1918 год: Расстрелянное лето

– Посадишь этого человека к себе. Понял?

– Понял. Что тут непонятного? Сделаю, – забормотал проводник. – Сделаю, товарищи.

– До свидания, товарищ.

Каждый из патрульных пожал мне руку, после чего они пошли дальше, я полез за проводником в вагон. План до этого момента у меня был весьма простой. Перед самым отходом поезда подойти к любому проводнику и сунуть ему под нос мандат московского чекиста, а так как после этой проверки они будут в достаточной степени запуганными, то должны без вопросов пустить меня, но так получилось даже лучше. Несмотря на то, что все места были заняты, проводник сумел раздобыть мне место, так что последний участок до Москвы я ехал в относительном комфорте, несмотря на злобные взгляды мешочников, которых потеснили. За время пути я набросал план, по которому собирался действовать. Мне дали в Москве три адреса. Два были получены от отца Татьяны: адрес Елены Скокиной, подруги Тани, и человека Ватрушева, который сейчас занимался поисками девушки. Третий адрес дал мне барон – на самый крайний случай.

Выйдя из вагона, я огляделся. Если в той жизни мне не приходилось быть ни в Ростове, ни в Волгограде, сейчас Царицыне, то столицу я знал неплохо, вот только не то, что предстало моим глазам. Двух-, трех-, четырехэтажные дома и золотистые купола многочисленных церквей. Впрочем, свое знакомство с Москвой 1918 года можно было отложить на более позднее время, а пока меня заинтриговала толпа, которая брала чуть ли не штурмом поезд. Впрочем, это было не совсем правильное впечатление, так как поджидавшие поезд люди кинулись именно к пассажирам. Помимо встречающих, носильщиков и извозчиков, которые метались в поисках выгодных клиентов, как я заметил, здесь было немало людей, бегающих туда-сюда, а некоторые из них были даже с самодельными тележками.

«Перекупщики?» – мелькнула мысль, но сразу пропала, уж больно вид у них был не напористый и наглый, да и суетились они бестолково, подбегая то к одному, то к другому пассажиру. Уже позже узнал, что это были москвичи, которые, стоя часами в ожидании прибытия поезда, пытались купить продукты у спекулянтов, приехавших поездом. Поезд пришел с юга, с хлебных краев, а значит, была возможность купить дешевле. Правда, у них здесь было мало шансов, так как у них хватало профессиональных конкурентов, перекупщиков и жуликов, которые небольшими группами обступали мешочников, пытаясь скупить у них продукты оптом. Спекулянты, не обращая на них внимания или зло и матерно огрызаясь, пробивали себе среди них путь, пытаясь как можно быстрее добраться до ближайшего рынка, зная, что там они получат настоящую цену. В противовес этому накалу страстей, по разные стороны перрона, стояла парочка патрулей, которые равнодушно смотрели на суетящихся вокруг них людей. Я ждал, пока рассосется толпа, но пара жуликов, видя, что стоит молодой человек с туго набитым заплечным мешком и оглядывается по сторонам, очевидно, решили, что парень топчется в растерянности, не зная куда идти.

– Эй, гражданин!

– Чего надо?

– Что так грубо? Что везем? Продукты? Так мы купим! Очень дорого! – мошенники сразу в два голоса начали обрабатывать меня.

– Обойдусь без помощников! – отрезал я. – А вы как шли, так и идите мимо.

– Эй! Мы к тебе по-свойски, а ты морду воротишь! Или ты из белогвардейских шпиенов? Так мы тебя живо сдадим кому надо! Там тебя к стенке живо поставят! – видя, что не получается уговорить, жулье решило меня запугать.

«Совсем страх потеряли».

Мне хватило нескольких секунд, чтобы оценить внешний вид двух мужиков средних лет, после чего решил, что у них должны быть при себе деньги. А деньги лишними никогда не бывают. Да и проучить их не мешало.

Сделал испуганное лицо:

– Вы что? Я свой, товарищи. Я это… к тетке ездил.

– Мы тебе не товарищи, белогвардейская морда! Все, наше терпение лопнуло…

– Все! Все! Я понял, товарищи. Только давайте отойдем в сторону, где потише.

Жулики довольно переглянулись, ухмыляясь. Какие же они ловкие и изворотливые, на пустом месте простака развели!

– Идем, идем! И бежать не вздумай! Ежели что, у меня и револьверт есть!

Они повели меня с перрона в сторону, где рядом с железнодорожными путями стоял небольшой домик, непонятного мне предназначения. Ни двери, ни окон в нем не было, просто каменное строение с крышей. Поставив мешок на пол, я наклонился, сделав вид, что хочу его развязать. Потеряв всякую осторожность, оба жулика придвинулись ко мне, а спустя две минуты оба уже лежали, скорчившись, на полу и стонали. Для вящей убедительности пару раз врезал сапогом по ребрам каждому из перекупщиков, после чего спросил:

– Жить хотите?

– Хотим! Хотим!

– Тогда карманы выворачивайте. Живо! – теперь я разыгрывал роль бандита.

– Так откуда у нас деньги? Мы сами… – но вид выхваченного из-за голенища ножа сразу заткнул рот говорливому перекупщику.

– Это что, все? – возмущенно спросил я, когда пересчитал деньги. – За эти гроши вы хотели купить у меня три фунта отличного сала? Где ваша совесть, граждане? А ну, шелупонь подзаборная, сымай сапоги! Живо!

Спустя пять минут к шестидесяти трем рублям, которые я нашел в карманах незадачливых перекупщиков, было прибавлено еще семь сотен, которые обнаружились в голенищах сапог.

– Смилуйся, господин барин! У нас детишки малые! Пожалей! Хоть половину отдай! Христа ради, прошу! – жулики совсем раскисли, и очень возможно, что слезы, которые текли по небритым щекам одного из них, были настоящие.

– Сегодня который день недели, граждане жулики?

Те недоуменно переглянулись, потом один из них неуверенно сказал:

– Кажись, вторник.

– Не повезло вам. По вторникам не подаю.

Закинув вещевой мешок за плечи, я прошел через Саратовский вокзал, где значительно поубавилось народу, и вышел на привокзальную площадь. После прошедшего недавно дождя везде была жидкая грязь, которую надо было обходить. А в ней чего только не валялось! Шелуха от семечек, мусор, обрывки бумажек, обломки разбитого ящика. Мужчины, те, кто в сапогах, шли не разбирая дороги, а тем, кто был в ботинках, приходилось искать путь посуше, не говоря уже о женщинах, которые при этом старательно поднимали подолы своих длинных платьев. Что на вокзале, что здесь, на привокзальной площади, «буржуев» среди прохожих было в десятки раз меньше, чем в том же Царицине. Позже я узнал, что одеваясь а-ля пролетарий, горожане таким образом маскировались от проявлений гнева «освободившегося от оков капитализма» простого народа. Своим видом я отлично вписывался в ряды пролетариев. За дни моего путешествия я хорошо загорел, кожа обветрилась. Кепка, рубашка-косоворотка, серый пиджак, брюки, заправленные в сапоги, и заплечный мешок за плечами отлично подходили выходцу из простого народа. Очки я не стал надевать, аккуратно спрятав их в кармане пиджака. У киоска с квасом выстроилась небольшая очередь. Посмотрев на них, невольно облизал губы – хотелось пить. В пятидесяти метрах, рядом с афишной тумбой, располагалась стоянка извозчиков – биржа. Именно от нее сейчас в разных направлениях разъезжались по домам наиболее состоятельные пассажиры. За стоянкой, еще дальше, располагались телеги, на которых пассажиры, при нужде, перевозили по городу крупногабаритный груз, – ломовые. Тренькнул проезжавший мимо трамвай, набитый народом, который висел даже на подножках. Проследив за ним взглядом, я решил, что на нем точно не поеду, так как человеческая толчея мне надоела еще в вагоне.

«Попью кваса и возьму извозчика», – решил я, но не успел сделать и пары шагов, как от стоянки «водителей кобыл» раздались чьи-то сердитые крики.

Стоило мне обернуться, как сразу стало понятно, что это перебранка извозчиков, деливших оставшихся пассажиров. Среди них я заметил незнакомку, которой помог в поезде. В этот самый миг она обернулась, узнав меня, приветственно помахала рукой, после чего что-то сказала рядом стоящей молодой женщине. Та, в свою очередь, обернулась в мою сторону. На меня смотрела девушка с тонкой талией и высокой грудью, сочетая в себе молодость, красоту и изящество. Это как идешь по музею, любуешься произведениями искусства, а в какой-то момент останавливаешься и замираешь перед картиной или статуей, которая неожиданно понравилась больше всего. Объяснить ты не можешь, но при этом понимаешь, что это что-то затронуло в твоей душе. Так случилось со мной сейчас, что-то в ней выделило девушку для меня в общей человеческой массе. Нет, это была не внезапно вспыхнувшая любовь, а осознание ожившего варианта женской красоты, которую мне раньше только доводилось видеть на картинах старых мастеров. Внезапно девушка нахмурилась, и только теперь я осознал, что довольно неприлично долго смотрю на нее. Оказалось, что я на минуту потерял над собой контроль, чего со мной прежде не случалось. Очнувшись, я снова окинул уже обеих девушек взглядом, общее сходство сразу наводило на мысль, что они сестры.

«Что ж, пойдем, познакомимся».

Когда я подошел, перебранка закончилась. В одну из пролеток сейчас загружалась семья, а второй извозчик загружал чемоданы девушек в свое транспортное средство. Уже подходя, я заметил на пальце старшей сестры кольцо.

– Здравствуйте, – нейтрально поздоровался я, играя роль скромного мастера-часовщика.

– Здравствуйте, – почти в один голос ответили мне сестры.

– Эй, гражданин-товарищ-барин! – раздался голос веселого чернявого извозчика, уже забравшегося на облучок. – Не отвлекай! Барышни ехать хотят! Или ты тоже желаешь с ними?!

– Я бы поехал, – ответил я, – вот только не знаю: может, мне с барышнями не по пути?

– Правильно, парень! – поддержал меня другой извозчик. – С ним поедешь, без штанов останешься! Поехали со мной! Домчу быстро!

– Пожалуйста, поедемте с нами, – неожиданно попросила меня старшая из сестер.

– Хорошо. Едем, – согласился я, затем помог забраться сестрам, после чего сел сам. Извозчик звонко чмокнул, тронул вожжи, и мы поехали. На минуту установилось неловкое молчание, которое прервала старшая сестра:

– Большое вам спасибо за Дашу.

– Не стоит благодарности. Забудьте. Разрешите представиться. Василий Медведев.

– Екатерина Михайловна.

– Дарья Михайловна, – представилась младшая сестра. – Вы москвич?

– Нет. У меня тут дело. Закончу, уеду, – неопределенно и коротко ответил я.

– Как вам Москва? – спросила меня Даша. – Мы не были здесь год, и у меня такое ощущение, что мы попали в чужой, враждебный нам мир.

– Дарья, я же тебя просила! – тут же последовала отповедь старшей сестры.

Она не стала ничего уточнять, но и так было видно, что Катя говорила о длинном языке сестренки.

– Не знаю. Поживу немного и тогда скажу свое мнение.

После моих слов разговор замолк окончательно. Продолжать знакомство в моем положении не имело смысла, хотя с сероглазой красавицей Катей я бы с удовольствием снова встретился. Тонкая материя платья настолько облегала высокую грудь молодой женщины, что невольно притягивала мой взор, поэтому я старался смотреть на улицу, сравнивая ее с современной Москвой и пытаясь угадать, где мы едем, но так и не понял. Чем дальше мы ехали, тем больше портилось настроение у сестер, похоже, такая Москва им совсем не нравилась.

Если в Ростове на улицах было много офицеров, то здесь – много солдат и матросов. Причем они не шагали в строю, с командирами, а просто бродили толпами, показывая друг другу пальцами, что их удивило, при этом они весьма походили на экскурсантов. Обыватели видно привыкли к подобным группам, так как в упор не замечали, обтекая их по сторонам и спеша по своим делам, зато настороженно смотрели на людей с оружием, которых также было немало на улицах. Это были мелкие отряды, патрули с повязками на рукавах и грузовые автомобили, куда-то везущие вооруженных людей. Все вместе они создавали впечатление, что Москва на осадном положении. В проезжавших мимо нас легковых автомобилях часто сидели товарищи в кожаных фуражках со звездочками и кобурами на поясе. Афишные тумбы были просто обклеены сверху донизу декретами большевистского правительства. На стенах домов и заборов висели нарисованные на красных полотнищах разные лозунги и плакаты, призывавшие строить первое в мире пролетарское государство, бороться с классовыми врагами: белогвардейцами и буржуазией. На одном из перекрестков заметил какого-то агитатора, который, потрясая сжатой в руке газетой, о чем-то вещал перед десятком собравшихся перед ним слушателей. В атмосфере Москвы, в отличие от Ростова с его спокойствием и благодушием, чувствовалась неуверенность и нервозная напряженность.

Спустя какое-то время мы подъехали к особняку, входные двери которого были распахнуты настежь, а у ступенек внизу стояло несколько человек пролетарского вида, мужчин и женщин. Они что-то оживленно обсуждали. Быстро оглядев их, отметил, что только у одного из мужчин была на поясе кобура.

– Это же наш дом, – растерянно произнесла Даша. – Что они тут делают?

– Похоже, уже не наш, – горько сказала ее сестра, вылезая из пролетки. Подойдя к людям, что-то спросила, ей ответила одна из женщин. Судя по ее закаменевшему лицу, разговор для девушки был не из приятных. Когда она пошла назад, группа «товарищей» какое-то время смотрела ей вслед, потом они снова занялись своей беседой. Девушка остановилась перед пролеткой. С минуту стояла, приходя в себя. Губы сжаты, в глазах злые огоньки. Наконец, села в пролетку, ни на кого не глядя, и сказала:

– Наш дом национализировали под какой-то женский комитет. Едем к дяде. Извозчик! Хотя погодите! Василий, вам куда ехать?

Я назвал адрес. Отозвался извозчик:

– Так там недалече. Высажу барышень, а потом вас подвезу. Только сразу говорю: за эту поездку – два червонца и ни копейки меньше! И это еще по-божески!

Доехали мы быстро. Супруги Сергей Николаевич и Мария Степановна Долматовы приняли сестер с распростертыми объятиями, но на меня при этом смотрели с настороженностью и недоверием, видно крепко допекли местных обывателей пролетарии. Впрочем, я недолго был в квартире. Отнес чемоданы, а затем попрощался, а еще спустя десять минут оказался перед доходным домом купца Стукачева. Расплатившись с извозчиком, вошел в подъезд, затем поднялся на второй этаж и постучал в дверь.

– Кто там? – раздался голос из-за двери.

– Я от Ватрушева, Иван Николаевич.

Дверь распахнулась. Передо мной стоял в домашнем халате мужчина, сорок пяти или более лет, среднего роста, широкий в плечах. Обычное лицо, из отличий: густые усы, да на левой стороне его лица разлился сине-желтый синяк. Правая рука в кармане халата.

«Похоже, там револьвер».

Его глаза улыбаются, рот растянут в улыбке, но это все – не более чем маска, на самом деле он меня прощупывает, пытается понять, кто я такой. Актер он превосходный, да только мне было известно от Ватрушева, что Воскобойников Иван Николаевич полицейский агент, который из семнадцати лет службы шесть лет прослужил в летучем отряде, куда просто так не брали. Человек должен был быть отчаянной смелости, большой физической силы и изворотливого ума. Летучий отряд в царской России был аналогом современного ОМОНа, который бросали на задержание особо опасных преступников.

«Битый жизнью мужик. Себе на уме».

– Я получил насчет вас телеграмму. Вы… – бывший полицейский сделал паузу.

«Осторожный. Проверяет».

– Беклемишев. Вадим Андреевич.

– Заходите.

Он захлопнул за мной дверь, тщательно запер.

– Пройдемте в гостиную, Вадим Андреевич. Разговор у нас будет долгий, – не успел я сесть за стол, как хозяин спросил: – Кстати, есть хотите?

– Не отказался бы.

– Я сейчас.

– Погодите, – я поставил мешок на стул. – Можно постелить что-нибудь?

Пока бывший агент ходил в кухню, я развязал мешок, потом выложил на принесенное полотенце сало, половину буханки хлеба и колбасу.

– Ого! Да у нас сегодня просто праздник какой-то, – уже по-настоящему обрадовался хозяин. – Прямо деликатесы, по нынешним временам.

– Что, так плохо с продуктами? – поинтересовался я.

– Плохо не то слово, но если есть деньги, то все можно достать.

Я усмехнулся, покопался в мешке и вытащил завернутую в платок пачку денег:

– Это вам.

– Сколько здесь?

– Тридцать тысяч.

– Владимир Тимофеевич не поскупился, вот только цены у нас растут не по дням, а по часам. Ладно, посидите пока, а я порежу да разложу по тарелкам все эти деликатесы.

Ели жадно, по-мужски, изредка перебрасываясь фразами. Спустя полчаса, отодвинув посуду в сторону и прихлебывая холодный квас, приступили к разговору. Исходя из наблюдений Воскобойникова, а также короткого разговора с Таней (ему все же удалось с ней поговорить), вырисовывался один из моих ранее предполагаемых вариантов. Елена Скокина, ее подруга, являясь любовницей комиссара Алексея Распопова, судя по всему, рассказала тому, кто такая Татьяна Ватрушева. В чьей голове родилась идея сорвать хороший куш, трудно было сказать, но я бы поставил на Скокину. Из разговора с Таней бывший полицейский агент сделал вывод, что большевики ей хорошо промыли мозги, потому что она сначала наотрез отказалась идти с ним, а потом стала кричать, что он провокатор. Что за девушкой велось наблюдение, выяснилось вечером того же дня. Когда Воскобойников возвращался домой, на него напали, избили, после чего предупредили, чтобы эту девушку он за версту обходил, иначе в следующий раз так легко не отделается.

Отделали его добротно, по-пролетарски, не жалея кулаков и ног. Два дня отлеживался, потом пошел к квартире Скокиной, за которой за умеренную мзду наблюдала бабуля-соседка. Она ему сообщила, что Ленка вместе со своей подругой съехали день тому назад. Опрос соседей ничего не дал – никто ничего не знал. Еще через день приехал я.

– Что, никаких следов не осталось? – спросил его я.

– Как не быть. Есть у меня еще одна ниточка, Вадим Андреевич. Алексей Распопов. Любовник Ленки Скокиной. Проследил за этой сучкой, так что знаю, где тот живет. Кстати, он является комиссаром – заместителем командира красногвардейского отряда. Командиром у них какой-то Осокин. Их отряд числится на хорошем счету у местной власти, так как участвовал весной в разгроме анархистов, а пару недель тому назад помогал чекистам арестовывать офицеров.

– Сразу видно профессионала, – польстил я бывшему полицейскому агенту. – Всё про всех знаете.

– Так у меня работа такая, всё про всех знать. Вернее, была такая, – сказал он с ноткой грусти в голосе.

– Не грустите. Давайте адрес. Завтра схожу к Леше Распопову и поговорю с ним.

– Вы с ним там поосторожнее. С виду парень он крепкий.

На следующий день я пошел к Распопову с раннего утра. Воскобойников довольно доходчиво мне объяснил, как добраться до его дома.

– Товарищ командир! – я забарабанил в дверь. – Товарищ Распопов! Срочная депеша!

– Какая, к черту, депеша?! Ты кто?!

На пороге стояла в нижнем белье и зевающая во весь рот весьма недовольная фигура хозяина квартиры. Удар в челюсть отбросил красного комиссара внутрь квартиры. Вместе с глухим и тяжелым звуком упавшего тела я быстро зашел в квартиру. Закрыл дверь и сразу направился в спальню. К моему сожалению, тот спал один. Я вернулся, взяв под мышки бесчувственное тело, втащил в столовую, а когда начал связывать руки, Распопов очнулся. Несколько секунд тупо смотрел на меня, потом спросил:

– Ты кто?

– Здесь задаю вопросы я. Не отвечаешь, тебе будет очень больно. Демонстрирую.

Два сильных и резких тычка, прошедшие по нервным узлам, заставили красного командира задергаться всем телом от нестерпимой боли. Орать он не мог, так как в рот ему был вбит кляп из кухонного полотенца, висевшего тут же на стуле. Когда он пришел в себя, я его спросил: