1918 год: Расстрелянное лето

– Я так понимаю, господа, у вас ко мне есть серьезное дело, в чем меня заверил уважаемый мною Абрам Моисеевич, – внимательно оглядев нас, начал разговор аферист. – Вы мне его излагаете, я говорю вам цену, которую хочу получить. Господа, предупреждаю сразу: я не купец – торга не будет.

– Петр, ты что же, другого места не мог найти? – с тихой злостью в голосе спросил его антиквар, которого сейчас раздражало буквально все. Он уже отошел от страха за свою жизнь, и теперь ему очень хотелось как можно быстрее отделаться от нас, но при этом несильно потерять в деньгах, так как знал, что оплачивать работу специалиста по документам придется ему.

– Абрам Моисеевич, вы же знаете, что я – душа чувственная и лирическая. Музыку люблю. Романсы, которые из души слезы выжимают. Так вот, сегодня Катенька Московская, моя любовь и моя красавица, будет выступать. Половина тех, кто сейчас здесь сидит, пришли ради нее. Что вы на меня так смотрите? Вы что, ни разу не слышали о ней?

– Мы здесь по делу, а не ради твоих сомнительных удовольствий, Типография, – зло прошипел рассерженный антиквар.

В этот момент к столику подошел молоденький официант с воровато бегающими глазами.

– Что изволят господа-товарищи?

– Что есть?

Когда официант перечислил весьма скудный ассортимент предлагаемых блюд, Петя Типография сразу заявил, что любая работа требует смазки, поэтому заказали бутылку спирта и закуску, а Абраму Моисеевичу – стакан сладкого чая и пряники. Меня удивило, что в местном меню есть еще одна позиция – несладкий чай, который стоил на шестьдесят копеек дешевле, и именно им здесь запивали спирт. Не успел официант отойти, как аферист сразу спросил:

– Так что вам нужно?

– Мне нужны надежные документы. Одни – под чекиста, другие – под чиновника-железнодорожника. Это первое.

– Я берусь – я делаю. Вот только позвольте вас спросить: кто из вашей компании будет за это платить? Вы мне не знакомы, поэтому доверия к вам пока нет, господа, – обратился аферист ко мне и Воскобойникову.

– Плату возьмете с известного вам Абрама Моисеевича, – со здоровой долей ехидства сообщил я аферисту.

– Не может быть! На моей памяти это первый раз, когда этого старого еврея поддели на крючок. Ха-ха-ха!! – Петя засмеялся во весь голос.

– Чего ржешь, как стоялый жеребец! – вконец разозлился антиквар. – По делу говори!

Аферист, не обращая внимания на рассерженного антиквара, продолжал смеяться, пока вдруг сам неожиданно не замолк, а потом спросил:

– Погоди-ка! А как Кистень на это смотрит?

Старый еврей при его вопросе нахмурился, но отвечать не стал, сделав вид, словно ничего не слышал.

– Если только с того света, – ответил я. – Еще вопросы есть?

– Как с того света?! – удивился Типография. – Вы его что… под нож? А Каторгу вместе с кодлой?

– Хватит удивляться. У нас еще к тебе дело есть. Нужно все, что можно узнать по вкладам купца Табунщикова. В каком банке хранил? Может, там какие-то особые условия?

– Хм. Слышал я как-то, что наследник объявился… – но наткнувшись на мой взгляд, сразу перевел разговор на другую тему. – Честно говоря, даже не знаю, что тут можно сделать.

– Берешься или нет?

– Берусь, но пока ничего обещать не буду. Тут вот какое…

Подошел официант с подносом и стал расставлять на столе тарелки, стопочки, затем поставил бутылку, а за ней – стаканы с чаем.

– Вот этот с сахаром, – показав на отдельно стоящий стакан, предупредил он нас, перед тем как уйти.

Типография проводил его взглядом и только после этого продолжил говорить:

– Я что хотел сказать… Вы разумные люди и понимать должны, что за такие сведения людям платить надо. И хорошо платить. Это кроме моего процента. Да вы и сами…

– Надо, значит, заплатим, – оборвал я его. – Сколько?

Аферист посмотрел на меня, потом на еврея и сказал:

– Пятьдесят тысяч.

– Сколько?! – вскинулся Абрам Моисеевич. – Да за эти деньги…

– Заплатишь. Или ты считаешь, что твоя жизнь столько не стоит?

Антиквар только бросил на меня короткий злой взгляд, но говорить ничего не стал и сразу опустил глаза.

– По рукам? – спросил меня Типография.

– По рукам, – подтвердил я нашу сделку.

– Раз дело сладилось – обмыть надо, – неожиданно сказал до этого молчавший Воскобойников.

Не успели мы выпить по стопочке и закусить, как неожиданно раздались крики, заставив нас повернуть головы в сторону входа.

– Катенька! Ласточка наша! Просим к нам!

– Катька, мать твою, я тебя хочу!

– Просим к нашему столику, Екатерина Дмитриевна!

В окружении трех музыкантов к сцене шла девушка. Изящная фигурка, мягкие черты лица, большие черные глаза.

– Она прелестна, господа. Не правда ли? – тихо сказал аферист, не отводя взгляда от певички.

В девушке не было утонченной и изящной красоты Екатерины Долматовой, зато в избытке хватало очарования девочки-женщины. Коротко подстриженные пышные волосы, чуть раскосые большие глаза и пухлые губы рисовали в мужском воображении девочку-подростка, но стоило взгляду скользнуть по глубокому вырезу на ее высокой груди или крутым бедрам, как мысли сразу приобретали греховную направленность. Я проследил за ней взглядом до сцены: девушка производила впечатление. Пока музыканты настраивали инструменты, парочка крепких официантов защищала сцену от проникновения наиболее горячих поклонников певички. Так как эти посетители были уже в достаточной степени пьяны и не агрессивны, официанты легко оттеснили их дальше в зал и рассадили по местам. Спустя пять минут на сцену вышел управляющий этим заведением и громко объявил:

– Наконец вы дождались своего часа, господа и дамы, товарищи и пролетарии! Для вас сейчас будет петь Екатерина Московская!

Кафе снова разразилось аплодисментами и криками:

– Соловушка ты московская!

– Катька, будешь моей – озолочу!

– Радость и печаль души моей! Катенька, пой!

– Девка, пой, рви мою душу неприкаянную!

Не успела девушка выйти вперед, а музыканты начать играть, как дверь кафе распахнулась, и вошли четверо бандитов в черных рубашках с маузерами в руках.

«Прямо боевой бандитский отряд. Может, у них еще флаг есть?» – ехидно подумал я при виде бандитов.

В зале разом установилась мертвая тишина. Двое бандитов сразу разошлись в стороны и встали в шаге от входа, контролируя зал. Вторая пара медленно пошла по проходу между столиками. Своей важной неторопливостью они словно говорили: мы здесь хозяева, а вы мусор под нашими ногами! Только пикните – получите пулю в лоб.

Все сидящие в зале это прекрасно понимали. Стараясь не шевелиться, опускали глаза, вжимались спиной в стулья.

Первым шел угрюмый коренастый тип с грубым лицом и неподвижными, словно стеклянными, глазами. За ним шел здоровый, под два метра ростом, с широкими покатыми плечами громила, с маленькими свинцово-серыми глазками на широком, побитом оспой, лице. В его лапище маузер казался детской игрушкой. Я тут же мысленно окрестил его «Бульдозером». Когда они остановились у сцены, шедший впереди бандит сказал замершей на сцене певице:

– Сашка Окаянный зовет тебя в гости. Поедешь с нами.

– Не поеду, – ее голос был звонкий, чистый, вот только уверенности в нем не было. – Ему надо, пусть сюда приезжает и слушает.

По залу пролетел одобрительный шумок.

– Ты, девка, не егози. Тебя пока по-хорошему просят.

– Не поеду!

– Кулак! Бери ее!

Громила, до этого стоявший у него за спиной, стал обходить своего подельника со стороны нашего столика. Стоило ему поравняться с нами, как вдруг Воскобойников соскочил со стула и всем телом, с силой, ударил в плечо проходившего мимо него бандита. Не ожидавший удара громила налетел на своего подельника, заставив того сильно пошатнуться. Если до этого у меня и мысли не было вмешиваться в ситуацию, то теперь бывший полицейский агент просто не оставил мне выбора. В тот самый миг, как он это сделал, я уже выхватил кольт из-за ремня и дважды нажал на спусковой крючок. Мне хватило секундного замешательства бандитов, чтобы прострелить головы двум стоящим у сцены головорезам. Я уже брал на мушку одного из двух стоящих у входа бандитов, как входная дверь вдруг распахнулась и на пороге возникла фигура с диким криком: «Уходим!! Чекисты!!»

Бандиты, уже и так сбитые с толку гибелью своих подельников, движимые животными инстинктами, сорвавшись с места, бросились бежать. Только один из них уже на пороге выстрелил из маузера и скрылся за дверью. В зале наступила тишина, которую спустя секунду разорвал леденящий душу вопль. Это истошно орала одна из эмансипированных дам, глядя в лицо бандита, лежавшего в шаге от нее, в луже крови. Ее крик стал своеобразным сигналом для остальных посетителей. Кафе сразу наполнилось женским визгом, сочным матом и топотом ног убегающих посетителей. Сквозь широко распахнутую дверь стали слышны где-то далеко на улице выстрелы, которые еще сильнее подстегнули разбегавшуюся толпу. Распорядитель выскочил откуда-то, как чертик из коробочки, в тот момент, когда мы уже были готовы бежать к двери:

– Господа! Вам сюда!

Музыканты, знавшие дорогу, схватив полузакрытые футляры, уже бежали в сторону кухни. Я бросил взгляд на трупы в черных рубашках, лежащие в луже крови, потом укоризненно посмотрел на Воскобойникова, который сразу отвел взгляд, и быстрым шагом пошел в сторону черного хода. Переступив порог черного хода, мы сразу оказались в темноте.

– Возьмите левее, господа, и сразу уткнетесь в проулок, – посоветовал нам напоследок распорядитель, закрывая за нами дверь.

Проскочив мимо мусорных ящиков, мы последовали его совету и спустя несколько минут вышли на какую-то улочку. Рядом с нами остановились, стараясь отдышаться, музыканты, при этом они тихо ругались, сетуя, что остались сегодня без выручки. Пока мы все пытались сориентироваться на местности, к нам неожиданно подошла девушка.

– Большое вам спасибо, господа! Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вмешались.

– Не за что, барышня, – скромно ответил ей Воскобойников.

– Думаю, вам больше не стоит выступать в этом кафе, – добавил я к его словам предостережение.

– Господа и дамы, как вы насчет того, чтобы продолжить наше знакомство! – неожиданно воскликнул Петя Типография.

Только тут я заметил в руке у него бутылку, которую он прихватил с нашего стола. Воскобойников посмотрел на меня, потом на девушку:

– Почему бы нет, если, конечно, барышня не будет против нашей компании.

– Не буду! – с вызовом заявила певичка, несмотря на некоторую бледность лица.

– Только у нас… нет денег, – смущаясь, сообщил нам скрипач. – Собирались зарабо…

– Брось! Сегодня я плачу за всех! – гордо заявил аферист. – К тому же знаю тут неподалеку один трактир, в Троицком переулке. Кормят там очень даже недурно.

– Пусть меня извинят присутствующие, но я сильно устал, – произнес антиквар. – Мне уже хватит на сегодня приключений. С вашего позволения я еду домой.

Спустя двадцать минут мы всей компанией сидели в трактире. Половой посетовал, что с продуктами с каждым днем становится все хуже и хуже, но при этом сумел порадовать недурной солянкой и жареной курицей с картошкой. Затем он принес две бутылки разведенного спирта, приправленного какими-то корешками и лимонными корочками, а к ним селедочку, обложенную лучком. Для нашей дамы нашлась бутылка зеленого тягучего ликера. После часа сидения за столом хмельные музыканты, договорившись с хозяином, устроили концерт. У Кати действительно оказался звонкий и прозрачный до хрустального звона голос. К одиннадцати часам в трактире мест уже не было. Народу настолько пришлись по душе ее песни и романсы, что ее долго не хотели отпускать, требуя продолжения. Я заметил, что хозяин, подойдя к Кате, несколько минут разговаривал с ней. Судя по легкой улыбке, скользнувшей по ее губам, он предлагал ей работу. Первыми уехали на извозчике пьяненькие музыканты, потом мы проводили Катю, которая на прощанье нам сказала, что ждет нас всех завтра в восемь вечера в трактире, где мы ужинали. Довезя до съемной квартиры заснувшего по дороге афериста, мы с Воскобойниковым, наконец, поехали домой. Сначала меня подмывало его спросить, зачем он в герои полез, но потом решил, что сделано, то сделано. Вот только он сам пошел на этот разговор, стоило нам оказаться дома.

– Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло этой суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью и наглостью эти уголовные хари шли по кафе! Они что, хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они боятся?!

– Чекистов.

– Не чекистов, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них тоже разговор короткий! Раз – и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!

– Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?

– Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас Кистень пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как непросты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел…

– Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.

Под храп заснувшего Воскобойникова я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.

Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, я усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.

– Похмеляемся, Иван Николаевич?

– Вчера лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?

– Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петром встретиться в том самом трактире…

– Понял. Пойду с вами.

– Зачем?

– Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете – будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.

– Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка Окаянный?

– Краем уха слышал, что он из новых. Вроде как бывший офицер. Месяца три-четыре как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде. Что мне расскажут, за то и спасибо.

Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.

– Белая сволочь! Контра! – раздавались чуть ли не крики со всех сторон. – Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!

Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль:

– Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.

В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.

– Контра!! Сука!! Лакейская морда!!

– За что?! Пощадите!!