Помоги проекту - поделись книгой:
— Профессиональное чутье. Если хотите, интуиция, — так сказал В. Д. Давиденко.
Она и в самом деле нужна не только литературным героям, эта самая интуиция. И даже в наше время, когда на помощь розыску пришли новейшие технические средства, без особого, опытом лишь дающегося чутья, вряд ли можно обойтись. 105 дней понадобилось Александру Павловичу Семенову, чтобы раскрыть одно преступление. И оно, пожалуй, было раскрыто именно благодаря профессиональному чутью.
В 10 часов вечера в доме Лоленко мирно сидела семья — сам хозяин 65 лет, его сестра того же возраста, мать-старуха и жена 43 лет, по национальности немка. Внезапно распахнулось окно, в комнату вскочил неизвестный. Крикнув «Ни с места!», он уверенно подошел к углу, где лежал небольшой чемоданчик — дед хранил в нем какие-то старые письма, документы и другие дорогие ему реликвии. Когда неизвестный схватил чемодан, старик бросился к нему. В руках неизвестного сверкнул нож. Через мгновение дед упал, обливаясь кровью, а неизвестный исчез.
Странным в этом деле было отсутствие всяких мотивов преступления. Позариться на дедово имущество вряд ли кто мог, поскольку не было самого имущества и даже дом ничего не стоил. Все близкие знали, что в в чемоданчике никаких ценностей нет. Как выяснилось, врагов у Лоленко не было, жил он тихо и мирно, во время оккупации помогал многим. Был, правда, непутевый сын, но какой смысл было ему убивать отца и тем более хватать чемодан? Дедова первая жена умерла, со второй он расстался семь лет назад, нынешняя была третьей.
Но не может же быть такое преступление без мотивов. Не драка же. Неизвестный имел определенную цель — похитить чемоданчик. Только зачем он ему? Если грабитель знал бы, что там деньги или драгоценности. Но этого знать он не мог, ибо ни того, ни другого там никогда не было. И все же он схватил именно чемоданчик. Ответ на эту загадку один — каким-то образом неизвестный уверился в мнимой ценности чемодана. Значит, кто-то…
За три с лишним месяца с кем только не говорил Семенов! Он хорошо познакомился с родственниками покойного, но и это ничего не давало. Не находил он того, кто бы мог стать наводчиком в этом странном ограблении.
Почему, Семенов и сам объяснить не может, но меньше всего симпатий вызывала все же вторая дедова жена, которая семь лет назад ушла от него. Часто Васильевна, как ее звали, посылала на бывшего мужа все кары земные и небесные, честила на всех перекрестках. Но разве свяжешь в логическую цепь старушечью ворчню и убийство? Семенов не уставал выяснять мельчайшие подробности. Он расспрашивал, как живет Васильевна, не изменилось ли в ее существовании что-нибудь. И знавшие пожилую женщину подтверждали: «Да, не та стала Васильевна». «Ох, грех я на душу взяла, господи прости», — эту фразу в последнее время часто слышали от старухи. И еще узнал он, что приезжал к ней какой-то человек, и не то обругал, не то даже прибил Васильевну, прибавив при этом: «Будешь знать, старая ведьма, как с огнем играть».
— Так что же за грех у вас, Васильевна? — спрашивал уже который раз Семенов. — Рассказывайте! И что это за человек вас чуть не порешил?
И Васильевна раскрыла дьявольский план мести. Она сказала бандиту-рецидивисту, будто Лоленко хранит в определенном месте чемоданчик. А в чемоданчике том 25 тысяч рублей. Бандит вломится к старику, всю семью переполошит, а она, Васильевна, будет посмеиваться над своей шуткой — самое ж дорогое у деда возьмут.
Но «шутка» обернулась трагически…
Трое опытных работников уголовного розыска назвали три качества, по их мнению, главные для службы этой, не имеющей себе равной. Они хотели одновременно сказать и о том, что наиболее характерно для «почерка» их товарища — Александра Павловича Семенова, уже двадцать лет несущего опасную вахту, и, как свидетельствует орден Ленина, украсивший его грудь, несущего успешно. Видимо, качества эти необходимы не каждое в отдельности, а лишь все вместе.
— Это как святая троица, — пошутил кто-то из моих собеседников, — истинный детектив существует как бы в трех лицах (опыт, интуиция, грамотность) и все три лица воплощаются в нем одном.
— А он сам — только в коллективе, — начальник управления генерал-лейтенант Поперека включился в нашу беседу. — Да, да. Не примите это мое заявление, как чисто официальное. Дескать, коллектив у нас на первом месте и вот поэтому… Я высоко ценю индивидуальные качества сыщика. Но один он раскрывает преступление только на страницах литературы да на экране. В наших же буднях… Попробуйте проанализировать любую нашу операцию…
У шахтеров есть такое выражение: «попутная добыча». Это когда проходят ствол шахты и натыкаются на непредвиденный пласт угля. Попутный этот уголь, естественно, выдают «на-гора». Для шахтеров — это случайность. Для работников милиции — обязательный поиск…
В мелких кражах из ларьков был уличен некто Ткаченко. Завели уголовное дело, собрали доказательства, жулик во всем признался. Принесли дело начальнику управления. Тот полистал дело и сказал:
— Кажется мне, что попутные пласты вы пропустили. Проверьте-ка еще раз его связи. Не пьянчужка он, который ради пол-литра грабит. Чувствуется не только рука, но и хитрость…
Проверили. Выяснили, что последнее время Ткаченко был в Молдавии, Днепропетровске, Ворошиловграде, Запорожье. Установили, что тринадцать человек «контактировались» с ним, что больше ста краж они совершили, что действовала организованная шайка воров. Словом, «попутная добыча» дала больше, чем основная.
Мы часто подсмеиваемся над термином «руководящие указания». Но если в Донецком управлении внутренних дел вы услышите: «Генерал дал ЦУ» (ценные указания), не улыбайтесь. Они действительно ценные.
Пятнадцать лет жизни Михаил Степанович отдал службе в контрразведке. Он встречался с видными военачальниками, участвовал во многих чекистских операциях в дни войны, он руководил операцией по ликвидации банды, убившей Ярослава Галана. В органы милиции генерал Поперека принес то, что составляет великое наследие Феликса Эдмундовича Дзержинского: уважение к личности советского гражданина, законопослушность, высокий профессионализм.
— Мы все сейчас в походе за культуру нашей работы, — говорил Михаил Степанович, — очень важно в нашей службе и козырнуть красиво, и быть подтянутым навсегда. Но это только азы. «Культурный человек» разве тот, кто по утрам умывается, не толкает соседей в трамвае и умеет говорить «спасибо»? Нет же! Куда больший смысл мы вкладываем в понятие «культурный человек». И к понятию «культурный милиционер» мы теперь более требовательны.
Постоянный поединок с хитрым, изворотливым преступником делит сыщиков на две категории: одних напряженность борьбы закаляет, учит; другим прививает некий профессиональный шаблон, по которому они действуют до тех пор, пока не наступает служебное несоответствие. Лучшей, по-моему, похвалой профессиональному дару Михаила Степановича были слова: генерал никогда не повторяется.
Всем памятна здесь операция по ликвидации банды Буцая. Появившаяся как-то внезапно, эта шайка рецидивистов буквально терроризировала районы. От того момента, когда угрозыск напал на ее след, до полного изобличения преступников прошло двадцать дней. Допросы, очные ставки, полтора десятка экспертиз, следственные эксперименты были проведены в удивительно короткие сроки.
Генерал буквально в мыло загнал угрозыск и следствие. А работникам ОБХСС в это же время говорил, рассматривая план операции:
— Торопитесь, не анализируете фактов. Вдумывайтесь в смысл своей работы. Угрозыск идет от факта преступления к преступнику. В ваше поле зрения обычно попадает человек, которого подозревают в хищениях. К раскрытию преступления вы идете через него. Кто он, растяпа или вор, не всегда ясно. Так что не торопитесь, подозрение ранит больно…
Между прочим, вы не обращали внимания на тот факт, что бессмертные образы детективной литературы, — это не те, кто ловит, а тот, кто думает. Шерлок Холмс «изобрел» дедуктивный метод, честертоновский патер Браун — философ, комиссар Мегрэ — социальный психолог, Порфирий Петрович великого Достоевского — прекрасный человековед. Но все они, придуманные, зеркало своих лучших реальных собратьев.
Правда, реальным приходится пахать менее романтическую ниву. Но думать, думать и думать — это становится рабочим тезисом деятельности милиции. Универсальным тезисом — идет ли речь о погоне за неизвестным мошенником или предстоит допрос хулигана.
Кстати, чем «проще» преступление, тем оно требует большего осмысления. Ведь вот в милицию часто обращаются с жалобами: «Мне угрожал сосед», «Иванов грозил покончить с женой». Каждый раз хватать соседа или Иванова? Пропускать жалобу мимо ушей, пока нет ничего реального? Тут каждый раз сложнейшая, больше психологическая, чем розыскная, проблема.
В Донецке из милиции был уволен участковый инспектор. Если по старым меркам судить, вроде бы ни за что. В семье произошла трагедия — очумевший от пьянства муж убил свою жену.
— Мало ли что может случиться, — оправдывался участковый, — конечно, формально я за все в ответе. Но по существу-то… Мог ли я знать?
— Обязаны были, — жестко говорил генерал.
О профилактике, о предупреждении преступлений разговоры идут давно, в каждом докладе об этом речь, на каждом служебном совещании, в каждой статье. В самом деле, надо предупреждать, — а как практически это делать? Поди узнай, что там у него на уме. Ну, когда из заключения человек вернулся, десяток приводов имеет, тут более или менее ясно. Но у инспектора на участке случилось так называемое бытовое убийство; как его предвидеть — напились, подрались…
Собственно, так до недавних пор и оправдывали бездеятельность. Министр внутренних дел СССР издал приказ об организации и тактике предотвращения преступлений. Это основанная на опыте, подкрепленная выводами науки подробная директива, трактующая сложнейшую правовую, организационную и нравственную проблему.
Приказ — основа, на которой строится конкретная, осмысленная применительно к условиям Донбасса оперативная работа. Надо смотреть правде в глаза — шахтеры могут поработать, не жалея себя, могут и выпить крепко. Народ это серьезный, смелый, решительный не только в подвиге. Все имеет свою оборотную сторону. И когда звучит тяжелая угроза из уст сильного, решительного человека, — это не сотрясение воздуха. А угрозы были. Только участковый инспектор ни разу не побывал в той неблагополучной семье, а от предупреждений соседей отмахивался — предупреждения-то устные…
Начальник УВД издал специальный приказ об отношении к подобным сигналам. И в нем не только оперативные наставления — в нем философия жизни, осмысление функций участкового инспектора, этого представителя административной власти в самой гуще населения, основы тактики общей и индивидуальной профилактики.
Поймать, уличить, обезвредить — эти три фактора охраны общественного порядка традиционны. Они требуют смелости, интуиции, профессионализма. Ныне на первый план выдвигается профилактика — менее романтичный, но наиболее тонкий и сложный аспект деятельности милиции. Трех измерений преступности оказалось недостаточно, значит, в три измерения не уложишь и того, кто ведет с ней борьбу. Не могу коротко сформулировать четвертое измерение, но оно предполагает глубину анализа явлений, широту обобщений, высокий интеллект и подлинную культуру…
Кстати, когда начался процесс, многие постоянные посетители судебных залов последовали примеру моего друга — ушли, посчитав дело скучным. Остались самые «стойкие». Мы тогда сидели в сторонке на пустой скамье с пожилой женщиной. Я думал сначала, что она кому-то из подсудимых родственница.
— Как только не воруют, господи! — почти шепотом, но с сердцем воскликнула тогда моя соседка, как я узнал, никому из подсудимых никем не доводящаяся, а просто предпочитающая судебный процесс и театру, и кино, и даже телевизору. В ее словах сквозило суждение знатока. Ибо судебная публика, знает все, разбирается во всем и имеет обо всем свое безапелляционное суждение. Во время процесса публика безгласна — ей не дано высказывать своего мнения, ибо суд не митинг, а строго регламентированный ритуал правосудия. Зато в кулуарах…
Что касается данного конкретного суда, то моя соседка выразилась вполне пренебрежительно, когда был объявлен перерыв и судьи удалились в совещательную комнату.
— Ничего интересного. Ну, еще одни жулики. Хотя, моя бы воля… — Она зло сверкнула глазами. — Ведь надо же до чего додумались! На людском горе наживались…
— Да, — поддержал ее судебный завсегдатай, — скучное дело. Вот, помню…
Процесс и правда не изобиловал драматическими подробностями. Скамью подсудимых занимали вполне заурядные расхитители, их допросы сводились к уточнениям незаконно выплаченных сумм по многочисленным ведомостям и спискам. Ни юридических казусов, ни криминалистических сюрпризов, ни психологических неожиданностей.
Суть дела сводилась вот к чему.
На наших оживленных улицах, увы, нередки автопроисшествия всех видов от превышения скорости до катастроф с человеческими жертвами. Людям, получившим увечья, автобаза выплачивает определенную денежную компенсацию. Потом база предъявляет иск виновному шоферу и, если тот виноват в аварии, будет взыскивать с него деньги. Пострадавшему же компенсация выплачивается немедленно.
Группа работников автобазы № 3 Мосстройтранса, вступив, как пишется в юридических документах, в преступный сговор, решила, как выражаются уже журналисты, погреть на этом руки. Заместитель главного бухгалтера Любовь Менакер и бухгалтер Валентина Пучкова вместе с другими служащими базы, под видом пособий за увечья, стали выплачивать деньги своим совершенно здоровым родственникам и другим подставным лицам. А те большую часть передавали организаторам преступной группы, не оставаясь в накладе и сами.
Чтобы был понятен дальнейший ход событий, мне в двух словах придется изложить технологию преступления.
Итак, в список действительно пострадавших в автоаварии включается несколько подставных лиц. База вместе со списком переводит деньги в отделение связи, которое и рассылает указанные суммы по адресам. Документ (платежное поручение) составляется в трех экземплярах: первый с печатью банка (акцептированный) идет на узел связи, второй остается в банке, третий — хранится на автобазе.
Как действовали воры? Вот, скажем, оформлены документы на очередную выплату. Там значилось, что за повреждение автомашины гражданину Илюшину в числе других следует 29 рублей 84 копейки. Директор базы подписал документ, не вникая особо в его суть. Перед тем как отправлять документ для перевода денег, Пучкова и Менакер допечатывают словами: «тысячу триста» и цифрами «13». И переводят Илюшину 1329 рублей 84 копейки. Переводит почта по первому экземпляру поручения. Второй остается в банке, третий — на базе, где его вскоре уничтожают. Чтобы все сошлось в денежных документах, жулики-бухгалтеры оформляют фиктивную копию платежного поручения о возврате, допустим, совхозу Икс, 1329 рублей 84 копейки, якобы задолженности. Таким образом, движение денежных сумм и счет базы в банке — в ажуре. А 1300 рублей — в кармане.
Этот один лишь эпизод из целой серии махинаций, которыми занималась преступная группа не один год. Всего такими способами (с небольшими вариациями) было похищено 131 499 рублей 70 копеек. 56 эпизодов хищений вскрыло и обосновало следствие. 56 эпизодов один за другим исследовал суд. Похищение каждого рубля должно ведь быть бесспорно доказано, чтобы приговор и обозначенная в нем сумма краденого не вызывали никаких сомнений.
Это очень важно для правосудия. Но… конечно же, скучно присутствующим на процессе слушать бухгалтерские выкладки, к тому же столь однообразные. Потому-то завсегдатаи судебных залов вынесли такой суровый приговор процессу, не подозревая, какие поистине драматические события развертывались за рамками предъявленного подсудимым обвинения…
Судьи заняли свои места. Зачитывается приговор 15 осужденным: Пучковой — 15 лет, Менакер — 15 лет, Чураковой… В числе 15 названа и фамилия заместителя директора автобазы А. Д. Шляговой.
«Халатно относилась к своим обязанностям, — говорилось в приговоре, — подписывала без проверки документы на перечисление денежных средств и тем самым дала возможность Менакер, Пучковой и другим похитить…»
Даже дотошнейшие и все знающие из публики пропустили мимо ушей и эту второстепенную среди других осужденных фамилию, и формулу приговора ей, и срок наказания, совсем небольшой, к тому же условный.
А женщина на скамье подсудимых облегченно вздохнула, улыбнулась и незаметно смахнула слезу…
Ей, между прочим, было предъявлено самое, наверное, серьезное по этому делу обвинение — организация хищения. Менакер и Пучкова на допросах показали, что все, собственно, началось со Шляговой. Они, скромные счетные работники, так бы и крутили ручки арифмометров, если бы не искусительница Шлягова. Эта женщина толкнула их на преступление, а они повинны лишь в том, что не устояли перед искусом, проявили слабость.
— Когда назначили ее заместителем директора, — давала показания Менакер, — она пришла ко мне и говорит: «Теперь, Люба, мы можем интересную жизнь устроить себе. А то вкалываем, вкалываем, а денежек не очень». Я, конечно, согласилась, оклад небольшой. «Ты, Люба, заместитель главбуха, я замдиректора стала. Кто документы подписывает? Мы. Смекаешь?» Я ничего не поняла, но Аза все объяснила. С этого и началось. Пучкова в нашу компанию вошла и конкретный план уже она предложила. Аза его одобрила. Мы и начали, значит, свои операции проделывать. Половину доходов — Шляговой. Как же! Во-первых, она всему голова, а во-вторых, без ее подписи… Вы понимаете, гражданин следователь, что сами мы ничего бы не смогли.
Следователь Москворецкого райотдела милиции сопоставил эти показания со свидетельствами других участников хищения, с объективными данными, а данные эти убедительны; вот документы, подписанные Шляговой. Фиктивные документы либо такие, куда внесены фиктивные лица.
Сама Шлягова отрицала («кто ж сознается!») свое участие в хищениях. Она говорила, что, верно, бумаги подписывала, однако и не думала («пой, пташечка, пой!»), что тут совершается воровство. По ее словам, к ней не прилипло ни одного ворованного рубля. Конечно, она виновата, только…
— Ну вот что, Шлягова, может быть, начнем по-серьезному? А? Или будем детские сказочки рассказывать? А? Подпись ваша? Ваша. Показания своих сообщников прочитали? Не верите? Очную ставку устроим. Нет, давайте-ка признаваться. Учтите, чистосердечное раскаяние…
— Да, деться мне некуда, — заявила Шлягова после многих допросов, очных ставок, изучения документов, — Стена! Я подпишу все, что вы скажете…
— Давно бы так…
Постановление следователя фиксировало:
«Систематически занимаясь хищением государственных средств с учинением должностных подлогов путем подписывания заведомо для нее фиктивных акцептированных платежей, составлявшихся Менакер и Пучковой, Шлягова нанесла ущерб… всего на сумму свыше 100 тысяч рублей, из которых ее, Шляговой, личная доля составила 1/4 часть, то есть 25 тысяч рублей…»
Трудно гадать, чем бы все кончилось, если бы дело (оно переросло «районные масштабы») не поручили следователю по особо важным делам МВД СССР Ивану Владимировичу Штукову.
И по ходу изложения, и по формуле приговора в отношении Шляговой самый проницательный читатель уже, надо полагать, понял, что новый следователь повернул дело по новому руслу, что обвинение Шляговой претерпело существенные изменения. Самый нетерпимый читатель, если не в этом месте, то уж в конце; очерка спросит: «А почему вы не назвали фамилию того первого следователя? И какая кара его постигла? И почему не обрушил на него автор громы и молнии?»
Попытаюсь сразу ответить на эти вопросы. Первый следователь не был ни злостным нарушителем социалистической законности, ни предвзятым человеком, ни мизантропом. Он ничего лично против Шляговой не имел и не гнался ни за какими показателями. Он оказался в плену ложной версии, точно так же, как запуталась в ней подследственная. Это его, следователя, несомненная должностная вина, профессиональный просчет, словом, брак в работе.
Но причины его не просты! Ведь смотрите, следователь не нарушил никаких процессуальных норм — ни стука кулаком, ни физических воздействий, ни крика, ни других недозволенных приемов. Документы, показания сообщников, допросы, очные ставки, то есть все улики, подтверждающие вину Шляговой, — все «в законе». Подследственная оказалась в железном кольце этих улик. Но выстраивая их, следователь сковал себя той же цепью. Перед ним ведь совершенно определенно вырисовывалась вина Шляговой в организации хищений. И никаких серьезных аргументов в свою защиту Шлягова выдвинуть не могла. Только голое отрицание. Так были ли основания для сомнений?
Сомнения… Быть может, это самый необходимый инструмент расследования. И, я бы сказал, особый дар, не дар, пожалуй, а остро понятый долг, профессиональная самоотверженность, то, что службу сыска превращает в искусство следствия, что дает силы отказаться от заманчивого, отвергнуть очевидное, поставить крест на достигнутом, чтобы добыть истину.
Иван Владимирович Штуков имел перед собой те же факты, что и его предшественник. Все было притерто, сцеплено, обосновано. Шлягова в свою защиту выдвинула лишь голое отрицание вины. Да и то потом оставила этот «сомнительный аргумент». Кажется, ясно. Преступник запирался, а потом, припертый к стенке, сознался. Знакомая картина. И все-таки… Почему же она отрицала без всяких серьезных аргументов? Тупое упорство? Но Шлягова не похожа на примитивного бандита. С другой стороны, ее изобличители…
Штукова — и тут, несомненно, сказался профессиональный опыт, сдобренный интуицией, — кольнула одна деталь дела.
Он вызвал Менакер, чтобы задать ей ряд уточняющих вопросов.
— Вы утверждали, что бывший бухгалтер Чуракова взяла у вас деньги в январе. Но она отрицает это.
— Клянусь моими детьми, что это было так. Помню, у нее тогда зубы болели. Еще платочек на ней такой был повязан, в горошек. Синенький такой платочек, и завязан вот так…
Убедительно, с мельчайшими подробностями описывала Менакер внешний вид сообщницы. Описывала… рядовой, один из многих, эпизод их махинаций. Могла ли она запомнить такие мелочи, как цвет платка, узелок? Ведь прошло больше года?
— Расскажите, как передали вы Шляговой двести рублей 21 марта? Подробнее.
— Значит, так. У нее сумочка такая была с застежкой…
Если бы это была первая встреча. Или чем-то выдающаяся. Тогда объяснимо, что в память врезались подробности. Но запомнить замок сумочки, с которой была подруга в этот день полтора года назад? Либо феноменальная память, как у Вольфа Мессинга. Либо ложь.
И само собой на каком-то этапе следствия стало получаться так, что следователь начал выяснять и оттенять фактики, которые говорили в пользу Шляговой. В следствии была перейдена незаметная пока грань, отделяющая ложь от истины. Вместо обвинений… Да, это я записал первую пришедшую в голову мысль — «вместо обвинения…» Потому что не только мы, грешные, но и юристы иные свыклись с мнением, что следователь лишь ищет улики да припирает к стенке. Нет же: факты он добывает, которые станут либо фактами уличающими, либо… теми фактами, которые оправдывают.
То, что происходит в уме и сердце следователя, можно сравнить с самим судебным процессом. Суд, как известно, выносит приговор после изучения всех обстоятельств дела, руководствуясь законом и правосознанием. Суд официально признает человека виновным или невиновным. Следователь, в сущности, вершит тот же акт. Он решает на основе собранных улик, руководствуясь законом и совестью, предъявлять обвинение человеку или не предъявлять. Обвинительный акт — не приговор, он может быть отвергнут судом, обвинение — еще не вина. Но механизм деятельности в сущности тот же. Только перед судьями состязаются обвинение и защита. Все тут происходит открыто, гласно, в установленных формах. А следователь должен действовать так, чтобы «за» и «против» обвинения человека в преступлении боролись в его, следователя, сознании, чтобы там победила безупречно честная точка зрения. Правовая догма, коей подчинен судебный процесс, во многом заменяется в деятельности следователя догмой нравственной: его правосознание и чувство долга выносят первый приговор до того, как сядет он писать обвинительное заключение.
Иван Владимирович вызвал Шлягову. Он вновь вернулся ко всем обстоятельствам дела. Сначала вытягивая слова из отчаявшейся женщины, потом долго слушал ее сбивчивый рассказ.
— Да, я призналась, — говорила она. — Но у меня не было выхода. Подписи мои на липовых документах. Показания Менакер и Пучковой против меня. Я на коленях умоляла их сказать правду. Они меня обвинили. Я сдалась. У меня не было аргументов в свою защиту, кроме голого «не виновна». Поэтому я и сказала, что виновна.
Электронная машина эти слова отчаявшегося человека, очевидно, отнесла бы к отрицательным величинам. Интуиция опытного следователя зачислила их в актив Шляговой. Но интуиция — еще не изделие, это лишь материал или инструмент. Штуков предположил, что Шлягова не виновна в хищениях. Оставалось доказать это.
Иван Владимирович поклонник так называемых хозяйственных дел. Если в качестве критерия взять общепринятую «интересность» работы, разве сравнишь погони, схватки, поиски следов с чтением бухгалтерских документов? Там все романтично — здесь буднично и сухо. Но…
— Конечно, и сравнивать нельзя, — Иван Владимирович смеется, — романтика поиска именно в скучных, как выражаетесь, бумагах.
Поделиться книгой: