1918 год: Расстрелянное лето

– Что вы можете знать о большом человеческом горе?! Занимаетесь своими часами, вот ими и занимайтесь! Не смейте лезть ко мне со своими успокоениями!

– Все, молчу и больше вас не потревожу, Екатерина Михайловна.

Следующие десять минут мы ехали в полном молчании. Пролетка остановилась. Я быстро вылез, потом подал руку и помог Долматовой выйти.

– Всего вам хорошего, Екатерина Михайловна.

– Извините меня. Я сорвалась… Не должна была вам этого говорить. До свидания.

Коротко кивнул головой, что означало: я принял ее извинения, после чего запрыгнул в пролетку. Обиды не было, нечто подобное я и подозревал, когда реально обдумывал будущую встречу с молодой женщиной, правда, в несколько иной интерпретации. У Кати были серьезные проблемы, как я подозревал, они касались ее мужа, а скорее всего, отца и мать, так как она приехала сюда с младшей сестрой.

– Поехали!

Я не оборачивался, а если бы все же повернулся, то успел бы заметить, как Катя зашла в ломбард.

Квартира старого еврея располагалась над его лавкой. Район, где жил старик, был не в центре, но и не окраине города. Судя по домам, по их ухоженности, здесь жили не слишком богатые, но при этом их можно было назвать «зажиточными людьми». Увидев вывеску «Трактир» напротив антикварной лавки старого еврея, я решил за ней понаблюдать, а заодно пообедать. Сел у окна и заказал подбежавшему половому селянку по-домашнему, пирожки с мясом и квас.

«Хотя кто его знает, кто сейчас здесь живет. Может, и в лавке сменился хозяин. Время нынче такое… сумасшедшее», – подумал я, наблюдая за улицей и лавкой антиквара через окно трактира, неторопливо хлебая селянку. Спустя какое-то время мое внимание привлек паренек лет пятнадцати, в чистой рубашке, серых брюках и ботинках. Можно было подумать, что мальчишка стоит и ждет своих приятелей, вот только кепка-восьмиклинка, папироса в руке и настороженный, словно шарящий по сторонам взгляд говорили о том, что это шпаненок мелкой уголовной масти. Следом пришла мысль, что это карманник на промысле, но вскоре стало очевидным, что того не интересовали карманы идущих по улице людей, так как его взгляд постоянно возвращался к двери лавки. За полчаса, что я обедал, приходил только один мужчина в поношенном вицмундире со свертком под мышкой, но уже спустя десять минут вышел с кислой физиономией и тем же свертком.

«Неужели кто-то собрался грабить лавку?» – только подумал я, как на улице появился лениво шагающий долговязый мужчина, одетый в красноармейскую гимнастерку и галифе не первого срока носки. В руке он держал пакет, завязанный бечевой. На него я обратил внимание только потому, что, как только паренек его заметил, то сразу отлип от стены и подобрался, словно солдат при виде командира. Мужчина среднего роста, плечистый, волосы темные, обильно тронутые сединой. Ничего особенного, только нос сломан. Перебросившись несколькими фразами с мальчишкой, он оглянулся по сторонам и, сдвинув кепку на лоб, несколько раз потер рукой шею.

«Сигнал подал. Грохнут нашего старичка. Ей-ей, грохнут. А кому мы тогда вещички спихнем?»

С десяток секунд ушло на обыгрывание ситуации, при ее удачной реализации у меня появлялось два плюса. Спасение старичка и его благодарность. Я подозвал полового, расплатился и вышел на улицу. Бандит только начал движение к лавке, как стоявшая до этого пролетка с пассажиром отошла от тротуара и медленно поехала в том же направлении.

«Мальчишка наблюдает, двое налетчиков заходят, грабят, потом выскакивают и прыгают в пролетку. Классика жанра…» – с этими мыслями я быстрым шагом, почти бегом, направился к лавке. Главарь вошел первым, следом за ним заходит выскочивший из пролетки второй бандит, который по их плану должен был на замок закрыть дверь, но тут к пролетке подбегаю я и громко кричу:

– Извозчик! Быстро!

Как я и рассчитывал, на подбегающего мужчину бандиты среагировали как на опасность. Бандит, сидевший на облучке, рябой парень, быстро засунул руку под пиджак, а налетчик, собиравшийся закрыть дверь, резко тряхнул правой рукой, и из-под широкого рукава рубашки выскользнула короткая дубинка. Для обычного глаза такое движение прошло бы незаметно, но не для моего профессионального взгляда. С другой стороны, мой крик в какой-то мере успокоил налетчиков и дал мне добраться до двери, пока ее не закрыли. Бандит, изображавший извозчика, начал было говорить, что ждет клиента, но тут же замолчал, когда я с силой рванул ручку двери. Не ожидавший этого рывка налетчик, закрывавший дверь с той стороны, пошатнулся, но уже в следующую секунду взвыл и упал на спину, получив сильный удар кольтом по носу. Быстро шагнув через порог, я сразу взял на прицел главаря, который, стоя у прилавка, только начал разворачивать свой сверток. Он сразу замер под дулом кольта, а я тем временем защелкнул замок входной двери. Сквозь стеклянную дверь было видно, что рябой так и сидит на облучке, в полной растерянности. Я помахал ему рукой через стекло, а он, окончательно сбитый с толку, в ответ только вытаращил на меня полные растерянности и удивления глаза. Только теперь я бросил взгляд на стоящего за прилавком хозяина лавки. Старик Абрам, описанный Воскобойниковым, был стопроцентным евреем, но при этом выглядел очень даже неплохо для своих лет. Лысина, окруженная венчиком кучерявых волос, прикрытая ермолкой, крючковатый нос, на котором сидели очки, оценивающий взгляд прожженного торговца, и что самое странное, в его глазах не было страха.

– Руки убрал от пакета, – спокойно сказал я главарю, стоявшему у стойки. – А теперь пошли вон отсюда!

Растерянность у бандита уже прошла, но при этом он без малейшего промедления сделал то, что ему было приказано. Звериное чутье опытного уголовника подсказало ему, что перед ним стоит хищник сильнее его. Когда за витриной простучали лошадиные копыта, я огляделся и сказал:

– Какие красивые вещи у вас в лавке, Абрам Моисеевич! Прямо глаз радуют.

Вот чего я не ожидал, так это хлопанья в ладоши и ехидного до предела голоса хозяина лавки:

– Браво! Отлично поставленный спектакль! Браво!

Подобный вариант я никак не мог просчитать заранее и поэтому растерянно уставился на старика. Тот, похоже, оказался неплохим психологом и уже удивленно уставился на меня:

– Так… вы… не с ними? Как-то даже странно…

– Вы поставили меня вровень с этими базарными сявками? Столько лет на свете прожили, Абрам Моисеевич, а разбираться в людях так и не научились. Ай-яй-яй!

– Извините великодушно старика. Черт попутал, – он прищурил глаза, с минуту пристально вглядывался в меня, потом сказал: – Не полицейский и в жандармах не служили. Значит, бывший офицер. Войну прошли. Лицо равнодушное, а глаза холодные. Вот только непонятно, где служили. Уж больно вы прытки и сноровисты.

– Какая разница. Поговорить надо.

– Можно и поговорить, – усмехнулся старый еврей. – Только для начала мне хотелось бы знать, кто направил вас ко мне?

– Извините, но не могу сказать. Слово дал.

– Почему-то я так и подумал. Так какое дело привело вас ко мне?

Я вытащил из кармана с десяток монет, которые взял из коллекции, и разложил их на прилавке. Стоило хозяину лавки их увидеть, как его глаза сразу загорелись. Нащупав и достав из-под прилавка лупу, хозяин лавки, больше не обращая на меня внимания, стал изучать древние монеты. Прошло минут пять, когда я уже хотел напомнить о себе, как вдруг прозвучал дверной колокольчик, и мы с антикваром мгновенно подняли головы, чтобы увидеть на пороге открывшейся двери молодую женщину. Это была… Катя. Увидев меня, она на секунду замерла в растерянности, но затем прошла вперед и остановилась в шаге от меня. Не успел старик Абрам открыть рот, как я сказал:

– А еще говорят, что Москва большой город.

– Вот уж никак не ожидала вас когда-нибудь снова увидеть, – оправившись от растерянности, несколько резко ответила мне Катя.

– В свое оправдание могу сказать, что слово свое держу и вас не преследую. Скорее уж вы меня.

Молодая женщина отвечать мне не стала, а перевела взгляд на антиквара:

– Здравствуйте. Мне посоветовали обратиться к вам.

– Здравствуйте, сударыня. Могу я узнать, кто вам дал подобный совет?

– Хозяин ломбарда на Никитинской улице. Семен Кувардин.

– Ах, Сема! Как же, знаю-знаю. Так чем я могу вам помочь, сударыня? – поинтересовался Абрам Моисеевич.

– Вы не могли бы оценить… – тут она достала из сумочки футляр, обшитый черным бархатом, и положила его на прилавок, – вот это.

– Одну минуточку, милостивая сударыня, и я вами займусь, – хозяин лавки повернулся ко мне. – Мне интересно ваше предложение, молодой человек, поэтому прошу вас, посидите какое-то время вон в том кресле.

Медленно, по одной, я собрал с прилавка монеты, ссыпал их в карман и пошел в глубину магазина, к креслу, стоявшему среди остальной антикварной мебели. Разглядывая старинные вещицы, время от времени я бросал взгляды на точеную фигурку женщины.

В чем заключается ее горе, мне было неизвестно, но то, что она отчаянно нуждается в деньгах, было очевидно. Я мог себе в этом признаться: она мне нравилась и как женщина, и как сильный духом человек.

– Этого мало! – неожиданно донесся до меня ее вскрик. – Это только половина суммы настоящей стоимости!

– Вам никто больше не даст, сударыня! Время не то! – вслед за ней повысил голос старый еврей.

Ответом стало громкое всхлипывание. Катя поднесла платок к глазам. Я поднялся с кресла, подошел к прилавку. Старик переминался с ноги на ногу за своим прилавком, приговаривая:

– Не надо, голубушка. Не надо плакать.

Слегка обняв молодую женщину за плечи, я осторожно притянул ее к себе, и она словно ожидала этого, прильнула к моей груди, не отрывая рук от своего заплаканного лица.

– Не надо, хорошая моя, плакать. Все будет хорошо. Обещаю. Все будет хорошо, – тихо приговаривал я, одновременно гладя ее по спине рукой.

Спустя несколько минут, когда она перестала вздрагивать, а всхлипы почти прекратились, я отстранил Катю от себя, потом достал из кармана сухой носовой платок.

– Успокоились? Вот и хорошо. Возьмите сухой носовой платок, он совершенно чистый, и приведите себя в порядок, а я пока улажу свои дела. И знаете что, вы пока посидите в том кресле. Уверяю вас, оно очень удобное.

Молодая женщина растерянно посмотрела на меня, но не стала проявлять свой характер, взяла платок, отошла и села в кресло. Как только она устроилась, я тихо сказал:

– Абрам Моисеевич, у меня есть немного таких вещей, как этот гарнитур.

При этом я ткнул пальцем в открытый футляр, так и оставшийся лежать на прилавке.

– А монеты… Это все, что вы мне можете предложить?

– Не волнуйтесь. Там большая коллекция. Даже навскидку – там не менее трехсот монет.

– Это коллекция Барницкого?

– Понятия не имею. Знаю только одно: у тех господ, у которых я взял эти монеты, нет ни вкуса, ни чести, ни совести, и уж тем более нет каталога со стоимостью коллекции и фамилией владельца.

– Даже так? – несколько удивленно посмотрел на меня хозяин лавки. – Приносите. Думаю, мы договоримся.

– Договоримся. Хм. Это довольно расплывчато, не правда ли? Мне надо знать прямо сейчас: вы дадите честную цену, или мне не теряя времени, поискать других покупателей?

– Я вам дам лучшую цену в этом городе. Никто не даст больше меня. Даю вам свое честное слово. Вас это устраивает?

– Мне сказали, что на ваше слово можно положиться. Приду часам к десяти, – сказал я, затем подойдя к сидевшей Кате, подал ей забытый футляр с драгоценностями, затем руку. – Идемте, Екатерина Михайловна.

Попрощавшись с хозяином лавки, мы вышли на улицу.

– Мне очень стыдно перед вами, – сказал молодая женщина, не успев сделать и десяти шагов. – Простите меня, пожалуйста. Последние дни я словно сама не своя.

– Ничего, с кем не бывает. Сколько вам нужно денег?

Катя резко покраснела, какое-то время молчала, нервно перебирая пальцами ручки сумочки, потом тихо ответила:

– Семьдесят пять тысяч рублей. Двадцать пять тысяч я набрала.

– Приличная сумма. Когда нужны?

– Завтра. На крайний случай – послезавтра. Причем с самого утра, и никак не позже.

– Пятьдесят тысяч я вам железно обещаю, насчет остальной суммы… Тут как получится.

– Вы же не часовщик?

– Нет. Разрешите представиться. Василий Иванович Чапаевский, – сымпровизировал я, не желая открывать свою настоящую фамилию.

– Могла бы догадаться, но я все это время была слишком занята своим горем. Екатерина Михайловна Долматова.

– Екатерина Михайловна, теперь давайте сделаем так. Я отвезу вас домой, а завтра мы с вами встретимся. Вот только когда? – я задумался, глядя на посветлевшее лицо молодой женщины, которая избавилась от груза забот, перевалив их на мужские плечи. – Хм. Не знаю, поэтому сделаем так: ждите меня дома.

На следующее утро я приехал с Воскобойниковым к лавке старого антиквара. Про встречу с Катей я ему рассказывать не стал, так как его это не касалось. Приехали за час до назначенного времени. Сели в трактире, сделали заказ и стали наблюдать за улицей и лавкой антиквара. Мы видели, как приехал старик, рассчитался и отпустил извозчика. Открыл магазин, вошел.

– Интересно, куда это наш старый еврей прямо с утра ездил?

Вопрос был чисто риторический, поэтому я пропустил его мимо ушей. Еще спустя полчаса, в назначенное время, я вошел в лавку с двумя раздувшимися саквояжами в руках. Иван Николаевич остался на улице страховать меня. Закрыв дверь, поздоровался с хозяином лавки и сразу спросил:

– Дверь на замок?

– Обязательно, – последовал ответ. – И табличку повесьте, чтобы не беспокоили. Дело у нас серьезное, а значит, не терпит никакой спешки.

За прилавком у него было помещение наподобие склада, как мне объяснил хозяин, и кабинет, где он вел бухгалтерию и лежали документы. Абрам Моисеевич привел меня в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинув в сторону папки с бумагами, после чего я стал выкладывать перед ним то, что мы отобрали с Воскобойниковым. Одни предметы антиквар осматривал так, на глазок, для других использовал лупу, искал клейма и пробы. Особенно внимательно он отнесся к монетам, но, к моему удивлению, не стал высыпать их все, а только достал из каждого мешочка по десятку монет и какое-то время внимательно их исследовал, потом поднял голову и спросил:

– Монеты здесь все?

– Все, что у меня были.

Какое-то время хозяин кабинета думал, шевеля губами и глядя куда-то в пространство, потом словно очнулся, посмотрел на меня и медленно, словно взвешивая каждое свое слово, сказал:

– Я дам четыреста… шестьдесят тысяч… за все.

– Мало. Меня предупредили, что вы имеете привычку в самом начале торгов сбивать цену на двадцать – двадцать пять процентов. К тому же хотелось бы спросить: у вас, у евреев, совсем не осталось чувства благодарности? Что ни говори, а я вам вчера помог.

Антиквар сначала закатил глаза, потом почмокал, пожевал губами и только затем произнес:

– Ладно. Пятьсот двадцать тысяч. Но это окончательная цена, больше не подвинусь ни на одну копейку.

– Хорошо. Нужны золотые царские десятки, американские доллары или английские фунты и триста тысяч рублей.

– М-м-м. Рубли у меня есть прямо сейчас. С остальным будем сейчас разбираться. Садитесь, молодой человек, в ногах правды нет.

Спустя час я вышел из лавки уже с одним саквояжем и с одним неожиданным и интересным предложением от антиквара. Стоило мне завернуть за угол, как меня догнал Воскобойников. Узнав цену, укоризненно покачал головой, но при этом вид у него был довольный. Взяв извозчика, мы отвезли деньги к Воскобойникову домой, где я отдал ему двести тысяч рублей и остальную его долю в валюте. Взяв деньги для Кати, я поймал любопытный взгляд бывшего агента.

– Когда ждать?

– Не знаю, но приду, скорее всего, скоро.

Не успел извозчик натянуть вожжи, останавливая лошадь, как двери особняка распахнулись, и из дома выбежала Катя. Я только успел сказать извозчику: «Подожди», – как молодая женщина подбежала ко мне. На ее красивом лице отразились сразу волнение и надежда.

– Здравствуйте, Екатерина Михайловна. Не волнуйтесь, я принес нужную вам сумму. Держите.

– Василий Иванович, – молодая женщина приняла завернутую в газету пачку денег и прямо засветилась от счастья. – Не знаю даже, как вас благодарить! Вы просто спасли меня! Вы не просто…

– Поблагодарили и хватит. К тому же вам надо спешить, если я не ошибаюсь.

– Погодите! Василий Иванович, вы благородный человек и поэтому должны знать, на что пойдут эти деньги. Они нужны мне для освобождения моего мужа и отца из тюрьмы, – Катя замерла, ожидая моей реакции на ее слова.

Мне нескольких секунд хватило, чтобы оценить и проанализировать ее откровение. Первое, что мне пришло в голову, так это то, что ее разводят какие-то мошенники. Второй вариант был самый грустный: чекисты устроили ловушку. Третий, жизненный: большевистский начальник при тюрьме построил на этом свой бизнес.

– Вы уверены, что люди, к которым вы обратились, вам помогут? Извините, Екатерина Михайловна, что высказываю свое недоверие, но время сейчас нехорошее. Сейчас столько дерьма всплыло… Извините меня за выражение, но по-другому не скажешь. Может, я лезу не в свое дело, но все равно хочу спросить: зачем вы сами занялись этим делом? Неужели не нашлось у вашего мужа здесь друзей, которые могли бы взять это на себя?