Люби меня вечно

Герцог все понял раньше, чем цыган закончил фразу.

Торг начался.

— Девять тысяч.

— Шесть с половиной.

— Восемь тысяч.

— Семь тысяч.

Герцог сдался, достал из кармана кошелек, отсчитал нужную сумму и отдал золото цыгану. В этот момент со стороны костра донесся голос:

— Я бы хотел поговорить с вами, мой господин. — Судя по выговору, незнакомец был немцем.

— В чем дело? — спросил герцог, кладя кошелек в карман.

— Мальчик, который зовет вас господином, — кто он?

— Он мой паж, — коротко ответил герцог и отвернулся, чтобы посмотреть, как цыгане взнуздывают лошадей.

Немец пристально разглядывал Эме. Он был несколько помят и небрит. Вокруг глаз размазана тушь, на лбу — остатки кольдкрема, а на скулах — румян.

— Я Герман Глебер, великий Глебер. Вы слышали обо мне?

Эме отрицательно покачала головой.

— Вы не слышали обо мне? — словно не веря собственным ушам, переспросил Глебер. — Не слышали о лучшем жонглере в Европе? Я выступал перед императором Пруссии, перед русской царицей и императрицей Австрии, перед шведским королем Густавом. Все они мне аплодировали.

— Как интересно, — произнесла Эме.

Она, конечно, слышала о жонглерах, но никогда их не видела.

— Я очень известен, очень, — продолжал герр Глебер. — Вас, возможно, удивляет, что я здесь, но эти люди — мои друзья. Однажды цыгане помогли мне, и теперь, когда я богат, я не забываю о них. Да, у меня доброе сердце. Это вам скажет любой.

— А теперь взнуздайте другую, — обратился герцог к цыгану.

Гнедой уже был взнуздан и оседлан. Герцог направился к Эме, но перед ним неожиданно возник Глебер.

— Я покупаю вашего пажа, — заявил он.

Мелинкорт посмотрел на него, как на насекомое, присевшее на носок башмака.

— Мой паж не продается, — отрезал он.

— Вы не поняли! Вы думаете, я недостаточно богат и не могу заплатить, но, уверяю вас, это не так. У меня есть деньги, много денег, и я вам хорошо заплачу за пажа. Он как раз подходит, чтобы выносить шары, коробки, принимать мой плащ и шляпу. Да, он именно то, что мне нужно.

Его маленькие голубые глазки оценивающе смотрели на Эме. Девушка испугалась и подошла поближе к герцогу.

— Я уже сказал вам, мой паж не продается.

— Я слышал, но то, что вы сказали, не имеет значения. Когда я хочу что-то получить, я получаю. А я очень хочу получить вашего пажа.

Он приблизился к Эме, и девушка инстинктивно сжала кинжал, лежавший в кармане ее костюма. Герцог резко повернулся к Глеберу.

— Я дам вам двадцать тысяч франков за пажа, — не отступал немец.

— Вы ведете себя нелепо. Убедительно прошу: оставьте нас!

— Черт побери! Так разговаривать со мною, великим Глебером, которому рукоплескали великие мира сего! Либо вы продадите мне вашего пажа, либо я заберу его силой!

— Думаю, этого не случится, — спокойно ответил Мелинкорт.

Крики жонглера привлекли внимание цыган, сидевших у костра. Некоторые подошли поближе.

Перепуганная Эме тронула герцога за руку.

— Едем, — сказала она по-английски. — Едем как можно скорее.

Немец понял смысл ее слов и закричал:

— Думаете удрать отсюда? Не выйдет! Никто не смеет обращаться со мной, с великим Глебером, как с презренным попрошайкой или недостойной букашкой!

Его лицо побагровело от гнева, на лбу вздулись жилы. Он не мог спокойно стоять на месте.

Однако Герман Глебер не врал, он действительно был гением своего рода, и это сделало его богачом. Глебер начинал как акробат, затем недолго выступал как борец и только позже понял, в чем его призвание. Он очень ловко жонглировал с тремя шариками, а булавами владел так, что временами казалось, будто к ним привязана тонкая проволока или они двигаются под воздействием какой-то таинственной силы.

С годами уверенность Глебера в невероятной значимости собственной персоны росла. Он начал считать, что способен получить в этой жизни все, чего пожелает.

У него было богатое воображение. Оно и помогало ему придумывать изощренные трюки. И его воображение потрясло появление из леса герцога и Эме.

Когда заговорила Эме, он заинтересовался: мальчик, говорящий от имени своего господина? Глебер прислушался к негромкой внятной речи Эме, ему понравились движения ее маленьких рук, мягкая улыбка. И тут он решил, что это как раз то, что ему нужно: человек, умеющий красиво говорить, пока он, Великий мастер, с достоинством, величаво выходит на арену.

Глебер не сомневался, что продается все. Главное — предложить хорошую цену.

— Цена моего пажа так высока, что вы не сможете заплатить столько. Для этого не хватит всех сокровищ королевской короны.

Среди цыган послышался одобрительный ропот.

На секунду Герман Глебер даже растерялся, его безумные глаза сузились, мозг напряженно работал. Этот человек, видимо, не собирается продавать пажа. Значит, он не француз. Тогда кто же он? Вдруг его осенила догадка. Англичанин! А все англичане — охотники, для англичанина главное — спортивный интерес. Гневный румянец сошел с лица Германа Глебера. Теперь он улыбался.

— Так вы не продадите пажа? — переспросил он. — Тогда будем драться за него. На кулаках. Ведь так дерутся в Англии, да? На кулаках?

У Эме похолодело сердце, а душа ушла в пятки.

Цыгане подошли поближе, образовав круг. Герцог понимал, в какой опасности оказался. Герман Глебер бросил вызов, и им нельзя пренебречь. Теперь невозможно вскочить на лошадей и умчаться прочь. Даже если они попытаются, им не дадут уйти.

Мелинкорт не имел никакого желания драться с сумасшедшим немцем, но другого выхода не было. Выражение окружавших его лиц герцогу было знакомо: перед боем быков в Испании, перед охотой на медведя, на петушиных боях, во время охоты — оно всегда появлялось на лицах зрителей, когда они знали, что будет бой не на жизнь, а на смерть. Сейчас эти люди ждали, ждали, затаив дыхание, и герцог очень медленно снял шляпу, расстегнул пряжку на плаще.

— Будем драться! — Глебер издал вопль триумфа.

К нему подбежали двое цыган, чтобы помочь расстегнуть плащ. Герцог прекрасно понимал, что поставлено на кон. Глебер обучался ремеслу в цирке и дрался в своей жизни много раз.

— Что происходит? Зачем вы на это согласились? — взволнованно спрашивала Эме.

— Не бойтесь, — мягко ответил Мелинкорт, — но если вдруг я проиграю бой, немедленно берите одну из лошадей, что я купил, и возвращайтесь в монастырь. Вы поняли? Немедленно возвращайтесь в монастырь!

Эме посмотрела на него, и герцог увидел в ее глазах что-то такое, чего раньше не видел в глазах ни одной другой женщины. На минуту они оба будто перестали существовать в реальном мире. Люди, голоса, крики Германа Глебера — все пропало. Мелинкорт и Эме были одни. Только двое: он и она.

Эме первая нарушила очарование момента, не выдержав и всхлипнув. Герцог оглянулся. Герман Глебер уже был готов. Его кулаки, пожалуй, превосходили вдвое кулаки среднего человека.

— Вы не можете так поступать! Не можете! — как в горячке, твердила Эме. На ее лице отражался неподдельный ужас. Герцог посмотрел на девушку и нежно улыбнулся.

— А я полагал, вы твердо верите в меня!

— Ну конечно, я верю! Вы сможете сделать все что угодно, — попыталась улыбнуться она.

— Теперь я точно стану победителем, — улыбнулся герцог.

Эме рассмеялась, но по щекам ее текли слезы.

— Я такая глупая, правда? Как можно подумать, что какой-то сумасшедший победит вас? Но... но вдруг он поранит вас!

Герцог отдал плащ и сюртук Эме, а сам остался в тонкой батистовой рубашке, украшенной роскошными кружевами.

Мелинкорт был достаточно крепок и силен. Широкие плечи атлета и рельефные бицепсы вызвали гул одобрения среди цыган. Их главный вышел вперед и дал знак к началу боя.

Герман Глебер, как и предполагал Мелинкорт, решил произвести впечатление на публику: со зверской гримасой, с криком он бросился на противника и провел гениальный удар левой снизу, который мог бы свалить любого.

Но герцога тренировали настоящие мастера своего дела. Когда он был еще совсем мальчишкой, его учил лучший боксер Англии. Повзрослев, герцог по-настоящему полюбил бокс и даже был занесен в список первых учеников школы бокса Джексона на Бонд-стрит. Но со времени его последнего боя прошло десять лет. Он решил, что уже слишком стар для таких забав, а в жизни полно других развлечений.

Сейчас герцог сумел увернуться от удара, который, как надеялся Герман Глебер, выбьет из противника дух. Представление началось. Герцог сохранял хладнокровие и собранность. Он играл с противником, подпуская его так близко, что даже чувствовал его дыхание, но понимал, что у цыган не должно сложиться впечатление, будто он избегает прямого контакта. Крайне важно сохранить необъяснимую поддержку наблюдающей за боем толпы. Тот, кого поддерживают зрители, как правило, выигрывает.

Герман Глебер попытался нанести еще один смертоносный удар, но герцог успел увернуться, и кулак просвистел над ухом. Через секунду немец обхватил его мощными ручищами. Теперь они боролись, крепко обняв друг друга. С трудом дыша, герцог высвободился и слегка отступил. Герман Глебер двинулся на Мелинкорта, предвкушая триумф. Глаза его дико сверкали, а толстые губы кривились в ухмылке.

Вдруг герцог, неожиданно для Глебера, нанес ему серию сильных ударов по ребрам и по голове и ретировался. Удивленный и взбешенный, Глебер выругался. Теперь он действовал осторожнее, выжидая случая отомстить. Герцог умело избегал опасных выпадов, обходя Германа и ловя момент для ответного удара. Немец нанес прямой удар в плечо, но не совсем удачно рассчитал траекторию. Герцог тут же ударил Германа в нос. В этот миг один из цыган что-то сказал, и все громко рассмеялись. Этот смех взбесил Глебера.

Ослепленный яростью, он налетел на Мелинкорта, но герцог, не дав Герману применить ни один из его трюков, нанес ему сокрушительный удар правой в челюсть. Глебер замер на миг. Герцог нанес еще удар левой, и немец рухнул на землю. Зрители подались вперед, глядя на бездыханное тело. Глебер застонал и перевернулся на спину. Это была неоспоримая победа.

Послышались возгласы восхищения, но герцог уже шел к Эме. Она стояла зажмурившись и, похоже, беззвучно шептала молитву. Почувствовав присутствие герцога, девушка посмотрела ему прямо в глаза и тихо спросила:

— Вы победили?

Герцог кивнул.

— Всемилостивый Господь! Благодарю тебя! — произнесла Эме так тихо, что герцог едва расслышал.

— Вы молились за меня? — спросил он, застегивая ворот рубашки.

— Да. Больше я ничем не могла помочь.

Над Германом Глебером склонилась цыганка и чем-то поила его. Эме и Мелинкорт сели на лошадей. Главный показал им дорогу на Париж. Путь лежал через поля к лесу, который виднелся на горизонте.

— Удачи! — пожелали им цыгане.

«Еще один эпизод, который следует забыть», — вдруг подумал герцог. Из ссадин сочилась кровь, челюсть ныла, все тело начинало болеть, но тем не менее Мелинкорт был доволен собой.

Хотя бы потому, что не разрушил веру Эме в него.

5

Благородный Гуго Уолтем сидел в кресле у окна в библиотеке и машинально чинил перо. Сад за окном заливал солнечный свет. Пруд с золотыми рыбками посреди сада окружали мраморные нимфы. В дальнем конце сада роскошно цвели розы. Их чудесный запах разносился повсюду.

Но Гуго Уолтем не замечал ничего вокруг. Выражение его лица было хмурым, как осеннее утро. Гуго, несомненно, был недурен собой, несмотря на несколько длинноватый нос. В нем было обаяние и нечто, что вызывало доверие. Высокий лоб свидетельствовал о незаурядном интеллекте.

К сожалению, умственные способности Гуго приносили только моральное удовлетворение без денежного вознаграждения. В школе он был первым учеником, в Оксфорде — самым способным студентом, однако им с матерью частенько приходилось голодать, пока Гуго случайно не познакомился со своим кузеном, герцогом Мелинкортом.

Герцог как раз отчаялся найти человека, который помогал бы ему вести дела, присматривал за домом, следил за счетами и, главное, которому было бы можно безгранично доверять. Он уже прогнал трех секретарей и двух управляющих, но с появлением Уолтема в замке воцарились мир и покой. Сам Гуго тоже был счастливее, чем когда-либо в жизни.

Теперь он мог позволить себе поселить свою мать в удобном доме в Бате, где она и провела оставшиеся ей три года жизни, у него самого оставалось время для чтения и расширения знаний, полученных в Оксфорде, кроме того, теперь он общался с людьми своего круга. В Мелине часто устраивались званые вечера, к тому же герцог брал с собой кузена, когда отправлялся в гости.

Мелинкорт доверял кузену безоговорочно и полагался на него во всем.

— Я пригласил сегодня на ужин сорок человек, Гуго, — говорил он, точно зная, что и стол, и развлечения, которые последуют за трапезой, будут на высоте.

Иногда Гуго в качестве извинений бормотал:

— Если бы вы дали мне немного больше времени...

Но и тогда герцог крайне редко проявлял недовольство.

Дверь отворилась, и Гуго, обернувшись, увидел прелестное создание в голубом атласном платье с розовыми лентами. Сложная прическа обрамляла милое улыбающееся личико. Прическу увенчивала модная шляпка с перьями и кружевами.

— Он еще не вернулся? — спросило прелестное создание.

— Нет, еще нет, леди Изабелла, — ответил Гуго, вставая.

— Ну что за человек! Мы все здесь сидим как на иголках, а он наверняка любезничает с какой-нибудь кареглазой красавицей.

— Посол прислал второе приглашение, — заметил Гуго.

Изабелла присела на софу, расправив пышные юбки. Она слегка наклонила голову, разглядывая свое отражение в большом зеркале в золоченой раме, которое висело сбоку от камина.

— Я рассчитывала, что Себастьян будет сопровождать меня на ужин у принцессы де Полиньяк сегодня вечером, но, поскольку он так и не вернулся, мне пришлось попросить об этом лорда Руперта Карстерса, а лорд Карстерс повел себя просто чудовищно.

— Руперт терпеть не может официальные ужины, — усмехнулся Уолтем.

— Он этого не пытался скрыть, будьте уверены, — резко сказала леди Изабелла. — Я была просто вне себя, и все это из-за Себастьяна.