Орда

На основе вновь поступивших сведений окончательно вырисовывалась также скорость перемещения монгольского войска, численностью около 60 тысяч человек. От Рязани до Коломны — около 150 км, которые Батый преодолел за 10–12 дней. Значит, его «ударная» армия двигалась со скоростью в среднем по 10–15 км в сутки. Дневных остановок монголы не делали и серьёзных гарнизонов на захваченных территориях не оставляли.

Когда разгорячённые рассказом разведчика воеводы малость успокоились, я выложил перед ними все свои умствования и сделанные на их основе расчёты. Умозрительная информация о том, что Орда действует на просторах Рязани и в Залесье только частью своих сил их немного приободрила. Уж слишком грозной силой смотрелись степняки со стороны, особенно учитывая их изначальный двойной численный перевес.

Мысленно возвращаясь к Юрию Всеволодовичу, я понимал его мотивировку. Залесский князь пошёл ва — банк и, что очевидно уже сейчас, потерпел полное фиаско. Отправив все имеющиеся под рукой войска к Коломне, великий князь оставил практически беззащитными внутренние районы своего княжества. Сбор нового ополчения требовал времени, а монгольских джихангир Бату — это последний человек в мире, который его ему предоставит. А тут ещё нарисовался и не учтённый фактор, в моём лице …

В сгущающихся ранних зимних сумерках, тяжкие думы князя Юрия Всеволодича о судьбе своего терзаемого врагами княжества, прервал ворвавшейся прямо с мороза в тёплые княжеские сени течец, недавно отправленный великим князем с грамоткой в Смоленск. Юрий Всеволодич исподлобья глянул на своего доверенного гридня.

— Отчего так рано прибыл?

— Я токмо до Можайска доскакал …, — начал было отвечать гонец, но был прерван.

— Что! — закричал как раненный зверь великий князь, — ты хоть знаешь пень трухлявый что случилось?! Монголы под Коломной всех перебили, а сейчас уже, верно, к Москве подошли. А другая их «тьма», наверное, прёт на Владимир из Булгарии по Волге. Так какого лешего ты до Смоленского князя не доехал?! Ответствуй немедля!

— Не дал ты мне княже досказать, — почти не смутившись, и даже с некой укоризной в голосе, ответил гонец, — Владимир Изяславич ныне, со своими ратями, в Можайске изволит пребывать.

— Хватит! — хлёстко махнул рукой, до последних известных событий, бывший всегда спокойным и уравновешенным великий князь. — Давай быстрей сюда его грамотку!

— Владимир Изяславич велел мне кое — что тебе ещё и на словах передать, — гонец, спокойный как удав, не спешил выполнять прямые приказания своего князя. Посмотрев на смолян, как у них славно устроено служба, оценив по достоинству их вооружение и доспехи, на уверенного в себе и в своих воинах молодого князя, гонец решил для себя, что как только доставит ответное послание, то сразу возьмёт с собой свою семью — жёнку с детьми и махнёт в Смоленск, там устроится на службу, хоть какую. По пути назад ещё более укрепился в своих мыслях, а увидев во Владимире растерянных и уже не верующих в свои силы дружинников, решился окончательно податься к Смоленскому князю.

— Ну, не томи, — чуть не пританцовывал от нетерпения Юрий Всеволодич, — говори!

Течец, чуть прикрыв глаза, вспоминая напутственные слова Смоленского князя, сумел практически дословно передать их.

— «Если владимиро — суздальские князья помирать собрались, то пусть хотя бы перед смертью о народе подумают. Все их города превратятся скоро в подобия сгоревшей дотла Рязани, поэтому если князья вздумают города свои оборонять, то пускай изгонят из них мирных жителей, нечего князьям их за собой на тот свет тянуть, беря лишний грех на душу».

Рот Юрия Всеволодича искривился в презрительной ухмылке.

— Значит, отказал, сукин сын, в помощи!

— Нет, не отказывал, — своими словами течец ввёл Юрия Всеволодича в ступор, — в этой грамотке, — течец потряс посланием перед носом князя, — Владимир Изяславич указал некие условия, на которых он окажет вам помощью

Не успел течец договорить, как свёрток был буквально вырван из его рук, князь зло проговорил своему гридню.

— Что ты здесь как баба на торгу говорильню развёл! Пшёл вон, с глаз моих долой!

По пути домой бывший владимирский дружинник думал лишь об одном, что надо побыстрей хватать жену с ребятишками, да кружным путём, через Переяславль и Тверь и мчать на Смоленск.

— Здравствуй брате, — зашёл в горницу Ярослав Всеволодич, — почто так рано, ни свет ни заря вызвал?

— Здравствуй брате, — приглашающе махнул рукой, сидящий на стольце Юрий Всеволодич, указывая брату на лавку. — Не тебя одного сзывал. Сейчас другие князья с воеводами подойдут.

Следом вошёл сын владимиро — суздальского князя Всеволод Юрьевич, вчерашним днем, бежавший от разгрома из — под Коломны. Как тень за ним следовал его родной младший брат Мстислав Юрьевич, всю минувшую ночь пытавший брата о Коломенской битве с татарами. Далее, почтительно поклонившись великому князю, в покои вошла ещё одна парочка братьев — сыновцов (племянников) Юрия Всеволодича, Василько и Владимир Константиновичи, прибывшие со своими дружинами по зову великого князя. Следом вошли воеводы — Пётр, Жирослав, Дорож и наибольшие бояре, последним явился епископ Митрофан. Владыка тут же принялся крестить присутствующих, и уже было собирался проповедь прочитать, но был остановлен великим князем.

— Не до того ныне, отче Митрофан, опосля за нас всех помолишься. — После этих слов Юрий Всеволодич поманил к себе пальцем воеводу Дорожа Семёновича, вручив ему ответную грамоту Смоленского князя, повелев:

— Чти вслух!

На несколько минут установилось гробовое молчание. Сначала все слушали текст грамоты, не веря собственным ушам, ещё какое — то время потребовалось, чтобы по окончании чтения прийти в себя, попытаться осмыслить услышанное и собраться с мыслями.

— Что на сиё скажете? — первым прервал затянувшееся молчание Юрий Всеволодич.

У Ярослава Всеволодича от возмущения перехватило дыхание, он как рыба лишь открывал и закрывал рот. Остальные князья выглядели не лучше, первым на прозвучавший вопрос великого князя ответил самый юный из всех присутствующих и в силу возраста самый горячий князь Мстислав Юрьевич.

— Батюшка! Да не бывать такому не в жисть! Лучше все в землю костьми ляжем, но честь сохраним! Не хочет никто нам подсобить — и не надо, сами с монголами драться будем!

— Не горячись, князь Мстислав, — с отеческой лаской в голосе произнёс Юрий Всеволодич. — У нас тут поопытней мужи есть, бывалые во многих сечах.

Ярослав Всеволодич, подумал, что брат намекает на него, тут же вскинулся.

— Чтобы я 18–ти летнему сопляку подчинялся — никогда тому не бывать, вот те крест, — Ярослав тут же перекрестился на икону, после чего смачно сплюнул на пол, показав, тем самым, своё отношение к смоленскому князю, демонстративно обводя взглядом присутствующих, дескать кто посмеет ему возразить.

— Славно сказано! Всё верно стрый сказал! — чуть ли не в унисон донеслось от Константиновичей.

— Кто ещё как мыслит? — недовольно сморщив лицо, спросил великий князь, нарочитая лёгкость и необдуманность в словах князей ему не понравилась.

— У меня веры к словам этого князя не больше, чем к посулам хана Батыя, — подал голос воевода Пётр Ослядукович — Хотел бы за землю Русскую постоять, то просто привёл бы сюда свои рати, без лишних слов и странных грамоток.

— Не странных грамоток, воевода, а срамных, — с удовольствие дополнил слова воеводы Мстислав Юрьевич.

— Князь Всеволод, — обратился великий князь к старшему сыну, — не желаешь слова молвить?

— А что тут можно молвить? Уже до меня всё верно сказали. Помогать смоленский самозванец не хочет, а потому над нами изгаляется, унизить жаждет, чтобы мы на коленях пред ним ползали. А Владимир будет злорадствовать на сие непотребство глядечи, а в итоге откажет. Только опозоримся. Ведь год минул, а Владимир до сих пор Александра Ярославича в полоне держит, дескать, некогда ему, всё завтраками князя Переяславльского кормит. Братьёв своих кого живота лишил, кого изгоем сделал. Как такому человеку доверять?

Ярослав Всеволодич, услышав от сыновца такие слова по отношению к своему личному ненавистнику, от удовольствия даже закряхтел.

— От других князей подмоги не будет? — спросил Юрия Всеволодича воевода Дорож.

— Какие другие? — хмыкнув, ответил великий князь. — У Михаила Черниговского у самого на шее несколько туменов висит. Ринется к нам на помощь, выведет войска из города — так монголы Чернигов без боя возьмут. А потом ещё и в спину ему успеют ударить. Не лезут пока к нему нехристи, пасутся мирно у границ его княжества, и он в ответ тихо сидит. Действует по народной мудрости: «не буди лихо, пока оно тихо». И даже если он сейчас к нам на подмогу выступит, чего нет, и не будет, всё одно опоздает, придёт на пепелище.

— А ты воевода, что примыслил? — спросил Юрий Всеволодич у Жирослава Михайловича.

— Не знаю, княже, что и ответить. Уж больно ловок и хитёр смоленский князь. Думаю я, что если даже супротив монголов мы и устоим, то так ослабнем, что нас голыми руками брать можно будет! Тот же князь, или как его теперь называть — государь? Владимир не применёт этим воспользоваться. Что так, что этак — всё одно неладно выходит. Но уж всяко лучше быть под Владимиром Смоленским, чем под Батыем! Отличие меж ними будет такое же, как между жизнью и смертью. Тут тебе, великий князь, решать и ответ пред Богом держать, а я, твой старый гридень, что мне прикажешь, то и исполню.

— А вы, думцы мои, что присоветуете? — Юрий Всеволодич обратил своё внимание на шушукающихся и ёрзающих на дальних лавках богато разодетых бояр. Переглянувшись с соседями, и обменявшись с ними согласными кивками и подмигиваниями, с места встал и поклонился князю боярин Данислав.

— Мыслим мы, великий князь, — Данислав бросил взгляд на бояр, ища у них поддержки, и дождавшись их кивков, продолжил начатую речь. — Не гневись токмо на нас, Юрий Всеволодич, мы только как лучше для землицы Русской тщания имеем …

— Знаем мы ваши радения, как свою калиту набить, — почуяв неладное в голосе боярина пробурчал себе под нос Ярослав Всеволодич, но так, что его слова все услышали.

— … днём и ночью молимся о славе и величие земли Русской, о тебе, Юрий Всеволодич, заступнике нашем, — Данислав всё тянул кота за одно место, никак не решаясь сказать главное.

— Что ты там всё лебезишь, — не выдержал Ярослав Всеволодич, — говори как есть!

Боярин, выпустивши из лёгких воздух, затравлено поглядывая на князей, ответил.

— Договариваться вам как — то надо с князем Владимиром Смоленским. Чай за ним ныне не только Смоленск, но и Новгород с Полоцком и Волынью. Силища ратная у него скопилась поболее нашей! А то, как бы не вышло так, что и мы все сгинем, и землю нашу от разорения не защитим.

— Вам что, бояре, не ясно сказано было, — взъярился младший сын великого князя Мстислав, — смолянин такие условия выставил, чтобы мы и не помыслили их принять и о помощи просить. А если мы согласимся с его грамоткой, то он над нами посмеётся как над юродивыми, покрутит пальцем у виска, и откажет. Опозорить род нашего Гнезда хотите, скоморохами нас выставить?

— Но если всё же …, — не сдавался Данислав, при молчаливом одобрении своих коллег.

— Святой отче, чего воды в рот набрал? — Ярослав Всеволодич, желая заткнуть начавших раздражать его бояр, решил обратить всеобщее внимание на молчавшего до того седобородого епископа. Ведь, насколько знал Переяславльский князь, епископ Владимирский и Суздальский Митрофан не раз прилюдно клял смоленского узурпатора, уж он — то точно охолонёт раздухарившихся бояр. Владыка же, заметив, что все взгляды устремлены на него, обхватив двумя руками крест, висящий на животе, и чуть дребезжащим голосом ответил.

— Не устоим мы противу силы диаволой, ибо мало в нас веры. А потому, дети мои, надо добро церковное и христианские святыни, а тако же отцов церкви православной от поганых спасать, и пока есть возможность свозить их в те же Новгород или Смоленск, Бог даст, выдохнутся нехристи, так далече не дойдут.

Ярослав Всеволодич услышав слова епископа, загоготал, как стоялый жеребец. Хотел было за меч схватиться, пошарив рукой и не найдя его на привычном месте, в очередной раз сплюнув, обозвал епископа церковной крысой, и демонстративно от него отвернулся, обратившись к брату.

— Гони ты отседова этого аспида! Добро своё, да поповские хари в ризы златые разодетые, он спасать надумал у смоленской собаки! Не Митрофан ли, ещё недавно, Владимира Смоленского не иначе как братоубивцем Каином именовал и Антихристом? А как монголы за жопу схватили — то Каин, иудово семя, у тебя сразу в Христоспасителя обратился!

Епископ, насупившись, молчал. Слово взял великий князь Владимиро — Суздальский.

— Я, братия, согласен пред Владимиром на колени встать, и дружины все свои под его руку отдать, — слова Юрия Всеволодича прозвучали как гром среди ясного неба, — лишь бы он беду от земли нашей отвёл. Но боюсь, не будет ныне с того толка. На нас обрушилось 12 туменов, в каждом по 10 тыс. всадников, разделились они на три «руки». Две «руки» взяли Рязань, ныне, верно, Москву разоряют, несколько тысяч идёт востока, по Волге, сейчас они, верно уж под Нижним Новгородом. А третья рука в степях сторожит. Да такую силищу сам Диавол не остановит!

Потрясённые услышанным, все молчали. Никто из присутствующих не предполагал, что монголов окажется ТАК много.

— А не лжу ли голимую они говорят, уж очень большое у Батыя войско выходит, — с сомнением почесав подбородок, спросил отца Всеволод.

— Татарского тысяцкого полонили и допрашивали. У моих заплечных дел мастеров лжу говорить не получится. Полоняник даже имена всех туменных ханов назвал, они у меня записаны, да что толку их перечислять? Погибель всей земле Русской нагрянула …

— Не верю я, — не сдавался Ярослав Всеволодич, — они, нехристи и считать, поди, правильно не умеют.

— С чем ты споришь, брате, — сказал Юрий Всеволодич голосом, в коем чуть ли не предсмертная тоска послышалась. — Ведь не хуже меня вы все знаете, что почти все Восходние страны монголами захвачены. Сами мне рассказывали, что половцы, в первых рядах у монголов дерутся. А они, ещё раз повторяю, половину Мира уже захватили, и сколько народов они себе, подобно половцам, на службу поставили? Так что, всё один к одному сходится, не врёт басурманский тысяцкий.

Все присутствующие сбледнули лицом, даже бояре перестали на лавках шевелиться.

— Что замолкли, говоруны? — продолжал вещать замогильным голосом Юрий Всеволодич. — На Владимир надвигается Орда втрое большая, чем число живущих в столице, про соотношение ордынских и наших воев я лучше умолчу.

Никто не реагировал на слова Юрия Всеволодича. Даже непоседливый Переяславльский князь замер, рухнувши на лавку каменным изваянием.

— Ну, так что мы ответим князю — государю али самозванцу Владимиру? Как большинство на нашем княжеском вече решит, так и будет! — Юрий Всеволодич громко хлопнул ладонями об свои коленки. — Ну, смелее, говорите по одному! Просим помощи и отдаём свои дружины Владимиру или одни, без смолян, костьми ложимся, смертный бой приняв?! А может, куда от напасти бежать удумали. Ну, смелее, жду …

В покоях установилась гнетущая тишина. На плечи князей давила громадная ответственность.

И тут, как в сказке, скрипнула дверь, на пороге стоял живой князь Александр Ярославич, собственной персоной. Епископ Митрофан его издали даже перекрестил, приняв князя за приведение. Первым вышел из ступора Ярослав Всеволодич, кинувшись обнимать сына. Примеру Переяславльского князя последовали остальные князья, а бояре, пользуясь возникшей сумятицей, принялись шёпотом промеж себя обсуждать, куда лучше сбежать от надвигающихся монголов — в Смоленск, Новгород или может лучше сразу на Волынь с Галичем.

— Князья и бояре, — вдруг раздался голос Александра, сумевшего вывернуться из крепких мужских объятий, — у меня вести для вас от Смоленского государя. Присядьте все назад на лавки, мне так легче говорить будет.

Долго уговаривать никого не пришлось, через несколько секунд все внимали словам Александра Ярославича.

— Как видите, государь Владимир Изяславич, выпустил меня через год, как и обещал, а вместо выкупа, службу, на благо земли Русской, предложил сослужить.

— Какую? — с подозрением спросил Ярослав Всеволодич.

— Донести до всех вас, а прежде всего до тебя Юрий Всеволодич, его предложение. Мы должны сесть в оборону во Владимире и дожидаться прихода его ратей из Можайска.

— Го — су — дарь, — произнёс по слогам, скривившийся как от зубной боли Ярослав Всеволодич. — Так ты его теперь, сыне, величаешь?

— Ни я один, — с вызовом ответил Александр, — в его государстве все так его именуют. А по мне, как его не называй, лишь бы помог нам от монголов отбиться!

— А ты, сыновец, случаем ему на верность не присягал, — спросил Юрий Всеволодич, — а то он нас своими подручными князьями сделать вознамерился. Без этого помочь отказывается …

— Владимир Изяславич мне об отписанной вам грамоте рассказал. Отправивши течца, он понял, что пока вы ему на эту грамоту что — либо ответите, если вообще ответите, то уже поздно будет. Для всей Владимиро — Суздальской Руси поздно будет!

— То есть, становиться его подручными князьями, и отдавать ему в подчинение наши дружины, он от нас такого больше не требует? — уточнил великий князь.

— Да! Владимир Изяславич сказал мне, что время сейчас дорого, и всё это лишнее. Достаточно будет, если вы его просьбу выполните. А она такова: в чистое поле с монголами ратиться не выходить, а сидеть в осаде, в стольном Владимире. Вот и всё!

— А знает ли новый госУдарь, — Юрий Всеволодич нарочно выделил это слово, ну не нравилось оно ему, особенно как приложение к титулу Смоленского князя. — Что Москву зорит шесть — семь туменов, это не меньше шестидесяти тысяч монголов?

— Предполагает, — с нарочитым спокойствием и без тени удивления в голосе ответил Александр. — Он ещё осенью мне рассказывал, что монголов на Русь должно прийти больше 100 тыс., а потому заранее готовился их встречать. На востоке своего государства он все крепости обновил, разместил там пушки.

— И он мыслит, что одолеет супостата? — недоверчиво спросил князь Всеволод.

— Ну, во все свои приготовления он меня не посвящал. Он рассчитывает продержаться до весны, и, кстати, нас о том же просит. Потом уже, по его словам, монголы от бескормицы и голода сами будут стремиться в степь удрать. Так как все свои припасы подъедят, да и то, что у нас найдут им на такую ораву, край, если только до начала весны хватит. Потом, по словам государя, монголы по — любому в степь уйдут, табуны свои откармливать.

В очередной раз в покоях великого князя воцарилось молчание, все осмысливали сказанное Александром. Но в этот раз люди заметно преобразились, былое отчаяние исчезло, прежде хмурые лица осветились лучиками надежды на спасение.

— Ещё он просил передать, — Александр то и дело потирал слипающиеся от усталости глаза. — Что для сохранения жизней люда православного, всех не связанных с ратной службой надо бы вывести из Владимира. Если монголы город всё же возьмут — меньше народа погибнет, а во — вторых, продовольствия в городе на больший срок хватит, воины не будут голодать, меньше будут за семьи свои переживать, а значит, лучше сражаться с ворогом будут.

— Во — во! — оживился епископ. — Это слова истинного христианнейшего государя Российского. Зачем невинную кровь проливать, если есть возможность уберечь не ратный люд? Женщины, дети, священники и монахи, попы и иной церковный клир — ни разу в руках оружие не держали, так какой от них прок в осаде будет? Никакого! Токмо будут худо делать, воинов своих же объедать! А государь Владимир Изяславич не говорил тебе, княже, что помимо душ людских, из осадных городов надо и добро церковное, да и мирское в безопасные места вывозить? — с надеждой в голосе спросил епископ.

Александр не успел ответить, как разговор вступил Ярослав Всеволодич.

— Христом Богом прошу, брате, — взмолился буквально свирепеющий на глазах князь. — Выгони ты этого брехуна старого, не дай мне грех на душу взять, иначе, если он свою тявку не закроет, я его на месте прибью!

— Немочно мне вас более слушать! — возмущённый столь непочтительными словами епископ, решительно встал и направился к двери, приоткрыв её, но резко остановившись на выходе, он гневно произнёс. — А на тебя, князь Переяславльский, я пожалуюсь митрополиту Киевскому, чтобы он тебя, как главного еретика и греховодника, не жалеющего христианский православный люд, от церкви отлучил! — и дверь громко захлопнулась.

— Баба с возу — кобыле легче! — прокомментировал уход епископа Александр, присказкой подслушанной у Владимира.

И тут все разом вдруг засмеялись, отпустило невероятное нервное напряжение, бояре хватались за животы, хлопали друг друга по плечам, ползали на коленях, утирали слёзы с раскрасневшихся щёк, да и князья с воеводами от них не отставали. Ярослав Всеволодич, чуть успокоившись, расцеловал сына в обе щёки.

— Порадовал старика, сыне!

— То не мои слова, их я от государя услыхал!

Ярослав так сморщил лицо, как будто только что съел тухлого мяса.

Но, как оказалось впоследствии, суздальские князья решили действовать по — другому, выработав новый план. Оборонять Владимир оставили сильно измельчавшую в результате всем известных событий под Новгородом и набранную практически с нуля, но так и не восстановленную в своей первоначальной численности Переяславльскую дружину Ярослава Всеволодича с ним же во главе, и ещё несколько князей оставили в городе — Александра и двух сыновей Юрия. А великий князь Юрий Всеволодич, как и в кондовой версии истории, побежал к Мологе, по пути, подобно лавине уводя вместе с собой на север Ростовских, Ярославских, Угличских и других князей вместе с их дружинами, оставляя и ослабляя гарнизоны этих городов.

Князья посчитали неверным полагаться на слова смоленского государя. Они решили взять своё хитростью и подойти к Владимиру после битвы монголов со смолянами, чтобы загрести, так сказать, жар чужими руками. Или попросту говоря помериться силой с крайне ослабленным после побоища победителем — будь то смоляне или монголы. Но эти коварные планы, так только планами и остались, всё неожиданно для всех пошло совсем по — другому сценарию …

Глава 3

По пути на Москву метелями то и дело заносило дороги, облепляя возы белым, морозным покрывалом, а порывы ветра швыряли в лица людей охапки колючего снега. Дыхание тысяч пехотинцев и лошадей создавали вокруг марширующих колонн мглу, состоящую из тёплого пара, отчего движущиеся в центре колонн едва различали деревья обступавшие дорогу.

Еженощно разбивался лагерь, освещаемый установленными на повозках прожекторами. Свистящий ветер задувал сыпавшийся с чёрного ночного неба снег под пологи армейских войлочных палаток.

Несмотря на усталость, закутавшись в шубы, я подолгу не мог заснуть, всматриваясь во тьму. Что ждёт меня впереди? Победа или разгром? Жизнь или смерть? Хоть я и осознавал, что основная масса монгольской конницы — это всего лишь плохо доспешные степняки, но их было очень много, и заслужили они уж слишком грозную славу. Вот эти моменты и смущали меня, хотя разумом я понимал, что у нас имеются весьма неплохие шансы одолеть ордынцев. Потом вспоминал, что половина войска не имеет боевого опыта, а полки Новгородской области так и вообще слишком скороспелые, да вдобавок и сильно разбавленные балтийскими народностями. Противостоящий же нам враг закалён во многих боях, яростен, вероломен и коварен, недаром их именем пугали целые народы не одно столетие. Но в чём я был уверен, так это в том, что назад, в Смоленск, нам дороги нет! Незаметно сам для себя от этих тревожных дум я всё же как — то засыпал, сказывалось, наверное, хроническое моральное и физическое переутомление, что мне на собственной шкуре регулярно доводилось испытывать последние недели или даже месяцы.