Люби меня вечно

— Это может спасти ему жизнь, — пробормотала хозяйка и поспешно, словно опасаясь, как бы девушка не передумала, схватила пряжки.

— Дайте мне какой-нибудь клочок бумаги, — попросила Эме, — я напишу названия трав.

Рене достала из шкафа лист бумаги. Эме с ужасом увидела, что это пасквиль на королеву. Вульгарный и оскорбительный, он был написан умно и напечатан так, что бросался в глаза.

— Откуда это? — спросила она.

— Франсуа зарабатывает тем, что разносит их, — ответила Рене.

— Так ваш Франсуа работает на герцога де Шартра? — спокойно, как бы между прочим, поинтересовалась девушка, закончив писать.

— К сожалению, не постоянно. Иногда он получает задания из Пале-Рояля, и за это ему неплохо платят. Но иногда нам приходится неделями жить на гроши.

— Позаботьтесь, чтобы аптекарь положил травы в разные пакеты, — сказала Эме, подавая ей листок.

Рене повертела листок в руках. Было ясно, что читать она не умеет. Потом, не говоря ни слова и крепко зажав в руке пряжки, она торопливо вышла.

Качая и уговаривая малыша, Эме обдумывала то, что только что случайно узнала. Итак, она похищена герцогом де Шартром! Возможно, в отместку за то, что герцог Мелинкорт сумел перехитрить его. Эме стало так страшно, как никогда еще в жизни. Если бы герцог знал, что с ней приключилось! Она рвалась к нему всей душой. Всегда он приходил ей на помощь. А сейчас она сидела здесь совсем одна.

Что ожидало ее в будущем? Не может не быть какого-то пути к спасению: можно попытаться убежать, а может, герцог все же сумеет найти ее и освободить.

В ее сердце продолжали жить вера в Бога, любовь к герцогу и надежда на счастье. Неужели сейчас они ее подведут?

Не в наказание ли за побег из монастыря судьба послала ей эти испытания? Но Эме тут же решила, что какие бы страдания ни выпали на ее долю, она все равно будет благодарна судьбе, которая свела ее с герцогом и позволила познать любовь. Любовь поистине чистую и святую, бескорыстную, не требующую награды. Эме хотела лишь боготворить человека, которому отдала свое сердце с первого мгновения их встречи.

— Спасибо, Господи, спасибо! Благодарю тебя... — шептала она в молитвенном экстазе, забыв, где находится, не слыша крика ребенка, не ощущая, как затекла закованная нога. Там, куда она воспарила душой, существовал лишь свет, мир и высшая любовь.

На землю Эме вернула Рене. Она влетела в комнату с пылающими от возбуждения щеками и горящими глазами.

— Двести франков! — срывающимся голосом произнесла она. — Мне дали за твои пряжки двести франков!

— Я очень рада, — ответила девушка. — Ты купила лекарство?

— Да, и лекарство, и курицу. Она не очень жирная, поэтому мне ее продали подешевле.

— Отлично. Поставь вариться курицу, а лекарства принеси мне. Мне нужен кипяток и две-три миски.

Оказалось не так просто объяснить Рене, что миски должны быть чистыми, а вода действительно кипеть. Однако Эме все-таки удалось это сделать, и, приготовив отвар, она потребовала чистую ложку и начала сама поить малыша, по капельке вливая душистую водичку в маленький ротик.

От цветков апельсина лекарство приобрело приятный сладковатый привкус, и ребенок с жадностью глотал его, уже после нескольких капель совсем успокоившись.

— Посмотри-ка, ему нравится! — радостно воскликнула Рене. — Он еще никогда такого не пробовал!

— Но это можно давать только тогда, когда ребенок болеет.

Жан уснул уже после дюжины ложек лекарства. Спал он долго, мирным и спокойным сном, а Рене не уставала твердить, что это не что иное, как истинное чудо.

— Когда он проснется, ему сразу нужно дать бульон, — распорядилась Эме и объяснила, как правильно варить курицу. Наверное, более трудной задачи она не выполняла еще ни разу в жизни: прикованная к стене девушка могла лишь давать инструкции, а Рене оказалась на редкость неаккуратной и неумелой. Но все же, покупая курицу, она не забыла луковицу, чеснок и несколько крохотных грибков.

— Ах, если бы мы всегда могли так питаться! — с тоской воскликнула женщина, согнувшись над очагом. — Но что можно купить на одно су, кроме хлеба?

— Вам надо сберечь оставшиеся деньги на еду для маленького Жана. Я не стану говорить вашему мужу, что у вас есть деньги.

Ребенок проснулся, попил немножко бульону и снова уснул. Жар у него явно спадал.

— Никогда бы не подумала, что аристократка вроде тебя умеет нянчить и лечить детей, — призналась Рене.

Франсуа вернулся домой, когда уже стемнело. Жан не просыпался, и мать отнесла его наверх и положила на соломенный матрас, на котором обычно спали они с мужем. Эме отказалась от еды и проглотила только" кусочек хлеба, запив его вином. Пить воду, которую приносили откуда-то с улицы, она побоялась.

Мужу на ужин Рене купила хлеба и кусок колбасы.

Франсуа, однако, явился домой явно сытым и не очень трезвым.

— Убери отсюда эту гадость, — скомандовал он, отшвыривая колбасу в сторону, — у меня есть срочная работа. Видишь, что я принес? Они умные, черти, правда?

Из кармана он вытащил пухлую пачку памфлетов и швырнул их на стол. Потом бросил один Эме. Стоило ей взглянуть на листок, как краска залила ее лицо, а сердце гулко застучало в груди.

В центре свежеотпечатанной листовки была она сама, завернутая в британский флаг. Вокруг в непристойном отвратительном виде были изображены королева, кардинал, герцог, король Швеции, граф Аксель Ферсен.

Девушка яростно скомкала листовку и швырнула на пол.

— Как только не стыдно печатать подобную ложь! — закричала она, вскакивая на ноги. — Все это просто отвратительно! Посмотрите на меня, разве можно поверить, что я на такое способна?

— Кому какое дело? — пожал плечами Франсуа.

— Вам должно быть стыдно заниматься такими делами! — возмущалась Эме. — Вы взрослый человек, у вас жена и ребенок, а вы разносите эту гнусную ложь! Неужели вам не стыдно зарабатывать деньги таким способом?

— Эти аристократы, — обратился к жене Франсуа, — сразу начинают кричать, стоит их задеть! Ну уж сегодня она покричит! Ей конец. Я получил приказ.

Эме словно оцепенела, ей стало очень страшно.

— Какой приказ? — спросила Рене.

— Такой. Она отправится в реку. И знаешь, что ей придется держать в руке?

— Ты что, хочешь сказать, что должен утопить ее?

— Я сказал, что должен кинуть ее в реку. Возможно, она окажется мертвой ещё раньше.

— Я не потерплю убийства, — угрюмо ответила Рене. — Однажды ты доиграешься и сам окажешься на гильотине.

— Сначала пусть меня поймают! Когда надо сделать что-то серьезное, всегда обращаются именно ко мне. Когда ее найдут, все будет выглядеть как самоубийство. И знаешь, из-за чего? Вот забавно! Она покончит с собой из-за этой карикатуры. «Бедная леди, — скажут все, — она так расстроилась, что бросилась в реку!» Ну не смешно ли?

Франсуа откинулся на спинку стула, и его грубый смех долго еще сотрясал стены комнаты.

11 

Гуго, как обычно, завтракал в семь. Неожиданно в комнату вошла Изабелла, бледная, с темными кругами под глазами. Он поднялся.

— Ну как я могла спать? — ответила она на невысказанный вопрос Гуго. — Я всю ночь пролежала, раздумывая, что же могло случиться с несчастной девочкой. Горничная сказала мне, что вы уже внизу, а Себастьян вообще не ночевал дома. Где же он может быть?

— Не имею ни малейшего понятия, но не хотите ли присесть и позавтракать?

— Да я просто подавлюсь, если хоть что-нибудь возьму в рот! Но, если это доставит вам удовольствие, можете налить мне кофе.

Гуго позвонил и распорядился, чтобы принесли свежий кофе. Изабелла подошла к окну. Муслиновое платье подчеркивало стройность изящной фигуры, а прозрачная белая накидка не скрывала безупречной красоты плечей и рук. Гуго не мог отвести глаз, но красавица даже не замечала его томления и тоски. Мысли ее витали где-то очень далеко.

— Идите сюда и сядьте, — наконец взмолился Гуго.

Она послушалась и села, подперев рукой подбородок и глядя на него такими несчастными глазами, что молодой человек постарался найти хоть какие-то утешительные слова.

Лакей вошел в комнату с серебряным подносом, на котором в серебряном кофейнике благоухал кофе. Рядом с ним расположились теплые, свежеиспеченные булочки, кубики желтого масла, мисочка изумительной лесной земляники. Но Изабелла сразу отказалась от всего, кроме кофе. Как только лакей вышел, она спросила:

— Где же может быть Себастьян? Вы ведь не думаете, что с ним тоже что-то случилось, правда?

— Конечно, нет! Вчера ночью он отправился к кардиналу. Он пытался добиться аудиенции раньше, но его преосвященство ужинал с друзьями. В полночь наш кузен решил отправиться во дворец и дождаться его возвращения.

— Значит, он все-таки не поверил послу?

— Господи, какая ужасная головоломка! Я страшно боюсь за Эме. Она слишком невинна, нежна и неопытна, чтобы внезапно оказаться одной в этом мире, даже если не думать о худшем.

— Своими страхами вы делу не поможете, — ответил Гуго, — а я просто не в силах видеть вас такой бледной и измученной.

— Я прекрасно знаю, что ужасно выгляжу, незачем мне об этом напоминать!

— Вы, как всегда, прелестны, — внезапно севшим голосом произнес Гуго.

Изабелла взглянула на него с искренним удивлением.

— О Гуго! Это первый настоящий комплимент, который я от вас слышу!

— Обычно вокруг вас толпится достаточно народу, и все твердят, как вы прекрасны. Я не стремлюсь присоединиться к ним.

Губы красавицы дрогнули в слабой улыбке.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Я, кажется, начинаю производить на вас хоть какое-то впечатление! Видит Бог, я так старалась!

— Если бы я мог этому поверить! — с горечью заметил Гуго.

— Уверяю вас, это чистая правда!

— Ну да! Каждый, кто оказывается на вашем пути, должен непременно стать вашим верным рабом!

— Ну вот, вы опять грубите! Как вы можете быть таким бесчувственным в этот тяжелый момент? Я так волнуюсь за Эме и провела такую ужасную ночь, что мне грозят ранние морщины и седина!

Ее слезы и искренность тона, казалось, на минуту парализовали Гуго. Его губы шевельнулись, словно готовые извергнуть поток страстных слов. Но прежде чем он успел что-либо произнести, дверь открылась и в комнату вошел герцог.

— Себастьян, наконец-то! — горячо воскликнула Изабелла. — Где вы были? Вы хоть что-нибудь разузнали? Нашли Эме?

Герцог сел за стол и молча покачал головой. В бледном свете раннего утра он выглядел уставшим и опустошенным. И сюртук, и панталоны его измялись, а сапоги покрывал слой грязи. Перехватив удивленный взгляд Гуго, герцог сдержанно заметил:

— Вы должны простить мне мой вид. За ночь я прошел много миль. До этой ночи я и понятия не имел, что такое парижские трущобы.

— Но зачем вы отправились в такие места?

Герцог тяжело вздохнул.

— Это всего лишь история неудачи, — тяжело вздохнул герцог, — но дайте мне сначала хоть что-нибудь съесть и выпить.

Гуго вскочил.

— Извините, Себастьян! — воскликнул он. — Я и забыл, что надо позаботиться о вас самом! Чего вы желаете, вина или кофе?

— Пожалуй, вина. А еду я уже заказал, когда входил в дом. Должен признаться, я очень голоден, потому что таких расстояний я не проходил уже лет пятнадцать!

— Но почему вы шли пешком? — волновалась Изабелла. — Разве нельзя было проехать?

— В тех местах, где я был, карету, запряженную четверкой лошадей, закидали бы камнями. Я был на самом дне Парижа, Изабелла, и увидел такое, что заставило меня испугаться не только за судьбу монархии, но и за любого человека благородного происхождения, «аристо», как зовут нас по всей Франции.

— Вы надеялись найти Эме в таких местах?

— Я просто решил, что это не менее реально, чем все остальное.

— Вы больше не подозреваете кардинала? — спросил Гуго.

— Нет, — покачал головой герцог. — Его преосвященство сказал, что ничего не знает о судьбе девочки, и я ему поверил. Обычно я сразу вижу, если человек лжет, а кардинал к тому же поклялся своим саном, что понятия не имеет, где может находиться Эме.

— А как он вас принял? — поинтересовалась Изабелла.

— Надо отдать ему должное, он принял меня с достоинством и учтивостью, которые делают ему честь. Поначалу мы оба избегали упоминать о том, что произошло в тот вечер, но, когда я уже собирался уходить, кардинал внезапно сказал:

— Надеюсь, ваша подопечная вскоре благополучно вернется. Я много думал о том, что она сказала мне, и пришел к выводу, что, возможно, девочка обладает способностью глубже проникать в суть вещей, чем это дано всем остальным.

Потом, словно пожалев о том, что говорил слишком свободно, он добавил:

— Но я глубоко верю в графа Калиостро. Он относится к числу избранных и посвященных. Его тайны, конечно, не доступны пониманию простых людей, с которыми он вступает в контакт.

У меня не было ни желания, ни времени обсуждать этот вопрос, а потому я просто откланялся. Похоже, что Калиостро просто загипнотизировал кардинала.

— Но если не кардинал похитил Эме, то кто же? — в недоумении произнес Гуго.

— Думаю, ее похитили по приказу герцога де Шартра. Сегодня ночью я многое узнал об этом человеке. И в одном я уверен: герцог привел в движение столь мощный камнепад, под которым наверняка окажется погребен и сам. Идею мне подал сам кардинал, спросив:

— А нет ли у вас или у мисс Корт врага в Париже? — И я сразу вспомнил о де Шартре. То, как я сбежал из его замка, не могло ему понравиться.

— Похищение молодой девушки — весьма причудливая и жестокая месть, — заметил Гуго.

— Согласен. Но этот поступок вполне согласуется с тем, что мы слышали раньше и о нем самом, и о его подчиненных. Из разговоров, которые я вел сегодня ночью, я понял, что имя герцога на самом деле — лишь прикрытие для целой организации людей, куда более опасных, жестоких и изворотливых, чем он сам.