Помоги проекту - поделись книгой:
Зоя прошлась вдоль комнаты, скользя тёплым взглядом по картинам, а Художница не могла отвести глаз от её босых ног с красным педикюром. Туфельки остались в прихожей, а снаружи разбушевалась самая настоящая гроза. Свет несколько раз моргнул, и неспокойный сумрак непогоды окутал квартиру.
«Не беда, – засмеялась Зоя. – Будем пить чай при свечах. У тебя есть свечи?»
«Не знаю, надо поискать…»
Свечи нашлись. Их колышущийся свет обнаружил в глазах Зои маленьких озорных бесенят, которые, по-видимому, и выкопали на её щеках эти очаровательные ямочки.
«А можно спросить?…»
«Спрашивай».
«Что это за кисточка?»
Прежде чем ответить, Художница отхлебнула чай. Круассан треснул между зубами, как панцирь жука, выпустив наружу тягучую карамельную начинку.
«Её мне подарила одна прекрасная женщина».
Ресницы Зои задумчиво опустились, ямочки потускнели на миг, а пушистый комочек под сердцем Художницы сжался от боли.
Вдруг зажёгся свет. Электричество вернулось, осветив Зою, уже сидевшую за пианино. Как она там оказалась, Художница не успела заметить. Со сверхъестественным ужасом она наблюдала, как руки девушки изящным движением подняли полированную крышку инструмента и нежно легли на клавиши.
«Ты занимаешься ещё и музыкой?»
«Нет, это моей матери пианино, – еле чуя под собою ноги, ответила Художница. – Она когда-то работала в музыкальной школе. – И добавила с ноткой раздражения, молнией сверкнувшего сквозь тучи оторопи: – Как бы я занималась музыкой? Сама подумай! Я с четырнадцати лет не слышу».
Взмах пушистых ресниц – и Зоя лукаво улыбнулась, искоса глядя на Художницу и перемещая пальцы на клавишах с совершенно определённым намерением, отчётливо проступавшем в их положении и изгибах.
«Уверена, что не слышишь?» – шевельнула она бровью.
Пальцы надавили на клавиши, и в голову Художницы ворвались полузабытые ощущения – точно Зоя не клавиатуру перебирала, а извилины её мозга, вызывая в нём содрогание и радостный отклик. Подобно тяжёлым каплям дождя, звуки падали, складываясь в рисунок… Художница узнала его, это была «Лунная соната», которую мать играла сотни раз, дополнительно занимаясь с учениками на дому. Тогда, много лет назад, Художница ещё могла слышать.
Нет, не может быть!… Она пощёлкала пальцами возле ушей – ничего. Только вибрация в костях и нервных волокнах… А музыка продолжала звучать.
«У музыки есть комплексный месседж, – прозвенел мыслеголос Зои, органично вплетаясь золотым дождём в шедевр Бетховена. – Сложный духовно-энергетический посыл, который твой мозг и расшифровывает как звук. Ты слышала в детстве, и этот механизм, этот своего рода «преобразователь» у тебя есть. Поэтому ты и можешь воспринимать музыку, если захочешь – точно так же, как речь. А пустые шумы, не несущие никакой смысловой нагрузки – нет».
Пальцы соскользнули с клавиш, и Зоя с отсветом колдовского липового золота в глазах встала и подошла к открытой балконной двери. Обернувшись следом, Художница явственно ощутила запах липового цвета, хотя поблизости от дома росла только старая ива, да тополя из года в год заполняли двор воздушными пуховыми сугробами.
«Ну, вот непогода и кончилась… Спасибо за гостеприимство и за чай. Мне пора».
Огорошенная случившимся, Художница машинально проводила девушку до автобусной остановки. Обе молчали, дыша освежившимся после грозы воздухом и наступая на сорванные ветром веточки тополей, разбросанные по мокрому тротуару. Багровый закат тяжело и зловеще горел в облаках и лужах, заливая улицы странным розовым светом. Только когда Зоя вошла в автобус, Художница сообразила, что не обменялась с ней никакими контактами – ни электронной почтой, ни номерами телефона. Хотя… Вряд ли она решилась бы отправить ей SMS-ку или написать письмо, потому что, как ни крути испуганное, потрясённое сердце, как ни мучай его, как ни ошарашивай испытаниями, а всё-таки оставались любимые руки с миской земляники и чашкой сметаны с сахаром.
Знакомую калитку Художница открыла, когда уже почти стемнело. Кутаясь в плащ синей сумеречной прохлады, сад дремал, только окна дома уютно светились. Художница шла по дорожке на этот свет, как заблудший путник, наконец-то вышедший из леса к человеческому жилью…
Дом был наполнен душноватым теплом и сладким ароматом варенья, а Любимая, помешивая деревянной лопаточкой горячее, исходящее розовой пеной ягодное варево, щеголяла новой причёской: её волосы превратились в такую же копну ангорской шерсти, как у Зои, только девушка носила их распущенными, а Любимая забрала низко у шеи в пушистый пучок.
«Это я мокрые волосы в двенадцать косичек заплела, высушила, а потом расплела и расчесала, вот и вышел такой “взрыв на макаронной фабрике”, – объяснила она со смешком. – Выпрямятся скоро, конечно, но химией травить волосы не хочется. Ну её на фиг».
Ходила Любимая по чисто вымытым полам босиком. Уже в который раз за сегодняшний день Художница остолбенела: ногти на её ногах вызывающе алели маковым цветом. Ложкой с дырками Любимая снимала пену с вишнёвого варенья…
Секундочку! Художнице ведь отчётливо помнилось, что ещё вчера вишенки висели на ветках полузелёные, не налившиеся, а в тазике поверх тёмного сиропа плавали совершенно зрелые ягодки, очищенные от косточек.
«Оказывается, я могу воспринимать музыку», – сообщила Художница, испытывая странное чувство, будто ходит по краю пропасти и вот-вот сорвётся… Или проснётся.
Любимая ничуть не удивилась. Собрав пену с варенья в чашку, протянула Художнице:
«Будешь?»
Она знала, чем подкупить и успокоить мятежное сердце. Тонкий карамельно-вишнёвый вкус горячей пенки был и у поцелуя, которым она прекратила на сегодня все метания Художницы.
3. Надин
Когда без двадцати семь Художница открыла дверь своей квартиры и вошла, утреннее солнце виноватым рыжим котом прокралось следом… И тут же принялось играть с красным шифоновым платком, украшенным бахромой из золотых монеток, который вызывающе ярким пятном лежал на полу в прихожей.
В голове вспыхнуло: танец живота, Зоя. Видимо, это она вчера обронила – другого объяснения не находилось. Под сердцем сразу щекотно шевельнулся пушистый комочек: ловко же обеспечила повод для новой встречи эта круглощёкая ангорская козочка! Наверняка специально бросила, чтобы потом вернуться… И грозу тоже она наколдовала, без сомнения.
И снова – одинокий холостяцкий завтрак у окна с колышущимся в солнечных лучах тюлем: чай, омлет, жареная колбаса. Художницу ждала гора работы, которую надо было успеть закончить к шести, а в шесть предстояло нести картину Журавлёнку. Наконец-то. Художница отправила SMS Виктору:
…«Козочка» Зоя так и не пришла за своим поясом для танца живота: сколько Художница ни косилась на красную лампочку от дверного звонка, та так и не загорелась за весь день ни разу. Упаковывая картину в бумагу, она с досадой думала: а если девушка явится, когда её не будет дома? Не дождётся, уйдёт ни с чем… И не удастся снова увидеть ямочки на её щеках и завораживающе-светлые глаза лесной колдуньи.
Да что за наваждение! Весь день думы Художницы крутились вокруг Зои и странных совпадений. Неужели Любимая что-то почувствовала? Иначе зачем она сделала такую же причёску и педикюр?
«Комплексный месседж». Редкое, не шаблонное, «авторское» словосочетание, даже Яндекс какую-то ерунду выдал: коммерческий месседж для комплексных решений, комплексное решение Message Inspector, комплексные числа, комплексный компонент…
Нет, таких совпадений не бывает. Шагая по улице с картиной под мышкой, Художница снова испытывала щекочущее мозг чувство, будто вот-вот проснётся.
Каменная прохлада лестничной клетки, чёрный кот на коврике у двери, беззвучный световой звонок – такой же, как в квартире у Художницы. Виктор и Катя были глухими, а их дочь Даша по прозвищу Журавлёнок родилась с нормальным слухом. Виктор работал мастером-мебельщиком, а Катя – специалистом по украшению кондитерских изделий. В прошлом году Даша пострадала в аварии, в которую попал туристический автобус, и теперь была прикована к постели. Она находилась в полном сознании, но без речи, в плену парализованного тела.
Тёмные волосы Виктора, высокого, видного и крепкого мужчины, за минувший год выбелило горем. Как он ни бодрился, как ни держал поднятым волевой подбородок, влажная плёнка боли и отчаяния в глазах выдавала его состояние с головой. При появлении Художницы его ноздри дрогнули, а взгляд впился в обёрнутый бумагой прямоугольник размером шестьдесят на сорок сантиметров. Надежда воскресла, подняла голову и сжала кулаки с ободранными до крови костяшками пальцев…
Вкусный запах колыхался в душном воздухе: Катя что-то впопыхах готовила. Не успела к приходу Художницы, торопилась и отрывисто жестикулировала с кухни, улыбаясь.
«Привет… Я быстро, скоро готово, – разобрала Художница смыслы, передаваемые руками. – Витя, Оля тапочки!»
Строка из Пушкина: «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник», – в переводе на разговорный жестовый язык звучала бы как «холод воротник бобёр». Художнице как поздно оглохшей и сохранившей нормальную речь эта система казалась очень бедной по сравнению с обычным словесным языком, но для простого бытового общения – худо-бедно пригодной.
Щупленькая, с осветлёнными короткими волосами и худыми ключицами, Катя пыталась выглядеть жизнерадостной и приветливой. Но кого она пыталась обмануть? Неизбывная боль пульсировала в этих ключичных ямках, но при виде картины и у Кати блеснули глаза.
Родители ждали чуда для своей дочери, а на Художницу взирали, как на спасительницу.
– Жара сегодня, – руками «сказала» Катя. – Плохо, дышать тяжело, душно. И Даша страдать, жарко.
Влетая в распахнутые настежь окна, по квартире гуляли струи горячего воздуха. Раскалённый за день город иссушал и тела, и души.
Журавлёнок… Художница знала её весёлой, увлекающейся девчонкой с густыми тёмными волосами до пояса, занимавшейся в нескольких кружках. Теперь это был скелетик с огромными глазами, еле проступавший под белой простынёй, а от волос остался только короткий ёжик – для удобства ухода. Ей было девятнадцать, и она могла двигать только тремя пальцами правой руки. Этого хватало, чтобы пользоваться мышью и клавиатурой, а единственным окном в мир для неё остался интернет. Компьютер стоял рядом с кроватью, широкий ЖК-монитор – на специально сделанной отцом подставке на уровне пояса. Когда Художница вошла, лицо Журавлёнка осталось неподвижным и невыразительным, только пальцы ожили, и на белом фоне вордовского файла появилась чёрная надпись:
«Привет:)»
Этот смайлик чуть не заставил Художницу ощутить слёзы на глазах. С трудом сдержавшись, она принялась разворачивать картину.
– Вот так я увидела твою дорогу к излечению. Смотри на картину, пока не почувствуешь, что она тебя затягивает. Не сопротивляйся этому. Мама с папой пусть не беспокоятся, если ты надолго заснёшь – на целые сутки или даже на двое. Всё будет зависеть от того, как далеко ты зайдёшь. Я сделала всё от меня зависящее, а дальше – твоя работа. Выбраться оттуда ты должна будешь только сама. Найдёшь дорогу назад – можешь рассчитывать на возвращение к нормальной жизни.
Поделиться книгой: