ужасы продолжительной зимы, питало надежду на весну, когда можно было бы заняться ловом рыбы и когда рыбаки вздохнули бы немного легче. Но этим надеждам не суждено было сбыться: затянувшаяся зима отдалила начало лова рыбы почти на месяц. И хотя лов частиковой рыбы (исключительно судака) к северу от Красноводска начался в апреле, тем не менее ход этой рыбы всё время был слабый и только в начале мая улучшился. Но уже 5 мая на частиковое рыболовство наступил запрет. Насколько был неудачный лов судака у ловцов северного побережья Красноводского уезда, настолько был плох лов красной рыбы у ловцов-красноловов по всему побережью Каспийского моря. Было ясно, что все ловцы-красноловы Красноводского уезда в будущем году останутся в громадном недолове против прежних лет. Ведь даже в лучшие годы они могли только поддерживать своё существование, обходясь без долгов. Весна 1911 года отличалась особыми от прежних лет климатическими явлениями: температура воды держалась всё время пониженной, в воздухе не только тропической жары не чувствовалось, но по ночам приходилось одевать тёплую ватную одежду; во второй половине мая на море появились туманы — совершенно небывалое явление для южной части Каспия, которые тоже мешали лову. Безусловно, неулов рыбы явился прямым следствием плохих климатических условий того года, и поправить дело можно было лишь с наступлением более тёплой погоды, когда лов красной рыбы может улучшиться. Но 15 июня наступил запрет и на лов красной рыбы, и столь дорогое для ловцов время, когда лов может происходить в благоприятных климатических условиях, рыбаки находились в вынужденном безделье.
«Вы вполне поймёте наш ужас перед надвигающейся на нас бедой, если ходатайство останется без ответа, ибо осеннее рыболовство из-за штормов большого заработка не даёт, на него трудно надеяться. Поддерживает же наше существование в течение всего года лишь весенне-летний лов рыбы. Поэтому мы не только не оплатили сделанных за зиму и весну долгов, но и не заработали для своих семей даже на кусок хлеба» — пишут в заключение рыбаки в прошении на имя начальника Закаспийской области.
Царю и его чиновникам было хорошо известно, что у прибрежных жителей восточного побережья Каспийского моря единственным источником существования является рыболовство. Других занятий и промыслов на пустынных берегах, лишённых растительности и воды, у них не было. Поэтому единственной мерой к поддержанию существования рыболовов в тот тяжёлый год было разрешение лова красной рыбы в течение наступающего лета. Если бы царское правительство пошло навстречу рыбакам, то этим не был бы нанесён большой ущерб рыболовству, ибо площадь воды у берегов восточного побережья слишком велика для того, чтобы опасаться вылова рыбы малочисленным населением побережья. Закон о запрете лова в летний период был издан из чисто санитарных соображений, чтобы избавить рынок от недоброкачественных рыбных товаров, так как в тот период на побережье совершенно не было ледников. Накануне сезона 1910–1911 года, то есть осенью 1909 года, в самом центре красноловья на Красноводской косе, доступной по расстоянию для сбыта уловов ловцам местностей Тарты, Авазы, Ала-Тёпе, посёлка Петровского, островов Челекена и Огурчинского ватаговладельцами были выстроены и набиты льдом три выхода ледника. Это создало возможность не только принимать от ловцов рыбу в свежем виде, но и отправлять свежемороженную рыбу на рынок в Астрахань. Таким образом, препятствие, послужившее к введению запрета лова у восточных берегов Каспия, с устройством ледников само собой отпало. Но русские чиновники по-бюрократически продолжали блюсти этот закон, фактически утративший смысл.
Неизвестно, чем закончилось ходатайство рыбаков. Если даже царским правительством на этот раз и была сделана какая-то уступка, то в целом исправить существующее положение с ловом она не могла, а в таком тяжёлом положении рыбаки побережья оказывались не один раз.
В большинстве случаев, как мы уже видели, ходатайства рыболовов об неущемлении их прав перед царским правительством не увенчивались успехом. Лишь иногда оно шло на незначительные уступки, да и то преследуя определённую цель. Например, в связи с запретом лова красной рыбы этликами в Красноводском уезде, есаул Ливкин в 1903 году в заключении о положении дел в одном из бедствующих районов писал: «Запрет лова этликами-крючками в Красноводском уезде, включая и северную часть уезда, привёл к ухудшению положения рыбацкого населения, и последнее само стало ловить рыбу этликами (крючками) без билета… Такой безбилетный лов рыбы туркменами Красноводского уезда носит более политический характер, нежели экономический».
Но тем не менее этот протест против существующих законов был слепым, стихийным. Туркменский народ побережья тогда ещё не знал, что единственно правильным выходом из тяжёлого положения было объединение для мужественной и упорной борьбы с эксплуататорами.
Гасан-Кули — центр рыбных промыслов в прошлом
Аул Гасан-Кули и прилегающие к нему районы относились к Красноводскому уезду. Здесь в основном были сосредоточены все рыбные промыслы побережья.
Аул расположен в заливе того же названия носившем имя одного из самых ранних предков жителей, который в своё время был вожаком и одним из влиятельных людей на побережье. Берега близ аула низкие, песчаные, волнистого образования, покрытые редкими буграми.
В дневниках и журналах отчётов первых русских путешественников название аула встречается как «Хасан-Кули». Старожилы и местные туркмены, а также историки XIX века называют аул «Эсен-Гулы».
Аул Гасан-Кули возник гораздо раньше, чем соседние аулы Чикишляр или Челекен и даже Красноводск.
Возникновение самого аула, по словам старожилов, относится к концу XVIII и началу XIX веков. На юго-восточном побережье Каспия Гасан-Кули по количеству населения после персидской провинции туркмен Кумиш-Тёпе (Серебряный бугор) занимал второе место. Все деловые и торговые вопросы прибрежных туркмен решались в этих двух аулах. Население аула имело тесные родственные связи с жителями персидских городов Бендер-Шах, Гурген и Кумиш-Тёпе. Персидские купцы торговали в Гасан-Кули рисом, кишмишом, апельсинами, гранатами, лимонами и т. д. Рис, в частности, обменивался у туркмен на баранов, коз, коров и даже верблюдов и разные промышленные товары.
Характерной особенностью Гасан-Кулийских промыслов является то, что все жилые и промышленные постройки — на сваях. Это объясняется тем, что уровень в заливе, и без того мелководном, постоянно снижается. На сваях устроены плоты для приёмки и обработки рыбы. На сваях и жилые помещения для рабочих и служащих, амбары, конторы, а на новейших промыслах, кроме того, и электростанции. Приёмный плот обычно расположен на стороне открытого моря, к плоту с фасада и сбоку пристроены пристани для причала лодок. На плоту установлены на особых сваях промысловые чаны, опущенные дном несколько ниже уровня плота. За плотом все прочие службы.
Главнейшие промыслы расположены напротив аула Гасан-Кули на море до десяти и более километров от берега. Вторая группа промыслов в Гасан-Кули — Чагал-Бурунская лежит у входа в залив и третья — в самом заливе.
В восточной части аула, с юга на север, несёт свои бурные воды из Ирана река Атрек. Это — житница местного населения. Атрек был местом нереста частиковых рыб, особенно воблы. Когда начиналась путина, на Атреке и в её устьях можно было наблюдать массовое скопление серебристых рыб. В отдельные годы её было настолько много, что всё устье примерно на полтора метра глубиной буквально кишело рыбой, и арбы с большими колёсами или лодки-бударки еле-еле могли продвигаться по воде. Казалось, вся река, когда смотришь на неё с берега, заполнена серебром. Особенно это зрелище красиво в полдень, когда поднимается солнце.
Путина продолжалась обычно с конца февраля до начала апреля, затем рыба уходила в открытое море. Основным промыслом гасан-кулийцев была рыбная ловля, и в период путины население аула от мала до велика выходило на ловлю воблы. Рыбу черпали прямо ковшами, заполняя ею арбы и лодки.
Гасан-кулийцы очень искусно и в то же время очень просто заготавливают воблу впрок. Сначала её немного солят. Высушенная затем на солнце, она готова к употреблению. Приготовленная таким способом, рыба может сохраняться в течение всего года и на рынках пользовалась большим спросом.
Кроме воблы, в это время в устье реки в мелководье в массовом количестве заходит сазан, который местное население называет «кепир». Его ловят сетями с применением вил. Заготавливают его так же, как и воблу, и он в пище рыбаков играет немаловажную роль в течение всего года. Однако вот уже несколько десятков лет, как уровень воды в Атреке уменьшился, и рыбы здесь стало значительно меньше.
Гасан-кулийцы употребляют в пищу также так называемый кавурдак. Кавурдак это — изрезанная в лапшу свежая красная рыба. Пережаренную и залитую жиром, её плотно набивают в глиняный кувшин или просто в пузырь и завязывают. Кавурдак являлся одним из излюбленных кушаний всех прибрежных туркмен.
В осеннее и зимнее время, благодаря естественным удобствам, в заливе Гасан-Кули собиралось огромное количество водоплавающей дичи, Здесь можно было встретить уток, нырков, морских лисух, фламинго, лебедей и других представителей пернатых. Заливы Гасан-Кули и долины Атрека были для них очень удобным местом зимовки. Поэтому большая часть местного населения, кроме рыболовства, занималась охотой на дичь. Это было дополнительным подспорьем в их жизни.
Летом жители гасан-кулийцы разводили бахчи. Тут выращивались дыни, арбузы, кое-где джугара. Джугара любит песчаную почву и при поливе растёт как нельзя лучше. Однако, из-за отсутствия пресной воды, её сеяли мало.
В восьми километрах от аула Гасан-Кули находился другой крупный населённый пункт — Чикишляр.
Здесь, как и в Гасан-Кули, очень трудно было с питьевой водой, и жители обоих населённых пунктов пользовались водой для питья из известного колодца Махтум-Хаджи, расположенного примерно в семи-восьми километрах от аула. Вода в колодце была полусоленая. Ныне население обоих посёлков пользуется опреснённой водой из Каспийского моря.
Чикишляр находился в то время гораздо ближе к берегу и имел свою удобную пристань для приёма рыболовецких и пассажирских судов. Ныне же берега Каспия от его пристани далеко отошли и он своё былое значение порта потерял.
В Чикишляре ранее размещался царский пристав со своей службой. В его обязанности входило следить за тем, чтобы рыбаки соблюдали правила рыболовства.
Северо-западнее от аула — красивый залив Айдак, вытянутый с севера на юг. Здесь водилось очень много рыбы, а в зимнее время — водоплавающей птицы. Этот залив был излюбленным местом охоты жителей побережья Чикишляра и Гасан-Кули.
Но туркменам побережья жить спокойно и заниматься мирным трудом приходилось мало. Почти непрерывные нападения персидских и хивинских феодалов были причиной этому. В пятидесятых годах XVIII века отношения между иомудами, с одной стороны, и каджарским правительством, с другой, резко обострились, и туркменам доступ на рынки Персии был закрыт. Закрыты были для них и рынки Хивы. Туркмены не могли купить ни хлеба, ни других продуктов. Вызвав голод у иомудов и части соседних племён, хивинские и персидские феодалы надеялись сломить волю свободолюбивого народа, подчинить своему влиянию. Но туркменский народ побережья не хотел впасть под влияние Персии или Хивы, издавна угнетавших и постоянно разорявших их. Они считали, что целесообразнее заручиться поддержкой России, которая тогда на восточное побережье Каспия ещё своего влияния не распространяла. В этом туркмены видели одно из наиболее надёжных средств избавления от произвола соседних феодальных деспотий.
С этой целью 14 июля 1836 года старшина иомудского племени Кият-Хан пригласил Карелина, обследовавшего берега Каспия, на совет старейшин в Гасан-Кули от сорока тысяч кибиток прибрежных иомудов. На совете представителя русских властей, каким они считали Карелина, ждали с нетерпением. Для встречи русских на берегу собралось множество народа. Почтенный старец Кият-Хан, украшенный медалью на андреевской ленте, на богато убранном и статном жеребце, встречая Карелина, в знак уважения к представителю могучей русской державы, въехал сажен на двадцать в воду и приветствовал его по-русски, сняв шапку. Бывшие на берегу старшины сделали то же. Кадыр-Мамед, сын Кият-Хана, в знак дара подвёл Карелину прекрасного коня.
Другой целью приглашения Карелина на совет было — упрочить начатые промышленные и торговые связи с Россией. Кият-Хан выступил перед Карелиным с большой речью. Он подробно обрисовал положение туркмен побережья, терзаемых сильными соседями. Кият-Хан просил его передать русскому царю просьбу народа о желании присоединиться к России. Старшина иомудского племени просил русскую державу стать защитницей малочисленного народа побережья от притязаний Персии и Хивы на их независимость и развить с их краем торговые связи.
Туркмены жаловались Карелину на купца-рыбопромышленника из персиян Мир Абуталиб Мир Багирова, захватившего к тому времени почти все воды юго-восточного Каспия и чинившего там полный произвол. Кстати, Баги-ров не столько пользовался богатствами вод во всём их обширном объёме, сколько старался не допустить в них русских подданных — своих конкурентов.
«Туркмены, — писал затем Карелин в своём докладе на имя русского царя, — ждут покровительства России, испрашивая единственно постоянной торговли как средства выйти из-под неизбежного влияния Хивы и Персии».
После Кият-Хана с речью выступил духовный глава иомудов Мамед-Таган. Он заявил, что «одна Россия покровительством своим может спасти народ, а себе добрых слуг и воинов приобрести».
Собрание закончилось вручением Карелину прошения на имя русского правительства от сташестидесятитысячного населения побережья о принятии его в подданство Русской державы. В этих событиях принимали участие и женщины-туркменки.
Русский царь сначала не решался на этот шаг. Но позже, увидев, что присоединение туркмен даст России определённую пользу, в частности даст возможность ей быть безраздельным хозяином в водах Каспия, где водились ценные породы рыб, и на острове четырёх богатств Челекене, где нефть изливалась прямо на поверхность земли, он согласился взять туркмен под своё «высокое покровительство». К 1874 году население почти всего восточного побережья Каспийского моря и долины Атрека добровольно изъявило желание войти в состав России.
Спустя две недели, 26 июля, на маленьком острове Даг-Ада, состоящем из трёх скал, ни чем не примечательном внешне, Кият-Хан с приближёнными Булат-Ханом и Даули-Ханом и старшинами туркмен поколения огурджали снова встретили экспедицию Карелина. Они представили ему тамгу, то есть торжественное подтверждение контракта, по которому туркмены добровольно уступали астраханскому купцу Александру Герасимову в вечное владение остров Огурчинский. Его окрестные воды были очень богаты красной рыбой, особенно белугой, а сам остров представлял удобное место для стоянки судов и для устройства складов. Туркмены дарили этот остров русскому купцу-рыбопромышленнику Александру Герасимову якобы в «вознаграждение потерь, понесённых им по рыболовству в водах, отданных ему на откуп». Условия контракта были настолько ничтожными, что это признавали даже сами русские чиновники. Вот его текст:
«
Богатейшие рыбой воды Гасан-Кулийского залива давно привлекали русского купца из Астрахани, и вот происки его закончились успешно.
Старшины заверили Карелина, что и впредь свои воды ни под каким предлогом не будут отдавать никому, кроме русских, с целью показать неприязнь к Персии и убедить русское правительство в благожелательном отношении к русским.
Благодаря расположению в заливе, удобном для стоянок судов, и благодаря обилию рыбы в его водах, Гасан-Кули быстро рос. Уже в начале XIX века он считался большим селением. Здесь насчитывалось до шести-семи тысяч жителей. Было много двух-и одноэтажных домов, большинство которых принадлежало пришлым рыбопромышленникам. По улову и поставке рыбы на юго-восточном побережье Каспия Гасан-Кули занимал ведущее место и постоянно привлекал к себе внимание рыбопромышленников. В 1883 году здесь было семь ватаг, которые имели девяносто четыре лодки. Все рыболовные снасти гасан-кулийцы покупали в Астрахани. Лодки строили на месте сами, из астраханского леса. Они были искусными мастерами этого дела. Впоследствии лучшими мастерами по строительству больших и малых рыболовных парусных лодок и больших грузовых судов на всём восточном побережье были выходцы из Гасан-Кули. Обучаться ремеслу строить лодки сюда приезжали из многих аулов побережья, с Челекена, из Красноводска и из других мест.
Русские предприниматели, как и ранее персидские, очень скоро вытеснили местных промышленников и фактически стали безраздельными хозяевами в водах Каспия. За короткий срок здесь сосредоточилось сорок рыбопромышленных учреждений, что не замедлило отразиться на положении местных рыбаков. Многим из них пришлось идти в наймы к рыбопромышленникам, продавать свой труд за кусок хлеба.
Ватажники снабжали рыбаков в счёт предполагаемого улова снастями и денежным задатком — сначала от ста до ста пятидесяти рублей, а затем от четырёхсот до пятисот рублей. Кроме того, они давали рыболовам снасти. Большими задатками под улов будущей рыбы ватажники пытались заинтересовать туркменских рыбаков и удержать их в своих руках. По окончании лова хозяева лодок, получившие задатки, оставались большей частью в долгу у ватажников и редкому рыболову удавалось наловить и доставить рыбы под расчёт задатка. Такое положение объяснялось постоянно усиливающейся эксплуатацией ватажниками рыболовов. Это подтверждают и сами царские чиновники. В отчётном обзоре по записям оборота за 1889–1893 годы сообщается, что если в 1889 году ватажники платили рыболовам за пуд рыбы один рубль тридцать копеек, то в следующем, 1890 году, — только один рубль пять копеек или один рубль 20 копеек. Кроме того, ватажники принимали от ловцов рыбу в общем весе — вязигу и клей, а продавали их отдельно, также по завышенным ценам. Жители побережья выражали протест против такой беззазорной эксплуатации, но их протесты результатов не имели.
Персидские власти в свою очередь не оставляли надежд завладеть этим районом и шли на всякие провокации, чтобы столкнуть туркмен с русскими. Они нападали на караваны других купцов, грабили их. Однажды правитель Мазандерана Эрдашир Мирза ложно донёс царскому правительству о том, что жители Гасан-Кули якобы причастны к задержанию русского купца Герасимова, который длительное время не производил расчётов с местным населением за рыбные товары.
Не изучив истинного положения дела, русское правительство для расправы с жителями аула за содеянное послало бриг «Аракс», вооружённый пушками и снабжённый ста военными матросами во главе с восьмью офицерами. Прибывшие суда, рано утром, окружив аул, начали истреблять лодки и киржимы рыбаков. Несмотря на просьбы и мольбы местных старшин, они продолжали разгром аула: ломали и жгли принадлежащие им лодки, объявив, что эти действия есть «высочайшее повеление».
Морской офицер капитан Путятин, посланный с карательным бригом, перед жителями аула поставил ультиматум: либо они подпишут клятвенное обещание «не делать русским купцам насилий», либо он начнёт огонь по их кибиткам и по ним самим. Безоружные поселяне, покорённые и униженные, дали «клятвенное обещание на верность России».
Вот его текст:
«
Так судьба беззащитных людей целого селения была решена по усмотрению одного деспотичного человека, конечно, не без ведома властей. Безусловно, капитан Путятин, как представитель власти, не будь столь жестоким, мог бы возникшее недоразумение уладить более гуманным способом. Он знал, что без лодок и киржимов рыбаки не могут добывать кусок хлеба для своих семей и лишить средств существования всех, не разбираясь в том, кто прав, кто виноват, было крайним проявлением произвола.
Жители побережья долго не могли забыть об этом страшном случае. Они поняли, что русский царь — не защитник народа. Но в тот период политическое сознание народа не было на достаточном уровне, чтобы вести не стихийную, а организованную борьбу с угнетателями.
С развитием рыбных промыслов началось расслоение местных рыбаков: одни превращались в наёмную рабочую силу — их было большинство, другие — во владельцев промыслов — их были единицы. Последние заключали договоры с крупными русскими и другими рыбопромышленниками на поставку рыбы, извлекая из этого определённую прибыль. Одним из местных владельцев рыбного промысла в Гасан-Кули был коренной житель аула Хаджи Мамед Анна Нурыев. Его промысел был вполне оборудованным для производства промышленных операций и имел сто тридцать два наёмных рабочих. В 1916 году Нурыевым было принято и приготовлено красной рыбы одна тысяча двести семьдесят пудов, частиковой: воблы — один миллион сорок тысяч рыб, сазана — шестьдесят тысяч рыб и сельди — шестьдесят тысяч рыб. Кроме Анна Нурыева, из туркмен промышленникам поставляли рыбу Якши Мамедов, Черкез Аман Клыч оглы, Айваз Багдад оглы и другие.
Царское правительство и чиновники на местах, прекрасно зная, что море является единственным источником существования для местного населения, разрешали рыбопромышленникам арендовать участки, принадлежащие местному населению. Рыбопромышленники постоянно расширяли границы своих хозяйств, арендуя новые морские участки и даже отдельные заливы.
И жители побережья искали защиты, обращались к царским чиновникам с просьбой не отдавать в личное пользование пришельцам заливы и участки, которыми они кормились. Не один раз они просили оградить их, например, от произвола и бесчеловечности морского смотрителя рыбных промыслов района аула Гасан-Кули Максимовича, но почти все их жалобы подшивались в архиве неудовлетворёнными.
В одном из прошений жители аула пишут о том, что смотритель вод Максимович разрешал купцам строить в заливе множество пристаней, которые отпугивали рыбу: «Деды и отцы наши жили в Гасан-Кули, и мы по их примеру живём на родине своих предков. Мы не скотоводы, не земледельцы и даже не имеем проточной питьевой воды, и наше исключительное занятие — рыболовство» — пишут они. Около аула в то время имелся один небольшой залив, называемый по-туркменски «Турлиб-Чагил» шириною в полкилометра и глубиною около метра. В заливе на протяжении всего пяти-шести месяцев в году водилась мелкая рыба кепер-чапак. Эта рыбёшка была источником существования местного населения. Но вот этот залив приглянулся купцу Абрамову, и он, с согласия смотрителя рыбных промыслов Максимовича, стал пристраивать на нём пристань. «При устройстве пристани, — пишут рыбаки, — не будет притока воды, а, следовательно, в него и рыба не пойдёт, и целый большой аул лишится средств к существованию. Если, Ваше превосходительство, в защиту нашу не примете мер для спасения нас от гибели, то каким способом нам приискать заработок на пропитание своих семей, своих жён и детей», — заключают таким вопросом отчаявшиеся жители своё прошение.
Подобный же произвол был учинён и в Чикишлярском приставстве. Не считаясь с интересами местных рыбаков, в устье реки Гурген и с внутренней стороны мыса Чыгыл-Бурун, в самом узком месте пролива была построена двадцать одна ватага и ставились десятки тысяч сетей. Постройки эти, шум, производимый на них, и беспрерывное движение рыболовецких лодок распугивали рыбу. В результате до двух с половиной тысяч рыбаков аула были поставлены под угрозу остаться без средств существования.
Поделиться книгой: