Горы и этажи

Аделаида Котовщикова

Горы и этажи

1

Ваня сидит на стуле, не доставая ногами до полу, и маленькой худой рукой щупает с сосредоточенным видом шишку на своем лбу. В шишке слились сорок укусов — не меньше. Вчера Ваня опять бегал в балке до темноты. А после захода солнца комары кусаются, как самые злые цепные собаки. Только, конечно, маленькие. Если б комары были нормального собачиного роста, так это бы что было? С одного глотка от Вани бы ничего не осталось.

Мама торопливо допивает чай, засовывает в сумку тетради с записями о том, как ведут себя растения в оранжереях и в открытом грунте, потом опускает туда карандаш и ножи. Окулировочный нож в полированной обкладке очень хороший. Он находится под абсолютным запретом. Большой кривой садовый нож тоже нельзя брать. А как хорошо им стругать палки! Ваня-то знает: сколько раз пробовал. Закрыв сумку, мама оглядывается на сидящего в раздумье сына и кричит:

— Да отправляйся ты, комариный огрызок! Ведь опоздаешь!

Ваня срывается с места, нахлобучивает на распухшую шишку берет, хватает с гвоздика на стене портфель и выскакивает за дверь.

Каменистая дорожка стремительно подбегает под его легкие ноги. Она вьется под шпалерами винограда, вдоль каменной стенки, огибает грецкий орех и кусты сирени, кидается вниз с крутого склона и впадает в ступеньки. Трещины ступенек проросли травой, в них ютятся проворные ящерки. Хорошо поймать серо-зеленую ящерку — осторожно, двумя пальцами за туловище хвать, не за хвостик, а то он оторвется — и долго рассматривать, какие у нее перепончатые пленки на глазах и странный ротик. Но не сейчас же это делать! Двумя прыжками перемахнем через всех ящериц и жуков. Сгорбившись, дорожка ползет вверх. Ваня перегибается на левый бок — иначе портфель скребет землю — и взбирается не спеша.

Еще не вынырнуло из моря солнце. Деревья и кусты — в синеватой дымке. Сонным теплом дышат лапчатые ветки кедров, и неподвижная, тускло-зеленая, без блеска листва лавров, и коричневая сыроватая земля. Все вокруг еще хочет спать, молчит, лишь один глазок приоткрыло. Спросонок пахнут розы. Высоко над Ваниной головой, среди ветвей, застенчиво розовеет небо.

Вот уже и шоссе мелькает между стволами кедров.

Снизу доносится истошный крик:

— Иде-о-от!

Ваня, спотыкаясь от торопливости, скатывается со склона на шоссе.

Посреди залитой асфальтом площадки, окруженной деревьями, толпятся школьники.

Младшие становятся гуськом, в затылок друг другу. Ваня становится в конце, позади всех. Три-четыре женщины, матери и бабушки ребят из ближних домов, встают со скамеек.

Полминуты напряженного ожидания. Нарастает шорох шин. Из-за поворота шоссе, скрытого деревьями, выкатывается грузовик. Крик разочарования. Ребята разбредаются. На прилавке и под стенкой еще запертого ларька выстраивается вереница портфелей.

Кучка ребят, задрав головы, стоит под высоким платаном.

— Вон-вон мордочку высунула. Она здесь давно живет.

— Подумаешь! В балках белок еще больше.

— Хвост у нее — как веер рыжий! — радостно говорит Ваня. — Реденький чего-то. Может, выщипал ей кто? На ушах кисточки. Золотой стал хвост! Золотой! — вскрикивает он и тянет за рукав Виталика, чтобы тот тоже посмотрел.

А беличий хвост, и верно, вспыхнул червонным золотом.

Заиграли разноцветно широкие вырезные листья платана: зеленые стали изумрудными, коричневые — желтыми, бурые — красными.

— Да будет ли сегодня школьный автобус? — с беспокойством говорит одна из женщин. — Вон уж и солнце поднялось. Восемь скоро.

— Наказание с этим автобусом! — отзывается другая. — Неужели пешком потащатся ребятишки? Для маленьких четыре с половиной километра подъема… Опять, наверно, поломался.

— И не поломался вовсе! — азартно заявляет первоклассник Сережа Богданов. — Он у бабушки. Да-да, у бабушки!

— Как у бабушки? Автобус у бабушки? — Женщины смотрят на Сережу с недоумением.

Маленький взъерошенный Сережа в коротких штанах авторитетно кивает:

— Потому что на рыбалку вчера ездил и очень устал. У бабушки отдыхает, я знаю.

— Автобус?!

— Почему автобус? — пожимает Сережа плечами. — Дядя Валя!

— Ид-е-о-от! — раздается торжествующий крик.

Ребята расхватывают портфели и сбиваются в кучу посреди площадки. Только один портфель сиротливо стоит под стенкой ларька.

На этот раз без осечки. Небольшой синий автобус разворачивается на площадке. Шофер дядя Валя, молодой парень, открывает автобусные двери. Орава ребят бросается к ним, теснясь и толкаясь.

— И всегда большие девочки вперед влезут да рассядутся, — сетуют женщины. — А маленькие — стой, падай на поворотах. Девочки, да имейте вы совесть!

Ваню вмиг отталкивают в сторону, хотя он и сам не суется вперед. Все равно он влезет после всех, — всегда кто-нибудь его опередит; ну и ладно, и что такого? Но вот ребят на площадке уже совсем мало, и Ваня задирает ногу на высокую подножку. Как вдруг…

— У тебя Сашкин портфель! — огорошивает его Сережа Богданов.

Ваня опускает поднятую ногу, растерянно смотрит на портфель в своей руке. Но уже и смотреть не на что.

Пятиклассник Саша вырывает у Вани портфель, говорит сквозь зубы:

— Чудила! А я-то ищу…

Ваня оторопело озирается и замечает одинокий портфель под стенкой ларька. Чей же это? Неужели как раз Ванин? Чудеса! Бегом к ларьку и обратно.

И вот Ваня в автобусе. Теснота, приткнуться негде.

— Ваня! Ваня! К нам иди! Ваня, я тебе место занял!

Со всех сторон окликают его первоклассники, и кое-кто из второго класса тоже машет ему. Радостно улыбаясь, Ваня протискивается на зов друзей.

Двери автобуса закрыты. Стреляет и фырчит мотор. Сейчас поедем.

— Подождите! Подождите! — кричат женщины на площадке. — Вон девочка бежит.

Ребята приникают к окнам: кто опаздывает? Ну конечно, Людка из третьего класса. Задыхаясь, бежит по шоссе. То подбегает, то идет торопливым воробьиным шагом.

С невозмутимым видом дядя Валя открывает двери, ждет, пока чья-то мать подсаживает запыхавшуюся Людку. Потом захлопывает двери и дает газ.

Шоссе вздымается в гору. Автобус вертится, пыхтит, валится с боку на бок на поворотах. По крыше, по стенкам шуршат ветки. Толстенные стволы кипарисов вырастают перед самым радиатором. Но автобус не натыкается на кипарисы. С тяжкими вздохами, кое-где буксуя, он поднимается и поднимается. Молодец автобус! Молодец дядя Валя! На остановках, добрав еще ребят, он с минуту ждет, зорко поглядывая, не бежит ли откуда-нибудь проспавший. Так и есть — бежит. Как шарик, катится с горы, от верхних домов, толстенький первоклассник с испуганным лицом. Волочит по земле портфель и чуть не плачет.

— Давай, давай! — подбадривает его дядя Валя. — Да ноги не поломай! Жду!

На старшеклассников, юношей и девушек, стоящих на остановках, дядя Валя мельком посматривает, но автобус не останавливает. Эти поедут вторым рейсом. Им до самой Ялты. В поселке только восьмилетняя школа. И лишь изредка дядя Валя прикрикивает на ребят:

— А ну, потише! Мотора не слыхать.

Автобус гомонит, как растревоженный птичий садок.

В нем кипят страсти. За четверть часа пути происходит множество событий.

Одна второклассница везет в школу рыжего котенка.

— На мучение ты его везешь! — голосисто упрекают второклашку шестиклассницы. — И вообще вы его так кормите, что его рвет.

— То просто он рыбой подавился. И не на мучение! Ему нравится возле школы играть.

— А я говорю, что дятла подранил Толька из десятого класса! — орет Виталик. — Он каждый день скрадывает у отца ружье.

Автобус выезжает на верхнее шоссе. Это главная трасса, по ней мчатся целые вереницы машин. Густые кущи садов остались внизу. Открылись просторы. Вдали синеют горы. Море стоит необъятной голубой стеной. Трудно поверить, что на Самом деле оно лежит далеко внизу, а не стоит, и что море не продолжение неба, а вода, и она сама по себе. На склонах, по бокам шоссе, рдеют виноградники. Щедро светит октябрьское солнце.

Ваня, рассеянно прислушиваясь к спорам и крикам, внимательно, во все глаза, смотрит на горы, на море, на виноградники, на черную собачонку, которая издали облаивает шумный автобус. Обиженная морда собачонки очень смешная. Хорошо ехать в школу!

2

Высыпавшись из автобуса, ребята стремглав несутся по узким горбатым улочкам поселка. Вот и школа, каменное одноэтажное здание со сводчатыми окнами. Классы заперты. До начала занятий еще целый час. Учеников начальной и восьмилетней школы дядя Валя привозит заранее, чтобы до девяти часов обернуться вторым, более дальним рейсом.

Славно лазить по каменным заборам, карабкаться на деревья и отовсюду спрыгивать. Успеешь и поссориться, и помириться, и посекретничать, и подраться. И к дому учительницы сбегать.

Учительница живет близко от школы. Стайка первоклассников входит во двор, садится на землю под старой: черешней и хором, весело и складно кричит:

— Гали-на Иван-на! По-pa в шко-лу!

У крыльца спит в коляске ребенок.

В калитку заглядывают возмущенные пятиклассницы:

— Вы с ума сошли! Валерку разбудите! Убирайтесь немедленно!

Пятиклассницы учились у Галины Ивановны в прошлом году в четвертом классе и считают своим долгом защищать учительницу от глупых малышей.

Первоклассники смеются и скандируют:

— По-pa в шко-лу! По-pa в шко-лу!

Из окна высовывается старенькая мать учительницы. Она грозит ребятам пальцем, бросает взгляд на спящего внука и скрывается.

Первоклассники с хохотом увертываются от пятиклассниц. Те хватают мальчишек за рукава, за плечи, за воротники, насильно вытаскивают со двора и гонят по узкой, как щель улочке обратно к школе. Ване здорово достается от одной высокой девочки. Девочка специально срывает с него берет, чтобы подергать за светлые тонкие, как паутина, волосы, да еще и шлепает его так, что он чуть через забор не перелетает. Но все равно Ване весело и хорошо.

Не так уж хорошо ему становится незадолго до звонка. Он смирно садится на скамейку в коридоре и сидит притихший, опустив голову и зажав портфель между коленями. Немножко он устал и чувствует потребность передохнуть после беготни и потасовок. Но это ощущение мимолетное и пустячное. Главное же, что заставляет его притихнуть, это предвкушение того, что будет с ним сейчас происходить. Еще и урок не начался, а Ваню уже одолевают скованность, неуверенность, тягостное сознание своей нерасторопности и неудачливости: у него не будет получаться, он знает! Уж что-нибудь непременно не получится. Но он готов постараться, чтобы получилось. Поэтому он входит в класс серьезный, молчаливый и полный смутных и робких надежд.

Галина Ивановна — молодая, розовощекая, цветущая и очень решительная. Она стоит возле учительского стола и строго оглядывает класс:

— Все смотрят на меня! Ну? Все — на меня! Так. Достаем тетрадки по арифметике. Вова Соловей, к тебе это не относится?

Круглоголовый Вова с торчащими ушами, глупо ухмыляясь, перестает ковырять пальцем в носу и лезет в портфель.

Следующее замечание — то самое, которого ждал Ваня:

— Сережа Богданов, не тесни Ваню Васильева! Не толкай его! На парте хватит места для двоих.

Такие или почти такие слова раздаются на каждом уроке раз по десять. Но они не помогают. Сережа сидит на парте у окна, Ваня — ближе к проходу. С каждой минутой Сережа отъезжает все дальше от окна. Его локоть больно вдавливается в Ванин локоть. Сережин бок прижимается к Ваниному боку.

— Да не толкайся ты! — в отчаянии шепчет Ваня. Он уже сидит на самом кончике парты и вот-вот окажется на полу.

Сережа бросает на него азартные взгляды и немного отодвигается. Но стоит Ване успокоиться и расположиться поудобнее, как он под натиском Сережки опять сползает на край парты.

Мама уже просила Галину Ивановну посадить Ваню не с Сережей, а с кем-нибудь другим. Но Галина Ивановна сказала, что Ваня смирный, а Сережа очень озорной. Озорного нельзя сажать с озорным, они совсем не дадут друг другу покоя. Надо сажать озорного со смирным. Так что ничего не поделаешь. Она не пересаживает Сережу, но каждую минуту делает ему замечание, чтобы он не толкал Ваню. От этого Сережа толкается еще больше. Все время Ване приходится быть начеку, чтобы не свалиться на пол. Это мешает ему слушать.

А слушать надо хорошенько, потому что как раз называют его фамилию. Ваню вызывают к доске. Мама всегда говорит, что голос у Вани — как «звонок особого, пронзительного тембра». Куда девается у доски и тембр и самый голос, Ваня не знает. Но отвечает он шепотом.

— Что? — спрашивает учительница и прикладывает руку к уху. — Не слышу.

Ребята смеются. Стесненность обволакивает Ваню, как туман горы, и он с трудом бормочет слова. Отвечает он правильно, но так тихо, медленно и неуверенно, что больше тройки ему никак нельзя поставить.

Но вот они пишут цифру восемь. В первый раз. Это же так интересно, когда в первый раз! Стишок про восьмерку, который сказала им учительница, Ваня сразу запомнил. Высовывая от усердия кончик языка и повторяя про себя: «У восьмерки два кольца без начала и конца!» — он с упоением пишет восьмерки, одну за другой, подряд.

Сережа тоже старательно пишет, забыл и толкаться.

— Ваня Васильев, почему ты не соблюдаешь клеточки? — Стоя над Ваней, Галина Ивановна сокрушенно качает головой.

От испуга Ване становится жарко. Он смотрит на свои восьмерки и еле удерживается от слез. Ведь он был уверен, что они такие замечательные, а они взяли да и вылезли из клеточек. Как попало вылезли. Так он и знал: что-нибудь у него не получится!

На перемене Ваня тоскливо сидит на камне в школьном дворе. К концу перемены успокаивается. Тем более что сейчас будет чтение. Это легкое. Ваню вызывают прочесть с места. Сколько раз ему твердили, чтобы он не шептал себе под нос, и Ваня решает во что бы то ни стало ответить как следует. Набрав побольше воздуху, он выкрикивает на весь класс:

— Но-ша! Но-ши! Ла-pa!

Галина Ивановна смотрит на него с удивлением:

— Нельзя ли потише?

«Можно», — хочет сказать Ваня, но не успевает: едва не прикусив язык, он летит на пол. Вот зазевался, не остерегся и дал Сережке себя столкнуть.

— Сережа Богданов, встань в угол! — приказывает учительница.

Ваня усаживается свободно — на всей парте один. Но это его не радует. Он позевывает. Как всегда на последнем уроке, руки и ноги у него становятся какими-то ватными. Отдаленно слышится голос Тани Деревянко. Она читает:

— Ла-ра нашла ма-ли-ну!..

«Малина уже кончилась, — рассеянно думает Ваня. — Редко-редко ягодку найдешь. Повезло этой Ларе».

А через десять минут сонную одурь как рукой снимает. Ребята опрометью вырываются из дверей школы. Скачут как козлята. Виталик лает по-щенячьи, Сережка мяукает, Вова Соловей издает горлом странные звуки и говорит: