Пестрая лента

— Высокое начальство. Кстати, вами интересовались. Все же вы совершали исключительно дерзкие преступления. Недаром сам Бурый опергруппу возглавлял. Но он говорит, стоит ли внимания рядовой бандит. Ну да ладно. Теперь уже дело прошлое.

— А я могу встретиться с Бурым?

— Не знаю. Я доложу…

Виктор Михайлович был готов к этой просьбе, даже ждал ее.

— Видите ли, Сбруев, — сказал при встрече полковник, — я о вас действительно высокого мнения. Был. Но когда узнал, что после убийства вы бросили своих соучастников…

— Не убивал я.

— А-а, эту песню я слышал. Не отвертеться вам, Сбруев! Вот вы говорите…

И Бурый развернул всю картину преступления, описал встречи с соучастниками, процитировал обрывки разговоров, показал фотографии, рассказал всю сбруевскую биографию.

— Как видите, мы о вашей шайке знаем все. Но я-то полагал, что вы человек незаурядный в преступном мире. По-своему я вас уважал. Да только вот… Бросить товарища…

— Хорошо, давайте начистоту. Видимо, все равно говорить придется. Так вот. Во-первых, это Богатырев шкуру спасал…

Так Сбруев начал давать показания. А за ним все остальные. Так, кстати, был установлен третий участник убийства и последний член шайки.

Разумеется, я передал очень конспективно ход розыска. Все было сложнее и дольше. Но успех, конечно, предопределила та тщательность и серьезность, с которой подошли к разоблачению этой опасной группы.

Да. На нашей стороне, на стороне честных граждан, и мощь государства, и моральное превосходство. Преступник всегда нравственно ущербен, неполноценен, как гражданин, потенциально он ближе к поражению, чем к победе.

Но его еще надо победить. А это сделать очень нелегко при всей высокой квалификации розыска и следствия, при современных технических средствах и научных методах. Иначе все преступления раскрывались бы по горячим следам, как любим мы выражаться. Да, наказание неотвратимо; сколь бы не был искусным преступник, возмездие Придет, правосудие свершится. Такова общая формула закономерности: Сколько же надо мужества, терпения и ума, чтобы закономерность проявляла себя и в каждом конкретном случае.

История 5, в которой решается уравнение, содержащее одни иксы

Однажды моего друга пригласили в отделение милиции. И всегда-то испытывая искреннюю радость от посещения учреждений, связанных с его хобби, Порфирий Платонович на этот раз пришел прямо-таки в телячий восторг. Еще бы: знакомый участковый инспектор сказал, что есть необходимость посоветоваться по одному делу…

Разочарование было жестоким. В отделении шел ремонт, и моего бедного друга попросили дать консультацию по поводу устройства некоторых… гм… гм… секретных помещений: как я уже говорил, в свободное от криминалистики время он работал инженером по сантехнике.

И все-таки есть справедливость на свете. Пока мой Великий Детектив давал указания куда ставить раковину, а куда, простите, унитаз, он краем уха услышал разговор об исчезновении медсестры. Это событие в то время волновало местное население и разговоров о нем было хоть отбавляй.

— Аналогичный случай, — не замедлил вмешаться в разговор мой друг, — расследовал маленький аббат…

— Что-что? — обернулся к нему милиционер.

— Вы не знакомы с Честертоном?

Милиционер оглянулся на своего товарища, потом кивнул на моего друга и покрутил пальцем у виска. Его коллега, однако, насторожился.

— Кто такой Честертон? Наркоман? Иностранец? Он был связан с… Пройдемте-ка, гражданин, вот в эту комнату.

Там было несколько человек, которые отчаянно курили. Личность Честертона была выяснена без труда и с него сняты все подозрения. Моего друга спросили, известно ли ему что-либо о пропавшей девушке. Ему, как всегда, толком ничего известно не было, зато перед собравшимися инспекторами была нарисована картина немедленного уличения преступников.

— Это очень любопытно, — сказал невысокий плотный человек, как догадался мой проницательный друг, старший в этой группе, — мы обязательно учтем ваши…

— А как с комнатой под двумя нулями? — совершенно не к месту перебил знакомый инспектор.

И, к ужасу моего друга, разговор принял явно выраженное сантехническое направление. Но потом детективы снова вернулись к своему. Мой деликатный друг с дрожью в голосе и со слезой во взоре сказал, что тут, очевидно, профессиональная тайна, что он тут лишний. Ему, однако, возразили, что никаких особых тайн нет, что, наоборот, он может быть полезен. И совещание некоторое время продолжалось с активным участием Порфирия. Потом старший сказал, что надо бы проветрить комнату. А потом моего друга уже не пригласили…

— Надо полагать, — безжалостно заметил я, — вашу версию не приняли?

— Видите ли, — ответил он, — версию как таковую я и не предлагал, что же касается высказанных соображений, то я полагаю…

Я не стал продолжать пытку. Тем более, что рассказ о том, как обсуждался план операции (а я с ней впоследствии познакомился), не лишен интереса. Он, этот рассказ, подтверждает, может быть, единственное толковое суждение моего несостоявшегося детектива — нет науки сложнее криминалистики, даже математика ей уступает. В математике, например, невозможно решить уравнение, где все «иксы», а криминалисту такие задачи решать приходится.

Итак, пока мой друг занимался сантехническим оборудованием отделения милиции, шло обсуждение путей сложнейшего розыска. Я попал в самый разгар споров…

«Все дело в терминологии, — подумал я. — А так и не разобрался бы, где нахожусь: то ли на консилиуме врачей, то ли на заседании творческой секции Союза писателей, то ли на симпозиуме ученых».

В самом деле: прокуренная комната, куда я вошел и где сидели детективы, казалось, была битком набита мыслями, версиями, гипотезами. Не знаю, как в научных лабораториях, а здесь занимались одним — думали. Напряженно, мучительно, я бы сказал. Да и было над чем думать! Уравнение действительно со многими неизвестными. А исходных данных — никаких.

Представьте ситуацию. Под Москвой была убита девушка, работница одной из больниц. Ей нанесли семь ножевых ранений. Примерно через час позвонили в милицию. На месте трагедии не нашли ничего. Абсолютно. Жертва не была ограблена, над ней не совершали насилия. Она, как установили, не имела врагов. Жила одна. Даже первейшее правило сыска: ищи того, кому преступление выгодно, — применить трудно. Нет (вернее, не обнаружено) среди знакомых девушки человека, которому нужна была бы ее смерть.

Я слушаю, как руководитель группы Владимир Павлович и его подчиненные обсуждают каждую из множества версий и отбрасывают одну за другой.

— Мой друг, — сказал я, чтобы шуткой на миг разрядить напряжение, — который сейчас благоустраивает ваш быт, утверждает: «Этот случай в точности похож на тот, с каким столкнулась петербургская полиция в 1897 году…»

— Занятный дядька ваш друг, — рассмеялся Владимир Павлович, — он уже нас наставлял: врач, говорит, влюбился в медсестру, та его отвергла, и он отомстил… Бред собачий. Впрочем, дело такое, что и нам в голову всякое лезет…

В сумочке медсестры нашли записку — в ней подруга просила передать ей две ампулы. А убитая имела дело с наркотиками. Может быть, сюда ведет след? Тщательнейшая ревизия всего аптечного хозяйства опровергает эту улику. Выясняется, что подруга получала от убитой совершенно невинное лекарство.

— Нам нельзя его не найти, — говорит Владимир Павлович как бы про себя, наверное, не замечая, что говорит это вслух.

Про детективов обычно пишут либо штампами традиционными — волевой подбородок, пронзительный взгляд, либо наоборот, подчеркивают их схожесть с простыми смертными, чего не избежал автор этих записок. Но у Владимира Павловича действительно очень «непрофессиональное» лицо. И когда мы говорим об этом, он смеется:

— Сейчас мне под сорок. А лет двадцать назад меня за девушку могли принять. Надену сестрино пальто, сапоги (тогда женщины больше в сапогах ходили) — и полный маскарад, если еще губы подвести… Сто сорок девять рост, вес — пятьдесят килограммов. Я даже одно преступление раскрыл в таком маскараде. Серьезно…

Владимир Арапов только что начинал работать в Московском уголовном розыске. Был он еще совсем молод, горяч и беззаветно увлечен своей профессией (кстати, шестнадцатилетним пареньком, учась в школе, он стал бригадмильцем и уже тогда на всю жизнь «заразился» милицией). Как-то совершенно случайно он познакомился с симпатичной девушкой Асей. Разговорились. Сходили в кино. Стали встречаться.

Гуляя однажды по московским улицам, проходили они мимо клуба фабрики «Парижская Коммуна».

— А здесь я кружок ребячий веду. На рояле учу их играть, — сказала знакомая Владимира.

— Это хорошо, — буркнул он безразлично, потому что клуб этот что-то напоминал ему.

Что? Он, естественно, не стал особенно задумываться об этом. В конце концов, с девушкой гулял. Но какая-то зацепочка осталась.

Потом знакомство прекратилось. А года через полтора Володя встретил Асину подругу. Разговорились. И подруга обмолвилась:

— Странно как-то Ася ведет себя. Принесла три детских пальто. Говорит, племянникам хочет послать. Еще какие-то детские вещи приносила. Впрочем, она всегда любила с ребятишками возиться.

«Стоп, стоп, — слушая девушку, думал Владимир. — Детские вещи… Клуб «Парижской Коммуны»… Но именно там раздели группу детей… Ася говорила, что ведет кружок…»

Вот тут и потребовался маскарад. Ведь Ася его отлично знает. Значит, следить за ней опасно. Если же будет следить женщина… Сестринские пальто, платок и губная помада пошли в ход. И за Асей несколько дней, словно тень, ходила щупленькая миловидная «девушка». А когда связи «покровительницы детворы» были установлены, ее арестовали. Оказывается, знакомая Володи воровала детские вещи. Все делалось просто и хитро. «Добрая тетя» собирала в клубе или красном уголке детвору, чтобы поиграть им на рояле. Ребята раздевались в какой-нибудь из комнат и шли в зал. А поскольку днем в клубах малолюдно, то сообщники Аси легко отбирали приличные пальтишки. Сбыть их в первые послевоенные годы не составляло труда.

— Стечение обстоятельств. Случай, — повторяет Владимир Павлович.

Если проследить, как раскрывалось почти любое преступление, всегда можно обнаружить тот самый случай, который дает в руки оперативного работника или следователя единственно верную ниточку. Случай! Сколько великих открытий позволил он сделать людям. Архимед открыл свой закон, как утверждают авторитетные источники, потому что купался в ванне. А Ньютону помогло, что тоже хорошо известно, открыть закон всемирного тяготения обыкновенное яблоко.

Сравнивать великих мужей науки со скромным детективом, конечно, рискованно. Но, право же, «случай» играет в их работе такую же роль, как в знаменитых открытиях. Он никогда не придет, если нет постоянной работы мысли, если схватка с неведомым пока преступником не продолжается денно и нощно, если глубоко и всесторонне не анализируются мельчайшие «незаметные для глаз» детали, связанные с преступлением. «Случай» рождается из закономерностей напряженного, всегда творческого труда тех, кто ищет.

Бывает, конечно, достаточно элементарной внимательности для изобличения преступника. Однажды Владимир Павлович осматривал место происшествия — тогда ограбили на Крестьянском рынке магазин тканей. Преступник оставил кепку. Старую потертую кепку. А в ее околыш была заложена свернутая газета — чтоб поддерживать материю. Арапов развернул газету. Там еще оказалась полоска плотной бумаги. На ней был напечатан план культурно-массовых мероприятий исправительно-трудовой колонии.

Дальше оставалась чисто техническая работа. Установили колонию. Выяснили, что недавно оттуда освободился заключенный имярек, кстати, бывший участником художественной самодеятельности. Вскоре он предстал перед судом и вернулся туда, где ему быть надлежало.

Это в самом деле случай. Но такие подарки правонарушители делают крайне редко. Они предпочитают не оставлять визитных карточек. Они ведь тоже предусматривают все, чтобы исключить «случаи», начисто замести следы… В нашем случае преступник на высоте — следов нет.

Над раскрытием преступления, о котором я упомянул вначале, «колдует» целая группа работников уголовного розыска. Юрий Александров имеет высшее юридическое образование, Иван Поперечный учится на втором курсе института, Анатолий Селивестров и Вячеслав Мартынов готовятся поступить в вуз, они криминалисты со средним специальным образованием. О них пока не скажешь: за плечами десятки раскрытых преступлений, хотя каждый уже кое-что имеет в послужном списке.

Время к полуночи. Никто из группы не вспоминает, что рабочий день давно-давно окончился. На передовой не бывает ни выходных, ни «после работы». А сейчас здесь, в этой комнате, основательно накуренной, и проходит один из участков фронта.

Они чертят схемы, перед ними карта местности, то и дело кто-нибудь достает из сейфа документ, протокол допроса, фотоснимок, Операция разрабатывается основательно и серьезно.

Если преступник и не оставил следа — след все равно нужно найти. И вот начинается гигантская черновая работа. Проверяются все возможные связи жертвы с окружающими людьми, а потом этих людей — с другими, третьими, десятыми. А это очень не просто — проверить человека, не разговаривая по существу с ним: нельзя же дать понять, что его в чем-то подозревают. Порой самые убедительные подозрения рассыпаются под напором одного факта. Перебираются все моменты биографии убитой. Биография, пожалуй, не то слово. Чуть ли не по дням и часам прослеживается ее жизнь последнего времени. И одновременно идет жесточайший отбор фактов. Какой бы заманчивой ни казалась версия, ее безжалостно отбрасывают, если не сходятся концы с концами. И вновь и вновь начинают все сначала. Группа ищет тот самый «случай», который помогает делать открытия. Будет нарушена закономерность, если его не найдут.

Примерно так же искал в свое время Владимир Павлович преступника. Примерно — в том смысле, что следов тогда тоже не было. Ни одного.

В 1-м Колобовском переулке в старом московском доме жил семидесятилетний адвокат со своим сыном Иваном. Сын учился в институте. Единственным серьезным увлечением отца и сына, кроме их работы и учебы, были шахматы. По вечерам они обычно играли.

Однажды отец задержался допоздна. Возвращаясь, он думал о том, как сегодня развернется их традиционная партия. Когда старый адвокат вошел в квартиру, в нос ударил резкий запах газа. Он бросился на кухню, перекрыл газ, открыл окно. Позвал сына. Никто не отвечал. Отец прошел к себе в кабинет, включил свет и… схватился за сердце. На полу, в луже крови лежал Иван. Рядом валялись разбросанные шахматы.

К Арапову это дело попало спустя девять месяцев. Так что по вполне понятным причинам он не видел вообще никаких следов. И в протоколе осмотра места происшествия он не обнаружил ничего, что бы давало ему в руки путеводную нить. Убийца похитил кое-какие вещи. Их искали в комиссионных магазинах, в скупочных — но ничего не обнаружили. Из материалов дела явствовало, что оперативная группа отработала много версий, проверила большой круг знакомых Ивана. Однако преступник так и не был найден.

Владимир Павлович начал все сначала. Его несколько удивила бессистемность поисков предшественников. Никто почему-то не обратил внимания на то, что убит Иван был за партией шахмат. Обычно они играли с отцом, но в тот вечер старый адвокат дома не был. Тогда с кем же играл Иван?

Мне придется разочаровать читателя, если он ждал, что, осмотрев ладью или ферзя, сыщик сразу же взял верное направление поисков. Нет, «шахматный вариант» отпал, как и многие другие. Те из знакомых, которые могли составить Ивану партию, оказались вне подозрений. Но ведь кто-то с ним все же играл!

Круг людей, которых брал в поле своего зрения Арапов, все расширялся. Теперь он уже тщательно знакомился со знакомыми знакомых Ивана. Очевидно, только сославшись на кого-то, преступник мог проникнуть в квартиру и сесть за партию шахмат с хозяином. Пало подозрение на некую П., с которой иногда встречался Иван. Была она женщина не строгих правил. Связана с преступным миром. Но эта версия, как и многие другие, отпала безусловно.

Вскоре удалось установить, что у близкого приятеля Ивана есть брат, несовершеннолетний парень, который сидел в колонии за кражу. Значит, надо проверить все связи этого юнца. Они привели на Люсиновскую улицу в компанию ребят. Один из компании недавно осужден. Остальные трое на воле: каждый день пьют, ходят по ресторанам, сорят деньгами.

Каждый из этой не очень светлой компании становится предметом самого тщательного изучения. И, наконец, выясняется, что с год назад один из них продал соседу пиджак.

— Странный какой-то пиджак, — говорит сосед, — одно плечо ниже другого. Но — по дешевке продавали. Нет, я его уже давно в ломбард заложил и не выкупил. А на фотокарточке можете пиджачок посмотреть. На паспорт я в нем снимался.

Вспоминается сразу же фигура старого адвоката: у него одно плечо выше.

Случай!

Во-он откуда, из какого далека: Иван — приятель — брат приятеля — приятели брата — сосед — возвращался следователь к трагедии в Колобовском переулке. Целое исследование — его работа. Тут и характеры, и психологические этюды, и вычисления, и схемы. Но ниточка была прочной. Не предположения, не подозрения, не слухи — факты изобличали преступников.

Давно-давно, мальчишкой еще бывал в доме адвоката братец Иванова приятеля. Потом уже связался он с шайкой преступников, отсидел срок. И вот вспомнил богатую квартиру. Со своим дружком зашел к Ивану днем. Сказал, что в цирк билеты взяли, до начала времени много. Решили навестить. И в шахматы сыграли, и осмотрели все. А Иван, почувствовав сильного противника, пригласил заходить еще, к великой радости бандитов. Следующая партия оказалась последней в жизни Ивана…

Уже за полночь. А они все сидят. Один трет красные от бессонницы глаза, другой — гриппует, все сморкается, третий — прикуривает сигарету от своего же окурка. Рассказать, как все было, легко. Предугадать, как будет, — труднее. Но ребята не отступятся, коль не решат это проклятое уравнение, в котором неизвестных куда больше двух, а исходных данных — пока почти никаких…

Да, преступление не удалось тогда раскрыть по горячим следам. Оно, как говорят, повисло. Однако поиски не прекратились. И только примерно через год удалось напасть на след убийцы. Он попался на грабеже, в общем-то пустяковом. Когда же начали проверять его предшествующую «жизнь и деятельность», то и вышли на убийство медсестры. Все оказалось проще, чем предполагали, строя различные версии. Бандит встретил девушку случайно, хотел отобрать сумочку, девушка стала сопротивляться. И тогда преступник не остановился перед тем, чтобы нанести роковой удар. Тут же он уехал в другой город. Поэтому столь трудно, почти невозможно было сразу же изобличить его. Однако от возмездия он все равно не ушел…

История 6, о том, как мой друг попадает в неприятный переплет, зато узнает о неведомой ему функции милиции

Когда мне позвонили из 108-го отделения милиции и спросили, знаю ли я Порфирия Зотова, я испугался: наверное, несчастный случай. Когда же мне сказали, что он задержан за нарушение правил валютных операций, я рассмеялся.

— Может быть, он кого-нибудь поймал?

— Нет, — ответила трубка, — его поймали. Впрочем, это, вероятно, недоразумение. Да мы извинились — не похож на фарцовщика. Так из отделения не можем выпроводить. Форменный допрос нам учинил — что да как.

— Это на него похоже, — сказал я, — вам легко не отделаться. Я сейчас приеду, заберу его.

В отделении мой друг вполне мирно беседовал с милиционерами. А попал он туда так. Около гостиницы «Интурист» задержали какого-то валютчика. Мой друг случайно оказался тут же.

— Надо прочесать вестибюль, — сказал он милиционеру, — тут я вижу много подозрительных.

— Нельзя так, гражданин, — шепнул ему милиционер. — А вы, собственно, кто? Дружинник?

— Допустим.

— А этого типа вы знаете?

— Я их всех знаю, — невозмутимо ответил Порфирий.

Подошли настоящие дружинники. Установили, что мой друг вроде бы самозванец. Спросили: откуда же «всех знает». Подозрительный гражданин не ответил, сказал, что в отделении все скажет. Пришли в отделение. И тут Порфирий Платонович заявил, что они мальчишки в розыске, что упустили «главарей», надо было прочесывать. Хотели было уже звонить в соответствующее лечебное учреждение — не состоит ли «учитель» там на учете. По счастью, он догадался дать мой телефон.

Когда недоразумение разъяснилось, я хотел увезти своего друга. Не тут-то было! Оказывается, пока я ехал, он вошел в контакт с милиционерами и дружинниками. Они согласились зачислить его в свой актив. Я было хотел сказать, что они делают весьма опрометчивый шаг, однако воздержался: вряд ли мой друг смог бы чему-нибудь помешать, зато лишать его такой удачи было бы с моей стороны жестоко…

Месяца два, по-моему, он подвизался в отделении милиции, участвовал в рейдах дружинников. Потом ему сказали, что последний валютчик изловлен, и только тогда он наконец дал отделению спокойно работать.

— Ну и как? — спросил я его, когда мы остались одни, — каковы впечатления?

— Потрясающие! — ответил он. — Они занимаются не своим делом.

— Кто? Фарцовщики?

— При чем тут эти?! Милиционеры! Я думал, будто попал не в отделение милиции, а на школьный педсовет. Нет, розыск у них идет блестяще. Но столько времени убивать на то, чтобы наставлять какого-нибудь подонка! Если бы великий Холмс занимался душеспасительными беседами, он бы никого не поймал.

Шутки шутками, а мой друг затронул ту сторону деятельности нашей милиции, которая для многих остается в тени…