Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Стальные крылья - Gedzerath на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Глава 6. Пробуждение ото сна.

Животные меня боялись. Я понял это за пару дней пребывания в Хуффингстоне, но не встречаться с ними я не мог – для этого мне нужно было сделаться либо невидимкой, либо – испариться. Сложно было даже пройти по улицам деревни, не говоря уже о том, чтобы быть незаметным. Как только я приближался к ферме Салт Креккера, все животные начинали метаться по загонам и пастбищу, оглашая округу мычанием, лаем и чириканьем. Лишь старый пес Буггурт, живший в этой семье на протяжении уже двух поколений, оставался рядом с хозяином и его сыновьями, но делал он это явно через силу, скуля и прячась за ногами хозяев. Лишь стоило мне взлететь, как птицы, вьющие свои гнезда в окрестностях деревни, с паническим писком разлетались кто куда, забиваясь под кровлю домов и прячась в кронах деревьев. Я не мог найти объяснение этому феномену. Дикие животные, свободно живущие в лесах, не обращали на меня ни малейшего внимания, а некоторые даже пытались закусить мной, как тот волк месяц назад. Даже кот, впервые встреченный мной в красном фургончике Беррислопов – и тот куда-то пропал после нашей потасовки, к большому сожалению Бабули. Мне оставалось только одно – поменьше шататься по Хуффингстону. Не хватало мне еще окончить свою жизнь на костре… или весах. С уткой в обнимку.

Близилась зима, и наша жизнь в Хуффингстоне понемногу наладилась. Или устоялась. Дед Беррислоп по-прежнему гонял меня на ежедневных занятиях, нередко продолжавшихся с утра до позднего вечера. Каждое утро мы поднимались с восходом солнца и в любую погоду, несмотря на дождь и ветер, отправлялись на скошенный луг. Это место очень быстро превратилось для меня в подобие плаца и пыточного застенка в одном флаконе – Дед не давал мне ни малейшей поблажки. Грозно топорща усы, криками и насмешками он гонял меня над лугом, заставляя то спускаться к самой земле и висеть над ней, не совершая ни малейшего движения крыльями, то требовал подняться над лугом и раз за разом облетать десяток облаков, каждый раз – в разном, одному ему известном порядке. Кутаясь в поношенный плащ из тяжелой непромокаемой ткани, он задумчиво грыз в зубах веточку дерева, периодически оглашая луг лютой смесью из русских (которые я уже понемногу считал Сталлионградскими) и английских фраз. Здесь этот вполне знакомый мне язык назывался Эквестрийским, и был широко распространен даже за пределами страны пони.

– «Krylo! Крылья держи ровно! Перьями не черти! Не на параде, tvoyu mat’!» – неистовствовал он каждый раз, когда я, до судорог в спине напрягая выворачивающиеся крылья, в очередной раз пытался приземлиться точно по центру сложенного из тюков соломы квадрата. Резкий боковой ветер и тяжелые мешки, свешивающиеся с плеч и спины, никоим образом не облегчали мою задачу, а мелкий, но надоедливый дождь превращал крылья в тяжелые, мокрые простыни. «Почти… Почти-и-и-и-а-а-а-аааай!» – резкий порыв ветра нередко швырял меня на землю, и крылья с ногами вперемешку торчали из колючей, мокрой соломы. Выгребшись из разворошенных вязок, с соломой, застрявшей в волосах, я виновато брел к Деду, таща за собой тяжелые мешки.

– «Nahrena nahrenachil dohrena? Rashrenachivay nahren!» – звучит несколько не в тему, но Деду крайне нравилась эта «многоэтажная» конструкция, означающая, что мне нужно распутывать веревки на плотной, широкой сбруе, обхватывающей мое тело от груди до хвоста, выпутываться из перекрутившихся на мне мешков… и начинать все заново.

Если Дед оставался доволен моим прогрессом, то мы заканчивали занятия, собирали раскиданные от частых «неудачных приземлений» тюки соломы и шли домой, где нас уже ждала Бабуля Беррислоп. Каждый раз добрая старушка с неудовольствием посматривала на большие примитивные часы, размашисто двигавшие маятником над ее кроватью, и принималась собирать на стол. Готовила она просто замечательно, хотя я и не мог сравнить ее стряпню с плодами трудов других пони – столовались мы по-прежнему в красном домике на колесах. Старый дом, принадлежавший некогда большому семейству Беррислоп, отошел другому семейству, переселившемуся в деревню лет десять назад. Как я понял из разговоров Бабули, это была обычная эквестрийская практика – бесхозный дом через непродолжительное время заселялся вновь. Выехавшие жильцы очень редко предъявляли права на старый дом, и даже считали хорошим тоном уведомить местные власти об освобождении занимаемой жилплощади. И мы, поприветствовав новых жильцов старого дома, «припарковали» наш вагончик под деревом на краю деревни, соорудив из одолженного радушными сельчанами тента небольшую веранду. В хорошую погоду именно она становилась нашей кухней, на которой по утрам и вечерам гудела железная печь. Еда, которую я с жадностью поглощал до и после каждой тренировки, была довольно проста – жареные или вареные овощи, каши, салаты и чай с домашней выпечкой. Большинство продуктов мы получали от местных жителей, которым я помогал в их довольно нелегком труде.

Будучи городским жителем, только в этой деревеньке пони я по-настоящему понял, как труден и монотонен сельский быт. Глядя на земнопони, работавших от зари до заката, я проникся к ним чувством глубокого уважения за их трудолюбие, усердие и выносливость. Понячее население деревушки было разным по характеру, возрасту и воспитанию. Среди радушных и немного наивных тугодумов встречались задиралы, скромники, и даже имелась своя, местного разлива знаменитость. В первый же день я услышал историю про великую и могучую волшебницу, не раз спасавшую страну от великих бедствий и странствующую по Эквестрии в поисках зла, которое она собиралась искоренить. «Эльминстер и Мерлин в одном флаконе!» – опрометчиво фыркнул я, за что сразу же впал в немилость у местной задиралы – Свитти Грасс. Она была пегасом, ответственным за погоду над Хуффингстоном. Уже позже я понял, что допустил промашку, попытавшись по уже устоявшейся привычке сныкаться за домом при виде пролетающего пегаса. Легковозбудимая, резкая как оса, желтая зараза все-таки заметила и выследила меня, а моя реакция разу же поставила меня на место аутсайдера в ее жизненном списке ценностей. Несмотря на сладкое названия, эта стервочка сразу же решила расставить все, что у нее было, над всеми известными ей буквами алфавита, и с удручающим постоянством принялась меня шпынять. Я не обижался на выкрики и насмешки в мой адрес, а вот камни в тюках соломы стали для меня неприятным сюрпризом и мне приходилось перетряхивать все свои принадлежности всякий раз перед тренировкой. Деда она побаивалась, а вот я стал для нее отличной отдушиной в скучной деревенской рутине. Ну да я не обижался. Я уже перестал на что-либо обижаться. В начале, меня немного волновало, что Грасс сообщит обо мне «куда следует», после чего мне придется прятаться от комиссии недовольных пегасов, желающих узнать, куда же делась их «не слишком ожидаемая» ученица. Но все обошлось – проходил день за днем, но никто из ее «начальства» не заинтересовался появлением в одной из деревенек юга нового пегаса. Вскоре у меня возникло подозрение, что занятие, которым так гордилась Свитти Грасс, не самое почетное у пегасов Клаудсдейла, и я выбросил ее из головы.

Наступила зима. Снежок, начавшийся поздним вечером, перерос в настоящий снегопад, пронзительный осенний ветер стих, и снег медленно и неслышно укутывал землю в белый саван зимы.

– «Что с тобой, дочка?» – спросил меня Дед, когда я сидел и молча смотрел в засыпаемое снегом окно – «Я погляжу, тебе не нравится зима?». Я вежливо улыбнулся, прижался к его боку, и вновь перевел взгляд на заиндевевшее стекло. Со мной уже давно происходило что-то неладное. Я старался как мог, скрывая это от окружающих, но все чаще и чаще ловил на себе озабоченные взгляды знавших меня пони. Даже моторная, вечно возбужденная Свитти Грасс больше не доставала меня, ограничиваясь ехидным «Бууууууууу!», пролетая мимо меня. А мне… Мне было все равно. Я чувствовал, что мои воспоминания никуда не делись, что они по-прежнему со мной – но желания вспоминать что-либо уже не было. Каждый день был наполнен чувством повседневности, каждое событие лишь откладывалось в голове как факт, не вызывая никаких эмоций. Эмоций… Отсутствие эмоций и желаний постепенно превращали меня в механическую куклу. Кукла ходила, говорила, помогала Крэккерам таскать тяжелые повозки и не приближалась к ферме, молча выслушивала становящиеся все более редкими подколы и придирки Грасс, мягко улыбалась в ответ на вечерние рассказы Бабули… А внутри была пустота. Где-то там, в этой пустоте, кто-то бил тревогу и кричал, бросаясь на стены клетки в попытке расшевелить, растормошить, разозлить – но все без толку. День сменялся днем, и я иногда замечал, что Бабуля Беррислоп украдкой утирает слезы, считая, что я этого не замечаю. Вот и сейчас я ничего не ответил Деду, а лишь прижался и молча обнял его.

Я начал засыпать.

– «Кто ты? Зачем ты здесь? Кто привел тебя?» – настойчиво спрашивал женский голос. Открыв глаза, я увидел лишь серые тени, подрагивающие и искажающиеся на ветру. Моих стариков нигде не было видно, а знакомые предметы, которых я пытался коснуться, рассыпались черной трухой, с шорохом исчезавшей в темноте. Воздух нес мимо окошка клубы серой, жирно блестящей пыли, напомнившей мне… Но сосредоточиться и вспомнить, где же именно я видел этот порошок, мне не давал голос, звучащий, казалось, со всех сторон. Он отражался от стен фургончика, тонувшего во мраке и освещавшегося только тусклым светом окон, пробирался в мою голову и раз за разом повторял одни и те же вопросы:

– «Кто ты? Зачем ты пришел? Зачем ты это сделал?»

Не в меру любопытная личность не унималась, вопросы сыпались все чаще и чаще, а голос становился все более угрожающим, пока не перешел на крик, громовыми раскатами сотрясавший пространство вокруг меня.

– «ТЫ – ПАРАЗИТ! ТЫ – ЧЕРВЬ, ПОКУСИВШИЙСЯ НА ДУШУ ОДНОЙ ИЗ НАШИХ ПОДДАННЫХ! МЫ ПРИГОВАРИВАЕМ ТЕБЯ К ССЫЛКЕ ВО ТЬМЕ – НАВЕКИ! НАВЕКИ! НАВЕКИ!».

Выкрикнув последние слова, голос затих, и лишь вдалеке, заглушаемый шорохом пыли, раздавался еле слышный звон, словно тонкие стальные трубочки, сталкиваясь, плясали на ветру. Вскочив, я пинком распахнул дверь темного фургона и вывалился из этого неподвижного серого сумрака. Ветер с наслаждением бросил мне в лицо охапку серой дряни, зашуршал в развевающейся гриве, заполоскал косички хвоста. Звон раздавался все дальше, где-то в лесу, и я бросился на этот звук, спотыкаясь и проваливаясь по колено в серый снег. Добредя до деревьев, я остановился. Ветер стих, но серый снег становился все глубже, я проваливался в него по самое брюхо, при каждом прыжке вздымая клубы блестящей пыли. И впервые с момента появления в этом странном мире меня охватила злость.

– «Что, думаешь, остановишь меня посыпав графитом, тварь?» – орал я, грудью раздвигая серые сугробы – «Решили поиграться в некромантию, сволочи? Да я вам всем глаза через нос высосу, мрази! Убийцы! Паразиты!».

Задыхаясь и крича, я пробирался на звон. Позванивание множества трубочек постепенно сливалось в двойное диссонансное «динь-динь», глухое и надтреснутое. «Словно усталое сердце» – успел подумать я, вырываясь из серых сугробов на поляну. Черные стены деревьев, матовая седина просвечивающего сквозь них неба… и дверь. Белоснежный проем на угольном снегу в обрамлении извитых колонн. Проваливаясь в сугробы, я двинулся в сторону этой двери, чувствуя себя роботом Вертером. «Миииеееелоооофооооон!» – осклабившись, прохрипел я, вспомнив робота Вертера – «Ха! Ха! Ха! Счаз я выле…». Договорить я не успел.

Справа от меня, из леса, медленно выходила фигура пони, белеющая на фоне черного снега. Шатаясь, она тяжело тащилась в мою сторону, раскачиваясь при каждом шаге. Голова, шея, спина – все было засыпано тяжелым темным снегом. Наконец, не успев отойти и пяти шагов, фигура упала, а вместе с ней оборвался и звон, затихавший при каждом моем прыжке к белому провалу.

«Дед».

Внезапно белый проем стал исчезать, все быстрее и быстрее затягиваясь чернотой, словно кто-то закрывал его от меня. Я был уверен, что мог добежать до него, но…

«Дед!».

Отвернувшись от белого прямоугольника, я бросился назад.

– «Да пошли вы все в jopu!» – заорал я, подныривая под лежащего деда – «ЭрПэГэшники херовы! Перед выбором меня решили поставить?! Да я даже выбирать не собираюсь!». Взвалить его себе на шею оказалось очень не просто, но глубокий сугроб, в котором он лежал, позволил мне засунуть под него сначала голову, затем шею, и наконец, перекатить его себе на спину. С трудом разогнув передние ноги, я повернулся и изо всех сил взмахнул крыльями, бросая себя в сторону закрывающегося прохода. Белый свет истаивал, затягиваясь чернотой, и лишь в последний момент, неуклюжим прыжком мне удалось заскочить в узкую белую щель.

– «Бляяяяяяяяяяяяяя!» – опора под моими ногами исчезла, резавший глаза белый свет исчез, и мы, вращаясь, полетели во тьму. Я почувствовал, как тело Деда тяжело соскользнуло с моей спины, но в последний момент, извернувшись, я вцепился в него всеми четырьмя ногами, и распахнул крылья. Удар об воздух был настолько силен, что мне понадобились недюжинные усилия, чтобы не выронить тяжелого старика. Тяжело взмахивая крыльями, я висел в чернильной темноте, чувствуя, как холодный ветер пробирает меня до костей. Липкий снег делал крылья все тяжелее и тяжелее, а струи холодного воздуха, казалось, стараются оторвать меня от моей ноши. Тьма, снег и тяжесть неподвижного тела подо мной – не об этом ли говорил проклятый голос? Изгнание во тьме, значит? Умно, умно! Преступник, навсегда заключенный с телом жертвы – очень изобретательно придумано, а главное – со знанием дела! Снижение не требовало больших усилий, поэтому у меня было время обдумать ситуацию. Я вновь был способен полноценно мыслить, строить планы и вспоминать прошлое, и это ощущение захватило меня целиком.

Мы снижались в темноту. Периодически в разрывах туч мелькал огромный, серебряный диск луны, и пятна света выхватывали из темноты под нами лес, черными пальцами ветвей угрожающе тянувшийся к небу. Где-то впереди, я видел, лежало пустое пространство, как озеро блестевшее белым снегом. Внезапно в темноте загорелся огонек. Дрожащая и пропадающая точка желтого света придала мне сил, и, заработав крыльями, я ринулся к нему. Пятен света становилось все больше и больше – я надеялся, что эти огни предназначались нам, и тянулся к ним, все больше набирая скорость. Наконец, снизившись, я увидел цепочку четырехногих фигурок, освещенных светом факелов и фонарей, бредущих по заснеженному полю. Неожиданно ветер стих, небо постепенно очищалось от тяжелых туч, и фигурки зашагали бодрее. Выполнив вираж, я пронесся над пони, поднятым ветром сбросив с Солт Креккера его знаменитую остроконечную шляпу. Под ободряющие крики, донесшиеся сзади меня, мы понеслись в деревню, ориентируясь на огромный костер, мелькающий где-то впереди. Небо над нами продолжало расчищаться, и в просвете туч я увидел лихорадочно мечущуюся фигурку, яростно пинавшую тяжелые, неповоротливые комки снежной ваты. Это надо же – Свитти Грасс решила придти к нам на помощь? Не ожидал…

Но раздумывать над прихотливостью судьбы времени уже не оставалось – мы влетали в деревню. По улицам подо мной скакали пони, лихорадочно таскавшие дрова к деревенской площади, на которой, ревя и сыпля искрами в ночное небо, ревел исполинский костер! Щелчки сырого дерева отражались от стен домов, как выстрелы, а пара ответственных пони следила за вылетающими из огня угольками, длинными лопатами закидывая их обратно в огонь. Сопя, как змей, я приземлился перед группой пони, собравшихся вокруг костра. В одном из них я узнал Бабулю, с отчаянным криком бросившуюся к нам. Опустившись, я положил Деда на снег и помахал подскакавшим к нам пони. Чувствуя внезапно накатившую усталость, я не мог даже сопротивляться, когда кто-то повел меня прочь от костра в тепло большого дома. Постоянно оглядываясь через плечо, я видел Деда, которого несли на импровизированных носилках аж шестеро добровольных помощников. На все мои слабые попытки вырваться и подбежать к носилкам мне отвечали лишь добродушным подталкиванием, а затем окружили со всех сторон, и, облегченно переговариваясь, повели в дом. Позже, отмокая в огромной бадье с горячей водой, я узнал, что случилось.

– «Вечером, к нам прибежала Лиф» – рассказывала матушка Креккер, подливая из большого железного ведра горячей воды – «Она рассказала нам, что ты внезапно пропала, и Санни отправился тебя искать. Глянули мы в окно – а там ночь, вьюга метет и ветер завывает. Поверишь ли – все, как один, вышли на поиски! Развели костер побольше – вдруг ты полетишь, да и заметишь…».

Я низко опустил голову притворяясь, будто хочу окунуться поглубже. Похоже, каждый пони в этой деревне помнил, что у меня есть крылья, а из моей тупой головы этот факт вылетал постоянно, если не сказать больше. «Однажды моя забывчивость втянет мою же задницу в крупные неприятности…»

– «Мои-то вернулись уже. Продрогли, теперь отогреваются у костра. Кажись, кто-то даже сидр притащил, теперь всю ночь гулять будут, празднуя ваше спасение» – она недовольно нахмурилась – «Я уж им сказала, чтобы тебя и Деда не дергали, отдых вам надобен!».

В очередной раз подлив мне горячей воды, она потрепала меня по гриве и вышла. Окунувшись по самую мордочку, я довольно забулькал горячей водой. Как хорошо быть в тепле…

***

Дед серьезно болел. Только через пять дней он смог открыть глаза. С той тяжелой ночи мы с Бабулей по очереди дежурили возле его постели, поя травяными настоями, кормя и убирая за ним. Я видел боль в его глазах – эту боль я видел много раз. Старый, сильный вояка страдал от внезапной беспомощности и стыда, что двум женщинам (ну, или полутора, если быть до конца честным) приходится кормить и обтирать его, как маленького ребенка. Стараясь смягчить эту боль, я обнимал его, гладил по гриве и шептал слова благодарности за спасение из объятий ночи. Мы договорились с Бабулей не сообщать ему всех подробностей произошедшего.

Для жителей Хуффингстона, не избалованных новостями и событиями, Санни Беррислоп стал новой местной знаменитостью. Моя история о глупой кобылке, потерявшейся в буране и героически спасенной Дедом, прошла на удивление гладко и стала официальной версией, устроившей практически всех. Конечно, наиболее проницательные пони, такие, как старики Креккеры, пытались задавать мне очень неудобные вопросы, но страдальческое выражение мордочки и слезы на глазах довольно скоро научили их не затрагивать больную для меня тему. Но с Бабулей такой фокус не прошел…

– «И в этот момент я увидела, что дверь эта стала закрываться гораздо медленнее. Я не знаю, что это значит, Бабуля. Почему с Дедом на плечах мне удалось доскакать до двери по глубоким сугробам гораздо быстрее, чем без него? Может, это испытание какое-то?»

– «Ох, доченька, не знаю я, что это могло быть» – печально вздохнула Бабуля, заботливо поя Деда из чашки теплым чаем – «А скажи… Почудиться тебе это не могло?».

– «Конечно могло! А падение с ohrenennoy высоты тоже привиделось? Я ж тогда его чуть не выронила, когда крыльями махать стала. Да и снижалась так, что деревенских чуть по снегу не раскидало, когда мимо пролетала – так мы разогнались! Им это тоже показалось?».

Дед снова застонал, сипло закашлял и выпростал переднюю ногу из-под одеяла, стараясь прикоснуться ко мне. Очнувшись, он был слишком слаб, чтобы говорить, даже в своей немногословной манере, но каждый раз, он слабо улыбался, когда я оказывался поблизости. Стиснув своими копытами его ногу, я продолжил самобичевание:

– «А как я там вообще оказалась? Мы с Дедом мирно прикорнули у окошка, а открыла глаза я уже там. Ты же не думаешь, Бабуль, что я poperlas в лес по своей воле, да еще и на ночь глядя? Для чего? Чтобы рискнуть его жизнью? Да я скорее отгрызу себе ноги, чем причиню вам боль!».

– «Нет, конечно… Но что мы могли подумать? Мы все придремали, а когда проснулись – тебя уже и след простыл. Вот Дед и пошел в лес, тебя искать. Слава Богиням, что ты его нашла…» – Бабуля снова потрясенно нахмурилась, кладя на лоб Деда холодное полотенце – «Но тогда все становится совсем непонятным. Как же ты могла найти его, если в этот момент ты находилась… где-то не здесь?».

– «Не знаю!» – я вскочил, и нервно прошелся по фургончику, по пути понюхав отвар, приготовленный Бабулей для Деда. «Фууу, ну и гадость!». Дед вновь забулькал, захрипел, зайдясь в приступе сотрясающего тело кашля. Прислушавшись, я оттеснил Бабулю от постели больного к выходу и поманил за собой на улицу.

– «Его состояние ухудшается» – сказал я без обиняков и положив большой конский болт на свою «конспирацию» – «Судя по кашлю, я бы предположила пневмонию, причем – как минимум. Еще мне не нравиться то, что он слишком мало… выделяет из себя – как бы к ней не присоединился пиелонефрит… Нужно срочно доставить его в больницу!».

Глаза Бабули расширились в испуге и изумлении.

– «Но, доченька… Почему ты думаешь, что…» – невнятно забормотала она в испуге – «Откуда ты…».

– «Потом! Все потом!» – я властно повел копытом. Вот ведь черт, за столько лет работы этот жест стал для меня привычным, и по привычке, я использовал его и тут, словно разговаривал с родственниками очередного больного. Но этот «больной» был на данный момент одним из самых дорогих мне существ, и я не собирался ждать и смотреть, как он угасает.

– «Ему необходимо срочно попасть в больницу! Одними настоями мы его не вытащим, ему необходим курс лечения под руководством настоящего врача!» – Обойдя Бабулю, я приоткрыл дверь в фургон и обернувшись, тихо прошептал:

– «Это я виновата в его болезни! И чтоб мне остаться в том страшном месте, если я не приложу все силы, чтобы спасти его!»

***

Утро встретило нас ярким солнцем. Снежные тучи, разогнанные при нашем спасении Свитти Грасс, растаяли без следа, а новые пока не поступали с фабрики Клаудсдейла, где, видимо, еще не знали о приключившейся у нас неприятности. Желтая пегаска, хохоча, скакала по нескольким оставшимся облачкам, обдавая проходящих под ней жителей деревни градом снежинок, и совсем не торопилась лететь за следующими. Виной тому была снежная буря, свирепствующая на юго-востоке Эквестрии, на устранение которой и были брошены все свободные пегасы облачного города.

С самого утра я бодро носился по деревне, собирая необходимые мне вещи и заручаясь помощью других пони. Новость о том, что «герою Хуффингстона» необходима срочная помощь врача, распространилась среди жителей быстрее пожара. Своего врача в деревне не было уже давно, а ближайшая больница находилась в небольшом городке Боусвиль, отрезанном от нас полосой непогоды. Поэтому мой план – перенести домик Беррислопов в Поннивиль – был признан диким и сумасшедшим. Но за неимением другого выхода Хуффингстонцы не стали отказывать мне в помощи и, с умилившей меня немецкой обстоятельностью, принялись собирать нас в дальнее путешествие.

Этот план пришел мне в голову поздно вечером и вызвал взрыв паники у Бабули и грозно нахмуренные брови Деда. Но другого выхода у нас просто не было.

– «Мы отрезаны от поселений юга и востока страны, если верить Свитти Грасс» – обстоятельно втолковывал я старикам – «А единственное доступное нам поселение, Понивилль, располагается за горами на юге. До него ближе всего – два дня лету, если верить той же Грасс. Я уверена, что смогу донести наш фургон до места целым и невредимым».

С полудня вокруг фургона кипела работа – соскучившись по настоящему делу, пони трудились споро, готовя наш фургон к перелету. Я носился по деревне, в основном выполняя мелкие поручения в стиле «принеси-подай», разносил горячий обед работникам и препирался со ставшей абсолютно невыносимой Свитти Грасс, решившей, будто ее противодействие моей затее – несомненно героическое деяние, которое непременно поставит ее вровень с пегасами прошлого. Желтая бестия сновала по деревне, пытаясь отговорить других пони от помощи мне, но большинство просто добродушно прогоняли разошедшуюся летунью и лишь некоторые, от нечего делать, вступали с ней в спор. Меня мало волновало ее мнение. «Главное, чтобы мой план выполнялся как намечено, остальное же – от лукавого».

В поисках крепких веревок, я заскочил в амбар Креккеров. Большое, если не сказать огромное деревянное строение было больше самого дома семейства, служа ригой[9], складом и, как оказалось, выполняя еще одну, не запланированную хозяевами функцию… довольно деликатного характера.

Прошмыгнув внутрь, я быстро закрыл за собой дверь, сохраняя тепло внутри. Огромное пространство амбара было заставлено снопами соломы, мешками с зерном, ящиками с овощами. Возле стены, тускло поблескивая лезвиями, притаились колесная жатка и плуг, с нетерпением ожидающие новой весны. Искомые веревки обнаружились только на втором этаже амбара. И похоже, они были уже кем-то заняты.

Аккуратно поднявшись по лестнице, я увидел прелестную картину – на больших бухтах веревки привольно расположилась парочка знакомых мне пони. Широко расставив подгибающиеся ножки, Минни Креккер, старшая дочь четы Креккеров, счастливо постанывала, двигаясь вперед и назад под нависающим над ней жеребцом. Судя по синей заднице с кьютимаркой в виде серпа, это был ни кто иной, как Скинни Мот – предмет воздыхания большинства молодых кобылок деревни. «Ловкая кобылка» – подумал я, задумчиво глядя на их колыхающиеся задницы – «Однако нужно уже что-то делать – веревки сами к фургону не прилетят…». К счастью, влюбленная парочка уже заканчивала свое развлечение – их движения ускорились, а шумное дыхание, влажные шлепки и стоны разносились уже по всему амбару. Наконец, с удовлетворенным вскриком, парочка замерла, сплетясь в одну фантасмагорическую фигуру. Нужно было срочно спасать положение – не хватало мне еще славы вуайеристки[10], блин. Я огляделся и поднял с пола лежавшую дощечку…

– «Бесподобно!» – балаганным голосом громко сказал я, заставив парочку лихорадочно отлепиться друг от друга и забиться в угол. Пища от страха, кобылка прыжком укрылась за резко повернувшимся ко мне Скинни.

– «Какое чувство ритма! Какая пластика! Какая бесподобная, я не побоюсь этого слова, техника исполнения!» – продолжал прикалываться я, одновременно поднимая над головой дощечку – «Вердикт жюри – пять и ноль! И нашим сегодняшним победителем в конкурсе “перепихушки в сарае” становится пара под номером один – Минни Креккер и Скинни Мот!». Молодая парочка, тяжело дыша, молча взирала на меня, не делая попыток выйти из угла.

– «Уфф, как ты нас напугала…» – отдуваясь, пробормотал Скинни. Тяжело поводя боками, он сел и мрачно уставился на меня. Минни быстро юркнула ему за спину, по-прежнему со страхом глядя на меня. Ну да, ее отец отличался строгостью характера, и по слухам, уже не раз давал отлуп разным женихам, и не только из самой деревни, поэтому страх девочки был вполне обоснован…

– «Я? А что я?» – пожав плечами, я стал навьючивать на себя бухты веревок – «Я так… Plushkami baluyus! Да вы продолжайте, продолжайте! Не отвлекайтесь на меня…». Навьючив на себя гору этого добра, я тяжело слетел вниз и с громким смешком выскользнул за дверь. Не буду портить ребятам праздник.

Работы по подготовке фургона продолжались до следующего утра. Наш экипаж должен был вынести двухдневный перелет в зимнем небе, поэтому трудолюбивые пони укрепили все внешние части фургона, по моей просьбе прибив к задней его части две длинные широкие доски, которые должны были предотвращать вращение фургона во время полета. Фонари, прикрепленные на углах домика, должны были служить ориентиром для пролетающих пегасов, которых мы могли повстречать, хотя лично я сомневался в их необходимости. Но как говорится, Chem by ditya ne teshilos

Сбруя для переноски фургона была сделана добротно, хотя и с большой долей импровизации. Плотный пук веревок обхватывал мое тело впереди и позади крыльев, и через фиксирующий узел, расположенный под животом, расходился паутиной веревок, накрепко прибитых к бокам фургона. Санни Грасс только хохотала, глядя на то, как я висел в воздухе, позволяя ровно подогнать все веревки, как на мне, так и на фургоне. Но на третьем часу ее смех сменился сначала удивлением, а затем расчетливым вниманием, с которым она наблюдала за мной с крыши ближайшего дома.

Наконец, все приготовления подошли к концу. Следуя мудрой поговорке, Креккеры набили фургон провизией не меньше, чем на неделю, а мои попытки протеста разбились о железобетонное «Уходишь на день – бери еды на десять!». Видимо, добрые жители Хуффингстона не задумывались о том, что нести всю эту поклажу придется мне одному, поэтому кроме еды в фургон влезли запас дров, теплые одеяла и бочонок воды. Увидев эту груду, я мысленно застонал и, проведав Деда, побрел спать.

Нам предстоял нелегкий день.

Глава 7. Полет на север.

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Устало расправив крылья, я дал себе полминуты на передышку, паря на восходящих потоках воздуха в сторону гор.

Полет начался неплохо. Посмотреть на церемонию отбытия собрался весь Хуффингстон. Воспользовавшись поводом, жители деревушки притащили сидр, еду – в общем, устроили себе небольшой праздник в честь отбытия первой и пока единственной зимней экспедиции в обетованные земли Эквестрии. Старина Солт Креккер даже речь толкнул, возложив на мои хрупкие плечи ответственность за Деда, честь Хуффингстона и повышение урожайности злаковых культур в будущем году. Пока поднагрузившийся сидром патриарх семейства сыпал перлами народной мудрости, ко мне протолкались Скинни и Минни – сладкая парочка, застигнутая мной в амбаре. Краснея от смущения, парочка преподнесла мне подарок – перешитую куртку с длинными, до самых копыт рукавами, расшитую бисером и бахромой. Благодаря юных пони за подарок, я внутренне усмехался, представляя, как будет развеваться все это богатство на сильном ветру. Праздничную атмосферу портила только Свитти Грасс, но ее никто не слушал, предпочитая отмахиваться от надоедливой желтой пегаски, предупреждавшей, обличавшей, предостерегавшей…

Сама процедура отбытия прошла под радостные крики и стук копыт, хотя я до последнего момента сомневался, что оторву от земли фургон, под самую крышу набитый деревенскими доброхотами. Но – удалось. Это походило на подъем гири под водой – тяжело, пока не оторвешь от поверхности дна. Затем, словно по мановению руки, тяжесть исчезла, и, сопровождаемый бегущей по дороге группой жеребят, фургон отправился в свое первое путешествие по воздуху.

Мы подлетали к горам. Громады серых исполинов медленно вырастали перед нами, хищно стремясь к небесам острыми гранями заснеженных вершин. Буквально через час под нами и вокруг нас не осталось ни одной плоской поверхности. Казалось, весь мир забыл, что существуют равнины и луга – нас окружали вздыбленные грани каменных исполинов. Я чувствовал невольную дрожь при взгляде на громады серых стен – изрезанные трещинами и уступами, они казались непоколебимыми костями самого мира, проступавшими сквозь тонкое покрывало земли.

Воздух стремительно холодел. Я почувствовал запоздалую благодарность к Скинни – без его куртки мои внутренности превратились бы в ледышки буквально за пару минут! Еще бы на крылья накинуть что-нибудь… Но не зря же говорят, что задним умом все крепки. Я надеялся, что пушистые перья уберегут их от преждевременного переохлаждения и дадут мне возможность выполнить свой долг перед стариками. А о большем я пока и не мечтал.

Медленно и неторопливо дневное светило спускалось по вечернему небосклону, окрашивая небо в удивительные цвета. Мягкая желтизна, словно густой осенний мед, затопила воздух и вершины гор, оставляя подножия и склоны в наползающей на них тени. Спускаясь все ниже, солнечный диск посылал мне последние лучи тепла, словно стараясь приободрить, дать возможность пролететь еще чуть-чуть… Но вступающая в свои права ночь уже затопила подножия гор чернильной тьмой, из которой, словно зубы громадного дракона, вырастали залитые золотистым светом снежные вершины.

Лишь в последний момент мне удалось безопасно опустить наш фургон на скальный карниз. Свисавшая над ним шапка снежного наноса на мгновение блеснула ярко-оранжевым светом под последним лучом света – и пропала в затопившей горы ночи. Небо стремительно темнело, и пока я возился с тормозом и камнями, которыми для большей надежности решил обложить колеса фургона, стало совсем темно.

Пока я, охая и спотыкаясь, брел с последней парой камней к двери фургона, на небе одна за другой зажигались яркие и крупные звезды, тем не менее, не способные достаточно хорошо осветить мой путь, и лишь мерцание света в окошках нашего домика не позволило мне навернуться с края скалы. Ветер, усилившийся с приходом ночи, грозил сдуть меня в темноту, и я слышал, как поскрипывал, раскачиваясь, домик на колесах.

Зайдя внутрь, я крепко запер дверь на деревянную щеколду и с тревогой посмотрел на кровать Деда. Его шумное жесткое дыхание, казалось, стало тише, но такая частота… Мне совершенно не нравилась его одышка, а подоткнутые под спину заботливой Бабулей подушки сказали мне лучше любых слов – нужно поторапливаться.

Но лететь ночью через горы мы не могли. Как не мог я подняться выше гор или облететь их, не потеряв время, как другие пегасы. Не мог мгновенно переместиться в нужное место, в грохоте грома и блеске молний, как единороги. Но и не мог оставить Деда там, в этой небольшой деревушке, в которой не было даже собственного врача. Даже Бабуля, прикорнувшая на подушке возле кровати больного, не могла вылечить его одними своими желанием или знаниями. Нам оставалось только одно – лететь вперед.

Во власти мрачных мыслей, я стянул и вытряхнул посыпанную снегом куртку и тихо, стараясь не разбудить задремавших стариков, потопал к гудевшей в углу печке. Железную конструкцию, до боли напоминавшую старую добрую «буржуйку», намертво прикрутили к укрепленному железным листом полу, заменив решетчатую крышку цельнокованой, что позволило топить ее прямо в полете, не опасаясь вылета угольков. Наскоро перекусив остывшим овощным рагу, оставленным для меня Бабулей, я подбросил в печку еще пару поленьев, закутался в одеяло и уставился в огонь. Сон не шел. Я понимал, что с утра мне снова придется поднимать и нести на себе тяжелый фургон, бороться с порывами ледяного ветра и изнывать от чувства полной беспомощности в этих неизведанных горах… Но где-то на задворках сознания тихо звенела осенним комаром остренькая мысль – «Не ссспииии, не ссспппиииии! Хужжже будет!».

«Ну уж нет!» – Тряхнув головой, я плотнее прижал к себе гудевшие от усталости крылья, положил голову на передние ноги и прикрыл глаза – «Хватит с меня мистики! Завтра рано встав….». Додумать успокаивающую мысль мне было не суждено. Снаружи, перекрывая завывание зимнего ветра, донесся громкий, шуршащий звук. Словно наждачка, медленно ползущая по включенному микрофону, он шелестел и шуршал, заставляя стада мурашек маршировать по моей спине, как по плацу. Накинув куртку, я бездумно рванул дверь фургона… и остолбенел. На пороге, застыв в косых лучах волнующегося белого света, стояла темная фигура.

От неожиданности, я только и смог, что издать сдавленное блеянье и быстро захлопнул дверь, трясущимися копытами закрывая ее на щеколду. «Это что еще за хрень?!».

– «Доче… До-оченька-а-а» – послышался с кровати слабый, задыхающийся голос Деда. Он был почти не слышен на фоне усиливающегося шелеста и скрипа. Даже подойдя к кровати, я с трудом понимал, что хочет мне сказать задыхающийся пони.

– «Беги… Они… Пришли… Не уйдут… Хотят… Забрать…» – задыхаясь, бормотал Дед, лихорадочно сжимая мою голову копытами. «Что же это? Они пришли не за мной? Или за мной, но Дед этого не знает? А ведь он раньше с ними встречался…». Мысли лихорадочно проносились в моей голове. «Но бежать… Бросить этой потусторонней хренотени ставших мне родными стариков? Ну уж нет!».

– «Я тебя им не отдам!» – прижав к груди его голову, я сказал с мрачной уверенностью. Резко развернувшись, я прошел к выходу и снова рванул дверь. Влетевшие в фургон клубы пыли и сухой жар на мгновение заставили меня задохнуться. Ощущение было не из приятных – словно открыл дверь печи. На пороге, все так же неподвижно, стояла расплывчатая фигура, сотканная из потоков струящейся пыли. Странно подергивающаяся голова, без малейших признаков глаз, рывками повернулась ко мне и, все быстрее и быстрее, начала странно подергиваться, живо напомнив мне безобразных монстров из старых трешевых ужастиков. Задержав дыхание от страха, я резко выбросил вперед правое копыто, вообразив, как его жесткий край попадает по носу гадине, отбрасывая ее назад. «Тоже мне, боксер, blya!» – на миг мелькнула ироничная мысль, но, к моему удивлению, удар достиг своей цели. Копыто прошло сквозь голову пыльного существа, не встречая сопротивления, а сама фигура рассыпалась, высвобождая потоки пыли, мгновенно подхваченные ветром и влившиеся в окружающий нас смерч.

«Оп-па! Однако же…»

Еще три тени с шорохом соткались на моем пути, чтобы вновь, как и первая, разлететься пылью от ударов по голове. Я уже не старался вкладывать в удары побольше силы – демоны разлетались от обычного толчка или пинка в область головы. Расправившись с троицей теней, я прижался к фургону и осмотрелся.

Мир вокруг нас исчез. Лишь черные жгуты пыли, вращаясь с невообразимой скоростью вокруг нашего укрытия, сворачивались в громадный смерч, и мы находились в самом его центре. Миллиарды черных песчинок, шелестя, царапали камень карниза, вырезая вокруг домика огромный круг. Мир за пределами пылевых стен исчез – лишь молочно-белый свет, лившийся со всех сторон, освещал огромный столб черных пылевых струй. И в этом свете, полосами просачивавшемся сквозь прорехи во вращающихся стенах, мелькали черные фигуры. Мелькая в белом свете, с огромной скоростью они проносились мимо смерча. Временами фигуры с размаху бились в пылевую стену, отчего та закручивалась замысловатыми узорами и громадный, страшный хобот начинал угрожающе раскачиваться, шурша и шелестя. Подняв взгляд, я увидел высоко над головой небо, сжатое кольцами смерча. Раструб гигантской воронки находился в непрерывном движении, и белое окно непрерывно двигалось над нами, словно маня поскорее взмахнуть крыльями, оторваться от разрушающегося карниза и поскорее вырваться из этой страшной ловушки. Хмыкнув, я только покачал головой. Опять белое на черном и простой, но жестокий выбор – либо спасать самого себя, либо…

Я вырвался из воронки, вновь запряженный в раскачивающийся фургон. Сложнее всего было попасть в непрерывно двигающуюся горловину этого пылевого смерча – я не знал, что будет, если коснуться шелестящих, непрерывно вращающихся стен, да и не испытывал ни малейшего желания выяснять это. Холодный горный воздух ударил мне в грудь ничуть не хуже копыта настоящего коня, ледяными струями сдувая с меня черный песок. Огромная, в треть неба, луна молочным светом освещала горы, и в ее зыбком свете, я наконец увидел то, во что вляпывался уже второй раз за эти дни.

Смерч был огромен. Вырастая откуда-то снизу, от подножия горы, черным изогнутым хоботом он взбирался по ее стенам в поисках узенького карниза на скальной поверхности, где остановились на ночлег трое путников. Лишь малая и похоже, не самая сильная его часть дотянулась до нас, иначе… Я быстрее заработал крыльями, видя, как черный зев медленно отклоняется от практически уничтоженного карниза, с которого мы только что сбежали. Более не поддерживаемый стенами пыли, кусок горы беззвучно рухнул в черноту пропасти, увлекая за собой и наше ночное пристанище. Упустив добычу, смерч с шипением уползал прочь, в ночную тьму горных ущелий. Похоже, что нам снова удалось вырваться.

Однако мы были не одни. Периодически, я замечал, как темные фигуры беззвучно проносились где-то под нами, черными тенями мелькая на фоне горного снега. Судя по вытянутым вперед ногам и быстрым взмахам крыльев – это были пегасы, и я позволил себе с облегчением вздохнуть и попытался набрать еще немного высоты. В отличие от меня, странные пегасы безо всяких проблем ориентировались в темных горных лабиринтах, на секунду выскакивая на лунный свет то впереди, то с боков. Они явно сопровождали нас, но предпочитали делать это как можно более незаметно. Наверняка, именно они и пытались пробиться к нам сквозь стены смерча, но я не мог утверждать этого наверняка. Снова вздохнув, я зябко передернул плечами и энергичнее заработал крыльями. Мне предстояла тяжелая, бессонная ночь.



Поделиться книгой:

На главную
Назад